Пятница, 24 апреля 2009 года. Дэйна, босая, по потертому ковру подошла к лестнице, оперлась о липкие перила

Дэйна, босая, по потертому ковру подошла к лестнице, оперлась о липкие перила. Опять этот полицейский здесь. Мать ворвалась к ней в комнату без стука и вытащила за руку в коридор.

– Иди вниз и сама разговаривай с ним, чего бы ты там ни натворила.

Немытые волосы, седые у корней и рыже-каштановые на концах, спутанными прядями падали на голые плечи. На ней была мужская жилетка. В школе девчонки говорили, что мужчины, которые носят такие жилетки, бьют своих жен. Только у них в семье жилетку носит мать. Дэйна подумала, что в ней мать похожа на тощего педика.

– Я ничего не сделала.

Перед глазами все расплывалось от слез. Она не знала, сколько часов проплакала. Никому ничего не объяснишь. Его тело уже остыло? А внутренности вытекли наружу? Она как-то пролистала вперед учебник по биологии и прочитала про разложение.

– А он, похоже, думает иначе. Иди сама с ним объясняйся.

Мать подтолкнула ее к двери гостиной, развернулась и скрылась на кухне. Разве по закону не полагается общаться с полицейскими в присутствии родителей?

– Привет, Дэйна. Решил узнать, как ты.

Голос у него добрый, но она понимала, что на самом деле ему на нее наплевать. На этот раз он был не один. Дэйна переводила взгляд с одного полицейского на другого. Оба мужчины, оба в штатском.

– Как я? А как вы думаете? Мой лучший друг умер.

Она села на диван, обитый зеленым велюром. Этот диван у них уже целую вечность. Лорелл писала на него, проливала на него молоко, здесь ее тошнило, здесь они ели перед телевизором, здесь ее мать и Кев занимались сексом. Наверное, именно на этом диване была зачата Лорелл.

– Я хотел бы, чтобы ты рассказала мне все, что знаешь о жизни Макса. Но прежде всего я прошу тебя подробно рассказать обо всем, что произошло сегодня. Очень важно не терять времени.

Как это случилось, что одно апрельское утро перевернуло всю вселенную?

– Думаете, Макс проснулся сегодня, зная, что не доживет до вечера? – Дэйна подошла к окну и уставилась на улицу. Грязное стекло тут же запотело от ее дыхания. Небо было затянуто тучами. Моросил дождь. Безумие. Просто безумие.

– Я…

– Думаете, он позавтракал или решил, что в этом нет смысла? И что не имеет значения, что он не дописал сочинение? Как считаете, он думал об этом?

– Нет, вряд ли.

– Как вас зовут? – Дэйна забыла его имя. Видимо, от шока.

– Можешь называть меня Дэннис.

Максу бы он не понравился.

– А это инспектор Марш.

Пауза.

– Во сколько ты сегодня проснулась, Дэйна?

– Как обычно. Около семи. Лорелл нужно кормить. – Она снова села на диван и положила подбородок на руки. Что она могла сказать? Теперь, когда Макс умер, все изменится. – Да. В семь.

Лицо болело от долгого плача.

– Ты пошла в школу в обычное время?

– Ну да, когда покормила и одела Лорелл.

– Макс был первым, кого ты встретила в школе?

Дэйна подумала. Посмотрела в потолок.

– Нет, не могу сказать.

– Это важно.

– Ну и что? Я не помню. Можно мне его увидеть?

Дэннис обернулся к своему коллеге.

– Пожалуй, лучше подождать до похорон, – сказал Марш. – Нужно еще провести анализы. – Голос у него был хриплый.

– Вскрытие? – Она читала об этом.

Оба детектива кивнули.

– Так когда ты сегодня увидела Макса?

Дэйна резко втянула воздух. Вопрос застал ее врасплох.

– Э-э… он был… – Она начала грызть ногти. – Думаю, он был на математике. Да, там я его и увидела.

– Что было после математики?

– География, потом биология. Макс их прогулял. Я сходила только на географию, потом вышла на улицу. Все произошло после биологии.

– Ты вышла на улицу, чтобы найти Макса?

Дэйна молчала.

– Это важно, Дэйна.

– Наверно. Не знаю. Да какая разница? Он же умер. – Она знала, что ей придется произнести эти слова очень много раз, прежде чем рана перестанет кровоточить. Это как ковырять коросту. Рано или поздно все заживет, но шрам останется.

– Я спрошу еще раз. Когда ты вышла на улицу после географии, ты искала Макса?

– Наверно, да.

– Ты его встретила?

– Не сразу. – Дэйна снова встала. Ей не сиделось на месте. Она подошла к окну и облокотилась о подоконник. Посмотрела в сад. Она старалась поддерживать там порядок с тех пор, как Лорелл порезала ногу стеклом. – Я пошла в магазин и купила чипсы. Я хотела есть.

– Во сколько ты встретила Макса? Постарайся вспомнить, Дэйна.

– Наверно, где-то в десять пятнадцать. Может, пол-одиннадцатого.

– Но география ведь заканчивается в десять сорок пять. Мне кажется, ты сказала, что досидела до конца урока.

Дэйна закрыла глаза. В темноте закрытых век, самом безопасном месте, которое она знала, она увидела лицо Макса. Он улыбался ей своей особенной улыбкой и приплясывал, что означало, что он снова что-то выиграл. Когда он так делал, его ноги казались длиной метра в три. Его ноги. Его тело. Она открыла глаза и ухватилась рукой за подоконник.

А потом Дэйна вспомнила реку крови, которая лилась из его узкой груди. В ее памяти навсегда отпечаталось выражение его лица, когда он упал на землю. В ее ушах снова раздавались возбужденные и испуганные крики убегающих парней, ее снова охватила паника, она услышала вой сирены «скорой помощи».

После этого воспоминания становились отрывистыми. Она помнила, как убегала со всех ног, как воздух свистел в ее легких. Помнила, как рыдала, когда осознала наконец, что она наделала.

Кэрри ушла из больницы. Врачи говорили что-то о потрясении, седативных препаратах, наблюдении в клинике, пока не пройдет шок… Но какое все это имеет значение после того, как она увидела своего сына лежащим на столе в морге? Казалось, стоит лишь слегка коснуться его плеча – и он перевернется на бок, приоткроет сонные глаза и пробормочет, что ведь еще не пора вставать, правда, мам?

Никто не знал, где ее одежда, поэтому она ушла прямо в больничном халате. Ботинок у нее не было. Она поймала такси. Она понятия не имела, что делает, где у нее лежат деньги, чтобы заплатить нетерпеливому водителю, который громко сигналил, пока она возилась с кодами безопасности у дверей дома. Она даже не была уверена, ее ли это дом.

В конце концов Кэрри бросила на переднее сиденье банкноту в пятьдесят фунтов, вернулась в дом, закрыла дверь и по стене сползла на пол. Шершавая поверхность стены холодила спину.

Какой-то звук. Через каждые несколько минут раздавался электронный сигнал. Он мешал ей отгородиться от реальности, возвести стену между собой и всем остальным, забыться, онеметь.

Где Броуди? С ним вроде бы была какая-то женщина. Она смутно помнила его глубокий голос – когда-то такой знакомый и любимый, – звучащий в больничном коридоре, когда ее увозили прочь. Он сказал, что найдет ее, что они должны поддержать друг друга. Но он не пришел, и она уехала.

Кэрри поползла через прихожую по блестящему деревянному полу. Паркет был весь в щербинках от каблуков. Ее каблуков. Кэрри Кент на высоких каблуках, твердо шагающая по своей идеальной жизни. Щербинки заметны только с близкого расстояния, если приглядеться.

Она ползла в кухню, и ей казалось, что она плывет сквозь густую патоку. Что за лекарства они ей дали? Ей пришлось напрячь все силы, чтобы встать, ухватившись за табурет, и облокотиться о холодную столешницу.

Видели бы они ее сейчас. Ощущение такое, как будто у нее грипп. Все мышцы болят, глаза щиплет. Несгибаемая Кэрри Кент.

Звук шел от автоответчика. Она взяла телефонную трубку. Ее трясло, она попыталась поплотнее закутаться в больничный халат, но он был слишком куцый. Держа телефон в руках, она направилась к лестнице, цепляясь за стены и мебель. Нажала кнопку прослушивания сообщений.

– Кэрри, где тебя черти носят? Твой мобильный не работает. Позвони мне.

– Алло, возьми трубку, Кэрри!

– Ты там?

Дальше шли еще пять таких же нервных сообщений от Лиа, которая хотела узнать, почему она ушла с шоу.

– Кэрри, это я. Я приехала в больницу за тобой, но мне сказали, что ты ушла. Пожалуйста, позвони мне.

Еще несколько сообщений такого же содержания. Потом голос ее тети. Она, очевидно, еще не в курсе. Потом Дэннис Мастерс. Хочет обсудить новый сюжет для шоу.

Столько звонков – и все же она совершенно одинока.

В спальне было темно. Она помнила, что с утра убегала из дома в спешке. У Марты сегодня выходной. Обычно, когда Кэрри возвращалась, Марта хлопотала по дому, наводила порядок, подбирала вещи с пола. Вещи Макса.

Кэрри поплелась в ванную. Ее вырвало. Она сполоснула лицо. Затем легла на кровать и подумала, а не выпить ли все таблетки, что лежат в тумбочке у кровати. Им бы это понравилось – газетам, журналам о знаменитостях. Она знала, что они ненавидят ее, хотя она обеспечивает им тиражи. Знала, но делала вид, что это не так. Большинство обычных людей тоже ее ненавидят. Но все равно смотрят шоу. В этом году она стала самой популярной телеведущей. И самой презираемой.

Как нажиться на бедности: роскошная жизнь телезвезды финансируется бедняками Англии.

Кэрри смеялась, когда читала эту статью. Она согласилась на интервью, потому что молодой журналист, жаждущий получить инсайдерскую информацию, напоминал ее саму много лет назад – безвестную наемную писаку, рвущуюся сделать себе имя. За этой статьей последовало еще несколько похожих, кто-то попытался покопаться в ее прошлом, найти хоть что-то – наркотики, азартные игры, долги, проституцию, насилие. Кэрри только потешалась. Они ничего не нашли. Ничего не было.

– Неееееееет… – Крик пронзил ее тело, будто это ее ударили ножом. Она зажала уши подушкой, уткнулась в пуховое одеяло, дышать стало трудно, она молилась о том, чтобы задохнуться. За стеной была комната Макса. Его вещи. Его запах. Остатки его жизни. Как ей снова войти туда? Очень просто. Она туда больше никогда не войдет.

Зазвонил телефон.

Кэрри схватила трубку. Связь с внешним миром. Она чувствовала себя так, будто была единственным живым человеком на Земле.

– Алло? – Она не узнала собственный голос.

– О, Кэрри, Кэрри. Ты дома.

– Лиа.

– Дорогая, я еду к тебе. Я не могла тебя найти. Они не пускали меня к тебе в больнице. А когда я все-таки прошла, они сказали, что ты уехала.

Молчание.

– Кэрри?

– Приезжай.

Они сидели, обнявшись, раскачиваясь, ища утешения в объятиях друг друга. Лиа приготовила чай, но он успел остыть в чашках. Через щель в двери для почты просунули рекламу. Она упала на пол.

– Мне все время что-то подсовывают. Разве они не знают? Почему они не прекратят? – Кэрри высморкалась, но на самом деле она не плакала. Ее глаза были сухи. Она ничего не чувствовала. – Где чертова полиция?

Лиа раскачивалась вместе с Кэрри. Она держала ее за плечи и приноравливала движения вперед и назад к ритму ее дыхания.

– А ты с ними еще не говорила?

Кэрри покачала головой:

– Я потеряла сознание в больнице, ударилась головой.

– Наверное, они ждали, пока тебе станет… лучше.

Кэрри смотрела прямо перед собой.

– Просто звонок из школы. Как будто он вывихнул ногу… Секретарша спросила, не могла бы я подъехать в больницу. Я не знала, что мой сын… мой сын… – Кэрри не заплакала. Она только сглотнула. Если не обращать внимания на боль, она уйдет. – Дэннис оставил сообщение. Надо перезвонить ему.

– К черту шоу, – сказала Лиа. – Я позвоню Дэннису. Заодно пусть пришлет кого-нибудь с новостями. Он должен быть в курсе. Не понимаю, почему он до сих пор никого не прислал.

– Ты ведь не думаешь… – Кэрри запнулась. – Лиа, ты не думаешь, что Макса… не думаешь, что это сделали из-за меня? Из-за того, кто я?

Кэрри еще не успела договорить, когда Лиа замотала головой.

– Нет, нет. Конечно, нет. – Она прижала Кэрри к груди. – Полиция поймает подонка, который это сделал. Он поплатится за это.

Тишина. Кэрри снова начала раскачиваться. Слезы не приходили.

– Я одна, да? – Кэрри подумала о том времени, когда их было трое – Броуди, Макс и она. Счастливая семья.

Что с ними произошло? Слепота, развод, смерть.

На этот раз слезы хлынули потоком.

Он спешил. Главное – не терять времени. Он только что во второй раз за сегодняшнее утро вышел из дома Дэйны. Они с Алом постарались не очень ее травмировать, но в то же время выжать все, что можно. Сейчас Ал и Крис отправятся к родителям парня. Джесс осталась в участке, чтобы координировать действия.

Сам же Мастерс был больше озабочен тем, чтобы найти Кэрри Кент и упросить ее пустить специальный репортаж в следующем выпуске программы. Конечно, учитывая срочность расследования, начальство вряд ли похвалит его за такую расстановку приоритетов, но Кэрри нужно разыскать в первую очередь. Вот так срываться с эфира – это совсем на нее не похоже. В сотый раз за сегодняшнее утро он взглянул на часы. Где она, черт возьми?

Лиа тоже как сквозь землю провалилась. Кстати, она тоже ему понадобится. Он оставил режиссеру и помощнику продюсера сообщения с просьбой срочно перезвонить ему. Если они не дадут репортаж об этом убийстве в следующей программе, пусть даже хоть на пять минут, это потеряет всякий смысл. Если же все получится, он надеялся арестовать подозреваемого до конца недели. Больше всего зрители звонили, когда новости и эмоции были свежими. Всего один короткий сюжет мог привести к тому, что они получат нужную информацию. Ему нужен арест – ради блага общества и ради его чертовой карьеры. Он очень хорошо помнил свою последнюю безрадостную встречу с начальством по поводу преступлений, совершенных с применением холодного оружия.

Он припарковал машину и направился к дому Кэрри. Если ее нет, больше он искать не будет. Дел и так по горло. Телефон зазвонил в тот момент, когда он забарабанил в дверь.

– Да? – Он не успел услышать, что говорит звонивший, потому что из-за поворота показалась еще одна полицейская машина.

– Шеф, ты же вроде велел нам этим заняться?

Ал Марш и Крис Роуи. Он так удивился, что забыл про звонок.

– Ал, Крис, вы что тут делаете?

– Как это – что? Кэрри Кент. Ты ее уже видел? – Лицо Ала осунулось от усталости. Мастерс знал, что он провел на ногах почти всю ночь.

– Нет. Еще нет. А вы двое откуда здесь? Вы же должны были…

– Шеф… – Ал кивнул в сторону двери, глядя поверх плеча Мастерса.

Тот повернулся. В дверях стояла Лиа. Выглядела она ужасно.

– Ну слава богу, – сказала Лиа. – Входите скорее.

Мастерс прошел в прохладную полутемную прихожую.

– Кто-нибудь может объяснить…

– Тише, – сказала Лиа и прикрыла дверь в гостиную.

Дэннис был в этой комнате много раз. Он ничего не понимал.

– Она там? – спросил Ал.

Лиа кивнула.

– Как она?

– А как вы думаете?

Мастерс понял, что только он чего-то не знает.

– Я нашла ее здесь, одну. – Лиа заплакала.

Мозг силился найти разгадку происходящего.

Школа, близость района… нет, разумеется, нет. Мастерс попытался вспомнить имя парня. Мэтт, кажется?

Он открыл дверь. Кэрри сидела на белой кушетке. Ее лицо было мокрым от слез и таким же белым, как кушетка.

– Кэрри?

Глаза опухли, волосы висели прямыми прядями и, казалось, потеряли вместе с объемом и цвет. Из-под халата, который был на ней, – похоже, больничный – торчали босые ноги. Ногти выкрашены в розовый цвет.

– Ты что, попала в аварию?

Она была в больнице. По-видимому, ничего серьезного. Мастерс облегченно вздохнул и сел рядом с Кэрри. Она привалилась к нему, но продолжала смотреть перед собой.

– Ты в порядке? – И о чем они только думали в этой больнице, что выписали ее в таком состоянии?

– Моего сына сегодня убили.

– Убили? – тупо переспросил Мастерс. – Господи, Кэрри. Как?

Она посмотрела на свою руку. Часов на руке не было.

– Неужели еще сегодня? Неужели Макса убили только сегодня утром? – Ее голос звучал жалко.

Макс. Во рту у него пересохло.

– Я… я не знаю. – Он оглянулся на дверь. Лиа, Ал и Крис стояли в проходе, уставившись на них.

– Дэн, можно тебя на два слова? – Ал Марш поманил шефа.

Лиа села на его место.

Ал вывел Дэнниса в коридор и зашептал:

– Макс Квинелл, парень, которого закололи ножом у школы сегодня утром. Оказывается, он был сыном Кэрри Кент. Джесс дала нам адрес родителей… и вот мы здесь. – Он произнес имя Кэрри так, как простые люди обычно произносят имена знаменитостей, – отстраненно и немного завистливо.

– Боже мой. – Дэннис потер лицо руками. У него скрутило живот. За все годы работы в полиции он лишь однажды вел дело людей, которых знал лично. Девочку из детского сада Эстель сбила машина. От этих воспоминаний стало еще хуже. – Боже, теперь все понятно. – Глубокий вдох. – Ладно. За работу.

Ал кивнул. Они вернулись в гостиную. Дэннис Мастерс приготовился задавать Кэрри вопросы о ее сыне. Она сама делала это сотни раз во время шоу. Он встал на колени рядом с ней и заглянул в ее пустые глаза. Он не знал, с чего начать.

Осень 2008 года

Оба уже видели этот фильм, но не хотели признаваться в этом друг другу. Они зашли в супермаркет, чтобы купить конфет и газировки перед сеансом.

– Будешь эти? – спросил Макс.

– Только не с кофейным вкусом.

– Тогда шоколадные.

– Да ну. – Дэйна нежно погладила упаковку с тягучим мармеладом. – Как тебе эти?

– Берем.

Макс ненавидел мармелад. Он напоминал ему уроки химии в его предыдущей школе.

Они заплатили и вышли на улицу. Сияло солнце. Тротуар почти дымился от быстро испаряющейся дождевой воды.

– Бабье лето, – сказал Макс. Они ждали автобуса. До кинотеатра было недалеко. – Сейчас приедет. – Он уставился на дорогу поверх голов пожилой пары, которая стояла перед ними.

– Вообще-то нет. – Банка холодной газировки в ее руках покрылась капельками влаги.

– Что нет?

– Похолодания ведь еще не было. Нужно, чтобы сначала похолодало, а потом потеплело. Тогда это будет бабье лето. И не меньше семи теплых дней.

Макс задумался.

– Уверен, в Шотландии уже заморозки.

– Но не здесь. – Дэйна прижала губы к вскрытой банке.

Макс смотрел на нее и спрашивал себя, думает ли она о том, каково это – поцеловать его. У нее красивые губы. И она столько всего знает. Ему отчаянно хотелось обнять ее, но он не понимал, с чего начать.

– А хорошо было в твоей прошлой школе?

В автобусе Макс встал так, чтобы их плечи соприкасались.

– По-разному.

– Это как?

– Зависит от того, был ли ты одним из популярных парней.

– А ты был?

Макс рассмеялся.

– Я что, выгляжу популярным?

Он поднял свитер и расправил на узкой груди футболку. Слово «ЛУЗЕР» повторялось снова и снова все более маленькими буквами до самого низа.

Дэйна качнула головой:

– Это не про тебя.

Макс вдруг ощутил прилив счастья, как будто, когда он был с ней, какая-то часть его действительно становилась лучше.

– А, – с улыбкой протянул он, – ты еще не видела, что сзади написано.

– Ну а серьезно, – не сдавалась она, – каково это – жить в школе? Я себе этого даже представить не могу.

Макс посмотрел в окно. Черч-роуд перешла в Хай-роуд. Автобус – не место копаться в воспоминаниях, которые он хотел бы похоронить навсегда.

– Это не по мне, – сказал он наконец.

– Твой отец, должно быть, богатый.

Чтобы избежать ответа, Макс попытался представить себе дом Дэйны. Может, это даже не дом, а маленькая квартирка. Он нарисовал в своем воображении ее родителей – отчим, возможно, работает в ночную смену на заводе, а мать сидит дома и ломает голову над тем, как бы растянуть деньги до следующей получки. У Дэйны, должно быть, двое младших братьев, которые целыми днями носятся по улицам на велосипедах, и еще собака или даже две, и в гостиной, наверное, яблоку негде упасть, когда вечерами все собираются вместе посмотреть телевизор. Дэйна обычно запирается в спальне, которую ей приходится делить с братьями, и читает книги, которые покупает на все свои деньги или берет в библиотеке. Макс часто представлял себе, как они с Дэйной читают одну и ту же книгу и думают при этом об одном и том же.

– He-а. Отец живет в гадюшнике. – Она как-то сказала, что у него смешной выговор, и потому он старался подражать ей.

– А мама?

Макс напрягся.

– Я ее редко вижу.

– Так ты же живешь с ней?

– Ну да, но она редко бывает дома. Мы не очень-то ладим.

– Так кто же оплачивал эту шикарную школу? Тебе что, дальний родственник наследство оставил? – Она покачала головой и усмехнулась.

– Я стипендию получил. – Как же он ненавидел ей лгать.

– Значит, ты реально умный.

Макс почувствовал себя совсем худо. Он вскрыл свою банку и сделал глоток, надеясь хоть так увильнуть от ответа. Если Дэйна узнает о его матери – Да и вообще, если кто-нибудь в школе узнает о его матери, – то всему конец. Он просто сбежит. Хотя бежать ему уже некуда. По крайней мере, в этом городе. Мимо проехал еще один автобус, весь залепленный рекламой. Макс закашлялся и пролил всю свою газировку Дэйне прямо на джинсы.

– Прости. – Он стянул с себя свитер и принялся вытирать им ноги Дэйны. – Прости, пожалуйста.

На следующей остановке они вышли. Макс хотел только одного – забиться в угол и умереть. Только он не знал точно, из-за чего: из-за фото матери величиной с дом на том автобусе или из-за того, что Дэйна прочла надпись у него на спине.

– «Я трахаю лузеров», – громко произнесла она, притворившись, будто ей смешно.

Макс натянул мокрый свитер, взял Дэйну за руку и повел ее в кино.

Он был такой забавный. Совсем не похож на остальных парней. Копался со своим бумажником, потому что не мог открыть его, одновременно держа банку с газировкой и пакет с конфетами. Дэйна рассмеялась и помогла ему. Потом он настоял на том, чтобы за все заплатить, но при этом не смотрел ей в глаза, как будто стыдился или, наоборот, не хотел смущать ее. За билеты, кстати, расплатился золотой кредиткой. А потом, не сказав ни слова, лет на сто ушел в туалет.

– Все в порядке? – спросила Дэйна, когда он вернулся. Ей хотелось обнять его. Он так странно себя вел после того, как залил ее колой.

– Да, да. Все нормально.

– Тогда, может, пойдем в зал? – Запах попкорна напомнил Дэйне о счастливых временах. Она уставилась на будку, где продавщица сыпала горячий попкорн в огромные картонные ведра.

– Сейчас. Подожди.

Через минуту он уже стоял рядом с двумя самыми большими ведрами попкорна, которые она когда-либо видела. Да этого добра на всю жизнь хватит.

– Боже, Макс. Нам плохо станет.

– Ничего, зато обоим вместе.

Макс протянул одно из ведер Дэйне – так неловко, что они едва не рассыпали попкорн по всему фойе. Каким-то чудом им все же удалось добраться до своих мест, ничего не уронив. Сидели они в самом заднем ряду. Кроме них в зале было всего четыре человека.

– У тебя кредитка есть, – прошептала она. Прозвучало как-то глупо. Свет погас.

– Ага. – Макс набил полный рот и смотрел прямо на экран.

– Откуда?

Макс лишь пожал плечами. Тихая реклама вдруг сменилась громким роликом, предупреждающим о необходимости выключить сотовые. Дэйна выудила из сумки древний «Нокиа» и выключила. Макс переключил «айфон» в беззвучный режим.

– Очередной приз? – спросила она.

– Ага, – неохотно ответил он, но не стал уточнять.

Дэйна наблюдала за тем, как он поглощает попкорн. Он явно не желал разговаривать. Она попыталась убедить себя, что это потому, что они в кино, а не потому, что он не хочет быть с ней откровенным. С тех пор как Макс появился в ее жизни, ей легче дышалось, мысль о нем придавала ей силы по утрам, делала жизнь более сносной.

– Когда ты сегодня пришла в хижину, – вдруг прошептал он, поворачиваясь к ней, – я собирался подарить тебе кое-что.

– Да? – Ей стало любопытно. Макс часто говорил неожиданные вещи. Это ей больше всего в нем нравилось.

– Но подарок украли. Меня ограбили.

– Вот черт. Ты заявил в полицию? – Дэйна хотела обнять его, показать, что ей приятно, что он хотел сделать ей сюрприз, но она словно примерзла к креслу.

Макс молча покачал головой. На экране шла реклама нового фильма.

– Но почему?

Он снова ничего не ответил.

– А что это было? Что за сюрприз?

– Компьютер, – произнес он, не отрывая взгляд от экрана.

– Ты собирался подарить мне компьютер?

Макс кивнул.

– Но это же бред какой-то. Люди не дарят компьютеры тем, кого едва знают.

– А я дарю, – прошептал он. – Тише, кино начинается.

Дэйна прикусила губу. Ну и ладно. Макс все равно, наверное, ее не поцелует.

На экране типичный американский белый домик. Дом чьей-то мечты. Маленькие мальчик и девочка играют в саду. Дэйна искоса снова глянула на Макса. Человек-загадка, не то что остальные парни. Она перевела взгляд на экран и занялась своим попкорном. Тревожная музыка не сулила ничего хорошего.

– Бритоголовый уходит. – Скривившись, Фиона вытащила изо рта кусок резинового на вкус бекона. Ей было плохо от одного вида этой еды. Она отодвинула растекшиеся лужицей консервированные помидоры, остаток яйца и поджаренный хлеб на край тарелки и пристроила рядом вилку и нож.

– Проси счет. Быстро. – Голос Броуди звучал настойчиво. Он встал. – Быстрее.

Фиона сунула в карман Иди, которая проходила мимо с подносом грязных тарелок, десять фунтов.

– Сдачи не надо, – сказала она официантке. Затем повернулась к Броуди: – Если тебе интересно, двое других мальчишек тоже уходят.

– Идем за ними.

– Что? – прошипела Фиона на ухо Броуди. – Мы не можем!

– Хочешь, чтобы я один пошел?

Фиона взяла Броуди за локоть и почувствовала, как напряжены его мускулы. Он много занимался спортом – обычно она сидела в зале, пока личный тренер руководил его занятиями на тренажерах, – но в этот раз, похоже, развитая мускулатура была ни при чем. Это было нервное напряжение.

– Да что с тобой такое? – Ей не нравилось, что эти мальчишки расстраивают его. Она вдруг ощутила желание проучить маленьких негодяев, что бы они там ни натворили.

Броуди ничего не ответил, но приноровил свой шаг к шагу Фионы. У них был свой способ ходить – как будто участвовали в беге парами, как будто не только их шаги, но и мысли были синхронизированы. По крайней мере, Фионе нравилось так думать. Так она говорила себе. Она не могла признаться себе лишь в одном: что вся эта связь, гармония, симбиоз, а также желание пойти Дальше исходили только от нее. Броуди Квинелл был совершенно слеп к ее любви.

– Мы далеко от них?

– Они впереди, метрах в пятнадцати. Остановились покурить. Прыщавый ковыряет носком ботинка мусор. Не надо дальше за ними идти. Наверное, они просто возвращаются в школу. Да и вообще, почему мы следим за какими-то мальчишками?

А что, если сейчас взять да и поцеловать его? Это бы его отвлекло. Она уже много лет не целовала мужчину. С тех пор, как Дэниел разбил ей сердце, бросив за две недели до свадьбы. Фиона внимательно посмотрела на Броуди. Его невидящий взгляд был направлен вперед, поверх ее головы. А они похожи, подумала она. Тот же твердый подбородок, те же широкие плечи. И улыбка – редкая, зато идущая прямо от сердца. Она постаралась выбросить мысли о Дэниеле из головы. Ему больше нет места в ее жизни.

– Это личное. – Губы сжались в тонкую линию, но тут же искривились в знакомой гримасе.

За долгие годы Фиона научилась распознавать эмоции Броуди, с которыми он постоянно боролся, делая все возможное, чтобы скрыть их от других. Часто Фиона сама чувствовала себя слепой, пытаясь поймать малейшее проявление тоски или желания. Обычно она натыкалась на стену, которую он выстроил вокруг себя. Но сегодня, сегодня она, без сомнения, чувствовала эмоции, просачивающиеся через трещины в этой стене. И больше всего эти эмоции напоминали гнев.

Фиона снова взяла его за локоть.

– Они уходят. Ну и походочка у них.

Броуди вздохнул. Вздох, казалось, шел из самой глубины его души и копился там очень давно.

– Что случилось? – спросила она.

– Сложно объяснить, Фиона. Семейные дела.

Фиона перевела изумленный взгляд на парней, за которыми они следили. «Семейные дела». Эти слова наполнили ее жгучей ревностью и страстной тоской по собственным «семейным делам». И чтобы они были общими с Броуди. Вот только у него уже была семья. С бывшей женой он не общался, но сын – это проблема. Фиона осторожно провела Броуди мимо группы мамаш с колясками.

– Но у тебя больше нет…

– Никогда не говори мне этого. – Броуди резко повернулся к ней и с поразительной ловкостью схватил ее за плечи. Придвинул свое лицо вплотную. Фиона почувствовала запах жареного бекона в его дыхании: гнев, ненависть, печаль вперемешку с жирным мясом. Они застыли посреди людной улицы. Каждый ждал, пока другой сдастся.

– Прости, – пробормотала Фиона. Она чувствовала себя ужасно виноватой. Напряжение не ушло. – Я не хотела…

Но Броуди уже двинулся прочь и вот-вот должен был налететь прямо на скамейку.

Она нагнала его.

– Прости меня. – Она взяла его за руку и повернула влево: – Там скамейка.

– Просто веди меня за ними.

Броуди велел Фионе довести его до самых школьных ворот. Раньше он не особенно распространялся о своей семье – и, как оказалось, не зря, – поэтому вряд ли она бы догадалась, что это та школа, в которую поступил Макс после того, как отказался от частного образования. Честно говоря, Броуди и сам был не в восторге от частных школ. В свое время он просто смирился с решением Кэрри, поскольку считал, что материнский инстинкт подскажет ей, что лучше для их сына.

На сердце у Броуди было тяжело. Макс приходил сюда каждое утро, сутулясь под весом рюкзака и своих проблем. Видеть школу Броуди не мог, но темнота перед его глазами была, похоже, хорошей иллюстрацией того, что чувствовал Макс, поступив сюда. Интересно, чем он занимался, когда прогуливал? Броуди уже четырежды звонили из школы и предупредили, что, если прогулы продолжатся, придется встречаться с директором. Он собирался поговорить с Максом – да и какой родитель бы не забеспокоился? – но не мог найти подходящего момента. В конце концов он решил, что этот разговор нанесет слишком большой ущерб их и без того хрупким отношениям. Максу и так нелегко. Мало того, что надо привыкать к новой школе, а тут еще и мать, ведь Броуди знал наверняка, что она разъярилась, когда Макс решил уйти из Дэннингема. Было бы жестоко вывалить на мальчика еще и это. Велика беда, даже если он и прогуляет пару уроков.

Но голосовое сообщение заставило Броуди взять дело в свои руки. Макса бы оно просто убило.

– Что происходит?

– Ничего. Просто они вернулись в школу, как пай-мальчики.

Броуди представил себе лицо Фионы, которая сейчас, должно быть, пытается по его поручению разглядеть парней сквозь школьные ворота. Внезапно он понял, что за все время их совместной работы он ни разу не поинтересовался, как она выглядит. В его мире внешность отступала на второй план. Если бы его спросили, он бы, пожалуй, сказал, что она рыжая. Маленькая, но решительная женщина с веснушками, которые она маскирует пудрой – иногда он чувствовал ее запах.

– Ты их еще видишь?

– Броуди…

Молчание.

– Это случайно никак не связано с Максом?

Молчание.

– Связано?

– Почему ты спрашиваешь? – Он не очень-то хотел говорить с ней о сыне. Он чувствовал, что Фиона не слишком жалует Макса.

– Ну, потому что он сейчас направляется прямо к нам.

Броуди резко высвободил руку. Черт. Вот черт. Он не рассчитывал столкнуться с Максом.

– Привет, Макс, – сказала Фиона. Броуди показалось, что ее голос прозвучал настороженно.

На конференциях или встречах с коллегами Фиона обычно брала приветствия на себя – называла имена, поворачиваясь к собеседникам, чтобы Броуди понимал, где они находятся. Она компенсировала его физический недостаток. И делала это хорошо. Тут уж не поспоришь.

– Что ты здесь делаешь, пап? Ты что, решил меня проведать? – В голосе возмущенные нотки. Броуди подумал, что на его месте он бы тоже рассердился. – Большое спасибо, пап, что разгуливаешь тут, как…

– Стоп. Не надо. – Броуди поднял руки, как бы сдаваясь. Дети бывают такими жестокими.

– Мы с твоим отцом только что пообедали и возвращаемся к машине, – вмешалась Фиона.

– Ну да, – кисло проговорил Макс. – У меня все в порядке, пап. Я, знаешь ли, на урок опаздываю. Сейчас английский, потом две физики. Звуковые волны.

– Хорошо. – Броуди услышал, как сын нетерпеливо постукивает ногой по асфальту. – Ты сегодня у матери?

– Вроде.

– Приходи ко мне поужинать, если хочешь. Я приготовлю что-нибудь. – Броуди использовал свой лучший «отеческий» голос – такой, который обещает еду на заказ, пиво, веселую болтовню. Им не мешало бы поговорить.

– He-а. У меня планы.

Броуди хотел спросить, что за планы. Собирается пойти куда-то с матерью? Вряд ли. Девушка. У него свидание? Это было бы здорово. А может, просто много уроков. Хотя откуда, если он столько прогуливает?

– Ладно, сын. Тогда можем…

– Броуди, он ушел. – Фиона взяла его под руку. Это не очень-то утешило. Каждый раз, расставаясь с Максом, Броуди чувствовал, что у него осталось еще чуть меньше времени на то, чтобы все исправить.

– Ясно. – Броуди сделал шаг вперед, и Фиона тут же потянула его в правильную сторону. – Отведи меня к машине.

– Конечно. Но только если расскажешь мне, что все это значит.

Пристегнувшись, Броуди начал ощупывать приборную панель в поисках кондиционера. На улице было не жарко, но он вспотел.

– Хватит шантажировать меня, женщина.

Она рассмеялась. Это бывало не часто. Фиона была очень серьезной.

– Что, уволишь меня?

Броуди не ответил. Он слышал, как скрипнула коробка передач. Вечно недожимает сцепление. Однажды он заставил ее уступить ему водительское кресло: «Будь моими глазами. Говори, куда поворачивать и когда тормозить». Они даже не выехали за ворота университетской парковки – он помял левое крыло о будку привратника. «Видишь, что ты наделал?» – упрекала Фиона.

Конечно, не видел, подумал он, вспоминая этот случай. Но он знал. Пока Фиона вела машину, он ясно представлял себе, что делает сейчас Макс. Пока другие дети неохотно возвращаются в школу после большой перемены, он быстро удаляется от нее. Скорее всего, пойдет к каналу или к железной дороге, закурит и будет сидеть один, размышляя о своей разрушенной семье и жизни.

– Все это значит, – медленно проговорил Броуди, – что я пытаюсь спасти своего сына.

– От чего?

Он слышал, как щелкает поворотник, пока они стоят на перекрестке. Ему казалось, что он слышит также мысли Фионы. Догадается ли она собрать воедино всю картинку – парни из кафе, книжка, которую он заказал и просил прочитать ему, визит в школу?

– Ладно, забудь, – после паузы сказал он, думая о том, что если не считать школьной шпаны, то спасать Макса, прежде всего, нужно от его же собственных родителей.

Поиск по сайту: