Четверг, 30 апреля 2009 года. С одной стороны, Броуди просто не мог поверить, что Кэрри собирается это сделать

С одной стороны, Броуди просто не мог поверить, что Кэрри собирается это сделать. С другой стороны, если бы он знал, что решение великой математической задачи позволит добиться справедливости, он попытался бы найти это решение. Так что, положив трубку, он подумал, что в какой-то степени ее понимает. Это ее способ справиться с горем.

О телешоу ему сообщил Дэннис Мастерс, когда Броуди позвонил ему, чтобы узнать новости.

– Завтра? – переспросил Броуди. – Вы уверены?

Почему Кэрри не сказала ему сама? Хотя и так ясно. Боялась, что он устроит скандал.

– Поначалу Дэйна Рэй отказалась участвовать. Но детектив Бриттон пустила в ход все свое обаяние… – На заднем фоне послышался звук, который обостренный слух Броуди распознал как возмущенный вскрик. – Она согласилась. Ее задача состоит в том, что она должна попросить зрителей предоставить любую информацию. Я же надеюсь, что Кэрри сумеет разговорить девочку, заставит вспомнить все детали. Я знаю, это страшное испытание и для Кэрри, и для бедной девочки, но, возможно, он даст результаты.

Впервые за последнюю неделю Броуди включил компьютер. Проверил почту. Компьютер сообщил, что у него триста тридцать семь непрочитанных писем. Броуди прослушал самые последние сообщения. Ничего важного. Кроме одного письма. От его протеже, Рики Макбрайда. Броуди пришлось прослушать письмо трижды, прежде чем он осознал, о чем оно. Монотонный компьютерный голос бесстрастно озвучил следующее:

Профессор, я сваливаю. Знаю, вы меня будете за это ненавидеть, но я так больше не могу. Ну и что, что я могу проделывать безумные штуки с цифрами? Денег на этом не заработаешь. Надоело быть изгоем. Простите. Рики.

Броуди захлопнул крышку компьютера. В квартире было странно тихо, только на кухне мерно капало из крана. Броуди устал, очень, очень устал, в голове был туман. Он чувствовал себя разбитым и больным.

«Рики уходит», – пробормотал он. Честно говоря, он ждал чего-то в этом роде. Слухи об исключительно талантливом парне гуляли в научных кругах уже давно. И если Рики и впрямь мечтал разбогатеть, университет бросать было глупо. После получения диплома его бы засыпали предложениями со всего мира. Нет, дело тут в другом.

Не хочет быть изгоем, поэтому и уходит. Он уходит, потому что у него есть выбор. Ему надоело выделяться. Как и Максу. «Что ж, сын, теперь тебе не о чем беспокоиться», – прошептал он, поднимая лицо к потолку.

Пятница, 1 мая 2009 года

Впервые за последнюю неделю Кэрри удалось поспать дольше двух часов. Несмотря на сопротивление Лиа, она отправила подругу домой. Марта оставалась в квартире и квохтала над Кэрри так, будто та лежала на смертном одре. Кэрри думала, что, возможно, так оно и есть, что жизнь ее кончена. Каждый раз, засыпая, Кэрри мечтала не проснуться.

– Вы просто чудо, Марта.

– Ты всегда ешь это по пятницам, солнышко.

Кэрри села за стол и посмотрела на омлет, окруженный ломтиками копченого лосося. Рядом – кувшин апельсинового сока, кофейник и миска с фруктами. Но никогда пятницы уже не будут такими, как раньше.

Она немного поела и выпила кофе. В обычную пятницу она бы давно уже металась в панике, срывала раздражение на Лиа, орала на журналистов по телефону: какого черта еще ничего не сделано? Но сегодня, несмотря на то что понятия не имела, что будет происходить в эфире, она спокойно потягивала кофе, наблюдая через стеклянную стену за воробьем, порхающим по ее минималистскому саду. Казалось, птица была разочарована всем этим сланцем, гранитом и мраморными дорожками. Бамбук и карликовые японские деревья, которые, как убедил Кэрри ландшафтный дизайнер, были наиболее подходящими растениями для городского сада, воробью тоже не нравились.

– Марта, а хлеба не осталось?

– Хлеба? Ты не сыта, солнышко?

– Сыта. Хочу покормить воробья.

Марта достала из белого керамического контейнера ломоть цельнозернового хлеба:

– Столько хватит?

Кэрри кивнула и тихо открыла стеклянную дверь. Воробьев уже было двое. Один сразу улетел, а другой застыл на месте, глядя прямо на Кэрри. Она раскрошила хлеб в ладони и кинула крошки в сад. Птица несколько секунд не шевелилась. Кэрри ощутила зависть. Если бы она могла, то заморозила бы себя изнутри и тоже не шевелилась – никогда. Воробей запрыгал к крошкам. Кэрри ссыпала остатки хлеба. Птица снова застыла. Кэрри шагнула через порог. Воробей взлетел на ограду. Кэрри и птица смотрели друг на друга.

– Все хорошо, птичка, – прошептала Кэрри. Птица дернула хвостом. – Я тебя не обижу, хотя ты этого, конечно, не знаешь.

Птица взлетела еще выше.

– Да мне все равно, будешь ты есть или нет, бестолочь дурацкая!

Она вошла в дом и захлопнула за собой стеклянную дверь. Вернувшись за стол, налила себе еще кофе и задумалась о сегодняшней передаче. Только бы Дэйна сдержала слово и приехала. И только бы заговорила. Кэрри решила, что пусть все идет своим чередом, на этот раз она не станет продумывать вопросы и реплики. Пусть зрители увидят настоящее реалити-шоу. Да и нет у нее сил что-то планировать. Она просто расскажет о случившемся, постаравшись не сорваться в истерику, а затем попросит девочку описать все, что видела. Кто-нибудь обязательно что-то знает. И обязательно позвонит в полицию. Всегда звонят. Часто решающими в расследовании становятся даже самые незначительные свидетельства.

За окном воробей уже вовсю клевал хлеб. Вскоре к нему присоединилась целая стая.

– Надо было просто показать ему, что он не один, – сказала Кэрри.

– Ты о чем, солнышко?

– Макс… Надо было просто сказать ему, что я рядом. – Кэрри встала. Прошла в прихожую, надела пальто. Из зеркала на нее уставилась незнакомка. – А я этого не сделала.

– Надеюсь, нам за это хоть заплатят. – Мать Дэйны шуровала в мойке.

– С какого перепугу? – Кев подбирал остатки яичницы со сковороды куском белого хлеба. В студию он ехать не собирался, поэтому сидел за столом в заношенной и довольно грязной майке. – Все хотят задарма получить, жулье. И чего вас туда несет?

– Да просто она хочет помочь этому парню, вот чего.

А ведь это первые сочувственные слова, которые она услышала от матери, подумала Дэйна. Есть она не могла. Боялась, что ее вырвет прямо в студии.

– Хочу. Еще как хочу, – прошептала она, но ее услышала только Лорелл.

– У меня есть ребеночек, – сказала девочка, показывая пластмассовую куклу.

Мать и Кев увлеченно лаялись по поводу того, надо ли Дэйне требовать плату за участие в «Правде в глаза».

Дэйна нахмурилась и приложила палец к губам.

– Тсс, – прошипела Лорелл.

– Деньги тут не главное, Кев. Разве ты не видишь, какая Дэйна грустная в последние дни. Не ест ничего, целыми днями плачет. Так, родная?

– Угу, – ответила Дэйна.

Поскорей бы все осталось позади, поскорей бы оказаться в студии, где слепят прожекторы и командует потрясающе одетая Кэрри Кент. И пусть ее разорвут в клочья на глазах у воющей аудитории, пусть бросят умирать в луже крови – как Макса.

Почему она согласилась на это?

Потому что заслужила.

Позвонили в дверь. Лорелл сползла со своего стульчика и побежала открывать. Выглянув в прихожую, Дэйна увидела человека в черной униформе. Наклонившись к Лорелл, он что-то говорил. Малышка вприпрыжку вернулась на кухню:

– Он приехал за Дэйной на машине!

– Так рано? – ахнула Дэйна.

Она кинулась к себе в комнату.

– Десять минут, мисс, – крикнул человек в черном. – Я подожду снаружи.

Дэйна переоделась в третий раз, истощив возможности своего гардероба. Джинсы, возможно, не очень подходили к случаю, но больше у нее ничего не было. Она натянула чистую футболку и темную куртку. Вроде нормально. Как обычно.

Если еще осталось хоть что-то обычное.

Дэйна не понимала, почему остальные смотрят на нее так, словно она ничуть не изменилась. Словно она прежняя Дэйна. Девчонка, которую все ненавидят. За выкрашенные волосы – чем она их только не красила, от обувного крема до хлорки. За голубые ногти и браслеты чуть не до локтя. За ее улыбку и запах, за ее смех, за глаза, что вечно на мокром месте…

– Прекрати, дура! – приказала себе Дэйна.

Она сунула в карман бумажные платки, схватила телефон и скатилась вниз.

– Мам, я пошла!

– Никуда ты не пойдешь одна, – возразила мать.

Замызганным полотенцем она вытерла мокрые руки, схватила со спинки стула куртку, сунула в карман пачку сигарет и зажигалку. Поцеловала младшенькую в лоб.

– Будь хорошей девочкой, Ло. И помаши сестренке, когда ее покажут по телевизору.

Дэйна открыла дверь.

– Спасибо. Спасибо, что едешь со мной.

– Ни за что бы такого не пропустила, не сомневайся.

По дороге Дэйна размышляла, зачем мать едет с ней – чтобы насладиться своими пятью минутами славы, поведать миру о своей тяжкой жизни или поддержать дочь.

Кэрри сидела в гримерке. Стилист без энтузиазма, скорее по привычке перебирала вещи на вешалке. Все в студии были серьезны, и Кэрри это ценила. Она не ждала какого-то особого отношения, но вряд ли смогла бы вытерпеть привычную веселую болтовню.

– Как насчет этого? – Стилист показала серую узкую юбку и темную блузку в полоску.

– Не думаю. Знаете что, останусь я в том, в чем приехала.

Да и в самом деле, наряд не имеет никакого значения. Сегодняшнее телешоу будут смотреть, что бы Кэрри ни надела. И сегодня все симпатии будут на ее стороне.

– Ну что ж, значит, джинсы и футболка. – Стилист хлопнула в ладоши, будто закончив спор, который так и не начался, и быстро вышла.

– Это не капризы, – крикнула ей Кэрри вслед и тихо добавила: – Просто я хочу, чтобы она расслабилась, говорила со мной так… будто я ее мать.

– Она уже здесь?

Часы показывали восемь сорок, Кэрри металась по кабинету Лиа. Ее трясло, бросало то в жар, то в холод.

– Кто-нибудь уже видел ее, черт возьми?

– Успокойся, Кэрри. Она будет вовремя. Салли звонила водителю. Они стоят в пробке.

– У нее есть мобильный? Почему с ней не послали полицейскую машину сопровождения? Может, выслать сейчас?

– Успокойся, пожалуйста. Тебе нужно контролировать себя во время шоу. – Лиа убрала прядь волос с лица Кэрри. – Почему бы тебе не переодеться и не накраситься?

– Если я буду выглядеть как обычно, она наверняка испугается. – Кэрри опустилась на краешек стула. – Что, если она не станет разговаривать со мной? Что, если никто не позвонит?

– Кэрри, Кэрри. – Лиа протянула ей стакан воды. – Ты уверена, что ты к этому готова? Мы еще можем все отменить.

– Нет. Пойми, я не вижу другого выхода. Если я не сделаю все, чтобы добиться справедливости… – Кэрри замолчала. Она вдруг увидела пустоту, что ждет ее впереди. – Я не смогу жить, – закончила она. Эти слова не объясняли даже десятой доли того, что она чувствовала.

Дэннис настоял на том, чтобы Джесс не отходила от Дэйны ни на шаг. В конце концов, это ведь она уговорила девочку, так что если та в последний момент передумает, надежда только на Джесс.

– Не передумает, – сказала Джесс.

– Уверена?

– Я рассказала ей о деле Пламмера. О том, как мать чуть с ума не сошла от горя, когда убили ее сына.

– И что, на нее это подействовало? – Дэннис припарковал машину в обычном месте у студии. Приятно было, что хоть что-то осталось неизменным.

– Она долго думала. Потом я рассказала, что один из членов банды тоже согласился поучаствовать в шоу, правда, инкогнито и с измененным голосом. И тогда она согласилась. Я предложила и ей выступить анонимно, но она отказалась. Она не похожа на своих сверстниц, Дэннис. Она старше их. И мудрее. Точно случившееся изменило ее.

– Да уж, изменило, – пробормотал Дэннис. – Не нравится мне все это, Джесс.

– Единственное, что тебе не нравится, Дэн, – это то, что мы до сих пор никого не арестовали. На тебя давит начальство, и только.

– Не зарывайтесь, детектив. Речь, между прочим, о сыне моей близкой подруги. Мораль, статистика, начальство, общество – все это не идет ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю Кэрри! Какой-то маленький засранец решил доказать свою крутизну, и жизнь этой женщины полетела под откос!

Дэйне так хотелось протянуть руку через сиденье и дотронуться до матери. Хотелось, чтобы та обняла ее, прижала к себе и, пока Дэйна рассказывала все-все-все, гладила по волосам и баюкала. Который день Дэйну беспрерывно тошнило, головная боль давно стала привычной. Она не могла спать, а если ненадолго забывалась сном, то ей снился Макс – истекающий кровью, падающий на колени, потом на асфальт, умирающий…

– Мама, – прошептала она.

– Что?

– Мне страшно.

Мать изумленно посмотрела на нее.

– Подумай о деньгах, девочка. Все будет хорошо, вот увидишь. – Она протянула руку, но только для того, чтобы шутливо ущипнуть дочь за бедро.

– Не будет никаких денег, мам. Ты же знаешь. Я делаю это, чтобы помочь Максу.

Мать буркнула что-то неразборчивое.

Когда пробка наконец рассосалась, Дэйна прижалась к стеклу, глядя, как мрачный район сменяется красивыми улицами с дорогими машинами, роскошными магазинами, шикарными отелями. Мать ничуть не лучше, чем одноклассники. Для тех тоже на первом месте лишь деньги. Никаких амбиций, никаких стремлений – живут как живется.

Такого огромного здания Дэйна в жизни не видела. Выстроен телецентр был из тех же серых бетонных блоков, что и школа, но почему-то выглядел элегантным. На небольшой площади перед входом было полно людей. Но никто тут не слонялся просто так, каждый спешил по делу.

Водитель объяснил матери, куда им идти. Дэйна постаралась не пропустить ни слова, поскольку мать явно слушала вполуха. На прощанье водитель ободряюще подмигнул Дэйне.

Они прошли внутрь и оказались перед длинной стойкой. Женщина за стойкой, улыбаясь, вручила Дэйне с матерью по бейджу на шнурке и план здания, чтобы они смогли найти студию.

В лифте Дэйна неожиданно сказала, что не может этого сделать. Не будет этого делать.

– Не глупи. Подумать только, мою девочку покажут по телевизору!

Дэйна начала судорожно нажимать все кнопки подряд, колотить по кнопке экстренного вызова, кричать.

– Нет! Нет!

Но когда из динамика раздался голос оператора, Дэйна неожиданно спокойным, четким голосом ответила:

– Все в порядке.

Лифт поехал наверх.

Кэрри сообщили, что Дэйна в здании.

– Но не в студии?

Лиа, говорившая по телефону, подняла руку, прося Кэрри помолчать.

– Ладно, спасибо. Отлично. – Она повесила трубку. – Они уже здесь. Пошли.

Лиа увидела, как Кэрри напряглась. Она понимала, что Кэрри хочет участвовать в программе не больше этой несчастной девочки, но пути назад не было.

– Что у нас с анонсами? – спросила Кэрри.

– Восемь за сегодняшнее утро. – Лиа посмотрела на часы. – Пора.

Они коротко обнялись и отправились на поиски Дэйны, которая сидела в гостевой гримерке, кусала ногти и размышляла, не поздно ли еще сбежать.

Кэрри представления не имела, что скажет, как начнет передачу, чем закончит и что произойдет в середине. Перед камерами будут только двое – она и Дэйна. Кроме того, пустят пятнадцатиминутный репортаж о преступлениях, совершенных с применением холодного оружия, и покажут кадры, отснятые в стенах школы. Съемочная группа всегда поражала Кэрри работоспособностью, но сегодня они превзошли сами себя – подготовили материалы всего за сутки. Да, она не одна, повторяла себе Кэрри, сейчас не одна. Но это не поможет, когда она будет лежать в постели без сна, дожидаясь рассвета.

– Спасибо, – сказала Кэрри, войдя в гримерку и глядя в зеркало, в котором отражалось лицо очень испуганной и очень юной девушки. Она попыталась улыбнуться Дэйне, но улыбка больше походила на гримасу боли. – Тебе тоже пришлось через многое пройти.

– Я сказала им, что мне не нужен макияж. Я дома накрасила глаза тушью.

– Дело в свете, – объяснила Кэрри. – Он такой яркий, что ты будешь похожа на труп, если… – Она пожалела, что так резко оборвала себя. – Просто немного тонального крема, ну, чтобы ты выглядела не такой бледной.

Дэйна кивнула.

– Мне обязательно это делать?

– Конечно обязательно, черт тебя возьми! – раздался сиплый голос.

Мать Дэйны. Кэрри вспомнила, что уже видела ее.

– Миссис Рэй. Рада, что вы здесь.

Женщина встала и враскачку приблизилась к Кэрри.

– Я уже ей сказала, чтобы она не смела отказываться. Нам нужны деньги. И точка.

– Боюсь, никаких денег не будет, миссис Рэй. Шоу не платит своим гостям. – Кэрри кивком попросила гримершу продолжать.

– Тогда мы валим отсюда. Пошли, Дэйна. – Она потянула дочь за рукав.

– Мама, – Дэйна стряхнула ее руку, – я хочу это сделать, ясно?

– То хочу, то не хочу, ты определись уже наконец.

– Миссис Рэй, – вмешалась Лиа, – пойдемте со мной и все обсудим.

Мать Дэйны торжествующе улыбнулась Кэрри и вышла вслед за Лиа.

Спустя пару минут Лиа вернулась.

– Я отвела ее в зеленую комнату, – шепнула она Кэрри. – Велела охраннику не спускать с нее глаз.

Март 2009 года

Дэйна пошла к врачу. Тот не отрывал глаз от монитора компьютера, пока Дэйна сбивчиво объясняла, что с ней стряслось.

– В общем, все как обычно, – усмехнулся доктор. – Ты не первая и не последняя. Незапланированная беременность. Думаю, сегодня у меня их будет еще несколько штук.

– Правда? – Неужели он так пытается утешить ее?

Доктор наконец посмотрел на нее. Это был уже немолодой мужчина, лет за пятьдесят. Ему явно было наплевать, сохранит она ребенка или нет.

– Ты уверена, что хочешь сделать аборт?

– Конечно. Иначе зачем бы я сюда пришла?

Доктор пожал плечами:

– Всякое бывает. Ты все время называешь его «малыш».

Дэйна молчала. Крошечный, пахнущий тальком, как Лорелл еще совсем недавно. Беспомощный живой комочек, пальчики такие маленькие. Длинные ресницы над синими глазами. Пульсирующая точка на головке, довольное воркование во время кормления.

– Я уверена, – сказала она.

Ее предупредили, что позвонить могут в любой момент.

– Некоторые девчонки в последнюю минуту передумывают, – объяснила медсестра. – Так что тогда мы сразу вызываем следующую пациентку, чтобы хирург зазря не простаивал. Внести тебя в список, чтобы позвонили, если освободится время?

Дэйна кивнула и подписала формуляры. Она предпочла бы, чтобы ей позвонили внезапно. Ей не хотелось ждать назначенного дня – операция лишь через несколько недель. Это ведь операция, верно? – спросила она медсестру.

– Да, дорогая. Ты заснешь и ничегошеньки не почувствуешь. А как проснешься, ребеночка как не бывало.

Как не бывало, повторила про себя Дэйна. Он исчезнет из ее жизни так же незаметно, как появился. Но только она не ощутит страсти, любви и восторга, которые они испытали с Максом.

Она не скажет ни матери, ни Кеву. А Лорелл наверняка уже все забыла. Если все пройдет хорошо, ее сразу выпишут. Так пообещала медсестра. Мать никогда не узнает.

– Вот и все, девочка, – сказала медсестра, провожая ее до двери.

В приемной ждали еще четыре девушки. Все они повернули головы в сторону Дэйны, когда она проходила мимо.

Она вертела в руках телефон, раздумывая, написать Максу или нет, и в конце концов решила, что писать пока не о чем. Он хотел, чтобы она сделала аборт, – вот она его и делает. В школе они так старательно избегали друг друга, что к концу семестра это превратилось уже в привычку. Временами она слышала, как над ним насмехаются, да и ей самой, как обычно, доставалось. Она сосредоточилась на учебе, твердо решив хорошо сдать экзамены. Если бы только удалось поступить в колледж – как ни странно, больше всего ей бы хотелось работать с детьми, – она бы уехала как можно дальше отсюда. Дэйна мечтала, что какая-нибудь богатая семья возьмет ее няней для своих детей и они все вместе отправятся в далекие тропические страны. И у нее будет своя комната, ей разрешат пользоваться машиной, чтобы возить детей. Тогда она наконец станет счастливой, будет встречаться с каким-нибудь хорошим человеком, посылать матери деньги. Да, все это реально, нужно только хорошо сдать экзамены и избавиться от ребенка.

– Надеюсь, вы уже дописываете свои сочинения. Пасхальные каникулы начинаются через несколько дней, и я хочу, чтобы вы сдали то, что успели написать. Я займусь ими в каникулы.

Прозвенел звонок, тридцать семь стульев одновременно отодвинулись от парт, и тридцать семь учеников рванули к дверям. Кроме двоих.

– Сэр, я уже закончила.

– Спасибо, Дэйна. Ты хорошо работаешь в этом году. У тебя есть все шансы получить высокий балл.

– Вот, сэр.

Дэйна резко обернулась, когда еще одно сочинение легло на стол. Макс закинул рюкзак на плечо, чуть не задев ее по лицу.

– Ты тоже закончил, Макс? – удивился мистер Локхарт, но Макс уже исчез.

Дэйна кивнула учителю и медленно вышла из кабинета, постаравшись не нагнать Макса.

Жизнь с каждым днем становилась все невыносимее. Давило одиночество, да еще удача отвернулась – в последнее время ничего он не выигрывал, словно отрезало.

Макс сидел в лачуге, разглядывая башню из призов. Продать их? Какой смысл. Мать не скупилась на карманные расходы, так что он ни в чем не нуждался. Макс вздохнул. После разрыва с Дэйной все потеряло смысл. Он все думал и думал, вспоминал о том, что было и прошло. Он не сомневался, что происшедшее в подвале сблизит их, но все оказалось не так. И Дэйна даже не извинилась, не попыталась помириться, объяснить свое поведение. Похоже, ей было на все плевать. Она оказалась такой же, как остальные. Следовало понять это раньше.

Макс закурил. Прижал палец к горящему кончику сигареты. Боли он не почувствовал, но и тепла тоже. Он ничего не чувствовал, кроме тоски. И больше всего, тосковал он по матери.

Ему было десять или одиннадцать. Каникулы заканчивались, надо было возвращаться в город. Мать купила огромный загородный особняк тем летом, и Макс только-только начал исследовать новые владения, как вдруг оказалось, что лето утекло и пора в ненавистную школу. Он расплакался, и мать притянула его к себе. Сначала ему показалось, что она недовольна, но она просто хотела обнять его. Она стала утешать, шептала на ухо всякие ласковые глупости. И он перестал плакать, обнял ее, закрыл глаза и прижался тесно-тесно – чтобы получше запомнить ее запах, ее тепло, чтобы воспоминаний этих хватило до конца семестра.

– Все будет хорошо, Макси. Ты снова увидишь друзей, и все будет чудесно.

Как он хотел сказать ей, что не увидит друзей, что у него нет друзей.

– У меня для тебя кое-что есть, – сказала мать. Он почувствовал, что минута нежности осталась позади, ее терпение на исходе, еще чуть-чуть – и голос зазвучит резко, недовольно. Она быстро вышла и вернулась со стопкой детских журналов. – Чуть не забыла тебе отдать.

Он взял журналы.

– Спасибо, мам.

– Развлечешься по дороге в Дэннингем.

В те дни у нее еще не было вертолета. И мать не вспомнила, что его тошнит, если он читает в машине.

– И это тоже возьми.

Мать неуклонно требовала, чтобы на полированном дубовом столе в центре холла стояла ваза с блестящими зелеными яблоками. Она всегда предлагала их гостям на прощанье. Она протянула ему яблоко.

– Знаешь, что много раз повторял мой отец?

Макс увидел в ее глазах странное выражение.

Он покачал головой.

– Мой отец не часто со мной разговаривал, Макси. Он служил в армии и редко бывал дома. У него были начищенные до блеска ботинки и жесткие усы. – Она слегка улыбнулась. – Он бы очень тобой гордился.

Макс сомневался в этом, но не стал перебивать.

– Он говорил, что когда съедаешь яблоко до самых косточек, то будто проникаешь на десятки лет вперед.

– Как это?

– Подумай об этих косточках, Кэролайн, говорил он мне. Каждая из них может стать деревом. А сколько яблок будет на каждом из этих деревьев и сколько в этих яблоках косточек?

– Бесконечное количество, – пробормотал Макс.

– Вот именно. В детстве его слова приводили меня в восторг. Помни, что даже самые незначительные мелочи могут таить надежду, надо лишь заглянуть в них поглубже.

Макс поцеловал мать и забрался в машину. По дороге в Дэннингем он листал один из журналов.

– Дерево загадок, – вслух прочитал он. – Расставьте слова в правильном порядке, отгадайте загадку и пришлите свои ответы на открытке… Победитель получит пятьдесят фунтов… Пятьдесят фунтов, – повторил он. Интересно, хватит ли их на такси до дома, если он сбежит из школы?

Он вытащил ручку из кармана куртки и принялся за кроссворд, не забывая про яблоко. Еще два укуса – и он добрался до сердцевины. Несколько черных косточек лежали в гнездах. Всего пять косточек. Пять деревьев. Что, если на каждом дереве вырастет несколько сотен яблок и от каждого из этих яблок тоже родится по пять деревьев? С математикой у него было плохо. Вот отец быстро бы тут разобрался, но он в Чикаго, так что Максу пришлось удовлетвориться бесконечностью.

– Бесконечность. – Он выбросил огрызок в окно, а одну косточку оставил, спрятал в карман. Ему нравилось думать, что в кармане у него бесконечность.

На следующий день он отправил свои ответы в редакцию журнала, а через три недели его известили, что он выиграл пятьдесят фунтов. Вот так просто. В тот же день Макс увидел светло-зеленый росточек в баночке от йогурта, в которую он посадил яблочную косточку. В его дерьмовой жизни появилось хоть немного надежды.

А отец? Что, если бы он не ослеп? Долгое время Макс считал, что это его вина, что если бы он не валял дурака, не плакал бы перед сном, не скандалил перед возвращением в школу, если бы он хорошо ел или прибирался в своей комнате, когда его просили, отец не потерял бы зрение.

Макс еще разок затянулся сигаретой. В воздухе плавал дым. Интересно, с чего все началось? Мутная пелена, ощущение, что ты слишком быстро отвел глаза и не успел все хорошенько рассмотреть? Он помнил, что отец жаловался на зрение, говорил, что ему скоро понадобятся очки, что он превращается в типичного старого профессора. Он помнил, как звонко смеялась мать, обнимая отца и уверяя, что обожает очкариков и что он никогда в жизни не будет типичным. Очки отец так и не заказал.

– Чокнутые взрослые. – Макс выдохнул дым. Вокруг была чернота – пустая, как та, что видел, наверное, отец, и неумолимая, как мать.

Он вдруг понял, что он и есть та самая косточка, тот зеленый росточек, засохший, потому что его забыли полить. Вот и он засохнет, потому что Дэйна сделает аборт.

Мая 2009

Увидев лицо Макса на огромном экране, Кэрри едва не потеряла сознание. Сын улыбался своей затаенной улыбкой, такой отстраненной и одновременно взывающей о помощи. Вот только она этот зов услышала слишком поздно. Почему она не замечала раньше, какой выразительный у него рот, какой проникновенный взгляд, какой он юный и беззащитный? Макс всегда вел себя так, будто был намного старше своего возраста, всегда старался показать, что его ничем не проймешь. Сейчас-то она понимает, что это была маска, защитная маска. Он возвращался из своей новой школы – она так и не смогла привыкнуть, что его рюкзак валяется на пороге, – и опустошал холодильник, а потом так врубал музыку, что она не могла сосредоточиться в своем кабинете. Всюду раскидывал одежду, а по утрам второй этаж вонял дешевым дезодорантом. Он так мало с ней разговаривал, а когда все же снисходил до разговора, то словно оправдывался и нападал одновременно. Даже невинная болтовня за обеденным столом могла закончиться войной.

– О боже, я так скучаю по тебе, Макс. – Кэрри опустилась на колени перед фотографией сына.

– Милая, не надо. – Лиа обняла ее.

Звукооператоры проверяли микрофоны, техники включали и выключали лампы, все было как обычно. Вокруг царила знакомая суета, но теперь она чувствовала себя здесь посторонней.

– Зачем его сюда повесили? – Кэрри плакала. Она знала, что до эфира осталось меньше часа, но не могла остановиться.

– Мы хотим, чтобы зрители его увидели, родная. Может, кто-то узнает его, вспомнит что-то. Ведь мы делаем это шоу не только для того, чтобы рассказать о молодежной преступности. Мы хотим помочь поймать его убийцу.

– Прости. – Кэрри встала и высморкалась. – Я веду себя глупо.

– Ты все еще уверена, что хочешь это сделать?

– Да. Иначе не смогу жить.

Лиа кивнула:

– Тогда давай приведем тебя в порядок.

Кэрри медленно шла по коридорам студии.

Ассистенты, курьеры пробегали мимо, кто-то окликнул ее. Рядом текла обычная жизнь, но она знала, что сама уже никогда не будет ее частью.

– Теперь я одна из них, верно? – произнесла она, глядя в зеркало.

– Простите? – переспросила гримерша.

– Я теперь стала тем, чего всю жизнь боялась.

Девушка нервно улыбнулась, осторожно провела кисточкой по щекам Кэрри. Совсем молоденькая, немногим старше Макса, подумала Кэрри. У них наверняка нашлись бы общие темы для разговора.

– Я слышала, что произошло, – сказала девушка. – Это ужасно. Моему брату недавно угрожали ножом около клуба. Он говорит, что постоянно видит парней с ножами. Наверное, считают, что выглядят крутыми.

Кэрри не слушала. Она закрыла глаза и вспоминала лица скорбящих матерей, которые побывали на ее шоу за эти годы. Она мысленно просила прощения у каждой из них.

Поиск по сайту: