Занятие 1.Анализ романтических произведений А.М. Горького

При обращении к данной теме следует руководствоваться принципом единства формы и содержания и принципом координации общего и отдельного: обратите внимание, в частности, на выбор формы подачи материала (рассказ и песня), а также на модификацию традиционных романтических канонов в индивидуальной творческой системе писателя. Наибольший интерес представляет изображение романтического конфликта, романтического пейзажа и портретной характеристики романтического героя произведений А.М. Горького с позиций мифопоэтики.

Рассмотрим указанные составляющие на примере текстов писателя.

1. Мифопоэтический подтекст «Песни о Соколе» и «Песни о Буревестнике».

Вынесение имен птиц в заглавие произведений требует обращения к мифологическому подтексту рассматриваемых образов-символов.

В различных мифопоэтических традициях птицы выступают как непременный элемент религиозно-мифологической системы и ритуала, обладающий разнообразными функциями. Птицы могут быть божествами, демиургами, героями, превращенными людьми, трикстерами, ездовыми животными богов, шаманов, героев; тотемными предками и т.п. Они выступают как особые мифопоэтические классификаторы и символы божественной сущности верха, неба, духа неба, солнца, грома, ветра, облака, свободы, роста, жизни, плодородия, изобилия, подъема, восхождения, вдохновения, пророчества, предсказания, связи между космическими зонами, души, дитяти, духа жизни и т.п. Типология птичьих образов в мифах охватывает не только реально существующие виды птиц, но и фантастических, обладающих признаками птиц (крылья, перья, умение летать) (Мифы народов мира, 1988, 2, 346).

Наш интерес связан, в первую очередь, с представлениями о птицах как о первопредках, тотемах племени. Существовали так называемые птичьи тотемы, что отразилось в половом тотемизме: мужским тотемом у австралийских племен считалась птица крапивник, женским – синешейка. У дравидов тотемной птицей был воробей, у италийцев – дятел. В литературе высказывается мнение о тотемическом характере образа голубя в древнееврейской традиции, развитием которой стал голубь как символ Святого духа в христианстве. В качестве тотемов выступают и «хорошие» («божьи») птицы (голубь, орел, лебедь, аист и т.п.), и птицы, которые во многих традициях квалифицируются как «плохие», несущие угрозу, пророчащие беду (ворон, сова, филин, воробей и др.). В ряде традиций орел выступает как «первоцарь» и учредитель иерархии, а также как эмблема власти, в частности, царской. С другой стороны, орел начинает жреческую и шаманскую традиции. Как шаманские известны также гагара, чайка, гусь, ворон, филин, сова.

Весьма распространенным является представление о душе, как о птице. Обские угры считали, что у человека несколько душ: одна из них может принимать вид трясогузки, синицы, сороки, ласточки, другая, сонная, приходящая только во сне предстает в виде птицы сна – глухарки. Образ птицы-души перекликается с образом птицы – вестницы смерти: у тлинкитов душа утонувшего ребенка воплощалась в морскую утку, душа ребенка, задушенного матерью во время сна – в сову и т.п.

В мифах существует немало примеров превращений богов, героев и людей в птиц: Зевса и Диониса – в орла, Зевса в лебедя, Плеяд – в голубей. Прокны – в соловья, ее сестры – в ласточку, мужа Прокны Тесея – в удода, Алкионы – в зимородка. Римский бог лесов Пик был превращен в дятла за то, что отверг любовь Кирки. Боги-птицы характерны и для Древнего Египта: сокол – воплощение Гора, ибис – воплощение бога Тота. В Верхнем Египте считался священным и коршун – ипостась богини Мут. Тема соперничества братьев Гора и Сета отразил мотив поединка сокола со змеей, что отразилось в структуре Мирового Древа. В виде голубя – духа, который охранял Осириса, иногда изображалась Исида. В шумерско-аккадской мифологии птичьи черты имели Иштар, Адад, Ашшур, Тиамат и другие божества.

Почитание священных птиц было широко распространено в Китае: бог Шан-ди, приняв образ божественной птицы (ласточки), чудесным образом зачал сына, ставшего родоначальником иньцев. Ацтеки вели происхождение бога Уицилопочтли от птички колибри (он изображался как человек с зеленым оперением на голове). Птичьи ипостаси и метаморфозы широко изв6естны в сибирском ареале: некоторые сыновья в финно-угорского бога Нуми-Торума почитались в виде птиц (ястреба, лебедя, гуся), что особенно широко представлено в фольклоре. В птиц могли превращаться не только боги и герои, но и ведьмы, колдуны. Злые духи. Вместе с тем птицы и боги, герои, шаманы, люди связаны друг с другом не только возможностью метаморфоз, но и как атрибуты, символы, священные животные, с одной стороны, и их обладатели, повелители, хозяева – с другой; сравните связь Аполлона с лебедем и вороном, Афродиты – с лебедями и воробьями, Афины, Гермеса, Асклепия и Марса – с петухом, Юноны – с гусями и т.д. В индийской традиции Вишну изображался с птицей, Кришна – с павлиньим пером; в свите Брахмы был гусь, а в свите его жены Сарасвати – лебедь или павлин. В живописи итальянского Возрождения распространен образ Мадонны со щеглом – символом страстей, опаленности, что может передаваться образом птицы королек.

Связь богов, жрецов, людей с птицами проявляется и в мотиве проповеди (или беседы) среди птиц, что проявилось в тибетской легенде о Будде, беседующем с птицами, проповеди святого Франциска птицам. Понимание птичьего языка в мифологии и фольклоре приписывается обычно персонажам, особенно близким природе, обладающим магической властью над нею. Это отразилось в ритуалах, связанных с образами птиц, в частности, в ритуальном убийстве птицы, выпусканием птицы на волю, встрече птиц и т.д.

Птица как мифологема занимают одну из ведущих позиций в литературе 20 века. Это связано с рядом причин, среди которых основное место занимает семантика мифологемы.

Птицы с позиции мифологии становятся средством обозначения периферийной части Вселенной, в отличие от центра, где «господствовал порядок и гармония… Птица идентифицировалась также со смертью (сном), с ночью, с бездной… Кроме того, птица считалась вместилищем душ умерших… Название птицы нередко соотносится с отправлением сакрального акта, а следовательно с волшебством, с таинством… Существовало поверье, что птица превратилась в женщину, а камень - в мужчину, и это были первые люди на земле…» (Маковский, 107-111).

Кроме этого, птица ассоциировалась в древнем сознании с числом, на что указывают семантика слова в индоевропейском языке и английском, латышском, немецком, русском.

Названия птиц нередко соотносится с отправлением сакрального акта, следовательно, с волшебством, с таинством: ср. валлийское, но латышское «труд, усилие», индоевропейское «сакральное действие», латышское «пьянеть, хмелеть» (при сакральном возлиянии), «впадать в экстаз», русское «ворожить» и «ворона» и хеттское «предзнаменование».

Интересен тот факт, что в разных культурах птица представлена как амбивалентный образ, соединяющий в себе одновременно два начала, причем, как правило, противоположных: «прикасаться» (прикосновение считалось проявлением волшебства, способным творить как добро, так и зло) в английском языке и русском, «середина, символизирующая святость, порядок и гармонию» в русском, древнечешском и прусском языках и «яд, колдовство» в индоевропейском, «ведьма» в латышском, «болезнь» в хеттском.

Соотнесенность птицы с женщиной возвращает нас к тотемному представлению о способности души перемещаться в тело птицы, которая становится символическим обозначением рода и его хранителем. С другой стороны, семантика птицы соотносится с понятием беды, несчастья, что, вероятно, связано с нарушением табу на убийство птицы-тотема. Птица ассоциировалась с семантикой подземного мира и с образом лошади как представителя царства мертвых, преисподней. Неслучайно в мифологии существует крылатая лошадь.

Парадоксальность мифологического мышления обнаруживается в сочетании несочетаемых вещей: с одной сторон, птица – то, что приносит несчастье и связано со смертью, с другой стороны, это – некое светлое начало, тотем, вместилище души, охраняющее существо. Парадоксальность образа заключается и в попытке человека, живущего на земле, уподобиться птице, т.е. приобщиться к небесному началу, к стихии воздуха, что само по себе становится нарушением гармонического устройства мира и приобщает человека к хаосу, вытесняя его на периферию мирового устройства.

«Песня о Соколе» и «Песня о Буревестнике» в рассматриваемом мифологическом контексте позволяют выйти на новые аспекты творчества М. Горького, которые позволяют обозначить основные направления формирования так называемого раннего революционного романтизма. В частности, романтизм Горького базируется на неомифологизме, пронизывающем всю литературу 20 века, а образы-символы птиц становятся ключевыми для создания некой пространственной модели мироустройства в текстах раннего Горького.

В частности, в подтекст песен уходит семантика хаоса, заданная образами птиц как мифологемами: сама ситуация бури в «Песне о Буревестнике» заставляет воспринимать птицу не как предвестника революции (традиционная трактовка), а как знак грядущего хаоса. Интересно и пространственное положение буревестника: «Между тучами и морем…», - указывающее на двойственность образа и его способность соотноситься с верхним и нижним миром одновременно. Это снова отсылает нас к мифологии: промежуточное положение птицы, двойственность образа проявляется в том, что птица связана и с семантикой смерти, и с семантикой тотемного вместилища души, и с позитивной семантикой свободы, простора, полета, т.е. устремленностью к высшим духовным сферам. Наиболее четко семантика смерти представлена в «Песне о Соколе»: своеобразные пространственные и семантические антиподы – сокол и уж – становятся символами разных пространственных частей Вселенной: Сокол – периферии Вселенной, уж (змея) – центральной части Вселенной, ее разума. Образ змеи в символическом аспекте ассоциировался с образом Вселенной, с жизнью и смертью, днем и ночью, что содержит отсылку к временному аспекту. Можно вспомнить и образ Вселенной в виде серебряного яйца, обвиваемого спиралью Змеи, которая символизирует Время как границу божественно созданной Вселенной, и образ Айона – увитого змеей иранского божества времени, крылатого существа с человеческим телом и львиной головой. Все указанные визуальные изображения позволяют говорить о знаковом характере образа змеи. Уж как некая данность остается: он вечен, как Время в мифологическом понимании; Сокол как преходящее явление, как обозначение периферии пространства прекращает свое существование: он разбивается о скалы, реализуя тем самым семантическую установку на двойственность образа.

Исходя из рассмотренных мифологических ориентиров, образы ужа и сокола перестают быть столь однозначными: уж это не только приземленность, это еще и вечный Хронос, существование которого -необходимое и обязательное условие существования Вселенной. Сокол это не только воплощение «безумства храбрых», но и трансформированный миф об Икаре, и заданная вечная устремленность человека к небу, и способность принять собственную судьбу как неизбежность.

Поиск по сайту: