Немецкий философ-рационалист Г. Лейбниц (1646-1716), стремясь преодолеть указанные выше трудности философской онтологии Декарта и Спинозы, противопоставил их учениям теорию о множестве субстанций. Субстанции в его концепции получили название “монад”, что в переводе с греческого значит единое или единица. Монада проста, то есть не состоит из частей, а потому неделима. В силу сказанного, она не может быть вещественной и протяженной; она суть духовная единица. Но как в этом случае объяснить действительность и телесность? В отличие от философов, отстаивающих точку зрения субъективного идеализма, о котором пойдет речь ниже, Лейбниц признает реальность внешнего для нашей души мира, но полагает, что пространственно-материальная его форма есть лишь смутное представление, за которым скрывается духовная его сущность - множество монад. Бытие слагается из этих пространственных монад, а всякое тело есть комплекс монад. В силу непрерывности бытия монады образуют непрерывную лестницу, начиная с низших “дремлющих”, как бы полусознательных, имеющих лишь смутное представление, и кончая высшими, сознательными и разумными. В известном смысле монады составляют как бы единую лестницу живых существ, низшие ступеньки которой образуют минералы, затем следуют растения, животные, наконец, человек. На вершине лестницы Лейбниц помещает высшую монаду - Бога. Таким образом, возрастание степени сознательности или разумности является в философской онтологии Лейбница критерием для определения степени развитости монад. В одушевленных телах “душа” есть центральная монада, которой подчинен комплекс низших дремлющих монад телесного организма.
Лейбниц считал, что между монадами нет непосредственной причинной связи, ибо каждая монада есть замкнутый мир (“без окон”), из себя внутри развивающая свою жизнь, то есть монада – деятельная единица. Но существует предустановленная мировая гармония между жизнью и деятельностью всех монад (в частности, между душой и телом), в силу которой мир есть закономерное целое. Предустановленная гармония или синхронизация восприятий в замкнутых монадах происходит благодаря Богу, устанавливающего и поддерживающего гармонию внутренней жизни всего бесконечного множества монад.
Столь странной для философски неподготовленного человека теорией Лейбницу удается, в отличии от Спинозы, представить бытие как органическое единство, как единства многообразия. Однако, полагая деятельное начало, свободу и творчество в бытии, он расширил понятие духовного до таких пределов, что оно охватило все бытие. Пространственно-материальный облик вещей, в конечном счете, у Лейбница, как и у Платона, оказывается каким-то призрачным бытием, “упорядоченным сном” или “хорошо обоснованным кажущимся явлением”. Данную проблему, в известном смысле, удалось решить, при сохранении положительных достижений онтологии Лейбница, немецкому философу Гегелю [см. об этом ниже].
В теории познания Лейбниц не принимает полностью учение Декарта о врожденных идеях. Человеческому разуму, считал он, врождены не идеи, а предрасположения к их осознанию, которые под влиянием опыта как бы яснее проступают и, наконец, осознаются нами, подобно тому, как скульптор, работая над глыбой мрамора, двигается по намеченным в ней прожилкам, придавая в конце концов необработанному куску нужную форму.
В методологии Лейбниц смягчает рационализм. Все доступные человеку знания он делит на истины разума и истины факта. К первым, “вечным” истинам (то есть логическим), он относит знания, полученные с помощью одних лишь понятий разума, без обращения к опыту, например закон тождества и проч. Ко вторым - знания, полученные эмпирическим путем. Последние носят вероятностный характер, поскольку, когда мы говорим, что лед холодный, а огонь горяч и т.п., наши утверждения имеют характер констатации факта, причина которого нам далеко не всегда известна с достоверностью. Но в принципе Лейбниц сохраняет свойственную рационалистам убежденность, что порядок и связь вещей таковы, как и порядок и связь идей, ибо он утверждает, что истина факта логически недоказуема, то есть невыводима из вечных истин, только для несовершенного человеческого ума; для абсолютно совершенного ума Бога все истины имеют чисто логическое основание.