Пятница, 24 апреля 2009 года. Лиа ни на секунду не оставляла Кэрри одну

Лиа ни на секунду не оставляла Кэрри одну. Даже в ванную отправилась за ней.

– Так много крови. Повсюду. – Лицо Кэрри было прозрачным, казалось, сквозь кожу проступают сосуды, кости. Она сползла с унитаза на пол.

Лиа кинулась к ней:

– Пойдем в постель?

Кэрри кивнула и позволила отвести себя в полутемную спальню. Лиа откинула одеяло, сняла с Кэрри туфли и уложила ее в кровать. Эта женщина, подумала она, приковывает к себе взгляды миллионов зрителей каждую неделю. Она помогла добиться справедливости сотням жертв, которые без ее вмешательства продолжали бы страдать. Она была успешным предпринимателем, зорко следила за рейтингами и рентабельностью шоу. Она неуклонно проверяла, получает ли каждый из ее гостей необходимую психологическую помощь после шоу. И вот эта женщина, твердой рукой правившая собственной жизнью, рассыпается на ее глазах. Лиа укрыла Кэрри одеялом до самого подбородка и села рядом.

Кэрри резко приподнялась. Затуманенный взгляд свидетельствовал, что ей все же удалось заснуть. Лиа так и сидела рядом с ней, размышляя, пытаясь понять, когда же все пошло не так. Да и было ли время, когда все шло правильно.

– Который час?

– Почти пять, – ответила Лиа, посмотрев на часы. – Ты проспала почти час. Не хочешь пить?

– Нет. – Кэрри откинула одеяло и спустила ноги на пол. Поправила блузку, провела руками по волосам. – У меня куча дел.

– Какие дела? Сейчас тебе не нужно ничего делать. А потом тебе поможет Броуди.

– Нет. Сейчас, – ответила Кэрри. Ее голос звучал сухо и решительно.

Кэрри собрала волосы в хвост и перетянула резинкой, лежавшей на комоде. Прошла в ванную и побрызгала в лицо холодной водой. Лиа не отставала ни на шаг. Склонившись над раковиной, Кэрри замерла. В зеркало она ни разу не взглянула.

– Мне нужно идти. – Она влезла в джинсы, покопалась в гардеробе и вытащила пару туфель – из парусины, без привычных для нее высоких каблуков.

– Может, не стоит…

Лиа выскочила из спальни вслед за ней. Кэрри почти бежала. Голоса из кухни стали громче.

– Где Дэннис? – повелительно спросила Кэрри, входя туда.

– Он ушел, мисс Кент, – ответила молодая женщина-полицейский. – Мы ответим на все ваши вопросы и будем держать вас в курсе…

– Ясно. Тогда скажите вот что. – Кэрри наклонилась над столом, так что женщине пришлось сделать шаг назад. – Кто был с моим сыном, когда он умер? Дэннис сказал, что есть свидетель. Я хочу знать кто. Имя и адрес.

– Мне очень жаль, мисс Кент, но я не знаю. И даже если бы знала, я не вправе…

Но Кэрри уже вышла из кухни.

– Ты куда, Кэрри? Ты не в себе. – Лиа в ужасе наблюдала, как Кэрри достает ключи от машины из ящика в прихожей.

– Мне нужен Дэннис. Или Броуди, или свидетель… кто угодно. Мне нужно найти того, кто убил моего сына.

Быстро сбежав по внутренней лестнице, ведущей в гараж, Кэрри набрала код. Стальная дверь гаража поползла в сторону. Как только щель стала достаточно широкой, Кэрри устремилась внутрь. Лиа протиснулась за ней.

– Хотя бы позволь мне сесть за руль! Ты не в состоянии вести.

Кэрри уже была в машине.

– Я в полном порядке. – Прозвучало это не слишком убедительно.

– Я еду с тобой. – Лиа села на пассажирское сиденье.

Кэрри пультом открыла автоматические ворота гаража. Лиа сомневалась, что Кэрри помнит, как водить машину. В последние годы она ездила исключительно с шофером или же брала такси.

Лиа зажмурилась, когда машина с диким ревом рванула с места.

– Ради бога, притормози.

Кэрри не удостоила ее вниманием. Набирая скорость, машина неслась по тихой улице Хэмпстеда.

– Куда мы едем?

– К Броуди.

Лиа не узнала ее голос. Словно кто-то вселился в тело подруги и теперь управляет им.

– Ты хоть представляешь, где он живет? – Лиа точно знала, что Кэрри ни разу не бывала у мужа. Более того, Лиа знала, что за последние девять лет Кэрри и Броуди разговаривали друг с другом по телефону ровно три раза – когда болел Макс.

– У меня в телефоне есть адрес.

Ухоженные улицы Хэмпстеда с кондитерскими, дорогими бутиками и модными итальянскими ресторанами остались позади, за окнами мелькали заколоченные витрины, бетонные многоэтажки, заросшие сорняками заправки.

– О господи, – прошептала Лиа. – Ты уверена, что мы правильно едем?

На дороге теперь вместо солидных «рейнджроверов» и БМВ попадались разрисованные «фиесты» и «корсы».

– Ты же всего пару часов назад была в больнице. Почему ты хотя бы не позволишь мне…

– Лиа, хватит!

Кэрри нажала на газ и перестроилась через несколько полос, чтобы успеть на зеленый светофор. Налево она повернула, когда уже зажегся красный, и рванула против движения по односторонней улице. Через минуту она резко затормозила и разрыдалась, уронив голову на руль.

– Я понятия не имею, куда я еду.

Лиа вышла из машины, открыла водительскую дверцу и помогла Кэрри выбраться. Затем усадила ее на пассажирское сиденье и ввела адрес в навигатор. Через пару минут они развернулись и начали осторожно пробираться по узким улицам в еще более неприглядную часть города.

Руки у Лиа тряслись – не столько от неуверенности, сколько от того, что впервые за двадцать лет дружбы с Кэрри она видела ее слабой.

– Наверное, навигатор ошибся. – Она переключилась на вторую передачу и выглянула в боковое окно. – Вряд ли Броуди здесь живет.

– Это так… так близко… – На Кэрри будто снизошло откровение. – Все это… так близко от того места, где живу я.

– Не понимаю. Это и есть Вестмаунт-роуд. – Лиа кивнула на указатель с названием улицы, почти полностью скрытым граффити. – Неужели Броуди живет в таком месте? – Лиа еще проехала вперед. Казалось, ее неуверенность передалась машине – скорость все падала.

Перед ними словно возник город из другого мира: серый бетон, битые стекла, линялое белье, свешивающееся с балконов, кое-где редкие пятна красного цвета – горшки с цветами на подоконниках – и повсюду граффити, компании неопрятных и просто устрашающего вида подростков.

Лиа поставила машину на ручной тормоз:

– Ближе припарковаться не получится.

Кэрри вышла. Лиа последовала ее примеру. Два долговязых парня в низко надвинутых на глаза шапках и в куртках от спортивных костюмов как из-под земли выросли рядом.

– Приглядеть за тачкой? – Лицо у подростка было костлявое, лоб в прыщах. Глаза холодные.

– Отвали, – спокойно сказала Кэрри, – машина застрахована.

Женщины приблизились к дому номер триста сорок девять. Казалось, посторонним туда вход заказан – дом словно повернулся к миру своей уродливой спиной. Узкий проход между квартирами первого этажа вел во внутренний двор площадью с несколько теннисных кортов. Подруги остановились в центре двора, со всех сторон их окружал серый бетон.

– Никто не станет жить здесь по своей воле, – прошептала Лиа.

– Мой бывший муж живет здесь, – отрезала Кэрри. – И мой сын жил здесь, когда гостил у отца.

Лиа понимала ее гнев. Все складывалось в единую картину: Вестмаунт, шпана, ножи, ее сын. Выбор Броуди. Его вина.

– Я даже не догадывалась, что это за район, – словно в оправдание добавила Кэрри.

Они изучали указатели, размещенные по углам внутреннего двора, чтобы понять, по какой из вонючих лестниц нужно подняться. Почти все указатели были сожжены или разрисованы, но в конце концов им удалось разобраться. Они поднялись на третий этаж, стараясь дышать через рот. По бетонной галерее, переступая через мешки с мусором, велосипеды, огибая маленьких детей, которых выставили из квартир, как нашкодивших щенков, они добрались до нужной двери. Лиа постучала.

– Открыто! – крикнул Броуди.

У него не было сил идти к двери и встречать очередную команду детективов, прибывшую, чтобы покопаться в жизни его сына, перелопатить ее до основания.

Через несколько секунд стало ясно, что это не полиция.

– Кто это? – Броуди прислушался. Принюхался. Напряг все свои чувства. Женщины.

– Ох и ни хрена себе… – тихо произнесла одна из них.

Кэрри Кент, его бывшая жена, стояла в его гостиной и обозревала разруху вокруг. Разруху, которая была домом для него и Макса.

Броуди остался сидеть в кресле. Плевать, что она думает. Только что сбылся его худший кошмар – бывшая жена переступила порог его жилища, – но Броуди чувствовал лишь одно – огромное облегчение. И что бы она сейчас ни сказала, какой бы сенсацией и лакомым куском для желтой прессы ни стала смерть единственного сына Кэрри Кент, он знал, что в душе ее царит то же, что и у него. Абсолютная, всепоглощающая пустота.

– Мы не справились. – Ее голос звучал безо всякого выражения.

– Кэрри… – Это была вторая женщина. Подруга. Броуди говорил с ней по телефону раз или два. Он никогда не забывал голоса.

– Что же мы за родители, раз позволили нашему сыну связаться с бандами и… и… – Броуди представил себе, как она оглядывает его квартиру, не находя слов, что с ней бывало редко. Но Кэрри лишь просто спросила: – Почему?

– Почему, – повторил он.

На диван кто-то сел.

– Как это с нами случилось?

– Все это, – прошептал Броуди. Оба понимали, что говорят не только о том, что случилось сегодня.

– Не знаю, смогу ли я жить без него, – сказала Кэрри.

Броуди подумал, что слова и тон больше подходят для какой-нибудь забитой гостьи из ее шоу.

– Ас ним ты могла жить? – Он знал, что это жестоко, но сказал то, что думал. Макс нуждался в их помощи, а они его не слышали.

– Броуди…

– Не надо, – оборвал он Лиа. Сейчас не до выяснения отношений. Им обоим сейчас нужно только одно – увидеть, как свершится правосудие. Увидеть, как свершится правосудие, с иронией повторил он про себя.

– Мы должны помочь друг другу, – сказала Кэрри.

– Поздновато, тебе не кажется?

– Мы должны быть сейчас вместе, Броуди. С того момента, как появился Макс, мы с тобой связаны. Как бы мы ни отдалились друг от друга.

Смех Броуди прозвучал неуместно.

– Связаны? Отдалились? Да ты вообще понимаешь, о чем говоришь? Ты живешь в этом твоем идеальном мирке, который ты вокруг себя возвела. Ты хоть раз задумывалась о том, насколько мы трое действительно далеки друг от друга… или были далеки?

Он вскочил и беспокойно прошелся по комнате. Жаль, что он не может схватить какую-нибудь вазу и швырнуть ее об стену. У него нет ваз.

– Сейчас не время ссориться. Мы должны выяснить, что произошло. Кто сделал это.

– Она права. – Голос Лиа.

– Полиция тебя уже допрашивала? – спросил Броуди.

– Да. А тебя?

– Очень коротко. Думаю, они не знают, с какого конца взяться.

– У них есть свидетель, – сказала Кэрри. – Ты знаешь, кто это?

– Нет. – Броуди остановился.

– Я хочу поговорить с ним. Мне нужно с ним поговорить.

Броуди понял, что она пытается сдержать слезы.

– Может, предоставить дело полиции?

Кэрри ответила не сразу – собирается с мыслями, решил Броуди. Не хочет плакать в его присутствии.

– Мы не можем просто сидеть и ждать, – наконец произнесла она.

Броуди представил себе, как его бывшая жена, маленькая, хрупкая, с покрасневшими от слез глазами, сидит на диване, – но тем не менее даже сквозь отчаяние он уловил отголоски былой Кэрри Кент. Той Кэрри Кент, у которой всюду связи, в том числе и в полиции. Да. Он тоже не сможет сидеть и ждать новостей. Если у них и осталось что-то общее, то это потребность докопаться до истины, будь то в работе или в жизни.

– Макс пару раз приводил сюда девушку. – Броуди сомневался, что Кэрри это известно.

– Девушку? Когда?

– Это началось прошлой осенью. Он мало о ней рассказывал.

– Он называл ее имя?

– Нет. – Броуди ни о чем не спрашивал сына. Просто раза два он чувствовал в спальне незнакомый запах – не духов, а скорее лака для волос, косметики, стирального порошка. Но он хотел, чтобы Макс сам рассказал ему, когда будет готов.

– Мне нужно вернуться в школу, – решила Кэрри.

Человек действия, она просто не могла сидеть сложа руки. Давно, в их прошлой жизни, если что-то шло не так, Кэрри тут же бросалась все исправлять. Ты стремишься починить вещи до того, как они сломаются, часто шутил он.

– Ты поедешь со мной? – спросила она.

– Кэрри, может, сегодня уже не стоит? – с сомнением спросила Лиа.

– Поеду, – без колебаний сказал Броуди.

С «мерседесом» за время их отсутствия ничего не произошло. Лиа села за руль, Броуди – на пассажирское сиденье. Кэрри открыла ему дверь, помогла пристегнуться. Она сама удивилась, как естественно это у нее вышло. Ведь после того, как он ослеп, они прожили вместе всего несколько месяцев.

– Говорите, куда ехать, – сказала Лиа.

– Прямо, к железнодорожной станции. Там направо. – Броуди объяснял уверенно, будто точно знал, как стоит машина.

Через пять минут они въезжали на школьную парковку.

Кэрри много раз приходилось вместе со съемочной группой сопровождать семью жертвы к месту преступления. Чаще всего речь шла об автокатастрофе, пьяной потасовке, разбойном нападении или изнасиловании. Оператор знал, что сначала нужен панорамный кадр, букеты цветов, записки, плюшевые мишки, затем крупные планы родственников. Важно было поймать самый первый момент, голые эмоции, чистое горе. Наблюдать за этим всегда было тяжело. Но ни в какое сравнение не шло с тем, что она увидела сегодня, – кровь ее сына. И она старалась абстрагироваться, притвориться перед собой, будто это очередной репортаж, что это не ее сын умер этим утром. Этим утром…

– Извините, дальше нельзя. – Двое полицейских загородили ворота, которые вели с парковки на территорию школы. – Здесь произошел несчастный случай.

– Это мой сын, – прошептала Кэрри. – Несчастный случай с моим сыном. – Они с Лиа держали Броуди под локти с двух сторон. Она чувствовала, что ему неприятна собственная беспомощность. – Это его отец. Нам нужно поговорить с директором.

Полицейские переглянулись, сообразили, кто перед ними, и дружно кивнули.

– Идите за мной. – Один из полицейских повел их внутрь желто-серого здания школы.

Джек Рашен, директор, беседовал с двумя учителями. Обычно к этому времени школа уже затихала, но сегодня здесь допоздна обсуждали, как вести себя в столь кризисной ситуации. Учителя замолчали и уставились на Кэрри.

– Мы родители Макса. Нам нужно поговорить с вами.

– Я собирался связаться с вами, миссис Кент, но я не ожидал увидеть вас сегодня, – пробормотал Рашен, встал и зачем-то представился. Он явно не знал, как себя вести.

Кэрри уже ненавидела его. В конце концов, разве это не его вина, что ее сын мертв? Ведь кто-то же должен быть виноват.

– Я хочу знать, что именно произошло сегодня утром.

– Полиция работает над этим, миссис Кент. Это огромная трагедия, но, поверьте…

– Не вижу причин верить хоть одному вашему слову. Мой сын был обычным школьником, а теперь он… он мертв. – У нее вырвалось рыдание.

– Кэрри, хватит. – Голос Броуди почему-то подействовал на нее успокаивающе. Хотя ведь в прежние годы его голос всегда так на нее действовал. – Мы хотим знать, с кем он дружил. Мы хотим пригласить его друзей на похороны.

Воцарилась тишина. Похороны Макса.

Как Броуди может уже думать о похоронах? Она отогнала эту мысль. Не время. Главное сейчас – свидетель. Конечно, директор не скажет, кто был свидетелем преступления, даже если предположить, что это ему известно. Полиция вряд ли будет делиться подобной информацией, а Рашен, скорее всего, хорошо понимает, что разглашение таких сведений будет стоить ему места. Если он уже его не потерял.

Внезапно заговорил один из учителей. Казалось, он лучше контролирует ситуацию, лучше понимает, что в таких случаях следует сказать, пусть даже его слова были банальны.

– Макса все любили. Мне очень жаль.

Молчание. Все любили, подумала Кэрри. Все любили… Он никогда не приводил друзей домой. По крайней мере, она ни разу не видела. А когда они говорили о школе, он не упоминал никаких имен. Никогда не рассказывал о том, кого выберут в футбольную команду, или кто получил выговор, или кто с кем встречается.

– Все любили… – повторила она.

– Так с кем нам связаться? – спросила Лиа, доставая блокнот и ручку из сумки.

Учитель пожал плечами:

– Думаю, многие захотят прийти. Мы повесим объявление. Когда школа снова откроется.

– Назовите хотя бы его ближайшего друга, – сказал Броуди. – Всего одно имя.

Заминка.

– У нас большая школа. Тяжело назвать кого-то одного.

Иными словами, они не знали.

– А учителя? У него был любимый учитель?

От волны боли Кэрри едва устояла на ногах и ухватилась за его рукав.

– Тим Локхарт. Учитель английского, – произнес второй учитель скороговоркой, словно выдавал тайну. – Мы с ним приятели. Он недалеко живет. Дэнби-террас, двадцать четыре.

Директор сердито глянул на подчиненного.

– Я бы посоветовал дождаться сведений от полиции и лишь потом говорить с кем-то из сотрудников школы.

– Разумеется, – согласилась Лиа, пряча блокнот. – Пойдемте, – сказала она Кэрри и Броуди.

Все трое вышли из кабинета. Кэрри медленно брела по нескончаемому школьному коридору, чувствуя себя ученицей, которой директор устроил разнос. Что же она сделала не так, что она сделала не так…

Подростки прибыли с родительницами, которые сейчас курили на улице, переругиваясь с дежурным сержантом и грозя подать в суд. Все как обычно. Матери не пожелали присутствовать на допросе, так что парни сидели в комнате одни. Оба выглядели намного моложе своих лет.

– Сколько вам лет, парни? – спросил Дэннис.

– Тринадцать, – хором ответили они. Прозвучало это как «тринац». Закон они знали, с этим не поспоришь.

– Ну да, а мне тогда двадцать один.

Они пожали плечами. Один начал ковырять прыщ на лбу, волосы у него были грязные. Другой тер глаза.

– Мы арестованы?

– Вы знаете, что нет. Я вам уже это сказал. – Дэннис взглянул на Джесс. Для человека, не покидавшего службу уже восемнадцать часов, выглядела она хорошо. – Мы хотим задать вам несколько вопросов. Надеемся на вашу помощь. Потом можете идти.

Парни обменялись ухмылками.

– Я назову ваши имена. Вам нужно их подтвердить. Просто скажите «да». Блэйк Сэммс и Оуэн Дрисколл.

– Ага, – ответили оба.

– Вы знаете человека по имени Макс Квинелл?

– Без понятия, – ответил Дрисколл. – Может, да, может, нет. – Он усмехнулся, показав желтые зубы.

– Он был убит ножом сегодня утром. – Мастерс взглянул на часы, чтобы удостовериться, что это действительно произошло еще сегодня.

– Ага, – сказал Сэммс. Видно, сообразительностью он не отличался.

– Так вы знаете Макса Квинелла?

– Ну так.

– Вы знаете, кто это сделал?

Пацаны замотали головой.

– Макс был членом банды?

Дрисколл рассмеялся.

– Ага, щас.

– Нет? Почему ты так решил?

– Да без понятия.

Ясно, у Дрисколла все будет «без понятия». Дэннису все это порядком надоело. Такими темпами допрос мог продолжаться бесконечно.

– Так, Оуэн, ты со мной. Блэйк, ты остаешься тут с детективом Бриттон.

Дэннис увел Дрисколла в другую комнату, усадил подростка на стул, сам остался стоять.

– Где ты был сегодня утром между десятью и одиннадцатью?

Дрисколл пожал плечами, нахмурился, посмотрел на потолок.

– В школе.

– Какой был урок?

Парень скривился:

– А я помню? Ну, типа, биология, химия.

– Но ты точно был в школе?

– Ну да. Конечно. Я же послушный. – Он ухмыльнулся. – Спросите Уоррена Лэйна. Он мой кореш.

Дэннис кивнул и, оставив парня с дежурным, вернулся к Сэммсу и задал тот же вопрос.

Сэммс понурил голову.

– Мы с Оуэном прогуляли школу.

– Значит, тебя и Оуэна Дрисколла сегодня утром в школе не было? А что там с этим третьим парнем, Уорреном?

– Ага. Мы тут… зашли в один магазин.

– И провели там все утро?

– Ага.

– Засунь-ка их в камеру на часик, – шепнул Дэннис Джесс и предостерегающе сжал ее руку, увидев, что она приготовилась возразить.

Джесс промолчала.

Осень 2008 года

Он не мог точно сказать, сколько времени они лежали на кровати. Час, два, четыре, десять? А может, всего минуту? Но этого хватило, чтобы перед мысленным взором пронеслось все его детство. Лежать рядом с ней было очень приятно. Может, он влюблен?

Макс смотрел в испещренный пятнами потолок спальни и вспоминал. Каждая из полустертых картинок была так драгоценна, будто сделана из тончайшего хрусталя или чистейшего шелка.

У него тогда были другие родители. Отец – моложе. Моложе по той силе, которая позволяла ему с легкостью поднять Макса под самый потолок. Он любил, когда отец щекотал его, а потом перекидывал через плечо и нес в сад играть в футбол.

А теперь – теперь его сильные руки в основном держали сигареты или ощупывали стену на пути в ванную или кухню. Еще, если Макс приходил к отцу на работу, он видел, как отец бешено жестикулировал этими руками, споря с коллегами или Фионой.

Вспомнить, какой была в те дни мать, было сложнее. Возможно, потому, что из них двоих она изменилась больше, хотя это ведь отец ослеп.

Он никогда не думал, что ее руки дают чувство защищенности, или могут развеселить его, или испугать. Она никогда его не шлепала, но нельзя сказать, чтобы она часто обнимала его, или играла с ним, или… Она кормила, купала и одевала его. Давала ему все необходимое. Конечно, она им не пренебрегала, этого бы никто не мог сказать. Их дом был уютным и гостеприимным, мать была радушной и веселой хозяйкой, у нее все шло по заведенному порядку.

– А у тебя дома бывают… ну, ссоры? – спросил Макс. Руке, которая все еще лежала на колене Дэйны, стало жарко.

Она рассмеялась.

– Спроси лучше, когда их не бывает. Да такого времени просто нет. Разве что когда Кев напивается и засыпает, а мама уходит играть в бинго. Тогда мы с Лорелл играем или я ей читаю. Вот это настоящий покой.

– Знаешь, покоя тоже может быть слишком много. Когда все…

– Слишком хорошо? – закончила она.

– Нет… даже не хорошо. – Макс задумался. – Слишком идеально.

Дэйна удивленно хмыкнула. Она не понимала, о чем он говорит. А он говорил о матери. О своей идеальной матери.

Он поклялся, что никогда их не познакомит.

– Мне нужно идти. – Дэйна села.

Рука Макса соскользнула с ее колена. Пальцы покалывало, тепло волнами поднималось к груди. Макс подумал о том, что сейчас, рядом с ней, он пережил пусть и короткий, но по-настоящему идеальный момент.

Макс не захотел оставаться в квартире отца. К счастью, на обратной дороге они не встретили тех подростков, а Дэйна ничего не сказала о дыре, в которой живет его отец. Возможно, у нее дома было не лучше. Макс сознавал, что, приглашая сюда Дэйну, он брал на себя ответственность за ее безопасность. Если они еще когда-нибудь здесь окажутся, он обязан показать, что он настоящий мужчина. Да, в следующий раз он будет готов.

Выйдя за пределы Вестмаунта, они расстались. Дэйна пошла по направлению к школе, неподалеку от которой жила, а Макс сказал, что встречается с друзьями. Вот только никаких друзей у него не было. Просто он не хотел, чтобы она знала, куда он направляется. А направлялся он домой, в Хэмпстед. В дом стоимостью восемь миллионов фунтов.

Макс быстро шагал, сунув руки в карманы и не отрывая взгляда от носков кроссовок. В Дэннингеме, его прошлой школе, все отлично знали, кто его мать: шоу Кэрри Кент смотрели миллионы, о ней регулярно писали глянцевые журналы. Она была знаменита, как Опра, и одиозна, как Джерри Спрингер. С другой стороны, родители прочих учеников Дэннингема были миллионерами, лордами, иностранными принцами. Если бы его мать не была знаменитой, он все равно выделялся бы – но тогда уже своей обычностью.

Охранная система в доме была трехуровневой. Сначала – распознающие лица камеры. Затем решетка с кодовым замком. Если ввести код неверно трижды, приезжала полиция. Затем вторая дверь, тоже с кодом. Пройдя через нее, он крикнул: «Я дома!» Потом повторил это еще раз, в холле. Он никогда не знал, застанет ли кого-нибудь. Матери чаще всего не было, и его встречала прислуга. Или охранники, или домработница.

– Привет, – услышал он с другого конца огромного, облицованного мрамором холла. Марта. – Я приготовила тебе еду, солнышко. Твоя мама уехала в Чарлбери. Вернется в воскресенье.

Макс прошел на кухню. В этом громадном помещении он чувствовал себя муравьем. Мать снесла заднюю стену и заменила ее стеклом. Это зрительно увеличивало пространство раз в двадцать. Все было белым – аж глаза болели.

– Спасибо. – Макс сел за стол, и Марта тут же поставила перед ним тарелку.

Неужели она весь день ждала, пока он вернется домой? Ему нравилось думать, что так оно и есть. Пожалуй, с Мартой он разговаривал чаще, чем с собственной матерью. Он ел с жадностью, чтобы показать, как вкусно она стряпает. Он любил Марту. Она всегда была добра к нему.

Чарлбери. Он не был там с Нового года, когда мать закатила коктейльную вечеринку. Он тогда напился и блевал в каменную вазу. Он знал, что очень разочаровал и подвел мать. Она предоставила прислуге с ним разбираться. Велела увести его и запереть в одной из дальних спален, чтобы он больше не позорил ее перед гостями.

– Объедение. Спасибо, Марта.

Она радостно улыбнулась. Жаль, что Марта не его мать. Эта неожиданная мысль застала его врасплох, но в то же время от нее почему-то сделалось тепло.

– Ты давно видел своего гениального папу? – Марта вытерла руки. Кухня сияла чистотой.

– Он тоже уехал, – ответил Макс. – Конференция. Похоже, я сирота. – Он ухмыльнулся.

– Ну, я пробуду тут до семи. Крикни, если тебе что-то понадобится, дорогой.

Макс подумал, что, выходя из кухни, Марта погладит его по голове, но она этого не сделала. Он нажал кнопку на пульте. В стене открылась панель, за которой прятался телевизор. Телефонный конкурс. «Сколько дней в неделе? Ваш шанс выиграть пять тысяч фунтов наличными. А) Один. Б) Семь. В) Триста шестьдесят пять».

Во рту у Макса пересохло, руки вспотели, сердце заколотилось. Он тут же набрал номер и прослушал длинное сообщение. Когда оно закончилось, он назвал свое имя, адрес и правильный ответ. Затем проделал это еще с десяток раз. Быстро доев обед, он оставил тарелку рядом со сверкающей белой раковиной и вышел из кухни. По сравнению с окружавшей его белизной он чувствовал себя грязным. И еще он почему-то чувствовал, что в этот раз не выиграет.

Максу отчаянно хотелось снова увидеть Дэйну. Он не мог забыть того ощущения близости, которое испытал, прикасаясь к ее ноге через ткань джинсов. И еще он не мог выбить из головы мысль, что, возможно, он и впрямь ей нравится. Он перебирал в памяти подробности их встреч: пикник, свидание в хижине, как он сделал ей подарок у школы, их поход в кино и то время, что они провели, лежа на кровати его отца. Не так уж мало.

Он ни с кем не разговаривал с тех пор, как вчера ушла Марта. С утра лил дождь. Прихватив еду, Макс отправился в гостиную, где мать принимала своих гостей и устраивала коктейли. Он плюхнулся в дорогущее кресло, на обивку упало несколько капель шоколадного молока, и Макс быстро размазал их рукавом банного халата.

До чего же скучная комната. Ни телевизора, ни книг. Он принялся разглядывать картины, которые выбирала мать. Огромные абстрактные полотна, словно пульсирующие яркими красками, висели в каждом углу и каждой нише. Интересно, что они изображают? Может быть, обнаженное тело? На самом большом полотне, над камином, ярко-голубой и шоколадный цвета резко контрастировали друг с другом и представляли собой… неизвестно что. Макс знал, сколько стоили все эти картины. И он совершенно не понимал мать.

Он вернулся на кухню, открыл холодильник. Ничего вкусного. Салаты, разное мясо, завернутое в вощеную бумагу, сыры, какие-то паштеты, рыба, фрукты. Здорово было бы съесть сейчас пирог с мясом или сосиски с картошкой.

Макс достал телефон из кармана халата.

Хочешь встретиться?

Ответ пришел через пару секунд.

Да. Где?

Закусочная около школы.

ОК. X

X означает поцелуй. Поцелуй. Это сообщение он ни за что не удалит. Макс кинулся к себе и быстро натянул джинсы, футболку и свитер на молнии. Почистил зубы, пригладил волосы с помощью геля, прыщ на подбородке решил не трогать и, перепрыгивая через ступеньку, спустился обратно на кухню.

У него кружилась голова, как будто сегодняшний день должен был стать лучшим в его жизни.

Они поедят жареной картошки, возможно, спустятся к ручью и станут смотреть на проезжающие поезда. Потом он предложит пойти в хижину, они сядут вместе в автомобильное кресло, их плечи будут соприкасаться, а потом… Он так отчаянно хотел поцеловать Дэйну, что у него заныло в груди.

Он был так поглощен этими мыслями, своим волнением, желанием, страхом все испортить, сказать что-нибудь не то, что сам не заметил, как открыл шкаф в кухне. Впрочем, он не удивился, поймав себя на том, что любуется деревянной панелью с ровными прорезями, в которые были вставлены десять ножей самого лучшего качества. Мать покупала только лучшее.

Возьму самый маленький, подумал он. Если что, пригодится для разрезания коробок с призами.

Он провел пальцами по рукоятке каждого ножа. Сердце забилось быстрее, как будто он играл на некоем смертельном музыкальном инструменте.

Вот этот.

Он вытащил нож из прорези.

Провел большим пальцем по лезвию. Такой острый, черт возьми.

Он бедром толкнул дверцу шкафа, чтобы она закрылась, а сам все не отрывал взгляда от пятнадцати сантиметров сверкающей стали. Он уже чувствовал себя лучше. Защищеннее.

Макс положил нож в застегивающийся на молнию карман коричневой кожаной сумки и вышел из дома. Он не мальчик, а настоящий мужчина.

Поиск по сайту: