Пятница, 24 апреля 2009 года. К середине дня Кэрри нашла в себе силы переодеться, достала какие-то брюки и простой

К середине дня Кэрри нашла в себе силы переодеться, достала какие-то брюки и простой свитер. Она сидела на кухне. Почему в ее доме столько людей? Все было словно в тумане. Она не очень понимала, что происходит.

Она поймала себя на том, что открывает лэптоп. Она чувствовала себя странно умиротворенной. Кожу покалывало, будто она долго пролежала на солнце, а сердце билось медленно, точно замороженное. Кажется, она голодна.

– Говорят, такое бывает, Кэрри. Просто потерпи. – Голос Лиа проник в ее сознание сквозь пелену. – Почему бы тебе не сесть поудобнее? – Рука подруги легла на ее плечо.

– Но я хочу почту проверить. – Она сидела на кухонной табуретке, поставив ногу на перекладину. Ввела имя пользователя. – Я всегда сижу на этом месте, когда хочу проверить почту на кухне.

Компьютер пискнул, сообщая о неверном пароле.

– Думаю, сегодня тебе надо передохнуть. Иди, сядь вот здесь.

– Нет. – Кэрри снова ввела пароль. Снова отказ. Она повернула голову к женщине, стоящей рядом. Это точно была Лиа, только какая-то расплывчатая, будто снимок, сделанный через фильтр. Она и забыла, какая Лиа красивая.

Кэрри улыбнулась.

– Почему я не могу вспомнить свой пароль?

– Потому что ты в шоке. Не нужно проверять почту. Иди лучше…

– Я хочу вспомнить свой чертов пароль. – Она вбила еще цифры, но это явно был не тот знакомый набор символов, который ее пальцы автоматически набирали каждое утро, чтобы начать привычный рабочий день, узнать, кто будет участвовать в шоу, какие встречи и интервью предстоят ей на этой неделе… – Лиа? – Кэрри вцепилась руками в компьютер. Слова словно застревали в горле.

– Кэрри, ты помнишь звонок из школы? Ты была в больнице, помнишь?

Лиа обняла Кэрри, ее волосы защекотали щеку.

– Да, кажется, да. – Она отстранилась и встала. Хотела налить себе кофе, но кофейник был пуст.

– Сейчас сварю. – Лиа зарядила кофе-машину. – Дэннис хочет поговорить с тобой. То есть он должен.

– Да. – Кэрри обошла кухню. Туфли цокали по плиткам. Она знала, что они должны поговорить, им всегда есть что обсудить. Иногда они говорили даже о том времени, когда были любовниками, но в большинстве случаев обходили свой короткий роман молчанием. – О Максе? – Кэрри сбросила туфли.

– Да. О Максе. – Лиа повела ее в гостиную. Там было полно полицейских. – Поговори с Дэннисом о Максе, дорогая.

Она привыкла к тому, что при ее появлении все замолкают. Она наслаждалась всеобщим вниманием. Почетная гостья на приемах и открытиях торговых центров, звезда вечерних ток-шоу, ведущая «Правды в глаза» – Кэрри Кент обожала быть в центре внимания. Но сейчас это было другое молчание.

– Мне нужно задать тебе несколько вопросов, Кэрри. И еще я хотел бы взять кое-какие личные вещи Макса для экспертизы.

– Конечно. Все, что нужно. – Кэрри села. Белая кожа кушетки давала покой не только ее спине, но, казалось, и мозгу. Пусть Дэннис сам распоряжается.

– Прежде всего, мне нужно знать, были ли у Макса враги. Вопрос кажется слишком очевидным, но зачастую это очень упрощает дело. Были у него конфликты с кем-нибудь?

Упрощает? Больше никогда ничего не будет просто – это она знала, хотя мозг отказывался сказать ей почему.

– У него не было врагов.

– Ты уверена?

– Он был тихим мальчиком. – Кэрри вспомнила, как он начал играть на гитаре и она велела ему прекратить шум. Он повиновался немедленно, и дом снова погрузился в блаженную тишину. Кажется, она слышала, что он плакал, но это быстро прошло. – Не думаю, чтобы у него были враги.

У нее защемило сердце.

– А в школе?

– В школе? – Она закрыла глаза. Перед ней стоял восьмилетний мальчик в новой школьной форме. Позировал для снимка. Он хотел, чтобы она сфотографировала его в новом блейзере и фуражке. Цвета школы – бордовый и зеленый. – Когда ему исполнилось восемь, он пошел в частную школу. – Теперь она видела не мальчика, а юного мужчину, с тенью щетины на щеках и коротко остриженными волосами. Он ударил кулаком по стене и заявил, что больше не вернется туда.

Кровь сочится из ее вен, проникает под кожу, капает из-под ногтей. Такая боль.

В комнате было шесть человек, кроме нее. Да и была ли она там? Казалось, ее душа готова отделиться от тела. Пусть бы так и произошло. Кэрри посчитала стекла в оконных переплетах. Тридцать шесть.

– Расскажи о его школе.

Столько всего можно рассказать. Она попыталась выделить главное.

– Он ничем не выделялся.

– Как давно он стал учеником Милтон-Парка?

Нужно вспомнить, какой сейчас месяц. Апрель.

Недавно у нее был день рождения. Макс подарил ей дробилку для садовых отходов. Обернул ее в розовую бумагу. Она оставила ее в гараже для садовника, который приходит по четвергам.

– С прошлого сентября. Две тысячи восьмого года. Он бросил Дэннингем в прошлом семестре.

– Почему?

Дэннис сидел вплотную к Кэрри. Она ощущала его нетерпение.

– Там возникли какие-то проблемы. Кто-то из Детей сделал ему подлость – что-то в этом роде. Так он сказал. – Кэрри отвела взгляд. Она почти шептала. Если произнести эти слова вслух, они станут правдой? – Макс был другим. Таким чувствительным.

Кэрри не познакомила Дэнниса с Максом, хотя Дэннис несколько раз оставался у нее на ночь. Либо он уходил до того, как Макс просыпался, Либо наоборот. Макс бы устроил скандал.

– Над ним издевались?

Кэрри задумалась. К ней на шоу приходили люди, любившие издеваться над другими. Родители, тиранившие своих детей, начальники, делавшие жизнь подчиненных похожей на ад, неуравновешенные мужья, женам которых приходилось искать помощи на стороне, – вариантов было много.

– Нет, – ответила она. – Точно нет. Он бы не стал скрывать. – Ее замутило.

– Но ты ведь только что сказала, что с ним подло поступили…

– Но я не сказала, что над ним издевались. Это разные вещи.

По лицу Дэнниса Кэрри поняла, что он не видит разницы.

– А как он освоился в местной школе?

– Она не местная. – Кэрри на секунду закрыла лицо руками. – Школа в Хэрлсдене, рядом с домом его отца.

Кэрри яснее, чем когда-либо, видела, насколько хрупок был баланс между двумя реальностями ее жизни. Хэмпстед и Хэрлсден – короткая поездка на автобусе или на лимузине с водителем. Отчаявшиеся люди, гости ее шоу, – и ее собственное привилегированное существование. Как два полюса на разных концах вселенной. Но она не могла отказаться ни от одного из них.

Всегда – два полюса.

Она и Броуди – брак, обреченный с самого начала.

Мать и сын.

Ее жизнь тогда. Ее жизнь сейчас.

Ее жизнь вчера. Ее жизнь сегодня.

Черное и белое.

– Это произошло в школе?

Дэннис кивнул.

– Я хочу видеть это место.

Она ни разу еще не была в его школе.

Дэннис взглянул на своих коллег. Они обменялись кивками.

– Хорошо, когда закончим. – Он продолжил расспросы: – Кэрри, твой сын не состоял в банде? Может, сменив школу, он попал в плохую компанию? Он принимал наркотики? Пил?

– Конечно, нет. Макс был хорошим мальчиком. – Кэрри сжала виски. Пульсирующая боль усиливалась. Макс никогда не вступил бы в банду. Никогда.

– Дать тебе таблетку? – Лиа, сидевшая на корточках рядом с ней, исчезла и вскоре вернулась.

Кэрри проглотила лекарство. Она снова начала раскачиваться.

– Это не должно было случиться. Он был моим сыном. Никто не смеет отбирать у меня сына.

– Кэрри…

Она встала. Пошла на кухню и открыла крышку лэптопа. Пальцы вбили пароль. Экран ожил.

– Первые слова моего сына, – сказала она детективам, которые шли за ней по пятам. По Щекам потекли слезы, которые, казалось, копились в ее глазах всю жизнь. – Я была единственной, кто их слышал.

Сил стоять больше не было. Кэрри опустилась на пол, думая о том, кто был рядом с Максом, когда он произносил свои последние слова.

Никто не заметил, как Дэйна вышла из дома. Кев вернулся в дурном настроении и срывал его на Всех, кто подворачивался под руку. Его опять уволили. Больше никакой работы, заявил он. Количество рабочих мест усыхает, как собачье дерьмо на солнце. Тем не менее, заметила Дэйна, денег на пиво и виски ему все же хватает. Она тихо спустилась по лестнице, прихватила куртку и выскользнула за дверь. Мать и Кев говорили на кухне о том, что в дом зачастила полиция. Они беспокоились, что их могут лишить социальных выплат. Лорелл тихо хныкала, сидя на полу.

Дэйна быстро шагала по улице. Маршрут, который она уже несколько лет совершала дважды в день, вдруг показался незнакомым. Прежде она и не задумывалась о том, насколько уродлив их район, но сегодня ей казалось, будто она единственный человек, переживший ядерную войну, и пробирается среди обломков погибшей цивилизации. Взгляд повсюду натыкался на остовы разрушенных домов, затянутых строительной сеткой. Все вокруг тонуло в океане серости. Единственным ярким пятном была красная упаковка от чипсов, которую ветер гнал по асфальту. Дэйна подняла ее и засунула в карман. Она не любила, когда мусор валялся на улице.

Через десять минут над крышами домов показалась верхушка школьного здания, в котором находились классы биологии и химии. Бесконечные уроки, бессмысленное высиживание до перемены, подбородок упирается в руку, спина болит от дурацких деревянных скамеек, единственное желание – смешать в пробирке сразу все химикаты, чтобы посмотреть, какой поднимется хаос, проучить их всех хоть раз.

Неужели он и правда умер? Это же безумие.

В школе еще не все успокоилось. Сейчас она повернет за угол и окажется прямо перед глазами столпившихся у ворот. Она уже видела яркие желтые жилеты, ленту, огораживающую место происшествия, голубые огни полицейской машины.

Внутри ограниченного лентами пространства было натянуто что-то вроде тента. Под ним на четвереньках ползали четверо мужчин в белых костюмах. Наверно, ищут частицы Макса.

Дэйна хотела подойти поближе, еще раз посмотреть на то место, чтобы осознать реальность происходящего, потому что сейчас все это представлялось ей просто сном. Единственным реальным ощущением был привкус рвоты во рту. Интересно, пятна крови еще там или они их смыли? Ускорив шаг, она прошла мимо ограждений. Ей бы только взглянуть. Никто ее не заметит, ее никогда никто не замечал, кроме тех случаев, когда хотели избить.

Люди окружали огороженное место слишком плотным кольцом, чтобы можно было разглядеть хоть что-то.

Пусть время повернет вспять, подумала она. Включить бы перемотку назад.

Рядом распахнулась дверца подъехавшей машины. Дэйна отскочила. Из машины вышла женщина.

Кажется, Дэйна ее где-то видела.

Женщина направилась к школе в сопровождении полицейских. Среди них был и тот, что приходил к ним домой. Дэйна подумала, что женщина выглядит ужасно печальной и словно опустошенной.

И тут она вспомнила.

Ведь это та ведущая с телевидения!

Дэйна невольно ойкнула.

Блондинка остановилась, обернулась. Сдвинув на лоб темные очки, посмотрела на Дэйну. Она недавно плакала. Губы ее шевельнулись, но, не сказав ни слова, она опустила очки и прошла в ворота школы.

Это она, подумала Дэйна. Это точно она. Что Кэрри Кент здесь делает? Она что, уже снимает об этом шоу? Макса покажут по телевизору?

– О нет… – прошептала Дэйна и поняла, что бежит. – Нет, нет… – кричала она, несясь по улице.

Дэйна неслась к лачуге. Ей надо побыть одной, подумать о Максе. Все это просто сон, она подождет, пока проснется. Утром все будет нормально.

Дэннис хотел, чтобы она увидела кровь. Место преступления, как сообщили ему криминалисты, уже сфотографировали. Сейчас они тщательно прочесывают окрестности на предмет улик. Несколько предметов уже отправлены на анализ. Вот-вот польет дождь, и, хотя над местом преступления натянули тент, работать все равно нужно быстро.

– Это здесь? – спросила Кэрри.

Мастерс кивнул. Он почта верил, что они просто выбирают площадку для съемок. Он так привык слышать операторские термины, вроде угла установки камеры, освещения и всего такого, что ему приходилось напоминать себе, что здесь убили сына Кэрри, а не очередной незнакомой женщины, которая скоро превратится для него просто в цифру в отчете.

– Те, кто это сделал, убегали в спешке. Мы знаем, что их было несколько. – Мастерс замолчал, потому что Кэрри резко отвернулась. – К сожалению, орудия мы не нашли. Но зато у нас есть свидетель. – Хотя будет ли она полезна, Мастерс уже сомневался. Пока от нее ничего не добились. Может, она лжет, а может, до сих пор в шоке и никак не соберется с мыслями. Опыт подсказывал, что скорее верно последнее.

– Свидетель? – прошептала Кэрри.

– Мы опрашиваем всех. Надеемся получить отпечатки пальцев, образцы ДНК и записи камер наблюдения.

Дэннис почувствовал, что мысленно отстраняется, начинает воспринимать дело как профессионал, а не как друг. Кэрри кивнула, подошла к ленте. Ее словно тянуло туда, к месту, где погиб ее сын, как будто еще шаг – и она присоединится к нему.

– Он умер здесь?

– Да.

– Только сегодня утром. Я не понимаю. Сегодняшнее утро было так недавно, а кажется, что целая жизнь прошла. Как будто у меня никогда не было сына. – Она говорила тихо. Потом приподняла желтую ленту и покачнулась.

– Туда нельзя. – Дэннис быстро взял ее за плечо. – Прости. Нам придется смотреть отсюда.

Кэрри кивнула.

– Это кровь?

– Здесь врачи из «скорой» пытались помочь Максу. – Так было проще сформулировать.

– Кровь Макса?

Мастерс был вынужден подтвердить. Он хотел увидеть в ее лице гнев, хотел, чтобы она поклялась отомстить. Пусть бы она вспомнила какую-нибудь цитату к случаю, вроде обещания не знать покоя, пока убийцы не будут найдены.

– Она такая темная. Как патока.

Пальцы Кэрри искали его руку. Он крепко сжал ее ладонь. Ее беспомощность поразила его До глубины души.

– Так много крови. Ему было больно?

– Кэрри, его ударили ножом. Несколько раз.

Все равно что сказать: «Да, он умирал в мучениях, лежа в грязи». Он не хотел причинять ей новую боль, но ему требовалась хоть какая-то реакция. Требовалась ее помощь.

Она сглотнула и бесцветным голосом произнесла:

– Ладно. Спасибо.

Мастерс развернул ее к себе. Сейчас это была не та женщина, которую он знал, с которой работал долгие годы, которая так свободно чувствовала себя в прямом эфире, которая шокировала, возмущала, вызывала негодование. Кэрри Кент никогда не говорила ладно и очень редко говорила спасибо.

– Кто это сделал, Кэрри? – Он заставил ее посмотреть ему в глаза. – Кто убил твоего сына? К нему ведь приходили друзья, они обсуждали, кто им нравится, кто нет. Ты должна мне помочь.

– Я… я… работаю допоздна. Я редко бывала дома.

Он отчетливо видел чувство вины в ее глазах. Ему захотелось сжать в ладонях ее лицо, убрать назад волосы. Их отношения всегда протекали на ее условиях.

– Будем надеяться, что его компьютер и телефон дадут нам какую-нибудь информацию. А пока мои подчиненные опрашивают тут каждого ученика и преподавателя.

– Ты пойдешь в его старую школу? – тихо спросила Кэрри.

– Если понадобится, да. Зависит от того, что мы разузнаем здесь. Как бы грустно это ни звучало, вполне возможно, что Макс просто оказался не в том месте не в то время. Сейчас все парни носят при себе ножи. Некоторые пускают их в дело.

Кэрри кивнула и пошла обратно к машине. Она выглядела такой маленькой. Дэннис решил сам отвезти ее домой и вернуться в участок.

Когда они тронулись, на лобовое стекло упали первые капли дождя. Вскоре полило всерьез. Небо резко потемнело. Он надеялся, что криминалисты успели все закончить.

– Джесс. – Мастерс кивнул в знак приветствия. Она села напротив. Сначала нужно было обсудить все между собой, а уж потом инструктировать команду. – Что у тебя есть?

Детектив Бриттон протянула ему несколько листков:

– Первые опросы в школе. Если вкратце, Макс был не очень-то популярным мальчиком. Одноклассники говорят, что он был замкнутым и с самого начала, с тех пор как пришел в школу в сентябре, не делал попыток с кем-нибудь подружиться. Как будто…

– Что?

– Ну, такое ощущение, что одноклассникам нравится его третировать, даже сейчас, когда он умер. Они словно бы чувствуют себя от этого более значительными.

– Менталитет стаи, – кивнул Дэннис. – Есть что-то конкретное?

– Два имени все время повторяются. Блэйк Сэммс и Оуэн Дрисколл. Оба из Вестмаунта. Похоже, они состоят в молодежной группировке. А если и нет, думаю, они что-то знают.

– Ты к ним кого-нибудь отправляла?

Джесс кивнула:

– Да. Парни скоро должны вернуться.

Дэннис в задумчивости покусал губу. Потом допил остывший кофе.

– После совещания поеду к его отцу. Хочешь со мной?

– Еще бы, – сказала Джесс, вставая. – Это должно быть интересно.

– Почему?

– Потому что он тоже живет в Вестмаунте.

Броуди отослал Фиону. Он хотел окончательно погрузиться в одиночество и тьму. Он хотел заткнуть уши, чтобы ничего не слышать, отрезать язык, чтобы онеметь, вспороть кожу, чтобы заглушить душевную боль физической.

У него словно вырвали из груди сердце.

Теперь Броуди понимал, что означают эти слова. Его сын – высокий, худой, с колючей щетиной и пирсингом – в памяти остался маленьким мальчиком, а сейчас в морге лежал мужчина, холодный, недвижимый. Его руки ощупывали лицо Макса, тело: узкую грудную клетку, мягкие волоски на ногах.

Его сын превратился в ворох воспоминаний и застегнутый на молнию мешок, полный потенциальных улик. Кусочки кожи под ногтями, след плевка на щеке, волосок на одежде. Броуди знал, что каждый квадратный сантиметр тела будет тщательно изучен. В итоге судебно-медицинский эксперт будет знать Макса лучше, чем он сам.

Броуди напряг слух. Кто-то – кажется, даже несколько человек – приближался к его квартире. Окно кухни всегда дребезжало, когда кто-нибудь в тяжелой обуви шел по бетонному балкону снаружи. Он не хотел никого видеть.

Как он и ожидал, в дверь постучали. Это не Фиона. Она всегда повиновалась его указаниям и не придет, пока он ее не вызовет. А еще сюда приходил только… Макс.

– Полиция. Профессор Квинелл, мы хотели бы поговорить с вами.

Значит, он не ошибся. Их несколько.

Броуди тяжело подошел к двери. Он никогда не видел дверь своей квартиры, но Фиона сообщила ему, что она грязная, серая и выглядит как дверь тюремной камеры. Броуди было все равно. Это просто дверь, которой он отгораживался от мира.

– Профессор, вы дома? – Снова стук.

Рано или поздно это придется сделать. Броуди открыл дверь. Мужчина и женщина, понял он, уловив слабый аромат духов.

– Профессор, я главный инспектор Дэннис Мастерс, это моя коллега инспектор Джесс Бриттон. Мы хотели бы поговорить о вашем сыне. – Пауза. – Мы глубоко сочувствуем вашему горю.

Броуди кивнул и позволил им войти. Он почувствовал, как они помедлили у входа. Наверное, потому, что это место такая дыра.

– Сюда, – хрипло проговорил Броуди и провел руками по дивану, сбрасывая на пол бумаги, диски и одежду. – Прошу, садитесь.

– Спасибо.

Броуди услышал скрип старых пружин. Сам он устроился в кресле напротив.

– Мои детективы работают над этим делом День и ночь. Я надеюсь, что мы поймаем человека, который убил вашего сына, профессор. Я не могу Даже представить той боли, что свалилась на вас и вашу бывшую жену.

Кэрри. Он не вернулся к ней в больницу, как обещал. Что она сейчас чувствует? То же, что и 0Н’ – каждый вдох дается с трудом, сердце спотыкается в груди.

– Да, – ответил Броуди. – Вы не можете Себе этого представить.

Он ей позвонит. Как только уйдет полиция. Они должны сейчас быть вместе, несмотря ни на что.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Броуди кивнул.

– Вы не знаете, были у Макса враги? Возможно, это звучит слишком просто, но если был кто-то, у кого на Макса имелся зуб, нам нужно поговорить с ними.

– В школе у него были проблемы с тремя мальчишками. Макс как-то упомянул об этом. – Броуди замолчал, вспоминая ссору, случившуюся с сыном по этому поводу. Он до сих пор слово в слово помнил то голосовое сообщение на мобильном Макса, но полицейского в подробности посвящать не стал.

– Как вы думаете, почему сверстники его дразнили?

Броуди мог бы целый час объяснять, чем его сын отличался от других подростков. У него черный отец и белая мать, и уже одно это делало его непохожим на других, даже в этом районе, да и вообще он всегда выделялся из общей массы. Он любил математику и уже в восемь лет мог написать компьютерную программу на шести разных языках – за это его тоже невзлюбили. У него была страсть участвовать в конкурсах – не в одном или двух, а в нескольких десятках в неделю, – это еще больше отдалило его от сверстников.

– Макс был не похож на других. Он был тихим, задумчивым. – Броуди услышал скрип карандаша о бумагу.

– Почему это могло кому-то не нравиться? – На этот раз женский голос.

– Дети всегда дразнят тех, кто отличается от них. Наверно, это позволяет им чувствовать свое превосходство.

Он не был со своим сыном, когда тот нуждался в нем больше всего. Руки, вцепившиеся в подлокотники кресла, дрожали.

– Вы можете назвать какие-нибудь имена? – спросил Мастерс.

– Нет, но я могу описать их внешность и дать номер мобильного.

– Их внешность? – Голос детектива звучал недоверчиво. – Как это?

– В прошлом году, когда я узнал, что эти парни издеваются над Максом, я их выследил. Это было просто. Фиона, моя ассистентка, сопровождала меня и описала, как они выглядят. Конечно, это может ничего и не значить…

– Так как они выглядели, профессор? – спросила женщина.

Броуди дословно повторил описание, которое Фиона дала ему тогда в кафе. С этого можно начать, пусть уже и слишком поздно, чтобы что-то изменить.

Детективы приглушенно переговаривались, но их голоса перекрывали вопли подростков на улице. Однако Броуди все же разобрал «Вестмаунт» и «совпадение внешности».

Вестмаунт? Неужели Макс попал в неприятности в его районе?

– У Макса была девушка, профессор? – спросил Мастерс.

– Он всегда это отрицал. – Броуди вспомнил смущение Макса. – Но думаю, что девушка была.

– А лучший друг? Кто-то особенно близкий?

– Вряд ли. – Броуди покачал головой. – Иногда он приходил поболтать со мной.

– У Макса здесь была своя комната? – спросила женщина. – Вы позволите взглянуть?

– Когда Макс оставался у меня, он спал на диване. – Что же он за отец? У его сына не было даже своего угла. Конечно, в доме матери у него была комната, но когда он приходил сюда – что в последнее время случалось все чаще, – они допоздна сидели на этом диване, смотрели кино, играли в шахматы, а потом Макс тут же и засыпал. – В этой квартире только одна спальня. Но он держал у меня кое-какие вещи. Вон там, в шкафу.

– Вы не против, если мы посмотрим?

– Пожалуйста.

Скрип дверцы, шуршание бумаги, потом какие-то неясные звуки.

– Тут кое-какие бумаги, мы возьмем их, профессор, если вы не возражаете. Нам необходимо лучше узнать Макса.

«Так же, как и мне, – подумал Броуди, и боль захлестнула его с новой силой. – Так же, как и мне».

Вернувшись в участок, Дэннис Мастерс обнаружил в своем электронном ящике несколько отчетов о проведенных допросах. В настоящий момент подчиненные занимались анализом записей с камер наблюдения. Предварительное заключение медэксперта гласило, что орудием убийства было лезвие длиной 12–15 сантиметров с ровной кромкой.

– Да неужели, – пробормотал Дэннис, увеличивая на экране снимок обнаженного торса. Около десятка ран рассекали кожу – аккуратные надрезы на темной коже.

Дэннис быстро пробежал глазами заключение до конца. Анализ крови выявил наличие марихуаны, но не алкоголя. Более детальное заключение будет сделано после дополнительной экспертизы.

– Ужас, – произнес он, думая больше о Кэрри и ее будущем, чем о снимке на мониторе. Один из протоколов допросов содержал рекомендацию задержать Сэммса и Дрисколла и привезти их в участок для допроса.

Дэннис взглянул на часы и потянулся к телефону.

– Везите сюда маленьких засранцев, – бросил он в трубку. Ничего не попишешь, ночь сегодня будет долгой.

Прошлое

Кэрри никогда не думала, что неудовлетворенность реальностью родилась вместе с ней. Она не считала врожденным и свое желание все исправить – исправить весь мир. «Это у тебя от природы или от моего воспитания?» – часто спрашивала мать, когда Кэрри возвращалась из университета домой и буквально топила все вокруг в гневе и возмущении.

– И почему ты такая, Кэролайн Кент. Уж точно не в меня. В детстве ты была такой тихоней.

Кэрри никогда не назвала бы себя тихоней. В школе, если происходил какой-нибудь конфликт, если кого-то обижали, если кто-то вел себя чересчур уж нагло, Кэрри непременно вмешивалась, занимая сторону обиженных. Сверстники либо восхищались ею, либо ненавидели ее.

На самом же деле руководило ею не столько чувство справедливости, сколько желание контролировать все и вся.

– Все должно быть под контролем, понимаешь? – объясняла она Лиа на первом курсе университета. Шел 1986 год, они обе изучали теле- и радиожурналистику.

– Не понимаю, – ответила Лиа. Они загорали на лужайке, глядя в ярко-синее небо. Высоко-высоко над ними самолет прочертил белый след. – Я вот совершенно не контролирую собственную жизнь. И мне это нравится.

Кэрри приподнялась, опершись на локоть.

– Как ты можешь говорить такое? Зачем ты тогда вообще здесь учишься?

– Родители заставили.

Кэрри упала на траву. Теперь уже она не понимала. Они знакомы с Лиа уже семь месяцев. Вместе еще с двумя девушками они снимали квартиру. То, что Лиа хотела, чтобы ее жизнь просто шла, одновременно и удивляло, и злило Кэрри. Это же такая потеря времени.

– Так ты что, не хочешь решать свою собственную судьбу?

– Не-а.

– Это просто бред.

– Я люблю плыть по течению. Смотреть, что получится.

Кэрри задумалась.

– Как что-то может получиться, если ты сама это не устроишь?

Вместо ответа Лиа вдруг вскрикнула и резко села.

– Ой, простите, пожалуйста… – С виноватым видом к ним торопилась девушка. Она подобрала мяч и неуверенно дотронулась до плеча Лиа.

– Все в порядке. Не волнуйтесь. – Лиа встала, расправила футболку и улыбнулась, хотя Кэрри видела, что ей все еще больно.

– Хотите поиграть с нами? Давайте, будет здорово, обещаю.

– Конечно, – ответила Лиа и оглянулась на Кэрри.

Та выдавила из себя улыбку и опять опустилась на траву.

«Я бы отказалась, – подумала она. Облако над ней медленно превращалось из кошки в слона. – Сказала бы НЕТ. А потом велела бы ей отправляться куда-нибудь подальше, пока я не врезала ей мячом в живот, чтобы посмотреть, как ей это понравится».

Раздался восторженный визг Лиа и веселые крики других девушек. Кэрри повернула голову в их сторону. Лиа явно наслаждалась игрой.

– Плывет по течению, – прошептала она ревниво. Что же в ее прошлом такого, что она не способна поступить так же?

– Ты никогда не рассказываешь о своих родителях.

На ужин опять были спагетти с сыром. Лиа протянула тарелку Кэрри. Та встала:

– Нет. Извини. Не могу есть это третий день подряд. – Макароны исчезли в мусорном ведре; реплика Лиа осталась без внимания.

– Что ты делаешь? Мы не можем позволить себе выбрасывать еду.

– Честное слово, я умру, если съем еще одну тарелку макарон с сыром.

– Ну тогда скажи парням, которые живут в соседней квартире, чтобы прекратили воровать наши продукты.

Кэрри застыла с тарелкой перед мойкой. Она всегда запирала дверь их квартиры в общежитии, и ее раздражало, что больше никто не удосуживался этого делать.

– Они крадут нашу еду?

– Я купила курицу и салат. Думаю…

– Сиди здесь!

Но Лиа не послушалась. Она поплелась за Кэрри, а та выскочила в коридор и забарабанила в соседнюю дверь.

– Кэрри, не надо. Это же ерунда.

Но Кэрри, не дождавшись ответа на свой стук, пнула дверь и вошла. Видимо, тут тоже никто не запирал. На разбросанных по полу подушках развалились два парня. Вяло глянув на посетительниц, они тут же явно забыли про них. Кэрри двинулась прямо к холодильнику, рванула на себя дверцу.

– Это наше? – спросила она, доставая упаковку с курицей.

– Я… – Лиа поморщилась. – Ну так же нельзя.

– Спорим, наше?

Кэрри захлопнула холодильник и направилась к себе.

– Теперь можем и приготовить. – Она взяла разделочную доску и нож и принялась кромсать курицу. – Это справедливо.

Кэрри, почти не видя ничего от яростных слез, свирепо орудовала ножом. Мысленно она была на той военной базе, ощущала затхлый запах их домика, стены которого, казалось, сделаны из картона, слышала шум моторов военного транспорта, знакомый сигнал, обозначающий начало маневров. Видела свое отражение в начищенных до блеска ботинках отца.

Чарльз Эрнст Кент пошел в армию, когда ему стукнуло шестнадцать. С Ритой, матерью Кэрри, он познакомился в увольнительной, когда ему было двадцать два. Вскоре они поженились. Рита бросила работу медсестры, и с тех пор они переезжали с базы на базу. С восхищением и обожанием Рита наблюдала, как ее мужа постепенно повышают в звании. Она никогда не жаловалась, что у них нет своего дома; что стоит завести подруг, как приходится их терять; что ребенка она растит почти в одиночку.

Детство для Кэрри было связано только с мамой. Она помнила ее мягкие карие глаза, неизменный передник в красный горошек, ее привычку аккуратно класть обручальное кольцо на блюдце, перед тем как начать мыть посуду. «Не хочу поцарапать любовь, – говорила мама. И вздыхала с облегчением, надевая кольцо снова. – Папочка скоро вернется, милая. Еще только сто двадцать три сна».

Когда Кэрри подросла, она тоже начала считать сны. Но, в отличие от матери, которая только и ждала, когда Чарльз Кент, пропахший солнцем, пустыней и нефтью, снова будет лежать рядом с ней в постели, Кэрри трепетала от страха при мысли о его возвращении. Она мечтала сделаться невидимой, исчезнуть.

Чай она отправится пить в сад – если позволят. А если нет – заберется в кровать и укроется с головой. Книжки, куклы и игрушки, которые, пока отца не было дома, валялись по всему дому, прятались за несколько дней до его приезда. Как будто он мог почувствовать даже запах беспорядка. Шум, болтовня, визиты друзей, телевизор, а также все виды физического контакта – объятия, рукопожатия, даже случайное прикосновение – категорически исключались. Майор Чарльз Кент придерживался очень строгих правил. А попросту любил все держать под контролем.

– Он не хотел, чтобы я родилась. Он это ясно давал мне понять. Вообще-то он меня просто ненавидел.

– Что?

Лиа занималась салатом. На этот раз она заперла дверь квартиры. Как теперь она посмотрит в глаза соседям? Может, у них просто нет денег на еду? Поделиться с ними было бы только справедливо.

Кэрри вонзила нож в курицу, чуть не отрезав себе палец. Чертыхнулась и швырнула куски курицы на раскаленную сковородку.

– Ничего, – буркнула она.

По кухне разлился аромат чеснока. Наконец-то они нормально поедят.

Осень 2008 года

Шансы на то, что удастся поцеловать Дэйну, таяли с каждой минутой. Макс надеялся, что во время самой страшной сцены Дэйна в испуге прильнет к нему, но она лишь наклонилась и прошептала: «Я уже давно поняла, что сейчас это произойдет». Макс порадовался, что она не видит его лица. Он-то уже изготовился, даже губы приоткрыл в полной уверенности, что Дэйна поцелует его, а теперь сидел дурак дураком и сгорал от стыда.

Да слепому ясно, что Дэйна и не собиралась целоваться, думал он, дожидаясь ее у дверей женского туалета. Она не из тех девчонок, что взвизгивают да подпрыгивают от страха, вцепляясь в мужчин. И уж точно не из тех, что целуются направо и налево. Максу даже нравилось это, нравилось, что Дэйна отличается от прочих девчонок из школы, которые из штанов выпрыгивают, лишь бы парни их заметили.

– Я готова, – сказала Дэйна, вытирая мокрые руки о джинсы. – Пойдем к тебе?

Макс замер. Этого ему хотелось меньше всего.

– В хижину? Не вопрос.

– Нет, глупый. В твой настоящий дом. Я хочу увидеть твою комнату. И с твоей мамой я могла бы познакомиться.

О господи. И что теперь делать? С другой стороны, может, ей и правда интересно. Каковы бы ни были ее намерения, упускать такой случай нельзя. Девушка – девушка, которая ему очень нравится, – хотела посмотреть его комнату. Может, с ним больше никогда в жизни такого не случится. Даже если они будут просто сидеть на разных концах кровати – ему и этого хватит. И вообще, он не хотел спешить. Он хотел, чтобы первый раз был особенным, хотел узнать ее получше, не торопить естественный ход событий.

Но разве он мог позволить ей встретиться с его матерью? Это все изменит. В глазах Дэйны Макс станет совсем другим человеком. Как бы она ни восхищалась тем, что шоу его матери каждую неделю смотрят миллионы людей, рано или поздно ее слава встанет между ними.

У него был только один выход. Им придется пойти к отцу. Он просто не может привести ее в Хэмпстед. Даже если матери там нет, богатство самого дома будет для Дэйны настоящим шоком.

– Ладно. Тогда пошли к отцу. Мама наверняка взбесится.

Они перебежали улицу, и тут же подъехал автобус. Макс вытащил телефон и пролистал последние отцовские эсэмэски. «Уехал на конференцию до воскресенья. Папа». Значит, дома никого не будет. Макс подумал, не почистить ли зубы, когда они придут, просто на всякий случай, но квартира такая маленькая, а стены такие тонкие, что Дэйна точно услышит. Хорошо бы в буфете завалялась Жвачка или мятные леденцы.

– Готовься к худшему, – сказал Макс, выходя из автобуса.

Он невольно напрягся, когда с Хай-стрит, утыканной магазинами поддержанной одежды, продуктовыми лавками с унылыми овощами, выставленными в ящиках на тротуар, парикмахерскими и забегаловками всех мастей, они вошли в серый квартал Вестмаунт.

– Почему? – Дэйна выглядела совершенно спокойной. Макс знал, что она выросла в похожем месте.

– Тут всякое случается. – Макс инстинктивно наклонил голову и застегнул молнию.

– Ты о чем? – Дэйна рассмеялась.

– Послушай, тут легко нарваться на неприятности.

Он ускорил шаг, входя в бетонный туннель, ведущий внутрь квартала. Пятиэтажные квадратные коробки на две тысячи квартир занимали всю западную окраину Хэрлсдена. Жители называли этот квартал местной тюрягой. Макс думал, что они недалеки от истины.

– Какие неприятности? – Дэйна достала из кармана пакет с остатками конфет. – Хочешь?

Макс покачал головой.

– Всякие.

Он не хотел пугать ее рассказами о групповом изнасиловании, случившемся пару недель назад, или грабежах – едва ли не в каждую квартиру хоть раз да залезли воры, – или о машинах, что полыхают здесь по субботам.

– Да неприятности везде. Я, знаешь, тоже не в раю живу.

Но Макс уже не слушал. Впереди, у лестницы, стояла группа парней. Вроде бы среди них была и девушка, но поручиться Макс не мог. Он хотел повернуть назад, но их уже заметили.

– Э, да это тот тощий ублюдок.

Дэйна собралась было огрызнуться, но Макс толкнул ее:

– Молчи. Нам надо подняться по этой лестнице. Просто опусти глаза.

– Еще чего.

Компания перегородила весь проход. Пахло мочой, марихуаной и потом.

– Извините, – сказала Дэйна и попыталась протиснуться вдоль стены, но один из парней выставил руки. До самых плеч они пестрели сине-зелеными татуировками – роспись гнева и ненависти. – Можно пройти?

– Ладно, – сказал Макс. – Мы можем пойти другой дорогой.

– Что ты нам сегодня принес, козел?

Еще один парень зашел Максу за спину.

– А ты спросил у этой шлюшки разрешения ее трахнуть? – Остальные загоготали. – Знаешь, что у меня в кармане, шоколадка?

Макс ощущал его кислое дыхание, пахнущее сигаретами и пивом.

– У меня тут кое-что, что заставит твою тощую черную задницу сжаться от страха. – Парень ткнул Макса пальцем в живот. – Это моя лестница, ясно? Хочешь пройти – проси разрешения. Понял?

Макс кивнул. Парень сплюнул ему на свитер.

– Хочешь конфетку? – Дэйна просунула пакет между ним и Максом.

Парень ухмыльнулся и забрал весь пакет.

– Запомни, – сказал он, отступая в тень, – настучишь на меня – и мой нож настрогает тебя так быстро, что ты и не заметишь.

Макс смотрел, как они растворяются в темноте туннеля. Все были в капюшонах, кроме девушки, коротенькая юбка едва прикрывала попу. Дэйна уже открыла дверь на лестницу.

– Пошли, – сказала она. – Покажи мне свой дворец.

Макс вздохнул. Неудивительно, что отца никто не навещает. Эти парни – как его личные привратники.

Они прошли по бетонной галерее, пригибаясь под веревками с бельем и переступая через разбросанные там и тут пластиковые игрушки. Макс пытался унять дрожь в ногах. Он вытащил из кармана ключи и отпер дверь. Сердце все еще учащенно билось.

– Тут не очень прибрано, – сказал он, прежде чем посторониться. – И иногда папа забывает помыть посуду.

– Прекрати извиняться. – Дэйна распахнула дверь и вошла. – Где твоя комната?

Макс чуть не сказал, что у него нет своей комнаты, что тут всего одна спальня, отцовская, но он не хотел рисковать. Вдруг Дэйна уйдет, потому что им негде будет потусоваться. К тому же это вызовет новые расспросы.

– Сюда, – сказал он, поворачивая в темный коридор.

– Прикольно, – произнесла она, когда они вошли. – Вещей маловато.

Макс облегченно выдохнул. Очевидно, перед отъездом Фиона навела тут порядок. Когда Макс был помладше, он часто ездил с отцом на разные конференции. Они останавливались в шикарных отелях, и он мог заказывать в номер любую еду, пока отец выступал, делал презентации и восхищал других математиков своими достижениями.

– У твоего отца есть работа? – Дэйна огляделась и села на кровать. – Мой отчим – полный козел и обычно не работает.

– Он математик. Профессор в университете. – Он так обрадовался, что Дэйна поверила ему насчет комнаты, что забыл соврать.

– Кто-кто?.. – недоверчиво протянула Дэйна.

– Ну… он работает на факультете математики. Ничего особенного. – Макс отвернулся, скрывая смущение, и тоже сел на кровать. Дэйна придвинулась к нему.

– Даже очень особенное, если он профессор. А почему он тогда тут живет? Он же, наверное, богатый? – Дэйна улыбнулась.

Макс подумал, что, улыбаясь, она становится настоящей красавицей. Он хотел все рассказать ей, правда хотел, но к чему это приведет? Лишь к пропасти между ними. А знаешь что, Дэйна? Моя мать – миллионерша, лауреат кучи премий, телезвезда, а мой отец – всемирно известный математик. Почему каждый из них живет своей странной жизнью в отдельном от меня мире – для меня загадка…

Он лишь потеряет единственного друга. Она никогда не поймет.

– Да нет. Он просто, типа, уборщик. Папа любит строить из себя невесть что. – Макс откинулся на подушку. От нее пахло отцом.

– А я своего отца даже не вижу. Они с мамой расстались несколько лет назад. Лорелл – моя сводная сестра.

– Хреново, да?

– Ага. – Дэйна тоже легла, но головой в противоположную сторону. – У тебя есть братья или сестры?

– He-а. Только я. – Макс вытянул руки и нечаянно коснулся ноги Дэйны. Она не вздрогнула, поэтому он не стал убирать руку. – А ты хочешь, Чтобы они снова были вместе, твои родители?

– Ну уж нет, – не раздумывая, ответила Дэйна. – Они бы друг друга поубивали. А ты?

Макс ответил не сразу. Его пальцы нашли колено Дэйны.

– Очень. – Он оставил руку лежать у нее на колене, напуганный собственной дерзостью, и представил себе невозможное: что он, отец и мать снова живут все вместе.

Поиск по сайту: