Пространственно-временные характеристики романтического произведения – явление специфичное, требующее анализа не только языковых составляющих хронотопа, но и прочтения невербальных средств. Условность пространства и времени определяется их двойственным характером: с одной стороны, пространство и время могут быть восприняты как некая реальность (берег моря, луна, горы, громадный камень и т.д.), с другой стороны, перед читателем создан некий виртуальный хронотоп, внутри которого скрыты другие пространственно-временные смыслы.
Пространство в мифологии имеет собственные ориентиры, разрушаемые или поддерживаемые литературой 20 века. Пространственная ориентация картины мира – необходимое условие ее существования, а при помощи языковой картины мира компоненты пространственной организации закрепляются в языке и речи (тексте). Языковыми средствами передачи способов организации пространства являются вербальные средства, напрямую связанные с семантикой пространства (верх, низ, влево, вправо, вокруг, около, недалеко и т.п.), вербальные средства, связанные с семантикой пространства опосредованно, на уровне глубинных смыслов (Вселенная, космос, природа, вода, море), вербальные средства, задающие семантику пространства только в контексте данного произведения или цикла произведений конкретного автора (полет, паденье, подъем, бездна и т.д.). Кроме этого семантика пространства может быть задана невербальными средствами, в частности на уровне сюжета и композиции произведений.
Словарь символов М. Маковского дает следующую трактовку пространства: «Пространство в древнем сознании мыслилось в рамках дихотомических категорий (центр – периферия, верх – низ, правый – левый) и в космическом плане (небо – земля, юг – север, день – ночь). Основным символом древнего сознания был «центр мира». Он имеет преимущественное значение для ориентации в пространстве и во времени, поскольку олицетворяет фиксированную точку, т.е. первоисточник и первоначало, абсолютную реальность…Центр понимался как триединое начало: 1) Центр как Мировая гора или Мировое древо, сакральное место, где встречаются небо и земля; 2) Центр как любой храм, дворец, священный город или царская резиденция; 3) Центр как мировая ось, соединяющая небо, землю и потусторонний мир» (Маковский, 1996, 263).
При сохранении традиционной мифопоэтической оппозиции «земля – небо», А.М. Горький видоизменяет способы ориентации персонажа в пространстве, поскольку само пространство полета – пространство между двумя мифологически статичными началами – землей и небом. Небо, согласно мифопоэтической традиции, представлялось стержнем мироздания, «символом гармонии и порядка…Небо считалось источником жизни…Представлялось в виде мужского начала, оплодотворяющего землю (фаллическая символика неба)…Небо нередко уподоблялось своду.., мыслилось как огромное море или река…» (Маковский, 1997, 229-230). Устремленность персонажа к обозначенному началу – некоему пространству, находящемуся вверху по отношению к земле, - может символизировать не только и не столько преодоление земного притяжения, сколько устремленность к гармонии и порядку, желание познать источник жизни и прикоснуться к божественному, а также ярко выражает мужское начало (Сокол и Буревестник как мужские аналоги, мифы о Икаре и Фаэтоне ориентированы на мужской образ). Земля, оставаясь антиподом неба, перестает быть единственной точкой отсчета и теперь занимает положение низа. Фактически происходит смещение модели мирового яйца из подземной, земной и небесной плоскостей в плоскости земную, воздушную и небесную. Воздушная среда реально становится промежуточным звеном между двумя главными ипостасями пространства – небом и землей. В модели мироустройства присутствует и нижний мир: ущелье. Это место обитания Ужа и место, куда падает Сокол, фактически пространственный низ. Промежуточность положения Буревестника, напротив, обозначает игнорирование смерти, т.е. победу персонажа над страхом смерти: «…Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах…Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем! …Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы: - Пусть сильнее грянет буря!..»
Временной аспект произведений романтического направления весьма условен: временные рамки не очерчены четко, поэтому мы можем анализировать их с опорой на семантику некоторых мифологем, а также на грамматическое время, заданное в тексте.
В «Песне о Соколе» средством задания самой идеи времени становится образ Ужа. Уж находится в нижней точке пространства, перемещается в верхнюю, снова оказывается в нижней точке – при этом его ценностные ориентиры не изменяются, так как он остается символом мифологического Времени.
«Мифологическое время – ХРОНОС – у индоевропейцев – символ божественного сотворения Мироздания. Всепожирающее и всепоглощающее время представлялось «отцом вещей». Наряду со Словом, время нерукотворно и вечно. Как и Вселенная, Время отождествлялось с числом, с кругом, с мировым древом, горой, с земноводными, с водой, с огнем…Согласно представлениям древних, божественное Время (т.е. вечное, абсолютное, бесконечное и непрерывное Время) в «среднем мире», т.е. на земле, проявляется как конечное и прерывное и приравнивается ко всему земному, тленному. «Божественное» же Время связывалось обычно с «верхним миром» (оно также присутствует в тексте в виде образа Мировой горы, на которую вползает Уж). Кроме мифологического времени в философском аспекте присутствует бытовое реальное время. Это время соотносится с фразой Ужа «Земли творенье - землей живу я», - в которой устанавливается хтоническая сущность временного плана в отличие от божественной.
Способом задания временного плана в «Песне о Соколе» становятся некоторые лексические маркеры: море уснуло, южной ночи, сияния луны. Очевидно, что перед нами ночное время суток, время, когда Надым-Рагим-оглы произносит: «Верный богу человек идет в рай. А который не служит богу и пророку? Может, он – вот в этой пене…И те серебристые пятна на воде, может, он же… кто знает?» В небольшой философской фразе заложен смысл всего произведения, которое всего лишь становится попыткой Горького ответить на вечный вопрос, для чего мы живем. Но высший замысел непостижим, именно поэтому появляется песня, в которой отражены отголоски древнего миропонимания, древнее время и пространство. Именно поэтому и образ горы, и образ воды, и образ луны становятся своеобразными маркерами пространственно-временного плана, одновременно становясь знаками романтической ситуации.
Семантика времени в «Песне о Буревестнике» передается грамматически: настоящее время (настоящее неактуальное) и будущее время позволяют утверждать, что в данном тексте само понятие «время» относительно, так как отсчет временного плана идет от момента начала бури, а пространства – от Буревестника, занимающего промежуточное положение в пространстве.
Итак, мифологическое понимание образов «Песни о Соколе» и «Песни о Буревестнике», расшифровка контекстуальных маркеров пространства и времени позволяет прочитывать достаточно известные произведения на глубинном уровне.