Ярославца Игоря Тюфтерева

Катастрофа подобная той, что произошла на подлодке «Курск», могла случиться гораздо раньше, еще почти 30 лет назад в Баренцевом море при входе в военную базу Гремиха. Преступная халатность на всех уровнях привела к гибели не одного десятка людей.

После окончания Ленинградского высшего инженерного морского училища имени С.О. Макарова в 1958 году по распределению был направлен в Северное государственное морское пароходство в г. Архангельск, где начал работать штурманом, а затем капитаном дальнего плавания на судах заграничного плавания, побывал в 38 странах мира имею большое количество воспоминаний. Но здесь речь идет о другом.

В 1976 году на судне «Белозерсклес» получил задание доставить уголь – 7000 т на военную базу Гремиха. Приняв груз в Архангельске в районе причала «Экономия», последовали по назначению. При подходе к базе Гремиха связался с базой по УКВ «Акация» и получил разрешение на вход. Добавил ход до среднего и начал выходить на линию ведущего створа, линию глубоководного фарватера, по которому разрешается только вход или выход. Время получения разрешения на вход в базу штурман занес в судовой журнал. Но вот слева по курсу показался перископ подводной лодки. Рассмотреть перископ помогла хорошая погода, был полдень и отличная видимость – это и спасло ситуацию, что не произошла катастрофа. Я закричал рулевому: «Право на борт!» и сразу добавил ход до полного с целью ускорения маневра. Выполнили полную циркуляцию (разворот судна), и пропустил подводную лодку. Представьте себе, чтобы произошло, когда мое судно длинней 124 метров, а осадкой 8 метров с полным грузом, скоростью более 10 узлов (20 км/час) «почесало» бы спину этому подводному гиганту, но раздумывать на эту тему было некогда.

Ошибка диспетчера могла привести к непоправимой катастрофе и гибели большого количества людей.

Входим во внутренний рейд, становимся на якорь, и сразу к борту подскакивает катер с дежурным по рейду, который заявляет, что капитан устроил аварийную ситуацию на входе, а «Добро» на вход мне никто как бы не давал. Но когда я предъявил ему черновой судовой журнал, где было отмечено время получения разрешения на вход в базу, а станция УКВ «Акация» работала на прием, дежурному возразить было нечего и последовала команда: «Сниматься с якоря» и следовать к причалу.

На мой вопрос: где лоцман, где буксир, где место швартовки, последовал ответ: «Военная база, ничего нет. Вон вдали виден плавкран, там и швартуйтесь, а я пойду рядом».

Снялись с якоря, развернулись на вход, прошли боновое заграждение, с правого борта в два корпуса стояли военные корабли, а с левого борта был понтон в виде плота, когда мы с ним поравнялись, то из-за борта услышали мат в наш адрес и требование остановить судно, так как мы волокли его за собой и могли намотать на винт. Оказалось, что геологи производили изыскательные работы на акватории базы и их никто не предупредил, что идет большое судно к причалу, а у геологов были разнесены четыре якоря на тросах, чтобы иметь возможность перемещаться по акватории базы. Якоря были внатяжку и один из них якорем зацепился за корпус нашего судна. Останавливать судно было ни в коем случае нельзя, так как дул сильный навальный ветер с левого борта, не было буксира, чтобы придержать судно, а потеряв управляемость, нас бы кинуло на военные корабли, и тогда – беда – потерпели бы крушение. Это была бы настоящая «мясорубка», которую страшно представить. Трудно понять пределы человеческого разгильдяйства. С другой стороны тащить понтон за собой, когда есть опасность, что люди могут попасть под винт судна и погибнуть. Раздумывать над этим было некогда. При подходе к месту швартовки, я увидел, что свободной части причала чуть больше длины теплохода. На моем лбу выступил холодный пот. Впереди стоял плавкран, свесив стрелу с грейфером, а с боку стояли военные корабли в два корпуса. Швартовались в аварийной ситуации и большой нервотрепкой. Хорошо, что все обошлось благополучно. Людей с понтона снимали после окончания швартовки. За время стоянки сделали водолазный осмотр корпуса судна. Сам причал представлял собой страшное зрелище: висят отдельные куски привального бруса с торчащими штырями длиной до 30 см, и толщиной с большой палец. В Гремихе происходят полусуточные приливы высотой около 3 метров и торчащие штыри нанесли на корпусе глубокие царапины, напоминающие раны, как будто судно было нанизано на трезубец Нептуна.

Бардак, который я встретил в военной базе Гремиха, долго оставался и остается в моей памяти даже сейчас до малейших подробностей.

Записей в судовом журнале об этом было делать нельзя, так как судно было заграничного плавания и в случае аварии следует предъявлять журнал за несколько лет, и эти записи могли рассматриваться как разглашение военной тайны. Надеюсь, что сейчас мне это преследование не грозит, если я расскажу людям всю правду. А тогда было очень обидно за страну, ведь за две недели до нашего захода в Гремиху получил большие повреждения теплоход «Великий Устюг», но никаких выводов не было сделано.

Вы думаете, я что-нибудь почувствовал, разойдясь с подводной лодкой? Признаюсь честно, – ничего, может быть только подумал: «Разошлись. Пронесло…», так как у меня не было времени об этом думать, впереди были новые опасности, и ты привыкаешь к ним, они становятся своеобразным «наркотиком», гонит адреналин. Это как кровь для зверя, ведь море – твоя «среда обитания». Возможно, что-то подобное было и на подлодке «Курск». Представьте: следуя в Английских проливах, тебя может сопровождать подводная лодка в надводном положении или под перископом, как акулы сопровождают судно в тропиках, ты свободно маневрируешь на фарватере, а остальное – это проблемы самой подводной лодки.

Бывает, что, следуя в тумане, когда даже не видно носовых мачт судна, необходимо выдерживать умеренную скорость, но это часто полный ход, на экране радиолокатора (РЛС) видно 10–15 целей – это все твои опасности и с ними необходимо расходиться, определив параметры движения.

В рейсе в дальнюю Арктику приходится идти в караване 5–7 судов в сопровождении нескольких ледоколов, приходится отдыхать, кушать в штурманской рубке по нескольку недель, спускаться только в гальюн (туалет), хотя рабочий день идет на оплату всего семь часов. Перезвон машинного телеграфа, разговоры между судами по УКВ, опасности столкновения, различные неприятности бытового характера заставляют тебя срываться, спишь урывками, в забытьи, все это проходит через твой мозг, так как ты должен вскочить с дивана и принять правильное решение, но ты ведь не автомат, а человек, да к тому же не был в отпуске полтора года, от этого тупеешь, становишься безразличным к опасностям и тебе уже не место на ходовом мостике, по моему мнению, так как ты представляешь опасность для экипажа и судна.

Обидно и то, что у нас в пароходстве даже положительная инициатива наказуема: так мне часто приходилось бывать на военных базах Новой Земли. Первый раз аж в 1953 году будучи курсантом ЛВИМУ имени С.О. Макарова возили различные грузы в Белушью, Рогачево, губу Черную, Башмачную и другие, выгрузку проводили своими силами. Приходилось брать и обратный груз – использованную автотехнику в подарок сельскому хозяйству. На моем судне было два прибора: для определения радиации «КДУ– 2» – для воздуха и «Усидка» – для водной среды. При включении этих приборов звенел ревун, горела красная лампочка, стрелка прибора зашкаливала. Я хотел отказаться от такого «подарка», но меня одернули…

При выполнении рейса в Югославию, порт Бар, у нас был подарочный груз – пилолес. Стоянка была продолжительной, а значит и большие судовые расходы. При отходе в рейс я, подписывая документы, в шутку заметил, что у нас принято, если приходишь с подарком, то других расходов не несешь. Агент улыбнулся и сказал: «Мы славяне и должны уважать традиции», наши расходы были аннулированы, но потом меня заставили их запросить!

Жизнь на флоте была поставлена так, что капитанов практически спаивали, так как существовал список, согласно которому производились закупки на представительские цели – это спиртное, табачные изделия, пиво, жвачка, но нельзя было покупать сувениры и другие мелочи.

Работая 19 лет в лицее № 21 г. Ярославля преподавателем спецдисциплин я более 40 раз рассказывал историю по расхождению с подводной лодкой на подходе к Гремихе, было выпущено 49 групп, рисовал схему на доске, вначале сопереживал, а затем привыкнув, смотрел на это как бы со стороны.

Однажды мне приснилась катастрофа с «Курском», подъем корпуса подлодки в док. Она предстает передо мной не в виде кучи металла, а в собирательном образе экипажа, обрамленного кровью, и тут моя бравада: «Разошлись. Пронесло…» показалась мне преступной, и я почувствовал себя участником этой трагедии, и во сне сполна поплатился за это.

Перед сном я обычно включаю лампу «Чижевского», но, читая, уснул и мне приснилось, что я на судне, а впереди кровавый корпус «Курска», который как акула в фильме «Челюсти» мчится на меня и начинает «пожирать» корпус моего судна. Я почувствовал ужас, ощутил боль в ногах, а затем во всем теле, корпус лодки начал ложиться на борт и на рубке появился «Нептун», но не с трезубцем, а с рогатиной, крича мне «Куда лезешь! Открой глаза! Оглянись вокруг!». Я проснулся и вижу своего рыжего кота Федьку, который стоит на моей груди и перебирает передними лапами. В зеркале отражается мигание красной лампочки от генератора, как кровавый глаз чудовища... Четыре дня я ходил с перекошенным лицом, сказал себе: «Что, Иванович, пора готовить ноги вперед, тебе, наверное, не выкарабкаться, зря ты продал сингапурские ботинки, они бы сейчас пригодились…». Я не обращался к врачу, чувствовал себя опустошенным, и захотелось вспомнить события, когда мне было хорошо. Моя память воскресила 1956 год. Я молодой и здоровый иду на плавательскую практику: порт Калининград, судно «Геленджик», все так интересно: первый заход в Порт-Саид, первая опасность, возможная бомбежка Суэцкого канала. На борт судна пришли представители из посольства, мы написали письма домой, и отправили их с дипломатической почтой, но получил я письмо уже сам, дома, только через шесть месяцев. Стоянка в порту была продолжительной и я до сих пор удивляюсь, что нам, курсантам ЛВИМУ имени адмирала С.О. Макарова в количестве 18 человек, капитан разрешил свободно купаться, при этом нырять в воду на виду у арабов с верхнего мостика судна – это больше 10 метров высотой, причем, ныряли с мостика все курсанты и были веселы и довольны.

И вот, наконец, на борт приняли команду швартовщиков в количестве 8 человек, шлюпку и лоцмана для проводки судна по каналу. Тогда суда проходили участками, становились на швартовы в расширениях и пропускали встречные суда. На судне проводился шахматный турнир и мы, сидя на палубе под вельботом, играли в шахматы. Судно стояло в расширении на швартовых и лоцман, метис по виду, наблюдал за нашей игрой, и, когда я выиграл партию, предложил сыграть с ним. Во время игры он «зевнул» коня, я предложил ему вернуть фигуру, но он отказался и проиграл партию. Вторую партию он уже проиграл без «зевка». А когда начали движение по каналу, была моя вахта на руле, так как капитан отказался от рулевых арабов и на руле стояли одни курсанты. Прошли участок каналов и снова встали на швартовы, смена лоцмана и когда лоцман стал уходить, то после прощания с капитаном подошел ко мне и пожал мне руку своими руками. На ходовом мостике в это время находился помполит и он видел как лоцман прощался со мной. Меня сразу сняли с вахты и вызвали в каюту помполита. Если учесть, что в то время по радио нельзя было слушать даже иностранную музыку, то понятно о чем был разговор помполита со мной, не помогло даже то, что ребята подтвердили, что я только играл с лоцманом в шахматы и все, но помполит пригрозил, что с приходом в Союз мне закроют визу. Это лишит меня возможности работать на флоте. Я был в таком подвешенном состоянии до прихода во Владивосток целых три месяца. Помполит у нас был бывший работник КГБ и ему любая мелочь казалось нарушением.

Рано утром при стоянке на швартовых, боцман решил скатить палубу, а в это время у арабов было время молитвы, они стояли на коленях на своих ковриков. Напор воды в системе был очень большой и сработал предохранительный клапан водяной системы и вода как душ стала поливать молящихся арабов, они начали сильно кричать, но не вставали со своих ковриков. Чтобы избежать скандала, пришлось откупаться продуктами, причем от свинины они категорически отказались, взяли только говядину, колбасу, конфеты и прочее.

Через 12 часов после выхода нашего судна из Суэцкого канала началась его бомбежка, были разрушены мосты и движение по каналу прекратилось.

По плану у нас должен быть заход в Джибути и Коломбо, но их отменили. Переход через Индийский океан проходил в штормовых условиях и впереди был Сингапур – мечта всех мальчишек. Встали на якорь на внутреннем рейде, кругом стоит большое количество судов из различных стран, сам город с моря очень красив на фоне тропической растительности, голубого неба с перистыми облаками, которые как бы поднимают его над водой. Нас сразу окружает большое количество лодок разного размера и все они с помощью специальных крючьев стараются зацепиться за борт нашего судна, а затем подняться на палубу. Те, кто уже поднялся на борт расстилают походные коврики и выкладывают на них свои товары. Тут все: одежда, обувь, различные материалы, сувениры, посуда и всякая мелочь. Моряки начинают делать покупки, примеряют одежду, обувь. Уходя в каюту или прямо на палубе – торгуются, спорят, обмениваются значками и другими вещами. На второй день группами по 4 человека во главе с командиром на вельботе отправляемся в город погулять, взяв с собой фотоаппараты. Купили открытки с видами города, посмотрели достопримечательности, а когда стали переходить реку в центре города, то приходилось зажимать нос от жуткого запаха нечистот и гнилых фруктов, которые несло по реке. Сингапур.

Стояла страшная жара, а мы были в суконных флотских брюках (тогда носили брюки клеш шириной 35–37 см). Оставалось немного наличных денег и мы решили зайти в обувной магазин. Конечно, все дорого, но вот в последнем отделе я увидел красивые ботинки и всего за три доллара, а у меня осталось еще 10 долларов. Я взял пару ботинок и решил их примерить, но в отделе не было банкетки и ложечки и мы прошли в соседний отдел, пришлось примерять три пары ботинок, пока они подошли по размеру. Ботинки были хороши на вид, и я решил взять две пары, одну пару для брата. Поэтому когда вернулся к продавцу, то вскинул два пальца. Продавец как будто испугался и долго молчал, затем схватил крест и подал мне вместе с обувью. Но я как комсомолец отказался от креста, а ребята надо мной долго смеялись. На выходе нам предложили зайти в соседнюю дверь, где мы оказались в помещении с голыми женщинами. Там стояли кровати, столики со спиртным и закусками, больше я ничего не помню – не помня себя, мы выскочили из этого помещения и долго стояли под вентилятором, нас трясло как в лихорадке и мы старались не смотреть друг на друга, а по ноге вместе с потом стекало что-то теплое, в чем мы стеснялись признаться...

И вот я стоял у зеркала с перекошенным лицом, вспомнил этот момент и невольно ощутил то тепло на своей правой ноге и крикнул: «Хочу жить!». Так я вытащил себя из той пропасти, откуда не бывает обратного пути. В зеркале отразилось мое улыбающееся лицо, я быстро пошел одеваться, жена, увидев меня, спросила: «Что с тобой? Ты улыбаешься?». Я взял лыжи, позвал свою подругу по лыжне – овчарку Лайму и мы отправились в лес на Ананинские горы, тихо напевая песенку о «Варяге». Советую и Вам, если Вы открыли «окно» – не спешите туда, вспомните что-нибудь веселое и возможно Вам повезет...

Прошел месяц с того момента, я нашел в себе силы, чтобы пропустить через себя всю информацию о подлодке «Курск», включая словоблудие о его гибели, «мордование» родственников моряков, хотя я был уверен, что гибель «Курска» – это преступная халатность на различных уровнях.

На переходе во Владивосток, помполит застукал одного из наших ребят, что он слушал зарубежную музыку, и пригрозил списать с судна, и поплатился за это своим здоровьем: ему в котлету подложили конского возбудителя, причем в большой дозе, он трое суток сидел в холодной ванне у капитана, воду подавали через холодильник, а когда он появился, то его трудно было узнать: все лицо его было исцарапано, он стал носить одежду, хотя раньше ходил раздетым, женщин на судне не было, и ему нечем было помочь. Прошло время, о закрытии моей визы он больше не вспоминал, и все угрожал, что если узнает, кто ему подложил «свинью» – сбросит за борт.

С приходом во Владивосток мы получили деньги за практику и решили отметить это событие в ресторане «Золотой Рог», тогда во Владивостоке было пять ресторанов. В ресторане я познакомился с девушкой и пошел ее провожать, по дороге я рассказывал о нашем рейсе, товарищах, интересных событиях в жизни экипажа, но вот начался дождь, мои ноги почувствовали свободу, и я начал терять нить разговора, а когда большой палец правой ноги почувствовал мокрый асфальт, начал прощаться, заявив, что надо на вахту. До судна добирался босиком с ботинками в руках, а при подходе бросил ботинки в воду, чтобы они плыли обратно в Сингапур, так как ботинки были выполнены на покойника с картонной подошвой и поэтому стоили всего 3 доллара, как говорится «жадность фраера сгубила», ребятам сказал, что меня раздели, тогда это бывало.

Вторую пару ботинок я сдал в Ленинграде в скупку, когда приемщица принимала ботинки, то спросила, почему я их сдаю. Я ответил, что у них не моя колодка. Фамилия в квитанции на сдачу была Кошкин. Все курсанты сдавали все, включая рабочие ботинки «гады» на эту фамилию – это был наш начальник училища и мы его наказывали за крылатую фразу: «Коленным железом выжгу из вас всё…». Вероятно, после какой-то проверки выяснилось, что в квитанциях фигурирует одна и та же фамилия «Кошкин» и откуда у него столько вещей, которые он сдает в скупку.

Каково же было их удивление, что Кошкин В.Н. – это наш начальник ЛВИМУ имени адмирала С.О. Макарова.

Поиск по сайту: