В современной психологической литературе, с легкой руки Д. Б. Эльконина [1], стало обычным называть научные воззрения Л. С. Выготского неклассическими – и действительно, силу влияния его идей на трансформацию парадигмальных оснований традиционной психологии трудно переоценить. Однако парадигмальные трансформации идут не только из внутреннего, психологического горизонта, но также из внешнего, непсихологического. В литературе данная трансформация научной рациональности обозначается как переход от классической к неклассической и постнеклассической идеям рациональности [2]. С первого взгляда, эти две идеи имеют нечто общее. Действительно,некоторые психологи, исходя из постмодернизма и линейного историзма, проецируют «неклассического Выготского» именно в эту трехчленную схему по признаку наличия общего термина. Терминологические пересечения двух этих схем побуждают их делать вывод о том, что Л. С. Выготского, который превзошел классику, надо, в свою очередь, превзойти, преодолеть. Формируется своеобразный «парадигмальный тред-юнионизм» - внедрение сверху идей, парадигм в психологию. В свете постнеклассики и предлагается подправить нашего «неклассика», например, исходя из постмодернистского конструктивизма (конструкционизма) К. Гергена и др. В этой трехчленной схеме нелинейное развитие продолжает основываться на линейной темпоральности и линейном историзме, в котором четырехмерная, темпорально протяженная история превращается в механический переход от одного «пре» к другому «пост». Л. С. Выготский превращается якобы в социального конструктивиста и располагается по рангу ниже. Возвышается над ним, по популярной ныне логике – конструкционист К. Герген.
Эту идею мы оспариваем и, более того, переворачиваем на почве разработки конкретной психологии человека в жизни – психологии жизни [3], на основе перехода от структур, парадигм к жизни и пересмотра понятия времени жизни человека с точки зрения четырехмерной темпоральности и историчности. Темпоральность и, соответственно, событийность, а не статичные предметные формы, принимаются за исходную инстанцию понимания психической деятельности человека темпорального. Для этого, прежде всего, мы разделяем психологию, занимающуюся функциями (психологию психики), и психологию, рассматривающую человека в драмах жизни [4]. Для обоснования и развития этой темы мы, прежде всего, различаем (чтобы соединить – и нераздельно, и неслиянно, как говорили схоласты и М. М. Бахтин) абстрактно-категориальное и конкретно-экзистенциальное понимание человеческого бытия. Первый подход к пониманию человеческого бытия исходит из абстрактных категорий – уже у Аристотеля многообразие значений бытия определяется категориями. Второй подход основывается на способах жизни, формах существования, жизни, бытия и раскрывается не со структурно-системной точки зрения (моделей, понятий, обобщений), а с позиции темпоральности культурно-исторической деятельности человека – практики жизни. Именно в практике жизни основываются и теория, и конструирование моделей, схем. Однако, рассматривая человека в практике жизни, нам необходимо разделить (чтобы вновь соединить, связать) работу и деятельность. Тогда мы можем утверждать, что человек в собственной культурной практике, формах жизнедеятельности, модусах бытия обращается с ними, относится к ним в собственной работе. В работе человек – сингулярный человек – заботится о бытии, производит и воспроизводит формы своей жизнедеятельности, конструирует свою идентичность. В работе мир конструируется с двух (многих) сторон – от себя и от Другого. В работе – смысловой работе – смысл эквивокален, диалогичен. Мы предлагаем следующее уточнение феномена смысла: всякий смысл эквивокален, двуосмыслен – смысл определяется на перекресте смысла для меня и смыла для Другого. Там, где возникает двойственность, дупликация смысла – и рождается смысловая множественность. Этот проект перехода от абстрактной психологии психики к конкретной психологии человека мы развиваем, трактуя человека в драмах жизни – в жизнедеятельности, рассматривая жизнедеятельность темпорально и исторически.
Тогда деятельность, демиургом которой традиционно выступает предмет, фиксированный в значении и значении значения (смысле), приобретает фундаментальную черту – событийность. Деятельность – это событие, событие жизни человека (событие «со-бытия»). И её надо рассматривать не только как категорию, но и как способ, форму жизни, форму существования человека – человека живого и, следовательно, временного. Выше мы уточнили монологическое определение смысла – смысла для меня, через эквивокальное, диалогическое. Всякий смысл личности есть перекрест смысла для меня и смысла для Другого. Теперь мы утверждаем, что в событии выражается смысл личности. Так как событие – это жизненное событие личности, то мы предлагаем перейти от значенческих, семиотических, текстовых смыслов к фактическим, живым смыслам – жизненным смыслам личности. Жизненный смысл тогда, кроме биологического и метафизического планов (выделенных Д. А. Леонтьевым), на наш взгляд, открывается еще в одном плане – живого, экзистенционального смысла. Они создаются не в сознании, а в бытии – создаются не посредством осознания бессознательного отношения, а на основе экзистенциональной работы по осуществлению способа существования. В этом плане жизненные, экзистенциальные смыслы создаются в работе существования – в экзистенциальной работе личность в собственном существовании относится к формам существования из того или иного смыслового горизонта. Так как событие есть «со-бытие», то жизненный смысл коммуникативен и удовлетворяет обоим уточнениям.
Следствием не предметного, а событийного, темпорального рассмотрения деятельности человека является раздвоение жизнедеятельности. Деятельность раздваивается: во-первых, человек проживает свою жизнь в определенной форме жизнедеятельности (он имманентен этой деятельности и пассивен, сливаясь с этой формой – деятельность в темпоральном плане есть пассивное дление). Во-вторых, в собственной жизнедеятельности человек активен, деятелен – он относится к ней в собственной работе (темпорально деятельность тогда есть активное дление). В раздвоении деятельности, как мы помним, заложен источник развития психики. Человек живой, темпоральный, в отличие от субъекта, забрасывается в драмы жизни, в развертывание деяний и недеяний, т. е. активности и пассивности. Он относится к этим драмам собственной жизни в собственной деятельности – будучи имманентным своей жизнедеятельности и трансцендентным своей жизнедеятельности в собственной душевной работе.
Для перехода от абстрактной психологии психики – и классической, и неклассической, и постнеклассической – к психологии человека в жизни, прежде всего, необходимы: 1) конкретизация функций, психики в драмах жизни; 2) гуманизация психики в существе конкретного человека; 3) витализация человека – рассмотрение одушевленного человека как живого и живущего, т. е. с точки зрения принципа «быть живым»; 4) темпорализация психики как формы жизнедеятельности – тогда «быть живым» означает не только иметь, обладать жизнью, длительностью, но и создавать деление жизни, стремиться к продлению; 5) «быть живым» драматизирует существование и в плане выживания, и в плане роста.
Основываясь на этих положениях, мы переворачиваем отмеченную схему и заявляем о переходе от постмодернизма к Л. С. Выготскому, уточняя переход как переход от абстрактных парадигм постмодернизма к конкретной психологии человека в жизни. Тогда культурно-историческую теорию Л. С. Выготского надо рассматривать во внутренней связи и взаимопереходе с теорией деятельности как культурно-деятельностную психологию (термин А. Г. Асмолова). Дело не в терминологии, а в проблеме неразрывной связи культуры и жизнедеятельности в душевной работе человека, в ходе осуществления которой жизненные смыслы человека воплощаются в семиотических структурах, дискурсах, наррациях. Приведение в связь культуры и деятельности, понимаемой как форма жизнедеятельности, с которой человек обращается в собственной смысловой работе, позволяет различить дискурсы, тексты, в которых умирает субъект, и работу поступания, в которой человек свершает поступки в жизни, работая над собой, конструируя собственную живую (а не бумажную) идентичность. Так мы обосновываем движение от абстрактно-категориального подхода к человеческой душе, в том числе, постмодернистского, в частности, конструкционизма К. Гергена, к культурно-исторической психологии бытия человека в «со-бытии» с Другим в драмах жизни. Психическое бытие человека теперь не заковывается в предметные рамки значений, а развертывается в событиях жизни, бытия, потоке жизни. Жизнь, в свою очередь, не сводится к метафизике или обыденной жизни, житейским понятиям, а раскрывается как единственное событие живого, живущего человека, длящееся длительностью всей его жизни и развертывающееся вереницей событий – единиц жизни, т. е. форм жизнедеятельности (повседневной и неповседневной). Темпоральная психология человека, стремящегося быть живым, открывается в драмах жизни. Но драма, прежде всего, выводит человека из рамок повседневного мира в горизонт неповседневности – в сферу нового опыта (неопыта, опыта небытия), которым надо овладеть в ходе решения задач на смысл (на жизнь), занятия позиции, осуществления поступка. Во вторых, драма размещает человека на перекресте, на стыках «со-бытия» Я и Другого в сфере коммуникативной работы, сотрудничества (и в согласии, и в разногласии). Тогда культурно-историческая работа выражается в практике заботы о себе и о Другом или в отказе от заботы. В этой работе заботы – практике жизни, осуществляется история жизни человека и создается идентичность человека.
Литература
1. Эльконин, Д. Б. Избранные психологические труды / Д. Б. Эльконин. – М. : Педагогика, 1989. – 560 с.
2. Степин, В. С. Теоретическое знание: Структура, историческая эволюция / В. С. Степин.– М. : Прогресс-Традиция, 2000. – 743 с.
3. Магомед-Эминов, М. Ш. Позитивная психология человека: в 2 т. / М. Ш. Магомед-Эминов. – М. : ПАРФ, 2007.
4. Выготский, Л. С. Конкретная психология человека / Л. С. Выготский // Вест. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. – 1986. – № 1. – С. 53–59.