Суббота, 25 апреля 2009 года

Они нашли ее случайно. Сначала показалось, что маленький комок под деревом – единственным деревом во всей округе – еще один ребенок дошкольного возраста. Но когда ребенок привстал, стало ясно, что перед ними почти взрослая девушка. Кэрри спросила, не знает ли она, где живет Дэйна Рэй.

– Вы прикалываетесь, что ли? – Говорила девушка враждебно, явно привыкла давать отпор всем и каждому. Глаза у нее были сильно накрашены, но от слез косметика размазалась. Из носа текло.

– Нет, – ответила Кэрри мягче, чем собиралась. – Она нужна нам. Она вроде бы живет где-то здесь.

Девочка пристально посмотрела на Кэрри, и в глазах промелькнуло узнавание. Затем она смерила взглядом Броуди и махнула рукой куда-то за спину:

– Она живет там.

– Спасибо, – поблагодарила Кэрри.

– Но ее нет дома. А зачем она вам?

Худенькая, в черной кожаной куртке и узких джинсах. Черные волосы на концах посечены от краски, у корней – светлые и мягкие, как у ребенка. Кэрри подумала, что эта дурочка желает выглядеть на восемнадцать или девятнадцать, но на самом деле ей лет пятнадцать. Как Максу.

Заговорил Броуди. Его неожиданно громкий голос заставил девочку вздрогнуть.

– Нам нужно поговорить с ней.

Рука Кэрри потянулась к Броуди – чтобы направить его или чтобы найти у него поддержку, она и сама толком не знала.

– Хотим задать ей несколько вопросов. – Кэрри чувствовала, что вот-вот расплачется. Все было как во сне.

– Каких вопросов? – Девчонка трясущимися руками вынула из кармана пачку сигарет и закурила.

– Неважно. – Кэрри едва хватало сил говорить. – Спасибо.

– Подождите. – Девочка обогнала их и преградила дорогу. – Вы не та женщина с телевидения?

Кэрри кивнула. Хотя она уже и не знала, кто она сейчас.

– Я вас видела.

– Да. – Кэрри слабо улыбнулась. – Меня многие видели.

– Нет. Я вас видела. – Она глубоко затянулась, выпустила дым. – Вчера у школы, когда там все перекрыли после…

– Нам надо идти. – Кэрри потянула Броуди за руку, но тот не сдвинулся с места.

– Я там проходила, а вы приехали на машине. Вы… вы выглядели печальной. – Недокуренная сигарета полетела в сторону. – Вы собираетесь снять шоу о том… что там произошло?

Кэрри помолчала, затем повторила:

– Что там произошло?

– Макс. Убийство.

Его имя повисло в воздухе, Макс словно был рядом, между ними.

– Ты его знала? – Эту девочку и ее сына что-то связывало, и Кэрри вдруг почувствовала резкую боль, точно ее саму ударили ножом в сердце.

Кроме них и одинокого старика, поникшего за угловым столиком, в кафе никого не было. Кэрри и Броуди заказали кофе, а девочка – колу, хотя пить никто не хотел.

– Это я Дэйна, – сказала девушка.

Кэрри уже и сама догадалась.

Официантка, принявшая заказ, приветствовала Броуди как старого знакомого. В другое время Кэрри наверняка бы удивилась, но сейчас все ее внимание было сосредоточено на Дэйне.

– Пусто, – заметила Дэйна, оглядевшись. – Обычно по субботам с утра здесь тьма подростков. А сейчас как будто все умерли.

– Черт. – Глубокий голос Броуди прокатился по гулкому помещению. За их спинами шипела кофе-машина.

– Ты знаешь, кто я? – спросила Кэрри. – Кто мы!

– Вы та ведущая с телевидения.

Дэйна сидела рядом с одной из самых известных женщин страны и при этом просто смотрела на Кэрри и хранила неловкое молчание, как будто та была ее тетей или учительницей, с которой она случайно столкнулась в магазине.

– Я мать Макса, Дэйна. А это его отец.

Лицо у девочки вытянулось от удивления. Интересно, она вообще знала, что Макс – сын знаменитости? Неужели… неужели Макс не хотел знакомить с ней своих друзей?

– Вы… вы мать Макса?

– Да. – Кэрри протянула руку через стол, и Дэйна робко ее пожала. Желтые от никотина пальцы с обкусанными ногтями – и холеные белые руки с французским маникюром.

– Но…

– Я знаю. – Они смотрели друг на друга, не отрываясь.

– Я… но он сказал… – Дэйна запнулась. – Это так ужасно. Как будто жизнь просто задули, как свечу.

Кэрри содрогнулась от боли, которую причинили ей эти простые слова. Она кивнула и закрыла глаза.

– Такое происходит только с другими, – прошептала она, зная, что Дэйна ее не поймет. В памяти пронеслись тысячи сюжетов. С другими, подумала она, отказываясь признавать, что со вчерашнего дня она сама превратилась в других.

Броуди был убежден, что это та самая девушка, которую Макс несколько раз приводил к нему домой. Он уже мысленно составил ее портрет по тем следам, которые она оставила в его спальне: легкий аромат дешевой косметики, запах кожаной куртки или кожаных ботинок и безошибочный душок подростковых гормонов – ничего конкретного, просто ощущения. Броуди будто бы сам снова стал подростком и завидовал возрасту Макса и тому, что у него еще впереди.

– А он когда-нибудь рассказывал о своей предыдущей школе? – спросил Броуди.

– Она ему не нравилась, – ответила Дэйна. – В этом мы были похожи. Оба не любили школу.

Броуди услышал, как она открывает банку с колой, делает глоток и ставит банку на стол.

– А вы… встречались? – спросила Кэрри.

Броуди и сам мог бы ответить на этот вопрос.

– Нет. Да. Не знаю. Сейчас это уже неважно, верно? – Она фыркнула, как бы желая сказать, что ей все равно, что о ней подумают, хуже ведь уже не будет.

– Он пару раз упоминал о тебе. Ты ему нравилась.

– Ага, – сказала она. И больше ничего.

Броуди уловил в ее голосе отчаяние.

– Дэйна, ты знаешь, кто… кто мог это сделать? – Голос Кэрри перекрыл внезапный шум. В кафе ввалились четыре юные мамаши с колясками. Мамаши смеялись и галдели, один из младенцев орал благим матом.

– Это тебе не твое чертово шоу, Кэрри.

– Броуди, пожалуйста. – И она, как он и ожидал, положила руку ему на плечо. Он стряхнул ее. – Дэйна, если ты что-то знаешь, ты должна нам рассказать.

– Нас никто не любил, – коротко сказала Дэйна.

Броуди услышал в этом сдержанном ответе ярость и тоску. Эти дети изо дня в день ведут отчаянную борьбу за место под солнцем, он понимал это. В отличие от Кэрри.

– Почему? – резко спросила она. – Что с вами было не так? Что было не так с моим сыном?

Броуди услышал, как Дэйна резко отодвинула свой стул.

– Нет, не уходи…

– Что с нами было не так? – Голос доносился уже откуда-то издалека. – Спросите себя лучше, что не так с вами, раз ваш собственный сын ни разу даже не упомянул о том, кто его мать?

И она ушла, оставив их наедине с правдой, которой ни один из них не готов был посмотреть в глаза.

Дэйна вернулась к дереву. Больше идти было некуда. Она прислонилась спиной к стволу, сползла на землю и ударилась о торчащий корень. Боль полыхнула по позвоночнику к голове. Боль была приятная.

Парочка придурков. Хотят втянуть ее в свою исковерканную жизнь. Но она ничего не расскажет. Какая сука. Хорошая же она мать, раз Макс ни разу о ней не упомянул. Долбаная Кэрри Кент.

Дэйна хотела заплакать, но не могла. Вытащила сигарету. Последняя. Закурила, стараясь делать как можно меньше перерывов между затяжками, чтобы не жечь табак впустую. Легкие саднило, но не от дыма, а от того, что они находились рядом с ее горящим от боли сердцем.

– Эй! – послышался крик с другой стороны вытоптанной лужайки. – Лови!

Дэйна инстинктивно подалась в сторону. Собачье дерьмо ударилось о дерево в нескольких сантиметрах от ее плеча. Она поморщилась от вони.

– Пошел вон, урод.

Подобрав камень, она швырнула его в каких-то сопляков, которые изучали содержимое мусорного бака в поисках еще какой-нибудь дряни, чтобы бросить в нее. Камень ни в кого не попал, но на Дэйну обрушился град ругательств.

– Достали! – заорала она, вскакивая. – Валите на хрен, маленькие говнюки!

Дэйна быстро пересекла замусоренную лужайку и схватила одного из мальчишек за шкирку. Его приятель успел оседлать велик и теперь улепетывал, отчаянно крутя педали.

– Выворачивай карманы! – прошипела она. Мальчишка нагло ухмыльнулся. Она с наслаждением влепила ему затрещину и сунула руку в его карман.

– Эй, отвали, извращенка, – заверещал он.

Дэйна вытащила сигареты и улыбнулась.

– Такую маленькую сволочь, как ты, я живьем сжираю. – Она помахала у него перед носом конфискованной пачкой. – А теперь дуй отсюда и скажи своему дружку, что он следующий.

Сердце бешено колотилось. Дэйну переполняло ощущение силы от того, что она впервые дала отпор, пусть и молокососу. Зажав сигарету в зубах, она шла в единственное место, где чувствовала себя в безопасности, – в хижину. Оказавшись внутри, она первым делом запалила свечу – ту самую, что наполняла воздух ароматом в тот вечер, когда Макс пальцем проводил линии по ее руке – от одной родинки к другой. Потом уткнула лицо в колени и плакала, пока не уснула.

Об этом говорил весь Интернет.

Ей редко удавалось добраться до компьютера, но сегодня, если повезет, Кев надерется в баре и завалится спать, вместо того чтобы лазить по сайтам с голыми женщинами и детским порно.

Все вышло так, как она задумала. Когда она вернулась из хижины – получается, она ее теперь унаследовала, да? – Кев развалился на диване с псом под боком и храпел. Пасти у обоих приоткрыты, языки вывалились. Дэйну замутило от отвращения.

Компьютер стоял там же, в гостиной, в нише под лестницей. Старая рухлядь, вовсе не современное чудо техники, которое собирался подарить ей Макс. Монитор здоровенный, весь зарос пылью.

Экран мутный от того, что Лорелл вечно тыкала в него пальцами, когда смотрела свои любимые мультики или выбирала в интернет-магазине игрушки, которые, как она прекрасно знала, ей никто никогда не купит. Клавиатура пожелтела, буквы наполовину стерлись, а курсор мыши в панике бегал по экрану, будто досадуя, что он такой старый и никуда не годится.

Пока компьютер загружался, Дэйна наблюдала за Кевом. Пес, развалившийся у него в ногах, открыл один глаз и вяло помахал хвостом. Наконец она зашла на сайт телеканала и нажала на раздел «посмотреть снова». На экране появился список из десятков разных программ: сериалы, ток-шоу, политические дискуссии. «Правда в глаза» была на первом месте по популярности.

Почему Макс не сказал, что его мать – его мать, боже ты мой – Кэрри Кент? Дэйна до сих пор не могла поверить, что это правда.

Когда открылась страничка шоу, Дэйна едва узнала в ведущей женщину, с которой несколько часов назад сидела за одним столиком. Идеально причесанная и накрашенная, Кэрри Кент обворожительно улыбалась с экрана, подняв руку в своем фирменном жесте, которым начиналось каждое шоу.

Дэйна нажала на ссылку, чтобы посмотреть одну из передач. Старый компьютер загружался целую вечность. Дэйна вывела звук на минимум, чтобы не разбудить Кева, и уткнулась носом в экран. Кэрри Кент была в центре кадра, в узкой красной юбке, черных туфлях на высоких каблуках и кремовой блузке с таким вырезом, на какой не осмелилась бы ни одна другая дневная ведущая. Внимание аудитории она захватила с первой же секунды. Просто потрясающая, подумала Дэйна.

– Сегодня в шоу «Правда в глаза» я познакомлю вас с самой молодой мамой Англии. Сейчас Джоди Барроуз шестнадцать, но свою первую дочь, Кристал, она родила в одиннадцать лет и десять месяцев. С тех пор Джоди родила еще двоих детей. Все они от разных отцов. Она до сих пор остается самой молодой матерью в стране. Ее собственной матери, Стейси, всего тридцать два, но она успела уже трижды стать бабушкой.

Пауза – отчасти из-за скорости загрузки, но отчасти потому, что паузы – это стиль Кэрри Кент. Пауза, заполненная изумленными вздохами из зала. Кэрри дает зрителям возможность как следует проникнуться информацией, только потом представляет публике гостью. Девчонка развязной походкой пересекает студию и гордо садится в одно из голубых кресел на сцене. Она жует жвачку с таким упоением, будто целую неделю не ела. Отвратительно, подумала Дэйна, чуть прибавив звук. Господи, одиннадцать лет.

– Джоди, добро пожаловать на шоу.

Аплодисменты утихают, и Кэрри подходит к девушке. Та равнодушно следит за ведущей из-под густо накрашенных ресниц. Кэрри усаживается в соседнее кресло, скрещивает длинные ноги. Девушка молчит.

– Я пригласила вас сегодня, чтобы поговорить о вашем опыте материнства и отношений с мужчинами. Возможно, ваша история послужит предостережением для других подростков, которые собираются вступить в интимные отношения в раннем возрасте.

Джоди Барроуз слегка кивает в знак согласия, потом пожимает плечами и продолжает жевать. Это нисколько не обескураживает Кэрри Кент.

– «Наверное, ей кучу денег отвалили, – решила Дэйна. – Иначе кто согласится выставлять себя дурой перед всей страной?»

– Скажите, Джоди, – продолжает Кэрри, – ваша мать беседовала с вами о сексе до того, как вы забеременели?

– Не-а, – отвечает девушка и хихикает. – И в школе тоже. – Она ерзает в кресле, узкая футболка задирается выше пупа.

Дэйна подумала, что живот у нее достаточно плоский для женщины, родившей троих детей. У ее матери жир мощным валиком нависает над джинсами, а она родила только ее и Лорелл.

– Вы долго встречались с отцом вашего первого ребенка? Вы говорили о сексе перед тем, как это произошло?

– Да мы напились. Так надрались, что и не помнили, чего творим. Это на вечерине было. Там все в дымину угрохались. Да нормально все было. Типа само собой произошло. – Она явно наслаждается всеобщим вниманием.

– Сколько лет было мальчику, Джоди?

– Да тогда четырнадцать. Ему хотели изнасилование впаять. Посидел в тюрьме для несовершеннолетних, немного. А сейчас в гараже работает.

– Вы с ним видитесь?

– Он хороший папочка. Приносит мне пиво и сигареты. С Кристал тоже гуляет, чтобы я могла позаниматься.

Дэйна фыркнула: «Скажи лучше, чтобы ты могла напиться».

– Я учусь в колледже на косметолога.

– А где вы сейчас живете, Джоди?

– Да с мамой, но там тесновато, потому что…

Кев заворчал и сел на диване.

Дэйна быстро закрыла окно браузера. Подростковых беременностей ей и без того хватает. А вот про Кэрри Кент она почти ничего не узнала.

– Ты че там делаешь?

– Ничего.

– Где мать?

Дэйна пожала плечами.

– Тебе че, заняться нечем? – Кев спихнул с дивана собаку, встал и поплелся на кухню.

«Есть чем, – подумала Дэйна. – Только мне страшно».

Прошлое

Кэрри, Лиа и их соседки по квартире только что вернулись из кино. Под дверью лежала записка. Увидев свое имя, Кэрри подняла ее и сунула в карман. Лиа плюхнулась на софу. Дженни и Тина готовили напитки.

– Сюжет неправдоподобный и какой-то извращенный. У меня аж мурашки по коже. – Неужели она единственный человек на Земле, которому не нравится фильм «Коктейль»? Кэрри повесила свое пальто на вешалку. Другие девушки побросали свои куда попало.

Лиа запустила в подругу подушкой.

– Ой, помолчи, вечно ты все портишь. Нам понравилось. – Она скинула туфли и открыла пачку чипсов, хотя в кино каждая из них съела по ведру попкорна.

– Вот, возьми-ка. – Дженни сунула Кэрри в руку большой стакан водки с тоником, льдом и лимоном.

Это был их обычный пятничный девичник. Они ели пиццу, шли в кино или на каток, а потом возвращались домой и пили самый дешевый джин или водку с тоником. Они сплетничали за коктейлями до трех или четырех часов утра, а потом всю субботу валялись в постели с головной болью – до самого вечера, пока не начинались танцы. Танцы, повторяли они, – лучшее средство от головной боли.

– Я в раю, – заявила Тина, делая глоток из своего стакана и откидываясь на спинку дивана. – А Мел что сегодня делает? – спросила она Лиа.

– Учится, конечно. – Лиа кисло улыбнулась. Досадно, что ее девушки с ними нет. – Я собиралась пригласить…

– Мне надо позвонить домой. – Кэрри смяла записку, вытряхнула из кошелька немного мелочи и быстро вышла из комнаты. Автомат был в коридоре внизу.

Она споткнулась на нижних ступенях лестницы, уцепилась за перила, чтобы не упасть, и сломала ноготь. Трубка была липкой, провод перекручен. Ее трясло. В глубине души она уже знала, в чем дело.

Просунув в щель пятьдесят центов, Кэрри набрала номер.

– Ну же…

«Позвони домой. Срочно», – было написано в записке. Почерк незнакомый – наверное, писал кто-то из парней, живущих внизу, – может, тот, который всегда загораживал проход своим велосипедом.

– Алло? Мам?

Кэрри слушала. Кивала. Потом осторожно присела на плетеный стул, который хозяин дома поставил у телефона.

– Он не страдал – услышала она. – Все произошло мгновенно. Когда приехала «скорая», милая, было уже слишком поздно.

Кэрри закашлялась. Она надеялась, что кашель можно будет принять за рыдание, но получилось не похоже. Ее мать тихим голосом рассказывала подробности. Его лицо стало фиолетовым, ему делали массаж сердца, давали ему кислород и лекарства. Кэрри слушала все это, пытаясь вспомнить, когда видела отца в последний раз, что они сказали друг другу – или о чем умолчали.

– Ты приедешь домой? – спросила мать.

– На похороны, конечно, – ответила Кэрри. Она почти видела, как ее мать коротко кивает в знак согласия. Она знала, что эти несколько дней ее мать захочет побыть одна – подумать о своем умершем муже, об одинокой жизни, которая ей теперь предстоит, без развлечений и веселья – хотя их у нее и раньше не было. Надо все привести в порядок, разобрать одежду, организовать церемонию… Все это как нельзя лучше подходит для матери, подумала Кэрри спокойно, займет ее и отвлечет.

– Пока, мам, – наконец сказала она.

В комнате сладко пахло алкоголем. Увидев ее, подруги прервали болтовню.

Кэрри скорчила гримасу, стараясь не обращать внимания на то, что сердце холодным камнем застыло в груди.

– Вот досада, – сказала она, залпом выпивая свой коктейль.

Чтобы поехать на похороны, ей нужно было пропустить лекции. Динамику живого интервью вел Глен Макгоуан – вкрадчивый, как кошка, ведущий с Четвертого канала, известный своим дневным ток-шоу, которое смотрели миллионы скучающих домохозяек. Кэрри жутко бесило, что она не может пойти.

– Надо же было назначить похороны именно на этот день!

– Кэрри, ты говоришь ужасные вещи. Это же твой папа. – Лиа бросила ей черный свитер, но Кэрри тут же швырнула его обратно.

– Терпеть не могу черное на похоронах. Надену это. – Она сняла с вешалки ярко-розовую рубашку.

– Кэрри, так нельзя. Прояви уважение.

– Он меня никогда не уважал. – Она застегнула манжеты и надела сверху свое единственное пальто – синее шерстяное с огромными пуговицами и мохнатым воротником. Было начало ноября, и воздух был по-осеннему холодным. – Я правда лучше бы на лекцию сходила. Глен Макгоуан как-никак.

– После этой лекции все равно одни семинары. – Лиа помогла подруге завязать шарф. Потом взяла ее за плечи и посмотрела в глаза, явно желая сказать что-то, но не смогла найти слов.

– Может, я к тому времени уже вернусь. Я спишу твои конспекты. Макгоуан хорош, но я знаю, что могу быть лучше. Когда мы станем богатыми и знаменитыми, мы пригласим его на наше шоу.

– Ох, Кэрри, – вздохнула Лиа. – Когда мы закончим учиться, мы, как и тысячи других, будем искать работу и совершенствовать наши навыки приготовления гамбургеров в «Макдоналдсе».

– Говори за себя. – Кэрри засунула за ухо Лиа прядь ее непослушных волос. – Тебя, может, и устраивает ждать у моря погоды всю оставшуюся жизнь, а я точно знаю, чего хочу. – Кэрри поцеловала ее в лоб.

– Твое честолюбие только могила исправит.

– Хороший выбор слов.

Кэрри взяла сумку и открыла дверь. Лиа застыла, в шоке от того, что ляпнула, и в такой день. Кэрри только рассмеялась. Когда она вышла на улицу и холодный ветер ударил в лицо, смех стал истерическим. Она вдруг осознала, что больше никогда не увидит своего отца.

Сидя в такси, Кэрри перебирала в голове воспоминания детства. Казалось, все это было не с ней. Девочка, робко прячущаяся на лестнице, убегающая в сад при звуке шагов, такая тихая, – разве это могла быть она?

Никто не мог бы обвинить майора Кента в том, что он был жесток к своему единственному ребенку. Его жена и дочь жили в тепле, хорошо питались, не знали нужды и, когда он был в отпуске, ездили отдыхать в Дорсет и Уэльс. Он даже обещал им, что когда-нибудь они поедут во Францию. На пароме. Поездка так и не состоялась, но Кэролайн Кент никогда не забывала об этом обещании – одном из лучших. Она внесла его в свой список, который вела в маленьком блокнотике, и поставила ему отметку.

– Восемь из десяти, – сказала она тогда себе, жуя карандаш. Она сложила все отметки, которые поставила другим обещаниям. Получилось семьдесят два. Пересчитала во второй раз. Шестьдесят девять.

Она мечтала завести кролика. Она хорошо помнила тот день, когда наконец набралась смелости попросить его.

– Подожди просить, пока отец не поест, – посоветовала мать. – И не выпьет свою воскресную порцию шерри.

Кэролайн кивнула. У всех других детей были домашние животные. У Саймона были две крысы. У Келли этот жуткий паук. Она решила, что кролик уж точно гораздо безобиднее.

– Не будь дурой, – сказал он. И даже не оторвал взгляд от газеты.

Она подумала, что стоило, пожалуй, подождать, пока он снимет форму, – может быть, тогда он стал бы более мягким, нежным отцом.

– Но все-таки, можно мне завести кролика?

Чарльз Кент был погружен в чтение новостей.

С каждой страницей его брови сдвигались к переносице все ближе. Кэрри прочитала заголовок на первой полосе: «Бомбовый удар по Северной Ирландии».

– Они что, приедут на нашу базу?

Отец опустил газету на живот и спросил:

– Кто?

Его голос не звучал сердито или нетерпеливо, просто холодно, как будто она уже успела надоесть ему своими расспросами.

– Эти террористы.

– Нет.

Он снова надел очки и сдвинул брови. Читая, он постукивал пальцем по краю газеты. Кэролайн наблюдала за ним, спрашивая себя, обдумывает ли он ее вопрос о кролике.

– Я сама буду за ним ухаживать. – Она встала рядом с его креслом, выпрямившись и вытянув руки по швам. Все лучшие солдаты так стоят. Она знала, что ее папа важный человек в армии.

– Хорошо, – сказал он. – Будет тебе кролик. – На этот раз он не оторвал взгляда от газеты, чтобы взглянуть на дочь.

– Правда? – Она подумала, не стоит ли ей добавлять «сэр», когда обращается к отцу. Она хотела обнять его, но не стала. Это было бы неправильно.

– Я же сказал.

Кэролайн побежала рассказать маме. Та мыла посуду.

– Папа сказал, я могу завести кролика! Он так сказал!

Несколько дней о кролике никто не упоминал – даже Кэролайн. Она боялась сглазить.

– Когда я вырасту, – сказала она себе вечером, с зубной щеткой во рту, глядя в зеркало, – я буду делать, что захочу. – Она выплюнула зубную пасту. – И у меня будет сто кроликов.

На следующий день за ужином майор Чарльз Кент устроил свой дочери сюрприз. Кэролайн взяла нож и вилку, чтобы начать есть жаркое, которое приготовила мать. Отец, как всегда, прочитал молитву, а затем посмотрел прямо на нее.

– Ты хотела кролика, – сказал он с большей теплотой, чем Кэролайн когда-либо приходилось слышать от него.

– Да, очень, – ответила она с набитым ртом. Наверное, кролик за дверью, сидит в клетке, и сейчас она сможет погладить его.

– Приятного аппетита. – Больше Чарльз Кент не вымолвил ни слова до конца ужина.

Осень 2008 года

Они посадили Лорелл на качели, Макс осторожно толкал пластиковое сиденье, а Дэйна стояла перед качелями и каждый раз, когда Лорелл летела к ней, корчила смешные рожи. Лорелл заливалась счастливым смехом.

Макс прежде не имел дела с маленькими детьми. Разве что совсем в детстве, когда они жили еще все вместе. К ним тогда приехали родственники отца с Ямайки, с двумя маленькими девочками. Макс помнил, как мать носилась по дому, вытирая отпечатки липких детских пальчиков. Неудивительно, что ямайские родственники ограничились тем единственным визитом.

– А ты видишься с родными твоего отца? Ну, с тех пор как твои родители развелись?

Дэйна покачала головой.

– Я тоже нет. – Макс перестал раскачивать качели – и так слишком высоко. Когда у него будут свои дети, они будут счастливы.

Он посмотрел на Дэйну. Интересно, кто станет матерью его детей и сколько ему самому будет лет, когда они у него появятся? Сначала надо найти работу, купить дом, ну и все такое. Может, ему уже все тридцать стукнет. Было бы здорово, если бы они с Дэйной к тому времени не потеряли Друг друга из виду.

– Ты для нее как мама, – сказал он.

– А больше и некому.

Она остановила качели и сняла Лорелл. Девочка тут же кинулась к облезлой красно-зеленой карусели.

– Залезайте! – предложил Макс.

Он схватился за ржавый поручень и побежал. У него самого закружилась голова, и он вскочил на сиденье рядом с Дэйной. Ее сестренка сияла от восторга.

Макс покачнулся и ухватился за Дэйну.

– Класс! – выкрикнул он.

Их лица были так близко, и он видел лишь глаза Дэйны, остальной мир бешено вращался вокруг.

– Как будто краску разлили, все такое размытое, – сказала Дэйна. – Но ты все равно красивый.

Макс замер.

Красивый. Это она о нем.

Она думает о том же, о чем и он? Он схватил лицо Дэйны обеими руками и прижался губами к ее губам. Ее соленые от чипсов губы были такими мягкими, такими податливыми, таили столько несказанных слов.

Дэйна ответила на поцелуй. Ее губы раскрылись. Она положила руку ему на затылок.

Они кружились. Вместе. С ними ничего не могло случиться.

– Фу! – закричала Лорелл. – Фу, гадость!

– Прости, – пробормотал Макс, не отрывая губ от Дэйны.

Он первый раз в жизни целовал девушку и надеялся, что все делает правильно. Кончик языка Дэйны уперся ему в зубы, и тут что-то ударило его по ногам.

Все закончилось. Мир снова встал на свое место, и они рассмеялись, глядя на Лорелл, которая, успев спрыгнуть с карусели, пихала их веткой.

– Мороженое, – потребовала хитрюга.

Дэйна затащила ее обратно на карусель, обняла и посмотрела на Макса.

– Я еще ни разу этого не делала, – призналась она. – Было здорово.

– Фу! – подтвердила Лорелл.

Макс улыбался. Внутри бушевал настоящий ураган. Он поцеловал Дэйну. Она ответила на его поцелуй. Это была реальность. Ему нужно побыть одному, подумать обо всем этом. Но и расставаться с Дэйной он не желал – ни на секунду.

Интересно, он теперь выглядит как-то иначе? Макс коснулся своего лица, когда Дэйна повернулась к Лорелл, которая упорно ныла, что хочет мороженое.

– Ох, лучше купить ей мороженого, а то не угомонится, – сказала Дэйна. – Не забудь свою сумку.

Спрыгнув с карусели и взяв сестру за руку, она направилась к выходу из парка.

– Подождите! – крикнул Макс, сдергивая сумку. Он вспомнил о ноже, лежащем внутри, и подивился, сколь непохожие чувства одолевали его еще час назад.

Он нагнал девочек. Дэйна сердито отчитывала сестру.

– Деньги есть? – спросила она Макса тем голосом, каким разговаривала в школе, – жестким, почти угрожающим. Этот голос явно давал понять, что ей на все наплевать.

Макс сунул руку в карман.

– Да, конечно. Но почему ты…

– Спасибо. – Дэйна взяла монеты.

Они вошли в магазин на углу, и Лорелл принялась выбирать мороженое. Макс стоял позади них, вдыхая запах волос Дэйны.

– Давай быстрее, Лорелл, – велела она.

В магазин ввалилась компания старшеклассников из их школы. Они хотели купить пиво, но продавец потребовал у них документы. Завязалась свара, но Макс ничего не слышал.

– Дэйна, прости. Я не хотел…

– Да заткнись ты, Макс. – Она вырвала эскимо из рук Лорелл, как только та достала его из холодильника, захлопнула дверцу и направилась к прилавку.

– Фунт сорок девять, – сказал ей продавец поверх голов подростков. Дэйна протянула две фунтовые монеты. Лорелл подпрыгивала рядом, не сводя глаз с эскимо.

– В чем дело, Дэйна? Что с тобой?

– Да она просто глупая сучка, вот что с ней. – Парни расхохотались.

Кулаки Макса сжались. Он не раз видел этих парней в школе. От них можно ожидать чего угодно. Он потрогал сумку, напоминая себе, что вооружен. Но не доставать же нож прямо здесь, в магазине, когда прямо на них смотрит зрачок камеры видеонаблюдения.

Парни, смирившись наконец с тем, что пиво им тут не обломится, вышли из магазина. По пути один из них толкнул Макса в спину.

На улице Лорелл разорвала упаковку от эскимо и бросила ее на тротуар рядом с дверью в магазин.

– Нет, Лорелл, – сказал Макс. – Подними бумажку и брось в урну.

Малышка послушно сделала, как он велел. Розовое эскимо торчало у нее изо рта. Макс взял Дэйну за плечи и развернул к себе.

– Мы целовались, – ровным голосом сказал он. – Теперь ты расстроена. Прости.

Глаза Дэйны наполнились слезами.

– Не извиняйся, – прошептала она. – Ты тут ни при чем.

– Тогда в чем дело?

Лорелл ухватила сестру за руку.

– Просто… Просто… – Дэйна посмотрела куда-то вверх и всхлипнула. – Я почувствовала что-то такое горячее в сердце, я не знала, как это вынести. И еще я разозлилась.

– Почему? – Макс едва осмеливался дышать.

– Потому что… понимаешь, таких, как мы с тобой, никто не любит.

– Таких, как мы с тобой?

Дэйна отвернулась и негромко сказала.

– Знаешь, со мной всю жизнь плохо обращались. Я уже перестала это замечать. Стала неуязвимой к насмешкам и издевательствам. Как будто на мне броня. Но только…

Почему она считает, что именно это их объединяет? С другой стороны, здорово, что она считает их похожими. Макс прекрасно понимал, каково это – ходить в броне.

– Но только что?

– Только теперь я стала уязвимой. Броня пробита. Мое сердце все чувствует.

Дэйна покраснела и потащила Лорелл прочь.

Макс смотрел им вслед. Он понял, о чем говорила Дэйна.

Крыша хижины протекала. Часть коробок намокла. Макс разорвал парочку и проверил содержимое. Расставил тарелки на сухие коробки. Тарелки были уродливые, точь-в-точь как в доме чокнутой старушенции. Грязно-бежевого цвета, с жуткими цветочками, яблоками и виноградинами. Макс запустил тарелкой в стену.

– Обеденный сервиз на двенадцать персон. Теперь на одиннадцать.

Он схватил суповую тарелку и разбил ее тоже. Фаянсовые осколки усеяли лачугу.

Скоро от сервиза ничего не осталось. Макс ногой вышвырнул коробку на улицу. Снова полил дождь. Макс плюхнулся в автокресло и закурил.

– Неуязвимы, – прошептал он. – Мы с тобой неуязвимы.

Он зажмурился и глубоко затянулся. Перед глазами стояло лицо Дэйны, а вокруг вращался размытый мир.

Незнакомые ощущения оглушали его. Он тряхнул головой. Нужно передвинуть линолеум, пока все тут не пришло в негодность. Он потрогал мокрые коробки. Утюг. Он бы подарил его кому-нибудь, но кому нужен утюг. А вот соковыжималка и набор для вышивки. Набор он положил на кресло. Отдаст его Лорелл. Будет повод увидеться с Дэйной, узнать, как она.

Макс набрал цифры на кодовом замке. Вставил ключ. Каждый раз дверь будто становилась все более чужой. Ручка и дверной молоток сверкали – спасибо Марте. В холле пахло только что срезанными лилиями – мать настаивала на том, чтобы цветы меняли каждые три дня.

Он скинул ботинки и зашвырнул в шкаф. Мать взбесится, если узнает, что он разгуливает по дому в башмаках. «Ты тащишь уличную грязь в наш дом». Честно говоря, Макс с трудом мог назвать это место своим домом.

Он прислушался. Марта уже должна уйти. Мать – ну, она могла быть где угодно, от Нью-Йорка до Селфриджа. Может, она в студии. Ему было все равно. Всякий раз, пересекаясь дома с матерью, Макс лишь убеждался, насколько он не вписывается в эту жизнь. Он, конечно, рад, что эта инакость сблизила его с Дэйной, но он хотел бы быть как все. Достаточно того, что он внешне выделяется.

– Макс? Это ты? – Голос был резкий, повелительный.

Он застыл на лестничной площадке.

– Ага.

– Зайди на минуту.

– Что, мам?

Мать сидела за своим рабочим столом в кабинете, коричневый кожаный портфель с бумагами лежал у ее ног. Волосы сияли золотом, губы, казалось, тоже светились. Мать выглядела потрясающе. И почему он раньше этого не замечал? Это поцелуй с Дэйной его так изменил?

– Просто хотела тебя увидеть. Узнать, как ты. Присядь. – Она указала на кожаное кресло в другом конце комнаты. Макс убрал с кресла мохеровое покрывало и сел, надеясь, что джинсы у него чистые. – Как у тебя дела?

О господи, похоже, назревает один из тех разговоров, которые он терпеть не мог. Скорее допрос, чем беседа между мамой и сыном. Макс даже не помнил, когда видел мать в последний раз, – может, на прошлой неделе, когда у нее были гости? Ну да, точно. В дом набилась целая толпа стариканов с хриплыми голосами, весь вечер трепались про виагру и поло. Да еще врубили какую-то жуткую попсу, так что пришлось по-быстрому уматывать к отцу. Спать на его диване в сто раз лучше, чем наблюдать, как мать тусуется всю ночь со своими тупыми богатыми друзьями.

– Макс?

– Ага. У меня все в порядке.

– Как новая школа?

Вопрос прозвучал глупо. Безусловно, она помнила, как они ссорились из-за его новой школы.

– Отлично.

– Много уроков?

В этой ярко-розовой юбке и бледно-розовой блузке он видел ее по телевизору. Надо признать, наряд ей очень шел. Несколько парней из Дэннингема говорили ему, что «они бы с ней не прочь». От этого ему одинаково хотелось умереть и убить их.

– Ага. Полно.

Кэрри вздохнула. Наверное, досадует, что ничего не может от него добиться. Не то, что от этих несчастных лузеров из ее шоу.

– А друзья? Подружился с кем-нибудь?

Макс насторожился. Неужели она знает про Дэйну?

– Наверное, скучаешь по старым приятелям.

Теперь понятно, куда она клонит.

– Да они те еще придурки.

– Ох, Макс…

Кэрри подалась вперед. Наконец-то она добилась от него какой-то реакции, чего-то, с чем можно было работать. Макс знал, что это ее метод.

– Может, мне поговорить с директором Дэннингема? Если там у тебя были проблемы, это не значит, что именно ты должен был уйти.

– Мам, все в порядке. Мне здесь нравится. Полно отличных ребят, и уроки интересные. Не волнуйся. Этим летом я сдам экзамены на сертификат о неполном среднем образовании, а потом подумаю о сдаче на полное. Может, поступлю в университет. – По лицу матери он понял, что она ему не верит.

– Хорошо, Макси. Я не для того тебя родила, чтобы ты якшался с отбросами общества и наркоманами. Поверь, на моем шоу и так полно подонков, не хватало еще, чтобы ты с ними связался. Ты знаешь, как одно тянет другое: наркотики, алкоголь, преступность. Опомниться не успеешь, как начнутся проблемы с полицией или какая-нибудь девчонка от тебя зеберемене…

– Хватит!

Макс вскочил. Мать резко выпрямилась. Не отпрянула, этого бы она не сделала, но ее явно удивил его тон.

– Я сам могу о себе позаботиться, мам. – Он уже взял себя в руки. – Со мной ничего не случится.

Почудилось? Или в ее глазах и вправду блеснули слезы?

– Хорошо, – сказала она, разворачиваясь к компьютеру. – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.

В голосе было что-то такое, что почти заставило Макса поверить ей, – легкий намек на любовь, мгновенно проникший в самое сердце. Макс поплелся наверх и заперся у себя. Неужели это все из-за Дэйны? Неужели теперь, после поцелуя, он перестал быть неуязвимым? Он взял маркер, повалился на кровать, закатал левый рукав и написал вдоль всей руки: ДЭЙНА.

Поиск по сайту: