В процессе конструирования региональной идентичности

Настоящая работа представляет собой case study: анализ процессов конструирования региональной идентичности на примере Ханты-Мансийского автономного округа (ХМАО) – Югры. Этот регион в некоторых отношениях уникален. С одной стороны, в нем добывается почти две трети российской нефти, благодаря чему он занимает первое место в России по объему промышленного производства и по поступлению налогов и сборов в федеральный бюджет. С другой стороны, будучи полноправным субъектом федерации, округ является составной частью Тюменской области, т.е. его полноправие выглядит как не вполне «полное», и над окружной элитой все время висит угроза быть объединенной с «югом Тюменской области»[1] со всеми вытекающими последствиями[2]. Понятно, что конструирование региональной идентичности было, помимо прочего, направлено на то, чтобы обосновать право региональной элиты на существование в качестве элиты субъекта федерации (а не нефтедобывающих территорий в составе Тюменской области). Задача осложнялась тем, что подавляющее большинство окружных жителей – это мигранты, прибывшие на Север в период нефтяного освоения[3] с типичной психологией новых поселенцев, в то время как «титульные народности» - ханты и манси – составляли и составляют менее 2% от общего населения округа.

Та идентичность, которая начала стихийно формироваться у жителей ХМАО с первых годов нефтяного освоения, конструировалась в соответствии с «логикой эквивалентности» (Э. Лакло и Ш. Муфф). Эта логика начинает действовать, когда существовавшие до этого у социальных агентов идентичности по тем или иным причинам блокируются. В результате носители идентичностей a, b и c рассматривают себе как тождественные по отношению к идентичности d, так что d преврашается в тотальное отрицание a, b и c. В этой логике всякая идентичность оказывается двойственной: с одной стороны, сохраняются неантагонические различия между a, b и c, порожденные существующей системой дискурсов, с другой – все они антагонически противостоят d, которое определяется как «дискурсивное внешнее», что и позволяет строить дискурсивное единство между группами с самыми различными идентичностями.

В этой логике жители Ханты-Мансийского округа, откуда бы они не приехали (а география миграции весьма обширна и включает в себя практически все нефтедобывающие районы бывшего СССР, от Западной Украины до Азербайджана и Чечни), противопоставляют себя как «северяне» жителям «большой земли» (общепринятое название территории, начинающейся примерно за Тюменью). Именно «большая земля» выступала и продолжает выступать тем «дискурсивным внешним», относительно которого формируется солидарность жителей округа. Подобного рода символическая солидарность, основанная на антиномии между прежним и новым местом жительства, характерна для всех мигрантских сообществ. То, что прежнее место жительство называется «большая земля», с одной стороны, отражает одну из самых ярких особенностей советского административного дискурса – его замкнутость на символическое цифровое измерение (больше – меньше, причем чем больше, тем лучше)[4], а с другой – подчеркивает, что новое место проживания рассматривается как не имеющая постоянного контакта с большим целым, изолированная от него, и вследствие этого неполноценная и ущербная часть. «Юг Тюменской области» является частью «большой земли» и в этом смысле противостоит «Северу».

Идентичность, стихийно формирующаяся в логике эквивалентности, вполне может перейти на качественно новый, идеологический уровень по известной схеме М. Хроха «от стихийно формируемого регионального самосознания и местного патриотизма, через политическую актуализацию и теоретическое конструирование местными интеллектуалами (политиками, общественными деятелями, учеными) региональной идентичности, к выдвижению идей административно-хозяйственной автономии и даже государственного сепаратизма»[5]. Собственно, именно это произошло во второй половине XIX – начале XX века с «сибирским областничеством», превратившим «Россию» в «другое внешнее» по отношению к Сибири, хотя последний, завершающий шаг к государственному сепаратизму теоретикам сибирского областничества давался крайне мучительно[6].

Таким образом, идентичность, стихийно сформировавшаяся в логике эквивалентности, является потенциально весьма контрпродуктивной, и способна спровоцировать сепаратистские настроения. Однако логика эквивалентности является далеко не единственно возможным способом конструирования идентичности. Э. Лакло и Ш. Муфф вводят и другую логику – «логику дифференциации». Если в логике эквивалентности социальное пространство делится на два противостоящих друг другу антагонистических блока, то в логике дифференциации осуществляется противоположная процедура: подчеркиваются различия и разрывы, с целью разрушить антагонизм и оттеснить его в маргинальную область. Хотя Лакло и Муфф, придерживающиеся радикально левых позиций, считают «логику дифференциации» весьма нежелательным и даже реакционным по своим последствиям инструментом конструирования идентичностей, именно эта логика породила современную «югорскую» идентичность в Ханты-Мансийском автономном округе. Процесс шел в направлении, противоположном описанному М. Хрохом – через политическую актуализацию и теоретическое конструирование к целенаправленно формируемому региональному самосознанию, причем роль региональной управленческой элиты носила в этом процессе ключевой характер.

Следует учесть, что для отечественной элиты характерен очень высокий уровень консолидации. Региональная элита всегда ощущала себя частью общероссийской элиты, и не могла рассматривать Россию в качестве «дискурсивного внешнего». Очевидно, что следует проводить четкое различие между колониальным национализмом, возникающим в границах традиционных европейских империй, и регионализмом российского, советского и постсоветского образца. Колониальный национализм предполагает, с одной стороны, единство управленческих структур, рынка и прессы, которые растут и развиваются параллельно, подкрепляя и усиливая друг друга, а с другой – существование жесткого барьера, препятствующего карьерному росту колониальных функционеров за пределами своего административного образования. В отечественных условиях имперское административное строительство отнюдь не предполагало, и далеко не всегда сопровождалось ростом рынка и, тем более, появлением прессы, замкнутой на местных проблемах и потребностях. Что еще важнее, и что постоянно подчеркивается всеми исследователями Российской империи, в ней изначально отсутствовали непроницаемые барьеры «по дороге в Санкт-Петербург», как и в СССР – «по дороге в Москву». Поэтому для отечественной элиты характерен очень высокий уровень консолидации, успешно препятствующий перерастанию регионализма в сепаратизм, а тем более – в национализм.

Характерно, что в 1991 году ханты-мансийские власти поторопились переименовать газету «Ленинская правда» (бывшая «Сталинская трибуна») в «Новости Югры», создали Научно-исследовательский институт социально-экономического и национально-культурного возрождения обско-угорских народов (НИИ ОУН) и поддержали общественно-политическое объединение коренных малочисленных народов автономного округа «Спасение Югры». Однако даже на декларативном уровне они не ставили задачу отделиться от Тюменской области (не говоря уже о России в целом) и превратиться в Ханты-Мансийскую область[7].

Высокий уровень консолидации и развитое имперское самосознание никогда не мешали отечественной региональной элите выражать недовольство своим положением, стремиться достичь максимальной самостоятельности по отношению к центральным властям и периодически доходить до открытой Фронды. Даже в условиях самой жесткой централизации элита тяготела к образованию региональных кланов и активно использовала региональную самоидентификацию для повышения своего статуса в глазах Центра. Эта символическая стратегия, оставаясь «стратегией слабых», тем не менее позволяла одерживать тактические победы и отстаивать свои интересы.

С начала 90-х годов ханты-мансийская элита решала очень важную тактическую задачу – позиционировать себя в качестве полноценной элиты субъекта федерации, а не местной элиты нефтедобывающих районов в составе Тюменской области. Для этого и было извлечено из небытия старинное новгородское название северных земель Приуралья и Зауралья - «Югра», не выдержавшее (как и сам Господин Великий Новгород) конкуренции с московским названием «Сибирь» и вышедшее из употребления уже к XVI веку. Данное название создавало исключительно широкие возможности для дифференциации, так как позволяло включить в официальный дискурс компоненты множества дискурсивных практик, накопившихся в процессе освоения русским государством Западной Сибири. Отождествление Югры с Ханты-Мансийским автономным округом в его существующих границах позволило дискурсивно присоединить его, во-первых, ко всей истории «русской Сибири», начиная с Ермака Тимофеевича и его сподвижников, и, во-вторых, ко всей Сибири «дорусской», и прежде всего – к истории и культуре ханты и манси как «коренных жителей Югры».

Это дискурсивное присоединение происходило через «заполнение лакун»: предполагалось, что любой текст, в той или иной мере касающийся территории нынешнего Ханты-Мансийского округа, содержит по умолчанию ссылку на «Югру», так что остается только заполнить имеющуюся в дискурсе лакуну, подставив туда это название. Умолчание, являющееся неотъемлемой составной частью любой дискурсивной практики, тем самым перемещалось на те элементы дискурса, которые ранее указывали на иную принадлежность (географическую, социальную, культурную) конструируемого путем описания объекта. Основным инструментом заполнения лакун стали окружные средства массовой информации, где «Югра» и «Ханты-Мансийский автономный округ» использовались и продолжают использоваться как взаимозаменяемые термины.

«Заполнение лакун» как дискурсивная стратегия конструирования «Югры» была избрана потому, что ни российская имперская, ни советская административная дискурсивная практика никакой «Югры» не знали. В позднем имперском дискурсе существовали Сургутский и Березовский округа Тобольской губернии и Самаровское лесничество, а в советском дискурсе – Остяко-Вогульский национальный округ в составе сначала Уральской, а потом Омской области, а затем Ханты-Мансийский автономный округ как административное подразделение Тюменской области, в свою очередь входящей в состав Западно-Сибирского экономического района.

Не подозревали о том, что они являются «коренными жителями Югры» и ханты, манси и лесные ненцы. Они жили в Среднем мире, по берегам священной реки Ас (Обь), впадающей в «поганое море» (Ледовитый океан). Ментальная карта окружающего ханты и манси мира строилась по законам мифологического сознания[8], предполагающего существование нанизанных на мировую ось (мировое древо) и взаимодействующих между собой уровней бытия. Специфика состояла в том, что аналогом Мирового древа на плоскости была священная река Ас-Обь. Пространство дополнительно структурировалось через сеть «священных мест» – от локальных женских и мужских культовых мест, посвященных семейным духам-покровителям, до племенных и общеплеменных. Кроме того, объектами сакральной географии обских угров были священные места, связанные с выдающимися природными объектами, даже без наличия в них духов. Главным таким объектом было «небесное озеро» Нумто (нынешний Белоярский район) – место, куда спускался верховный бог. Озеро охранялось многочисленными табу: в нем запрещалось ловить рыбу, рубить деревья и т.п. На Святом острове в центре озера в зимнее время совершались жертвоприношения с закланием оленей, и женщинам было запрещено там появляться.

Если царская власть в общем мирилась с существованием «сакральной географии» и сознательно ограничивала попытки обратить остяков и вогулов в христианство, то советский модернизационный проект строился поверх этой географии, и предполагал не столько ее сознательное разрушение, сколько принципиальное игнорирование. В качестве типичного примера можно привести организацию на реке Северная Сосьва культбазы – основного института, с помощью которого достигалось «подтягивание» нацменов к цивилизации. Для Сосьвинской культбазы было выбрано место на высоком берегу реки, над водоворотом, в котором, по убеждению окрестных манси, жил злой дух Куль-отыр. Место считалось сакральным, и женщины, например, не имели права проплывать под обрывом и были вынуждены пробираться окрестными протоками. Вряд ли следуют подробно останавливаться на том, как воспринимали манси приглашение посетить «культбазу». Напомним также, что одной из причин «контрреволюционного кулацкого восстания на Казыме» (1933 год) стала организация по инициативе местной культбазы лова рыбы на озере Нумто.

Создание Остяко-Вогульского национального округа укладывается в ту же схему. Округ был создан постановлением Президиума ВЦМК от 10 декабря 1930 года из шести районов Тобольского округа Уральской области: Березовского, Кондинского, Ларьякского, Самаровского, Сургутского, Шурышкарского (последний в 1937 году был передан в Ямало-Ненецкий национальный округ). Учитывая, что постановление было издано в разгар «великого перелома», возникает предположение, что его авторы руководствовались не только абстрактным стремлением к «совершенствованию системы управления территорией страны»[9], но и более прагматическим и конкретным стремлением к совершенствованию управления «кулацкой ссылкой» и «спецколонизацией».

Характерно, что выбирая место для окружного центра, власти руководствовались не географическими или тем более культурными или историческими, а «геометрическими» соображениями: новый центр должен был находиться посередине округа. Именно поэтому их не устроило ни село Сургут, ни село Кондинское, а устроило глухое урочище Большой Черемушник. Правда, в пяти километрах к северу располагалось старинное русское село Самарово, однако с этим пришлось смириться, так как весь остальной берег Оби у устья Иртыша был изрезан глубокими оврагами[10].

Игнорируя и вытесняя сакральную географию, большевики прилагали активные усилия для того, чтобы модернизировать традиционный дискурс. С 1926 года сначала на факультете народов Крайнего Севера, а потом в Институте народов Севера в Ленинграде началась подготовка интеллигенции из числа «нацменов». В 1930 г. ненец П.Е. Хатанзеев, выпускник Обдорской миссионерской школы, создает первый печатный букварь на латинской графической основе («Hanti knijga»). Считается, что тем самым было положено начало хантыйской письменности, хотя язык этого букваря был полу-ненецким и не соответствовал ни одному реальному хантыйскому говору. 7 июля 1931 г. в окружном центре вышел первый номер окружной газеты «Ханты-Манси шоп шой» = «Остяко-Вогульская правда»[11]. В ноябре 1932 г. в Остяко-Вогульске открылось первое в округе среднее специальное учебное заведение – педагогическое училище. В 1936 г. тот же П.Е. Хатанзеев (при помощи крупнейшего угроведа В. Штейница) перевел на хантыйский язык «Сказку о рыбаке и рыбке» и «Сказку о попе и его работнике Балде» А.С. Пушкина, тем самым положив начало хантыйской литературе. Оба произведения представляли собой литературные версии традиционных русских сказок, т.е. задавали образец модернизации дискурса. То, что автором обеих произведений был А.С. Пушкин, символизировало приобщение ханты не просто к высокой русской культуре, но к культуре, главным хранителем и наследником которой объявило себе советское государство.

В результате уже к середине тридцатых годов задача модернизации традиционных сообществ «малых народностей Севера» считалась решенной. Чем дальше, тем больше в официальном советском дискурсе по отношению к ханты и манси, как и к другим малым народам, практиковалась «фигура умолчания», которой сменился первоначальный энтузиазм двадцатых-тридцатых годов. Если в 1957 году ЦК КПСС и Совет министров СССР еще принимали совместное Постановление «О мерах по дальнейшему развитию экономики и культуры народностей Севера», то в Постановлении 1980 года уже говорилось «О мерах по дальнейшему социальному и экономическому развитию районов проживания народностей Севера», и «районы» явно имели приоритет над «народностями». Насколько «фигура умолчания» объяснялась явным провалом советского модернизационного проекта в этой сфере, а насколько – общей тенденцией к сужению сфер применения официального советского дискурса – вопрос, нуждающийся в особом обсуждении. Во всяком случае, в публичном дискурсе ханты и манси к шестидесятым годам практически перестали существовать и «освоение ресурсов Сибири» исходило из традиционной имперской идеологемы «ничейной земли». В советском героическом дискурсе «нефтяного освоения» для ханты и манси места в буквальном смысле слова не осталось. Понадобилось выступление Е.А. Гаер на первом Съезде народных депутатов СССР, чтобы «малочисленные народности» вернулись в официальный советский дискурс. Когда этот дискурс ушел в небытие вместе с ЦК КПСС и Советским Союзом, нового общенационального дискурса по поводу «малых народов» так и не сложилось. Однако на региональном уровне началось конструирование новых структур. Именно в это время Ханты-Мансийский автономный округ начинает превращаться в «Югру», что вызвало у элиты повышенный интерес к истории и культуре «своих» малых народов.

Дискурсивная ассимиляция «коренных жителей Югры» шла сразу в нескольких направлениях. На институциональном уровне было обеспечено представительство коренных народов в окружной Думе: создана Ассамблея Коренных Малочисленных Народов Севера, объединяющая трех депутатов окружной Думы, избираемых по особой квоте, причем Председатель Ассамблеи по должности является и Заместителем председателя Думы АО. По мнению представителей Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации это является «высшим проявлением парламентской организованности малочисленных народов на местах»[12]. В 2001 году в окружную Думу по этой квоте прошли писатель Еремей Айпин, представитель «национальной интеллигенции», Татьяна Гоголева, бывший секретарь Ханты-Мансийского окружкома ВЛКСМ, президент общественной организации коренных народов Ханты-Мансийского автономного округа "Спасение Югры" и Надежда Алексеева, председатель совета общины "Сыгва" поселка Саранпауль Березовского района. Символический и демонстрационный характер состава Ассамблеи не вызывает особых сомнений.

Одновременно были предприняты попытки постсоветской окружной элиты ассимилировать сакральную географию посредством юридического дискурса, т.е. путем принятия окружного закона о «родовых угодьях» (1992 год). Но они остались скорее на символическом уровне, хотя в настоящее время 24% территории Ханты-Мансийского автономного округа относится именно к этой категории. Это произошло не только потому, что окружной закон не был своевременно подкреплен соответствующим федеральным законом, а местные администрации, особенно в восточных, нефтедобывающих районах не особенно стремились выдавать документы, удостоверяющие права на «родовые угодья», но именно в силу особенностей дискурсивной практики, связанной со «священными местами». Н.И. Новикова приводит характерный пример: «При определении границ родового угодья, они были проведены так, как настаивали нефтяники. [Лесные] ненцы хотели оставить за собой участок земли, которая является священной. Но они даже не говорили об этом во время переговоров, так как священную землю нельзя называть [курсив мой – А.Т.]. Они просто говорили, что эту землю нужно оставить им. Доводы нефтяников оказались более убедительными для администрации»[13]. Вполне понятно, что в рамках рационального бюрократического дискурса такого рода ритуальное умолчание не воспринимается как особая дискурсивная практика (хотя бюрократический дискурс предполагает и требует наличия других умолчаний).

Дискурсивная ассимиляция сакральной географии в ходе постсоветского конструирования региональной идентичности была наиболее успешно осуществлена через музейно-археологический дискурс «великого прошлого» и преврашение элиты в легитимного хранителя этого прошлого[14]. Хантыйские и мансийские священные места превратились в «музеи под открытым небом» (например, «Махи сир оэуен ях» в рабочем поселке Новоаганск – бывшие юрты Айпинские и святилище Оуэн-ими – покровительницы реки Аган; культурно-этнографический парк-музей в селе Варьеган и пр.) и заповедники (например, природный парк «Нумто» или природно – исторический парк «Пунси», в котором, как с удовлетворением отмечает путеводитель по округу, «ханты сохраняют традиционный уклад жизни»). Параллельно в округе начались интенсивные археологические раскопки, в ходе которых происходило открытие новых «священных мест», таких древних, что современные ханты и манси о них либо вообще не помнят, либо не в состоянии их локализовать. Наиболее показательный в этом плане пример – городище Эмдер на реке Ендырь близ города Нягани, отождествленное с легендарным Эмдером хантыйских богатырских сказаний по той же схеме, по которой Г. Шлиман отождествил расскопанное им поселение на холме Гиссарлык с гомеровской Троей. Характерно, что Эмдеру в результате и был присвоен статус «Сибирской Трои» времен «золотого века» Югры (XII – XVI вв.). Статус достигается через целую серию дискурсивных уподоблений: хантыйское городище уподобляется «крепкостенному граду Приама», хантыйские богатырские сказания, записанные в XIX веке С.К. Паткановым – «Илиаде», и, кроме того, возникает «золотой (т.е. дорусский) век Югры»[15].

В рамках логики «заполнения лакун» вполне логично выглядит «принятое Администрацией города Нягани решение о воспроизведении в черте города историко-археологического памятника — средневекового городка Эмдер»[16]. Под воспроизведением имеется в виду строительство «историко-музейного и культурно-досугового центра «Древний Эмдер», который должен стать культурным центром города, возникшего в ходе нефтяного освоения на месте поселка лесозаготовителей. Авторы проекта убеждены, что тем самым они возрождают традицию, а не конструируют ее заново. Таким образом, «заполнение лакун» как дискурсивная стратегия приобретает буквальный смысл: на «пустом месте» строится архитектурное сооружение, которое рассматривается не как новодел, но как полноценный «памятник истории и культуры».

Итогом ассимиляции хантыйской и мансийской сакральной географии стала легитимация региональной элиты как хранителя музеифицированной культуры «обских угров». Таким образом, на основе сконструированной на базе традиционной сакральной географии идентичности был сформирован новый, диверсифицированный образ региона, предназначенный в том числе и для восприятия вовне: оказалось, что «Ханты-Мансийской автономный округ» – это не только нефтяные вышки и высокие зарплаты, но и мир древней культуры, находящейся в неразрывном единстве с нетронутой природой.

Безусловно, в процессе конструирования югорской региональной идентичности были использованы не только результаты дискурсивной ассимиляции сакральной географии ханты и манси. Важнейшую роль сыграл советский героический дискурс и сформированная на его основе «нефтяная легенда». Она была тем более важна, что в процессе конструирования региональной идентичности региональная элита практически не имела возможности опираться на «наследие царского режима». В имперском управленческом дискурсе территория будущей Югры никак специально не маркировалась, а Северное Приобье позиционировалось как унылая и безрадостная «цивилизационная пустыня». Поэтому региональная элита не могла пойти тем путем, каким пошла в начале 90-х годов XX в. элита в целом, презентировавшая новую Российскую Федерацию как прямую наследницу Российской Империи (минуя советский период). Советская же история округа за пределами «национального строительства» была достаточно скудна, и, кроме эпопеи нефтяного освоения, включала историю «кулацкой ссылки», которая вряд ли годилась для конструирования позитивной региональной идентичности.

В рамках героического советского дискурса нефтяное освоение воспринималось как «борьба с природой» и непрерывное самопожертвование при принципиальном отсутствии жизненных удобств. Отметим высокую степень устойчивости этого дискурса, когда современный публицист считает нужным противопоставить героизм первопроходцев, которые «мёрзли в балкáх, кормили своей кровью мошкý, тонули вместе со своими бульдозерами в васьюганских топях» (всё – стандартные тропы советского героического дискурса, не менее стандартно наложенные на «местную специфику»: «балóк» - временное жилье, барак; «мошкá» - название местной разновидности гнуса) постсоветской «цинически-хищной модернизации» в ее «глобалистско-оккупационной фазе», в результате которой возникли «западно-сибирские города-триумфаторы … с электролиниями, дорогими отелями, образцовыми библиотеками, суперсовременными музейными комплексами»[17], паразитирующие на этом героизме.

Советский героический дискурс широко эксплуатируется местной элитой. Главным праздником округа является День нефтяника (первое воскресенье сентября). Активно разрабатывается «нефтяная легенда» - эпос об открытии Западно-Сибирской нефти, в котором действуют герои-первооткрыватели и противостоящая им ограниченная и недальновидная центральная власть, чуть было не затопившая территорию округа с целью создания Нижне-Обской ГЭС.

В 2004 г. в округе торжественно отпраздновали добычу 8-миллиардной тонны нефти с момента разработки нефтяных месторождений. В связи с этим на площади у Музея геологии нефти и газа в Ханты-Мансийске были размещены «мемориальные звезды» с именами первооткрывателей, образующими «нефтяной Пантеон. «Первой прозвучала фамилия Юрия Георгиевича Эрвье, чье гениальное предвидение помогло геологам найти нефтяные кладовые… Далее следуют фамилии Виктора Ивановича Муравленко – Героя Социалистического Труда, основателя «Главтюменьнефтегаза», человека, чье имя носит город на Ямале, третьей – Бориса Евдокимовича Щербины – первого секретаря Тюменского обкома КПСС, в чье правление была открыта нефтяная эпоха Югры. Четвертая и пятая звезды будут заложены в честь ныне живущих Героев Социалистического Труда – бывшего главного геолога «Главтюменьгеологии», а потом восемнадцать лет руководившего министерством геологии России Льва Ивановича Ровнина и, конечно же, Фармана Курбан-оглы Салманова – первооткрывателя нефти Среднего Приобья».[18] Нетрудно заметить, что эти фамилии в свернутом виде и есть «нефтяная легенда». Например, упоминание фамилии Б.Е. Щербины предполагает рассказ о его противостоянии с Минводхозом, завершившееся легендарной докладной запиской в ЦК КПСС, по результатам которой было принято постановление «О мерах по усилению геологоразведочных работ на нефть и газ в районах Западной Сибири». Фамилия Ф.К. Салманова влечет собой не менее легендарную историю, которая нашла отражение в балладе В. Высоцкого «Тюменская нефть».

Однако построить региональную идентичность только на советском героическом дискурсе не представлялось возможным, поскольку новая идентичность во многом связана с преодолением этого героического прошлого и «достройкой» региона до нормативной модели в плане социальных и культурных институтов. Если учесть, что к 1991 году на территории округа не было ни одного высшего учебного заведения, наблюдалась острейшая нехватка больниц и школ (не редкость были школы, работающие в четыре смены), а в крупнейших городах округа отсутствовали тротуары, заслуги постсоветской элиты в этом отношении станут более чем очевидными. В результате теперь жители округа сознают, что живут лучше, чем на «большой земле» и вполне признают роль региональной администрации в решении социальных проблем региона (что неоднократно фиксировалось в ходе проводимых нами фокус-групп). Но для конструирования полноценной региональной идентичности этого было не достаточно.

Далеко не случайно статья, посвященная открытию мемориальных досок первооткрывателям западно-сибирской нефти называлась «Славься, Югра нефтяная!» и была помещена в газете «Новости Югры». Естественно, первооткрыватели занимались разведкой и добычей нефти в Западной Сибири, однако методом «заполнения лакун» из «нефтедобывающих районов Западной Сибири» получилась «Югра нефтяная». Исключенное из дискурсивного контекста данное словосочетание представляет собой соединение несоединимого. То, что оно воспринимается как само собой разумеющаяся часть официального регионального дискурса свидетельствует об успешном завершении процесса конструирования региональной идентичности на основе диверсификации с последующим синтезом целого набора дискурсивных практик. В получившийся комплекс вошли ассимилированные традиционные дискурсивные практики ханты и манси, практики, возникшие в процессе освоения русским государством территории Северного Приобья, а также некоторые элементы вторичного лингво-националистического финского и венгерского дискурса[19].

Конструирование «Югры» было осуществлено региональной элитой, интегрированной в общероссийскую элиту, в процессе поиска новой, постсоветской региональной идентичности и достраивания региона до нормативной модели. В 2003 г. Президент России подписал указ, закрепляющий в Конституции РФ новое наименование Ханты-Мансийского автономного округа – «Югра». Согласно этому указу, в то время как наименование «Ханты-Мансийский автономный округ» обозначает вид субъекта РФ как государственно-публичного образования с собственным именным названием, «Югра» содержит в себе указание на историческо-территориальную принадлежность указанного государственно-публичного образования, обладающую самобытными национальными традициями проживающих на этой территории народов. Тем самым на федеральном уровне были закреплены результаты конструирования постсоветской региональной идентичности, осуществленного в стратегически важном субъекте федерации.

Эти же результаты получили свое внешнее воплощение в культурном ландшафте «столицы Югры». В 2001 году в Ханты-Мансийске открылся Югорский государственный университет, что можно считать завершением символической «достройки» региона до нормативной модели. Далеко не случайно восьмиэтажное главное здание ЮГУ стало самым высоким зданием «столицы Югры» и одной из ее архитектурных доминант, наряду с куполами храма Во имя воскресения Христова – построенного в византийском стиле главного храма округа, и мозаичным бело-голубым шатром «Общественно-делового центра», стилизованного под хантыйский чум. Сейчас в округе начался сбор средств на установление в Ханты-Мансийске памятника А.А. Дунину-Горкавичу, главному лесничему Тобольской губернии и чиновнику особых поручений при министре земледелия, автору трехтомного труда «Тобольский Север»[20], который теперь считается главным историческим документом по истории Югры.

Таким образом, для региональной элиты «Югра нефтяная» является «реальностью, данной в ощущении». На уровне массового сознания картина выглядит сложнее. Преобладающими формами идентификации в округе остаются профессиональная («нефтяник» или «бюджетник») и локальная, по месту жительства. Окружная идентификация играет вторичную роль. И лишь 5% населения округа идентифицируют себя с Тюменской областью[21].

Очевидно, что судьба новой региональной идентичности тесно связана с судьбой «Югры» как особого административного образования. В случае объединения с Тюменской областью, перед областной элитой встанет проблема символического присоединения округов, особенно с учетом того, что такое объединение может резко усилить стихийно сложившуюся региональную идентичность, построенную на противопоставлению «Севера» - «большой земле». Если учесть, что тюменская элита конструировала региональную идентичность, используя те же стратегии и те же дискурсивные практики, что и элита югорская, заместить «югорскую идентичность» идентичностью «тюменской» будет достаточно сложно.

[1] К этим оценкам примыкает сформулированная бывшим помощником президента А. Илларионовым концепция «корпоративистского государства». Российское государство, считает известный экономист, превращено в «закрытое акционерное общество. Собственность на российское государство перешла в руки корпорации, неподконтрольной его номинальным собственникам – гражданам России» (38 ).

[2] В декабре 2005 г. положительно время правления Б. Ельцина воспринимали только 10% россиян, отрицательно (107).

[3] Российская общественность в отличие от правящих кругов не столь однозначно воспринимает перечисленные угрозы. В декабре 2005 г. только 15 % россиян называли распад страны как реальную угрозу для России (108).

[4] К апрелю 2006 г. из 45 назначенных Президентом РФ региональных лидеров бывших военных было всего пятеро, полпредом в Дальневосточном федеральном округе был назначен К. Исхаков, бывший мэр Казани, а в Приволжском федеральном округе – бывший прокурор Башкортостана А. Ковалов. – Прим. авт.

[5] К началу 2006 г. большинство руководителей субъектов федерации являлись членами «Единой России» (69), многие из них возглавили списки партии на региональных выборах. – Прим. авт.

[6] Эта позиция нашла свое отражение в прогнозе, подготовленном в 2005 г. американскими организациями «Фондом Карнеги за международный мир» и «Фондом мира». В докладе приведен перечень стран, которые находятся в состоянии полураспада или могут распасться в будущем. Россия в нем занимает предпоследнее 59-е место (12).

[7] В феврале 2006 г., как свидетельствуют материалы социологического исследования, проведенного Аналитическим центром Ю. Левады, Президенту В. Путину доверяли 75% населения страны, Председателю правительства – 41%, правительству в целом – 37% (93).

[8] По результатам того же исследования, треть опрошенных россиян (32%) считают возможным отделение от России некоторых регионов (93).

[9] Вопрос об укрупнении субъектов РФ не первый год дискутируется в российском политическом сообществе. В этой связи называется различное число субъектов, которые войдут в Российскую Федерацию – от 30 (в версии лидера партии «Единство» Д. Рогозина), 45 (версия председателя Совета Федерации Миронова) до 60, предложенном Министром регионального развития В. Яковлевым.

[10] Соответствующий законопроект был разработан в ЮФО и направлен в Государственную Думу РФ. В нем предлагается переводить на казначейское управление субъекты федерации в случае, если дотации региону из федерального бюджета составляют 80% и более (65).

[11] Именно об этом говорилось в Послании Президента РФ Федеральному собранию в мае 2005 г. (83).

[12] Законопроект об избрании глав местного самоуправления местными парламентами с их последующим утверждением региональными руководителями передан фракцией ЛДПР на рассмотрение в Государственную Думу (2006 г.) (86).

[13] Выступая на Совете законодателей, органе объединяющем руководителей региональных парламентов в марте 2006 г., Президент РФ отметил, что полностью региональное законодательство приведено в соответствие с федеральным только в десяти субъектах федерации.

[14] Это положение обосновывается в книге известного специалиста по проблемам развития федерализма М. Фарукшина «Федерализм: теоретические и прикладные аспекты». Автор следующим образом обосновывает принцип разделенного суверенитета: «В федеративных системах государственный суверенитет как производное от суверенитета народа не принадлежит отдельно ни федеральному центру, ни субъектам федерации. Он является свойством федеративного государства в целом, а значит, реализуется, как на общефедеральном уровне, так и на уровне субъектов федерации» (101, С.178). Делимость суверенитета, как считает автор важна для развития демократии в стране, поскольку позволяет избежать излишней концентрации полномочий «наверху».

[15] Перед российскими регионами стоят различные экономические задачи, убежден Президент Института Энергетики и Финансов, декан факультета менеджмента Международного университета в Москве Л. Григорьев, поскольку регионы находятся на разных уровнях экономического и социального развития, обладают разными ресурсами, а их руководители демонстрируют разную способность к управлению. В силу этого движение в сторону экономической модернизации в России может быть только «многоскоростным», а механизмом мощного регионального развития может стать мобилизация всех имеющихся в распоряжении регионов внутренних ресурсов (24).

[16] Сходную точку зрения на процесс становления федеративных государств можно найти в статье (21).

[17] О символизации территории см., например, Андерсон Б. Воображаемые сообщества (1). В главе 10 «Перепись, карта, музей» Б. Андерсон пишет о «карте-как-логотипе» – «чистом знаке», узнаваемом символе государства.

[18] Исключением здесь являются проявления ирредентизма, когда члены «своего» сообщества могут все еще проживать на территории другого государства.

[19] Под «общепространственной» близостью мы понимаем знание о формальных и неформальных правилах жизненного устройства – в широком смысле - того или иного государства.

[20] В данном случае мы используем понятие «регион» как синоним «субъекта федерации». Однако данное отождествление не распространяется на весь текст статьи.

[21] Здесь под «национализмом» понимается процесс становления наций и, соответственно, национальных государств.

[22] С 2006 г. число субъектов Российской Федерации сократилось вследствие объединения Пермской области с Коми-Пермяцким автономным округом. До 2007 г. должен быть образован еще один новый субъект РФ – объединенный Красноярский край, в состав которого войдут Эвенкия и Таймыр. – Прим. ред.

[23] В начале 2000 года 16 регионов имели свои официально утвержденные герб, флаг и гимн, 40 регионов – герб и флаг, только герб был утвержден в 11 регионах, герб и гимн - в двух, и два региона имели собственный флаг. В остальных регионах роль официальной символики на тот момент выполняли «либо исторический дореволюционный герб, либо герб административного центра региона» (7, С. 326).

[24] Здесь мы используем терминологию В. Гельмана и Е. Поповой, которые провели разграничение между «политикой региональной идентичности на внешнем рынке» и «политикой региональной идентичности на внутреннем рынке».

[25] Форалистическое устройство подразумевает заключение двусторонних соглашений между центральным правительством и конкретными составными единицами (14, С. 112).

[26] Этот конкурс проводился «Российской газетой», на страницах которой в период с июля 1996 по февраль 1998 гг. было опубликовано около сотни материалов на эту тему, содержащих различные (иногда диаметрально противоположные) взгляды на основные составляющие общероссийской идеи.

[27] В данном случае мы не исключаем влияния, как административного ресурса, так и простой фальсификации на результаты выборов. Однако даже искаженная картина электоральных предпочтений позволяет делать выводы о настроении большей части российских избирателей.

[28] Автор благодарит Т. Ланкину за ценные комментарии к ранней версии работы.

[29] В Эвенкийском АО резкое снижение дотационности в 2004 г. обусловлено выплатами ЮКОСа, обеспечившими более чем троекратный рост доходов бюджета округа (с 1,9 млрд руб. до 5,9 млрд руб.).

[30] Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Региональные политические процессы в РФ в эпоху Путина: унификация или диверсификация?». Проект № 06-03-00078а.

[31] В данной статье, говоря о политических решениях, я имею в виду и те решения нижестоящих органов власти, которые направлены не на применение универсальных норм, изданных вышестоящими органами, но и на их конкретизацию (снижение степени универсальности). Хотя, может быть, их точнее было бы квалифицировать как «политико-административные», ибо грань между «политикой» и «управлением» в данном случае практически стирается. При всей спорности данного вопроса, обсуждение которого требует самостоятельной работы, «политическое» в такого рода решениях, на мой взгляд, явно присутствует.

[33] За рамками остаются, к примеру, тенденции унификации / диверсификации в социально-экономическом развитии регионов России. Этот аспект анализируется, в частности, в работах Н.В.Зубаревич. Она убедительно доказывает, что неравномерность социально-экономического развития регионов России продолжает возрастать, причем политический курс на выстраивание «вертикали власти» (централизация), оказывая на этот процесс весьма противоречивое влияние, не является главным фактором. – См.: Зубаревич Н.В. Крупный бизнес в регионах России: Территориальные стратегии развития и социальные интересы: Аналит. Докл. / Независимый ин-т социал. политики. — М.,2005. – 130 с.

[34] Здесь я отвлекаюсь от того, что и в советской системе имела место своеобразная диверсификация ресурсов между отдельными группами. Эти идеи получили развитие в рамках концепции «административного рынка». – См.: Кордонский С.Г. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. - М.: ОГИ, 2000. – 240 с.

[35] На уровне научного дискурса это выразилось в широком использовании термина «региональные политические режимы». - Гельман В.Я., Рыженков С., Бри М. Россия регионов: трансформация политических режимов. - М., 2000. – 375 с.

[36] Феномен Владимира Путина и российские регионы: Победа неожиданная или закономерная?: Сб. ст. / Под ред. Мацузато К. – М., 2004. - С.80.

[37] Здесь нет возможности подробно останавливаться на этом сюжете. Очевидно, что причины указанного явления разнообразны: здесь и естественный для периода радикальной трансформации социально-психологический кризис, и «радикальное» перераспределение собственности, которое не могло не стимулировать сугубо партикуляристские ориентации элит в ущерб публично-политическим и т.д. Справедливо указывают также на то, что становление политической сферы в постсоветской России было замедлено упорным сопротивлением Центра вплоть до конца 1993 г. проводить выборы, как федерального, так и регионального уровней.

[38] Термин «обмены» я заимствовал из работы В.С.Авдонина. – См.: Авдонин В.С. Рязанская область // Феномен Владимира Путина и российские регионы: Победа неожиданная или закономерная?: Сб. ст. / Под ред. Мацузато К. – М., 2004. – С.81-82. «Торг» за полномочия и контроль над ресурсами, характерный для середины 1990-ых гг., проанализирован в целом ряде работ. См., например: Полищук Л. Российская модель переговорного федерализма // Вопр. экономики. – М., 1998. - №6. – С. 68-86.

[39] Говоря о «Центре» в единственном числе, я, безусловно, упрощаю ситуацию. В действительности «Центр» никогда не был монолитным политическим актором.

[40] Думается, этот термин вполне применим и к другим взаимодействиям, например, между органами власти и негосударственными акторами (бизнес-группами).

[41] В связи с этим следует отметить, что термин «система персонифицированных обменов» отнюдь не идентичен понятию «асимметричная федерация». Асимметричность в отношениях между Центром и субъектами федерации (а в той или иной мере все федерации асимметричны) строится на совокупности как универсальных, так и персонифицированных договоренностей о распределении ресурсов и полномочий, при этом преобладающими могут быть как те, так и другие.

[42] Феномен Владимира Путина и российские регионы: Победа неожиданная или закономерная?: Сб. ст. / Под ред. Мацузато К. – М., 2004. – 368 с.

[43] За последние годы значительно увеличились финансовые ресурсы федерального Центра как путем перераспределения доходов между федеральным и региональными бюджетами в пользу первого, так и вследствие «естественного» увеличения объема бюджета в условиях экономического роста и высоких цен на нефть. Вырос объем подконтрольных Центру экономических ресурсов (покупка «ЮКОСА» и активов других частных компаний и т.д.), а также реализуемых под контролем Центра федеральных программ.

[44] Данные приведены по 43 регионам, поскольку в Вологодской области переизбиралась только половина парламента (по партийным спискам), а выборы по мажоритарной части не проводились. Из всей выборки два субъекта имеют двухпалатные парламенты. По Чеченской республике использовались итоги выборов в нижнюю палату (Народное собрание), которая избирается по смешанной системе. По Свердловской области в связи с тем, что нижняя палата избирается полностью по пропорциональной системе, а верхняя – полностью по мажоритарной, итоги выборов в палаты суммированы.

[45] Яргомская Н.Б. Избирательная система и уровень партийной фрагментации в России // Полис. – М., 1999. - №4. – С. 15-32; Herron E. S., Nishikawa M. Contamination effects and the number of parties in mixed-superposition electoral systems // Electoral studies. – Оxford, 2001. – Vol. 20. - P. 63-86.

[46] ЭЧП рассчитывается по формуле: , где s – доля мест, полученных партией в парламенте. Доли мест в парламенте, полученные каждой партией, возводятся в квадрат и складываются. ЭЧП представляет собой число, обратное этой сумме.

[47] Это, естественно, ведет к некоторым искажениям, но они не столь существенны для выявления общей картины, тем более что доля непартийных депутатов после перехода к смешанной системе резко снизилась

[48] Подробнее см.: Панов П.В. Реформа региональных избирательных систем и развитие политических партий в регионах России: Кроссрегиональный сравнительный анализ // Полис. – М., 2005. - №5. - С.102-117.

[49] Концептуальная проблематика (сама по себе очень важная и с нормативной, и с эмпирической точки зрения) выходит за рамки данной работы. Отмечу лишь, что, на мой взгляд, использование понятия «политическая партия» применительно к России не является «концептуальной натяжкой», если понимать политические партии не как «массовые партии», типичные для середины ХХ в., а более широко, как, к примеру, это делают многие современные исследователи. - См.: Janda K. Political parties: A cross-national survey. – N. Y.: Free press, 1980. – 861 p.; Katz R., Mair P. Changing models of party organization and party democracy: The emergence of the cartel party // Party politics. – L., 1995. - №1. – P. 5-28.

[50] Я не касаюсь здесь положения дел в региональных организациях других партий, хотя можно предположить, что и здесь в той или иной мере наблюдаются подобные явления. За рамки данной статьи выходит и вопрос о взаимоотношениях между региональными структурами других партий и региональными элитными группами. Отмечу лишь, что в условиях, когда такие партии как ЛДПР, КПРФ, Родина, СПС и некоторые другие проходят по партийным спискам в парламент, они становятся «лакомым кусочком» для тех элитных группировок, которые по тем или иным причинам не могут (или не хотят) включаться в политический процесс «в рамках» «Единой России». Помимо прочего, это заметно активизирует партийную деятельность и способствует развитию политической конкуренции.

[51] Подробнее об этом см.: Ашихмина Я.Г., Панов П.В. Подвинцев О.Б. Губернаторские выборы как индикатор политических тенденций в регионах-донорах // Россия и совр. мир. – М.,2004. - №2. - С.52-76.

[52] Установленный в 2000 г. «институт федерального вмешательства» давал Президенту право «отрешать» губернаторов от должности лишь в двух случаях: 1) принятие нормативно-правовых актов, противоречащих федеральному законодательству; 2) предъявление губернатору обвинения в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления (Федеральный закон от 29.07.2000 № 106-ФЗ). Теперь ситуация принципиально иная: Президент вправе уволить губернатора «в связи с утратой доверия Президента РФ, за ненадлежащее исполнение своих полномочий» (Федеральный закон от 11.12.2004 № 159-ФЗ). Следовательно, если раньше «наказать» губернатора можно было лишь тогда, когда он вмешивался в компетенцию Центра (нарушал федеральные законы), то теперь Президент получает возможность контролировать и те действия губернатора, которые последний предпринимает в рамках собственных полномочий, что есть явная попытка политической централизации.

[53] Включая новый субъект Федерации - Пермский край, где также был предложен и наделен полномочиями действующий глава – и.о. губернатора Пермской области О.А.Чиркунов.

[54] В сборе и анализе материалов, используемых в данном тексте, помимо авторов принимали участие Л.В.Володина, А.В.Невский, Д.Б.Тев.

Примечания

[1]. Термин, используемый в Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономном округах для указания на ту часть Тюменской области, которая округами не является и напрямую подчиняется администрации области.

[2]. Сразу же подчеркнем, что в данной работе мы не будем касаться юридических аспектов казуса сложносоставного региона, когда внутри одного субъекта федерации – Тюменской области существуют еще два равноправных субъекта – Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа. Нас интересует конструирование региональной идентичности внутри уже заданных границ и исходя из заданного статуса.

[3]. После открытия в 60-е годы XX века нефтяных месторождений в округе начался стремительный рост населения (около миллиона за первые 15 лет).

[4]. Отметим, что в логике эквивалентности главной характеристикой региональной идентичности является количество лет, прожитых «на Севере». Не случайно это первый вопрос, который уточняется при знакомстве.

[5]. Хрох М. Ориентация в типологии // Ab Imperio. – Chicago, 2000. - № 2.- С. 15.

[6]. Ср. мучительные колебания Г.Н. Потанина при воспоминании о следствии 1865 года: «Я теперь не считаю крамолой сепаратистcкие идеи, но не считаю себя вправе сказать, что мое осуждение было несправедливостью. В то далекое время, высказывая свои идеи, я думал, что совершаю противозаконное дело. Я был виноват в том, что, убежденный в противозаконности деяний, я все-таки их совершал. Я совершенно примиряюсь с тем, что поплатился за это шестью годами тюрьмы и двумя ссылки» (Литературное наследство Сибири. – Новосибирск: Изд-во Новосибирского университета, 1983. - Т.6. - С. 209). Издатели «Воспоминаний» недоуменно замечают: «В такой «примирительной позиции» содержится противоречие: то не виноват, то виноват…» (Там же, С. 323). Правильнее было бы говорить о том, что Г.Н. Потанин был не в силах и полностью принять общеимперскую идентичность, и полностью отказаться от нее.

[7]. Ю. Неелов, губернатор Ямало-Ненецкого автономного округа, который также входит в состав Тюменской области, периодически поднимал вопрос о создании «Ямальской области», однако и тут никаких реальных шагов сделано не было.

[8]. Автор выражает Е.А. Горобинской благодарность за возможность воспользоваться рукописью книги «Мифология обских угров».

[9]. Так объясняются причины создания автономного округа в книге: Курников В.М. Ханты-Мансийский автономный округ: C верой и надеждой – в третье тысячелетие. – Екатеринбург: Эванс, 2000. - С. 24.

[10]. Строительство окружного центра было осуществлено силами спецпереселенцев и первым зданием, естественно, стал «Дом туземца». Как и следовало ожидать, география оказалась сильнее геометрии, и довольно скоро пришлось соединить Остяко-Вогульск и Самарово дорогой.

[11]. За время своего существования газета меняла названия четыре раза: «Ханты-манчи шоп шой» = «Остяко-вогульская правда» (с 1931 г.), «Сталинская трибуна» (с 1941 г.), «Ленинская правда» (с 1956 г.) и, наконец, с января 1991 года – «Новости Югры».

[12]. Симонов Е. «Закоренелые» проблемы коренных народов // Новости АКМНСС и ДВ РФ. – Режим доступа: http://www.raipon.net/russian_site/news/index.cfm?requestedItemId=492.

[13] Новикова Н.И. Традиционное природопользование – право и/или ответственность // Cайт «Юридическая антропология» Института антропологии и этнологии Российской академии наук. – Режим доступа: http://www.jurant.ru/publ/custlaw2000/novikova.htm.

[14]. Ср.: «старинные священные места должны быть инкорпорированы в карту колонии, чтобы их древний престиж (который, если он к тому времени исчез, как зачастую случалось, государство стремилось возродить) перенесся на создателей карты». - Anderson B. Imagined communities. Reflections on the origin and spread of nationalism. 11th ed. - N.-Y.: Ed. Verso, 2002. - P. 181–182). Мы оставляем в стороне сложнейший вопрос о том, являлось ли русское освоение Сибири колонизацией, и отметим только явное сходство дискурсивных практик, описанных Б. Андерсоном, и зафиксированных нами в «Югре».

[15]. Тенденция конструировать на просторах дорусской Сибири разнообразные культурные и исторические «Трои» отнюдь не ограничивается Ханты-Мансийским автономным округом. Как известно, утверждение, что предки ханты и манси имели собственные города уже в XII веке, принадлежит крупнейшему хакасскому историку и археологу Л.Р. Кызласову, совершившему «археологическое открытие» Древнехакасского государства. Идеологическая функция тезиса о повсеместном существовании в дорусской Сибири самобытной городской культуры вряд ли нуждается в особом разъяснении.

[16]. «Древний Эмдер»/. - Режим доступа: http://af-studio.nm.ru/emder/emder_concept_ru.html#1

[17]. Лощиц Ю. Кто кого покорит? Первое покорение // Русское воскресение – Национальная идея. – Режим доступа: http://www.voskres.ru/idea/lotschic.htm.

[18]. Глухих А. Славься, Югра нефтяная! // Новости Югры. – Ханты-Мансийск, 2004. - 14 сентября. - С. 5.

[19]. Подробнее роль финских и венгерских филологов в становлении «югорского» дискурса рассмотрена в: Трахтенберг А.Д. «Югра же людье есть язык нем»: опыт исторического анализа дискурса // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН. - Екатеринбург: ИФиП УрО РАН, 2005/ - Вып. 6. (в печати).

[20]. Самаровское лесничество Тобольской губернии, крупнейшее в стране, занимало всю площадь Ханты-Мансийского автономного округа и часть Ямала. Однако этот способ структурирования территории Приобья не оставил значимого следа в «югорском дискурсе».

[21] По сообщению Г. Заболотной на Четвертой международной конференции «Политическая наука и политические процессы в Российской Федерации и Новых Независимых Государствах», г. Екатеринбург, 3-4 февраля 2006 г.

Поиск по сайту: