РЕЦЕПЦИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ В ДИСКУРСЕ ИНТЕГРАЛЬНОГО ТРАДИЦИОНАЛИЗМА

Противопоставляя сверхрациональный уровень знания науке и философии эпохи модерна, школа интегрального традиционализма (Рене Генон, Ананда Кумарасвами, Юлиус Эвола, Титус Буркхардт, Фритьоф Шуон) в той же степени противопоставляет его и современным психологическим теориям. Проводя классическое разграничение человеческого естества и, соответственно, областей познания, на сверхрациональный, рациональный и субрациональный уровни (что соответствует, по Анри Корбену, традиционной иерархии дух-душа-материя), традиционалисты, исходя из знания сверхрационального, духовного, подвергают критике попытки абсолютизации не только сферы субъективной рациональности, отождествляемой с уровнем человеческого сознания (собственно с «человеческим, слишком человеческим»), но и тех сфер подсознания, которые служат низшим субстратом человеческого бытия, и которые в кон. XIX – нач. XX в. вызвали значительный интерес психологической науки. Теории Зигмунда Фрейда, развитые позднее его учеником Карлом Густавом Юнгом, а также интуитивистская философия Анри Бергсона, как и ряд квазинаучных течений этого времени, составили серьезный вызов классической рациональности, поставив в центр внимания подсознание, придонные области человеческой psyche, отождествив их с более «глубинным» уровнем понимания человеческого существа, его души, ума, и видя в этой сфере видимо «истинные» истоки человеческого естества как такового. Теории же Карла Густава Юнга, в свою очередь, его обращение к сакральному символизму, религиозному и мистическому наследию, попытки переосмыслить человеческую психику в ключе ревизии алхимии, гностицизма, митраизма, христианского эзотеризма [1], найти связь между мифом и глубинами человеческой психики стали показательными для возрождения живого научного интереса к донаучной парадигме, ее переосмыслению без рационалистских предубеждений в кильватере Просвещения. Фактически следует констатировать целую вспышку суб- и иррационального в культуре и науке кон. XIX – нач. XX в., начиная с дионисийской философии Фридриха Ницше, известной моды на спиритизм, которая в то время захватила широкие круги интеллигенции, психоаналитических экспериментов Зигмунда Фрейда, авангардного искусства, показательного возрождения и популяризации оккультизма, теософии – и заканчивая строго научными поисками в сфере религиеведения, мифологии, которые позволили по-другому осмыслить архаическую парадигму знания: «...Они уже почти неисчислимы и могут быть разделены на множество категорий, начиная от наивных сторонников «неоспиритических» организаций всякого рода и до философов-«интуиционистов», включая ученых-«метафизиков» и психологов новейших школ» [2, с. 188]. В это же время о себе заявляет и школа традиционализма – однако, отмежевавшись от современной ей науки, которую она отождествила с уровнем рациональности, традиционализм с не меньшим пылом опровергает и те субрациональные области знания, которые в критической фазе модерна начали всплывать на поверхность западной культуры и западной науки [3, с. 103–119].

Следует подчеркнуть то различие, которое традиционалисты проводят между духовным и ментальным уровнями, и на котором основывается тонкая дистинкция между сверхрациональным и субрациональным (инфрарациональным), по поводу которой Рене Генон в работе «Царство количества и знамения времени» пишет: «...Для них речь идет совсем не о «духе» на самом деле, а лишь о «ментальном», и здесь может быть лишь ложное единство, так как истинное единство не может принадлежать к индивидуальной сфере, которая одна только и существует для тех, кто об этом говорит, и вообще для всех тех, кто верит, что можно говорить о «человеческом духе», как если бы дух мог бы принимать специфический характер...» [2, с. 97–98]. Тут следует снова вернуться к методу этимологической деконструкции, которую проводит Рене Генон, и указать на происхождение и оригинальное значение термина «психология», производного от гр. ψυχή – «душа». В определяющем смысле психология рассматривалась прежде всего как наука о человеческой душе [4, с. 250], что, с одной стороны, нетождественно ни чисто научному, модерновому понятию «психики», в связи с чем можно говорить об определенной редукции – и о концептуализации традиционного представления о собственно «душе», интерпретированной в т. ч. сакрально, а не исключительно рационально. Однако в то же время Рене Генон констатирует, что современная психология, пусть и ошибочными и вполне неадекватными методами, изучает вообще все ту же область, что и раньше – но с другой позиции (ratio, а не spiritus). Психология как наука проходит через ту же метаморфозу, что и все другие науки в парадигме Современности, будучи редуцированной к чисто рациональному инструментарию и, соответственно, редуцируя и свой предмет к этим же формальным рамкам: «Несомненно, феномены, к которым она имеет отношение, сами по себе заслуживают исследования, так же, как и феномены телесного порядка; но возражения вызывает тот способ, которым она думает их изучать, применяя к ним точку зрения профанной науки...» [2, с. 234]. С традиционалистской позиции выглядит абсурдной попытка адекватно изучать человеческую душу, сведя ее перед тем к определенному отчужденному, механическому концепту «психики», и рассматривая соответственно самого человека как суммарный продукт физических и психических процессов, т. е. как сложный, но все же механизм, как часть материального мира, формализованного на физическом и ментальном уровне. Для самой психологии это означает совершенно неверный подход к предмету своего изучения, искажение определяющего «учения о душе» научными методиками и теориями, которые к собственно душевному и духовному не имеют никакого отношения, отражая только общую механизацию человеческого знания, в конечном итоге приводя к ключевому противоречию: «...Со странной непоследовательностью это манипулирование элементами, несомненно принадлежащими к тонкому миру, постоянно сопровождается, тем не менее, у большинства психологов материалистической установкой, которой они, без сомнения, обязаны своему предшествующему образованию...» [2, с. 245]. Как одно из последствий такого неверного выбора инструментария и искажения самого представления о предмете Рене Генон приводит в пример психоаналитический термин «бессознательное», разоблачая его как продукт абсурдного материалистического предубеждения, под которым маскируется все та же слепая механизация мира: «...Термин «бессознательное», ... понятый буквально, мог бы быть отнесен к еще более низшему уровню, но, говоря по правде, ... менее точно соответствует реальности; если бы действительно речь шла о подлинно бессознательном, не ясно даже, как вообще об этом можно было бы говорить и, в особенности, в понятиях психологии; кроме того, на каком основании нужно предполагать существование в реальности чего-то бессознательного, если это не простой материалистический или механистический предрассудок?» [2, с. 246].

Такое непонимание, по мнению традиционалистов, является признаком вхождения самого модерна в фазу еще большего кризиса, поскольку воинственный рационализм, теряя контроль над реальностью и будучи неспособным ответить на новые культурные и социальные вызовы, начал сдавать позиции в пользу всего того, что находится еще ниже в гносеологической иерархии, как ее видит интегральный традиционализм. Именно в таком ключе Рене Генон и его последователи квалифицируют те виталистские тенденции, которые начали заявлять о себе в философском дискурсе от Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше, а также появление новых психологических теорий в науке. Упадок, который просматривается в этих процессах, очевиден для Рене Генона: «Тенденции, соответствующие в области философии и психологии второй фазе антитрадиционной деятельности, естественно выражаются обращением к «подсознательному» во всех его формах, то есть к самым низшим элементам человеческих бытия; конкретно это обнаруживается, если речь идет о собственно философии, в теориях Уильяма Джемса и в бергсоновском «интуиционизме».» [2, с. 237]. Тот факт, что современная ему наука и философия в критической фазе направляет свой взгляд не к духовному, сверхрациональному знанию, а продолжает инволюционное нисхождение ко все более приземленным онтологическим областям, соответственно этому все более искривляя собственный методологический базис и собственную структуру, для Рене Генона является закономерным продолжением того процесса, который начался со вхождением человечества в цикл Железного века [5, с. 14–27]. Рационалистическая наука, которая лишила себя метафизического, сакрального измерения, на место духа поставив ограниченный своим онтологическим уровнем ум, больше не знает всего того, что качественно ее превосходит, а потому может направлять свой взгляд только ко все более низким планам реальности, доводя наконец саму науку модерна к чистому абсурду, который заявил о себе во второй пол. XX в. в феномене постмодерновой культуры [6, с. 346–382]. По этому поводу, подвергая критике теории французского философа-интуитивиста Анри Бергсона, Рене Генон подчеркивает: «...Вместо того, чтобы искать средство исцеления разума над ним, она, напротив, ищет его под ним; и таким образом, вместо того, чтобы обратиться к подлинной интеллектуальной интуиции, о которой она, так же, как и рационалисты, совершенно ничего не знает, она ссылается на так называемую «интуицию», принадлежащую исключительно сенситивному и «витальному» порядку, в крайне спутанном понятии о которой собственно чувственная интуиция смешана с самыми темными силами инстинкта и чувствования» [2, с. 237].

Рассматривая описанную гносеологическую ситуацию в онтологическом ключе, российский исследователь традиционализма Гейдар Джемаль, анализируя истоки постмодерна, констатирует, что «Бергсон уничтожил интуицию центра исходя из того, что поставил под сомнение интуицию собственного «я».... В начавшемся с приходом новой плеяды постмодернистских философов «женском дискурсе» полностью исчезает субъект как трансцендентный инициатор проекта...» [7, с. 339]. Следствием обращения к инфрарациональному в психологии XX в., которое de facto перекликается и готовит субстанциальные основы для поздних резких тезисов антилогоцентризма в постмодернистской философии, фактически становится аннуляция принципа субъектности как таковой – будь она интерпретирована в сакральном, абсолютном ключе (Субъект с большой буквы, онтологический Центр и Ось реальности в парадигме Традиции) – либо в ключе относительном (субъект со строчной буквы, рациональный центр собственно «человеческого, слишком человеческого» бытия, который знаменует десакрализованную и атомизированную антропоцентристскую реальность модерна). Движения науки и философии в XX в. таким образом могут констатироваться как обращение к чистой Периферии, что означало не только смену онтологической ориентации, но и гносеологических основ и методов оперирования с этой онтологической реальностью, что практически тождественно аннуляции принципа постоянной субъектности и его возведения к принципу аттракции, т. е. нестабильного, релятивного и иллюзорного существования новейшего «тела без органов», который остается после смерти модерновой идеи человека. В этом отношении взгляд психологии на проблему подсознательного, смещение основного акцента в поле ее исследований в сферу инфрарационального фактически создали необходимую почву для новой гносеологии, которая начала опираться на «строго научные достижения» психологии, аргументируя и оправдывая свои тезисы против модерна «открытием» новых глубин человеческого естества – и фундаментального пересмотра представлений о человеческой психике, присущих эпохе модерна, что в действительности означало не что иное, как возведение самой идеи человека до уровня чистой Периферии.

Важно подчеркнуть, что критически противопоставляя постмодернистскому Хаосмосу концепт традиционного Космоса, традиционализм радикально разводит структурированный миф и иррациональное – тождественность, которая для классической науки модерна выглядела практически несомненной, и что было обусловлено предвзято-критической модернистской установкой против традиционного, донаучного сознания и форм познания, ложно интерпретированных как «иррациональные» – тогда как интегральный традиционализм классифицирует их как «супрарациональние», духовные, или, как структурализм – в качестве как минимум «иных», альтернативных форм. Именно на этой почве школа традиционализма ставит под сомнение адекватность переосмысления мифологии и архаического в ключе глубинной психологии, психоаналитики и даже мистицизма, которому Рене Генон отказывает в претензиях на истинное сакральное знание, сводя его к тому же инфрарациональному или чисто душевному уровню [8]. Знания сакрального порядка в дискурсе традиционализма расцениваются как связанные с активной трансформацией самого субъекта познания, что означает преодоление не только рациональной, но и психической обусловленности его имеющегося онтологического статуса в иерархии бытия. Таким образом истинное осмысления традиционного невозможно в ключе привычного рационального – или субрационального инструментария, который, даже если и маскируется под личиной научного философского знания, в действительности обнаруживает сходство с рядом квазинаучных культурных феноменов, которые Рене Генон обобщает под термином «неоспиритуализм». Познание высшего, по аналогии, означает становление выше, а потому означает качественную эволюцию существа – тогда как вектор современного Рене Генону познания направил западную цивилизацию в сторону чистой инволюции, что, по мнению традиционализма, было связано с общей деградацией Запада и его неспособностью и нежеланием открыться для всего высокого, что было опровергнуто в ходе становления собственно европейского мышления. Такую позицию можно расценить, по аллегории Платона, как сознательное погружение в созерцание теней в пещере в качестве единственной – или даже «высшей» реальности, и что для интегрального традиционализма означает конечный, окончательный переворот «нормального» положения вещей, естественной иерархии знания и бытия.

Список литературы

1. Юнг, К. Г. Психология и алхимия / Карл Густав Юнг. – М. : Рефл-бук, 2003. – 592 с.

2. Генон, Р. Царство количества и знамения времени / Рене Генон // Царство количества и знамения времени. Очерки об индуизме. Эзотеризм Данте / Рене Генон. – М. : Беловодье, 2003. – С. 7–302.

3. Эвола Ю. Лук и булава / Юлиус Эвола. – СПб : Владимир Даль, 2009. – 384 с.

4. Кумарасвами, А. Об индийской и традиционной психологии, или, вернее, пневматологии / Ананда Кумарасвами // Волшебная Гора. Традиция. Религия. Культура. – 2009. – № XV. – С. 248–295.

5. Генон, Р. Кризис современного мира / Рене Генон. – М. : Эксмо, 2008. – 784 с.

6. Дугин, А. Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли / Александр Дугин. – М. : Евразийское Движение, 2009. – 704 с.

7. Джемаль, Г. За пределами постмодернизма / Г. Джемаль // Революция пророков / Гейдар Джемаль. – М. : Ультра. Культура, 2003. – С. 331–350.

8. Генон, Р. Заметки об инициации / Рене Генон // Символика креста. – М. : Прогресс-Традиция, 2008. – С. 355–691.

Т. И. Гаврилко

(Минск, Беларусь)

Поиск по сайту: