Когда пишешь тексты нужно соблюдать правила, почти очевидные

Однажды ночью скучный и пыльный август сменился на пока еще незнакомый сентябрь. Сменился быстро, бесшумно и незаметно. Так кончаются батарейки в плеере. Только радио поймает нужную волну с любимой песней и все, музыке конец - сначала невнятные звуки, потом шипение и многозначительный "щелк". Дальше наступает тишина. Наступит ли тишина с приходом осени, я не знал. Для меня, как и для большинства людей - я уверен - сентябрь наступил вот так незаметно. Щелк.

Лето пролетело молниеносно, не оставив после себя почти никаких радужных воспоминаний. Три месяца, словно три дня, банально закончились. Почти все свободное время я проводил дома и писал (что конкретно писал и зачем, об этом чуть позже). Лето не самое мое любимое время года. Так повелось с раннего детства - родившись в городке с климатом явно похолоднее (что вы хотите - северный портовый городишко) изнуряющая жара была не по мне. Иногда даже холодное пиво не спасало в такие минуты, но меня утешала мысль, что есть места много горячее, преисподняя например. А что, в раю должно быть прохладно, конечно пива там нет, но есть какие-нибудь кондиционеры, или наподобие того, а для преисподней самый что ни на есть раз.

Кроме пива у меня к тому же была еще одна вредная привычка - сигареты. Курил я когда как, иногда не докуривал и одной сигареты, а бывали дни, когда в день улетала не одна пачка. Вот так. И чтобы все это не слишком повредило моему здоровью, слившись в один большой поток заболеваний в ближайшем будущем, я каждое утро бегал в парке по нескольку часов, несмотря на погоду. Сначала было сложно втянуться в активный спорт, даже несколько раз бросал данное занятие, предпочитая все те же пиво и сигареты, но потом что-то в моем мозгу замкнуло (или, наоборот, разомкнуло) и утренние пробежки схватили меня за душу, как старые давно забытые фильмы.

Иногда летняя скука убивала всякое желание что-либо делать, и я на метро добирался до портового терминала, сидел по нескольку часов и смотрел на небо, которое по большому счету не менялось никогда - день, ночь - разницы, в сущности, не было никакой. Небо было для меня неким символом спокойствия и вдохновения. Наверное, каждый человек пытается найти такой символ, смысл или предмет в своей жизни.

Этот смысл был не только моим одним. Я познакомился с человеком, который также как я любил рассматривать спокойное небо. Забегая немного вперед, скажу лишь, что это была девушка. Ее глаза иногда напоминали мне предмет нашего спокойствия.

Ей об этом я так и не сказал. Сам не пойму почему?

Теперь, наверное, нужно объяснить мою безудержную тягу сочинять различные истории и записывать их на бумагу. Хочу заверить сразу, что я никакой не писатель в прямом смысле этого слова. Когда-то очень давно - мне в те годы было лет десять, не больше - я коллекционировал открытки с различными животными и растениями, страсть любил все - будь то аквариумных рыбок, кошек, собак, амфибий, пресмыкающихся, комнатные и декоративные цветы. Мне нравилось рассматривать мельчайшие детали на фотографиях, на картинах и в повседневной жизни. От моего глаза мало что могло укрыться, а если и укрывалось, и то ненадолго. Я замечал оторванные пуговицы, мелкие затяжки на одежде моих знакомых, незаметные для других на ночном небосводе миниатюрные точки звезд, словно следы от иголок. Мой нос, нужно сказать, работал, ни в чем не уступая глазам, и ветер на многие сотни метров мог донести до меня эссенцию из самых различных, в обычной жизни не встречающихся вместе, ароматов. С годами эта страсть к детализации окружающей меня действительности только усиливалась, но что с ней делать я не знал. Просто жил с этим и наблюдал, как функционирует вокруг меня мир - далеко не совершенный, но зато мой.

И вот однажды я попробовал перенести мои чувства на бумагу, случилось это в пятом классе.

Хочу сразу объяснить, что не учитываю дурацкие сочинения школьной программы, которых было до этого не сосчитать сколько. До сих пор помню заунылые строки, такого типа - "Летом мы ходили купаться на речку. Идти на речку долго. Долго два часа."

Мой первый рассказ был о животном с одной из картинок. Не для смеха будет сказано, что писал я тогда о морской свинке. Почему именно о ней? Понятия не имею. На ее месте спокойно мог бы быть медведь, слон, аист или, скажем, муравей. Просто случай распорядился именно так, а не иначе. Поэтому морская свинка. Тогда у меня не было ни стиля придать задумке нужную форму, ни усидчивости, чтобы строки стали хоть чем-то интересны другим людям, был только некий туманный смысл, который заключался в том, что я должен писать. И я покорно писал.

Наверное, у всех пишущих людей есть свои кумиры. Иначе нет определенной базы, почвы под ногами, не за кем тянуться, и некого превосходить. Кумир появился и у меня. Однажды друг дал мне почитать один журнал. Помню как сейчас, был ноябрь, на улице холод жуткий, снег дряхлыми хлопьями покрывает все вокруг, небо пепельно-серое, а я сижу дома за письменным столом и зачитываюсь новомодным автором (у меня есть свои причины, чтобы не называть его имени). После я собрал все журналы с его статьями, перечитывал их по сотне раз и все удивлялся, как можно так писать. Через некоторое время автор уехал из города бог весть куда, бросил журнал и больше его статей не появлялось. В тот момент я ощутил некую пустоту, какое-то время не мог ни писать, ни читать, оказался на обочине жизни, время текло мимо меня, а я топтался на месте. Это и была отправная точка, долгожданный зеленый свет. Впитав в себя тот стиль, ту открытость и в то же время завуалированность я начал писать серьезные тексты. С того дня, как исчез автор журнала, больше про животных я не писал никогда.

К концу августа я заканчивал писать свой первый роман. И когда дни стали много свободнее от сидения за письменным столом, я вдруг почувствовал себя крайне одиноким человеком. Не было друзей, с которыми я мог пообщаться и обсудить банальные темы, не с кем было попить пива в баре, и некому было приоткрыть дверцу в душу - с каждым днем этот заброшенный колодец все больше зарастал травой.

Освободившаяся куча времени пропадала за зря, и что с ним делать я не знал. Плыл по течению и все, а рифы впереди или мель не имело особого значения. Когда я перечитал свои самые любимые книги у меня вообще не осталось никаких дел, я думал сойду с ума.

Взяв целую пачку сигарет, надев темно-синий пиджак и темные очки, я пошел бродить по улицам. Зашел в пиццерию за углом дома, заказал большой кусок с анчоусами и две бутылки темного пива. Сев за столик у окна я медленно поглощал явно вредную пищу и пусто смотрел в окно. Обычный не куда не движущийся город, - подумал я, разглядывая людей мерно идущих за стеклом - никто некуда не спешит, все словно провалились в глубокий ров и ждут, что их кто-нибудь вытащит.

Пообедав, я вышел из пиццерии, сел в первый подъехавший автобус и доверился полностью его неизвестному мне маршруту. На стекле я рассмотрел ярко оформленный рекламный проспект, предлагающий всем желающим совершенно бесплатно курсы лекций по различным тематикам. В списке значились: История и культура древних народов, психология стрессов, как заработать миллион, исцеление тела путем исцеления души, суицидология. Был указан телефон и адрес. Место мне хорошо было знакомо - центр реабилитации и помощи нуждающимся. Часто проходил мимо, возвращаясь из порта домой, но никогда не был внутри. Я вышел на ближайшей остановке и решил ради интереса послушать какую-нибудь лекцию, так, от нечего делать.

Солнце скрылось за облаками, и пошел мелкий дождь. Голоса чаек до этого доносившиеся с терминала стихли. Когда я подошел к зданию Ассоциации дождь уже прекратился. Люди, выходившие из стеклянных дверей, недоверчиво смотрели на меня, к тому времени промокшего до нитки. Кто-то доставал зонт, а кто-то смотрел на солнечное небо и удивлялся, наверное, тому, где мне удалось так вымокнуть. Я был похож на губку, которой моют посуду.

Внутри здания меня ждало миниатюрное окошко справки. Подойдя к девушке с пышными румяными щеками, я поинтересовался, как я могу попасть на интересующие меня лекции. Она приветливо улыбнулась и попросила мои документы. Я дал свои водительские права и начал ждать. Через минуту она отдала мне права обратно вместе с каким-то бланком.

- Что это? - спросил я.

- Отметьте дни и лекции, которые вы бы хотели посещать, и поставьте подпись в самом низу, - указала она пальцем. На палец было надето кольцо с огромной жемчужиной, красноватого цвета, явно ненастоящей.

Достав из кармана пиджака ручку, я поставил галочку напротив следующей темы: суицидология, и отметил дни - все кроме выходных. Я отдал листок обратно, получив взамен некий пропуск на мое имя.

- Спасибо, - сказал я.

- Пожалуйста, - улыбнулась она.

До начала первой лекции по суицидологии было еще два с лишнем часа. Я решил сходить в порт и покормить голубей. Купив в булочной на другой стороне улицы свежий воздушный хлеб, я, закурив, медленно пошел привычной дорогой.

Такой погоде я никогда не доверял, вроде и солнце и ни одного облака, но дождь, если ему заблагорассудится, может пойти в любую минуту. Я перелез через низкую стену из старого почти осыпавшего кирпича и спустился по склону к воде. Ноги утопали в вязком песке, а в метрах десяти или чуть больше с одинаковыми промежутками накатывала пенистая волна. Приятный успокаивающий звук оставался в ушах, будто я постоянно слушаю ракушку.

Пройдя немного вперед, я наткнулся на бездомного кота (или кошку, - вряд ли я бы их отличил, но для простоты пусть будет кот). Его исхудавший силуэт мелькнул около гор старых покрышек и спрятался за перевернутую железную бочку. Я отломил приличный кусок от булки, и, чтобы не пугать и так много чего повидавшего зверя, и подходить к нему, пришлось кинуть кусок в сторону бочки. Не долго думая, он медленно, шатаясь из стороны в сторону, словно им управляет неумелый кукловод, приблизился к ароматной булке. Протяжно мяукнув - может в знак благодарности, а может и нет - он с жадность принялся поглощать хлеб. Я не стал отвлекать его от этого занятия и пошел дальше.

После одного происшествия в порту (взрыв в одном из старых ангаров около месяца назад) вход на территорию стал ограничен. Один мой знакомый, работающий в охране по старой дружбе сделал мне пропуск, много лет за ним оставался один долг - в институтские годы я его сильно выручил, и теперь мы стали квиты.

Вернувшись на дорогу, я минул автобусную остановку и еще несколько минут добирался по скучной пешеходной полосе, пока не появился порт. Крики чаек отзывались в ушах однообразной грустной мелодией, ветер доносил соленый привкус волн.

Я достал из джинсов свое потертое портмоне и показал пропуск. Охранник небрежно кивнул и мотнул головой, мол, проходи. С таким же успехом можно было показать старый проигрыватель пластинок. Могу поспорить, он даже бы не заметил разницы.

Пройдя мимо района старых складов, я некоторое время стоял на площади около грузового парома, наблюдая за гонкой погрузчиков. Мой знакомый - тот самый, который выручил меня пропуском - рассказывал, что рабочие частенько устраивают в свободное время такие вот гонки. Выиграл какой-то парень в синей бейсболке. Когда послышались радостные окрики и звон от пивных бутылок, я пошел дальше, потеряв всякий интерес к причальному тотализатору.

В конце августа погода заметно испортилась, всю прошлую неделю неустанно лили дожди, а солнце если и показывалось, то лишь на пару минут. Настроения в такие дни понятно не было никакого. Сложно было найти отвлеченное занятие и расслабиться, как следует. В голову постоянно приходили тяжелые мысли, смысла которых я не совсем понимал. Даже когда я поздним вечером, лежа в кровати перечитывал любимые книги, мое внимание растекалось неизвестно куда. Прочтешь пару листов, а потом понимаешь, что совершенно не запомнил, что именно прочел. Несвойственное мне ощущение, если учитывать, что все книги далеко не новы и читал я их ни один раз.

Вид на еле колышущиеся волны и, правда, успокаивал. Может, это и было самовнушение, но мне казалось, что темно-голубая поверхность воды забирает все накопившееся во мне зло. Так я мог сидеть по нескольку часов подряд. Время текло само собой, хоть я и ощущал его избыток, оно все же имело обыкновение течь - в какую сторону было для меня загадкой. В конце концов, море растворят не только соль.

Облокотившись о бетонную стену, я всматривался в исчезающие за тонкой гранью горизонта суда, на седой навьюченный дым, смешивающийся с облаками. Я закурил и, сделав несколько глубоких затяжек подряд, выпустил дым. Пепел, замерший на сигарете, унесло порывом ветра. В мозгу промелькнула мысль о том, что держит меня в этом мире. Что вообще нужно получить человеку от жизни, чтобы он был счастлив? Но мысли исчезли вслед улетевшему пеплу.

Голубей в порту не оказалось. Я решил, что отдам оставшийся хлеб тому исхудавшему коту, а когда возвращался назад, то и его не оказалось на месте. Я положил хлеб около бочки, подождав минут пять без результатов и пошел обратно в город.

Я встретил ее вернувшись в здание Ассоциации. Толкнув стеклянную дверь, я вошел внутрь и сбил ее с ног. Как я мог не заметить человека за прозрачным стеклом, было для меня загадкой и судя по ее недоумевающему виду - для нее тоже. Она была одета в спортивный костюм цвета неспелого банана, на ногах - легкие кроссовки белого цвета и темно-синяя бейсболка, закрывающая длинные выгоревшие волосы, собранные в хвост. Наклонившись, я протянул ей руку. Она подняла голову и посмотрела на меня. Глаза похожие на утреннее небо, - промелькнуло у меня где-то в глубине сознания. Розовые губы сложились в мягкую улыбку.

- Прости, я не заметил тебя, - ляпнул я банальность.

- Ты не виноват, это я такая растерянная. Со мной так всегда, - она взяла мою руку и вернулась в обычное положение. Если не ее кроссовки, я бы почувствовал себя не очень комфортно - не люблю когда люди (а тем более девушки) выше меня ростом. Один из моих многочисленных предрассудков, но такой уж я человек - если не комфортно, значит некомфортно, - переделывать себя не могу. Увы.

- Точно не ушиблась?

- Да вроде все на месте, - оглядела она себя с ног до головы. - Куришь?

- Что?

- Ты-ку-ри-шь? - протянула она по слогам, словно учила меня иностранным словам.

Я кивнул.

- Я как раз шла покурить. Ты, наверное, пришел на лекции? Еще есть немного времени, составишь компанию?

- Почему бы и нет, - я открыл дверь, пропуская ее вперед. Перед тем как выйти на улицу, она, обернувшись, лукаво подмигнула мне.

Мы обошли низкий металлический забор, и нашли в тени высоких лип свободную лавку. Она достала, держа тремя пальцами из узкой пачки тонкую сигарету лимонного цвета. Я дал ей прикурить, потом закурил сам. После первой же затяжки она закашлялась. Я не смог сдержать смеха.

- Над чем ты интересно смеешься? - легонько стукнула она по моему плечу.

- Зачем тебе это?

- Ты про сигареты? - она все так же продолжала нелепо держать свою. - Откуда ты знаешь, что я не курю?

- Ты еще спрашиваешь? - улыбнулся я.

- Что, так заметно?

Я забрал у нее наполовину сгоревшую сигарету и выбросил в урну, находившуюся по соседству со скамейкой.

- Может это не мое дело, но тебе это слишком не идет, понимаешь? Зачем делать что-то идущее в разрез себе? Я этого никогда не понимал, и не пойму. Не нужно насиловать свой организм ненужными вещами, и не нужно смотреть на всех, забывая о себе. И еще одно...

- Что еще? - вздохнула она.

- Извини за лекцию.

Она долгое время сидела, не произнося ни одного слова, но потом повернулась ко мне, посмотрев, как мне показалось, в самую глубину глаз и улыбнулась.

- Я больше не буду курить. Обещаю. Ты рад?

Я не знал, что на это ответить и лишь улыбнулся.

Она достала из кармана куртки целую ладонь фисташек и отсыпала немного мне.

- Спасибо, - ответил я.

Первая же фисташка оказалась каменной, и я бросил ее одинокому голубю, прогуливающемуся важной походкой по траве. Он справился с ней без труда.

- Ты часто сбиваешь девушек, чтобы познакомиться? - спросила она. Я чуть было не упал со скамейки.

- Ты думаешь, я это специально все подстроил? - откашлялся я от дыма.

- Да нет, - улыбнулась она. - Я знаю, что ты не специально сбил меня. По тебе видно. Просто захотелось посмотреть на твою реакцию.

Я покачал головой и молча продолжал курить. По тротуару мимо нас проходили различные люди, не бросая и косого взгляда на место, где мы сидели. Ветер словно лезвием разрезал серый дым от моей сигареты.

- А ты не слишком многословен, - заметила она. - Ты всегда такой?

- Угу, - ответил я и потушил сигарету.

- Но все равно ты мне нравишься. Ты какой-то особенный.

- Ты можешь так говорить, зная меня несколько минут? - перевел я на нее свой внимательный взгляд, закончив рассматривать проходивших людей.

- Я никогда не ошибаюсь в таких вещах. Я имею в виду людей. У меня своего рода нюх, или что-то наподобие. Веришь? - сказала она и отдала мне не открывающуюся фисташку. Я даже и не пытался ее открыть, тут же бросил голубю.

- У тебя выгоревшие волосы, наверное, ездила летом куда-нибудь отдыхать? - заметил я, сменив тему.

Она сняла бейсболку и распустила волосы. Я сразу почувствовал тонкий аромат сандалового масла.

- Ничего не могу поделать. Каждое лето выгорают. Хоть на море не езди, - огорченно произнесла она.

- Ты ездила на море?

- Мраморное море. Знаешь где такое? - она съела последнюю фисташку и отряхнула руки.

- Харуми, - уверенно ответил я.

- Ну, с тобой прямо не интересно, откуда ты это то знаешь?

- Мне это место неплохо знакомо. Я там родился. Много лет назад.

- Понятно, - улыбнулась она. - А как твое имя?

Я назвал ей свое имя.

- Интересное имя, - задумчиво сказала она. - А оно что-нибудь означает?

- Каждое имя что-нибудь означает. Если честно, я не знаю. Имя как имя. Ничего больше. По крайней мере, для меня.

- А меня назвали - Шенфа - это означает лепесток.

- Очень красиво, - произнес я, отводя взгляд от ее глаз на небо. За перистыми облаками укрывалось невозмутимое спокойствие, похожее на то, что таилось в глубине ее глаз.

Она поднялась со скамейки и потянулась, словно только что проснувшаяся кошка.

- Послушай, а у тебя какая лекция сейчас? - спросила она, зевая, прикрывая рот рукой.

- Суицидология.

- Ого! - воскликнула она. - А у меня - История и культура древних народов. Ты первый день сегодня?

Я махнул головой.

- Значить будем видеться здесь иногда, - улыбнулась она. - Ты по каким дням?

- Все кроме выходных, - ответил я, вставая.

- Отлично, - ее лицо еще более просветлело, будто и без того солнечный день подсвечивали еще другим более ярким светом.

- Ну что же, Лепесток Вишни, встречаемся на перерыве в фойе?

- Эй, я не говорила про лепесток вишни, откуда ты это взял? - возмутилась она, хотя лицо было совсем доброжелательное.

- Но лепесток не может быть просто лепестком, почему бы он не о вишни? Ты любишь вишню?

- Очень люблю. Пусть будет Лепесток Вишни, - сдалась она.

Мы вернулись тем же маршрутом к входу в здание Ассоциации. Мы шли молча. Она, держа руки в карманах спортивного костюма, шла немного впереди меня, взглядом упираясь в носы своих кроссовок. Явно думала о чем-то. Перед козырьком толпились люди, курившие за разговорами. Перед самыми дверьми, она обернулась ко мне и в упор спросила:

- А ты случайно не писатель?

- С чего это вдруг? - переспросил я.

- Не знаю, - пожала она плечами. - Так подумалось просто. А еще мне подумалось, не бросить ли и тебе курить вместе со мной?

- Здоровое предложение. Я обязательно подумаю, - ответил я, и мы зашли внутрь.

Отстояв в очереди из десяти человек и показав пропуск, я зашел в аудиторию со всеми остальными слушателями. Достаточно просторная комната без окон. Десятка два стульев с мягкой обивкой ярко-синего цвета. Наверху между вытянутыми рядами ламп не включенный кондиционер. Белая доска, по которой пишут маркером.

Минут пять все выбирали себе места. Я же сел на самый последний ряд. Двенадцать человек (вместе со мной) никак не контрастировали с пустующими стульями - стульев было явно больше. Девять из двенадцати присутствующих - женщины, причем разных возрастов. Это тоже о чем-то говорило. Проблемы самоубийств интересуют их больше? Или просто самоубийства среди женщин встречаются чаще?

До прихода лектора по комнате разносились звонкие фразы, смех, шепот. Видимо люди знакомились между собой. Я же со своей субъективной точкой зрения был как всегда особняком, и не находил в этом ничего зазорного.

Дверь пластично открылась, и в аудиторию вошла молодая девушка. Внешность лекторши породила тишину - светлые волосы до плеч в виде лесенки, аккуратно подведенные черным карандашом глаза, приталенный жакет из твила и замши с поясом на талии, шерстяная юбка-стретч с разрезами, украшенная стразами, кожаные туфли на высоком каблуке с клепками, ядовито-красные браслеты на руке.

- Добрый день, - обратилась девушка к собравшимся тихим голосом. - Для начала хочу представиться. Я главный психолог Центра реабилитации ... - она произнесла имя. - Центр благодарит вас за внимание, которое вы оказали нашим новым социальным программам. Сегодня у нас первая лекция, можно сказать вступительная, которая должна ответить на возможные с вашей стороны вопросы. Моя задача на сегодня донести информацию о нашей Ассоциации, кто мы такие и зачем устраиваем подобные лекции. Сначала я все расскажу как можно подробнее, и если в конце у вас будут какие-нибудь вопросы, вы сможете их незамедлительно задать. Сегодняшняя встреча поделена на две тематические части. Ознакомительная часть будет идти примерно час. После мы устроим перерыв тоже на час. Пообедать вкусно и не дорого можно в нашей столовой, которая находиться здесь же на шестом этаже. Только не перепутайте со столовой для работников центра. Там кормят только сотрудников бесплатно, но в конце месяца из заработной платы вычитается некая сумма, впрочем, вам это не обязательно знать. После перерыва мы вернемся в эту же аудиторию и начнем уже тему по суицидологии, выбранную вами в качестве предмета слушания.

Я вытер со лба проступивший пот, думая о том, как можно отсидеть целый час в такой духоте.

- Молодой человек, - обратилась лекторша ко мне. - Вы можете сесть ближе.

Сидящие впереди обернулись, уставившись на меня.

- Спасибо, - ответил я. - Издалека лучше улавливаются детали.

Девушка только улыбнулась на мой ответ и продолжила говорить. Все сразу потеряли интерес к моей персоне, и начали внимательно слушать. Как там Шенфа, - подумалось мне.

Час не мог продолжаться вечно, и после окончания лекции я спустился в фойе. Внизу рассеяно ходили десятки людей, но костюм неспелого банана я заметил сразу.

- Шенфа! - окликнул я ее.

Она повернулась и еще какое-то время ловила глазами всех находившихся в зале. Я подошел почти вплотную, когда она меня наконец-то увидела.

- Неужели я такой незаметный, - произнес я.

- Я так хочу есть, - проигнорировала она мой вопрос. - Пойдем скорее в столовую!

- Ты имеешь в виду ту, которая на шестом этаже?

- Ты и про нее уже знаешь? - вздохнула она. - Как думаешь, там кормят очень ужасно?

- Ну, это смотря с чем сравнивать, - сказал я первое, что пришло в голову.

- Тогда идем.

Она взяла меня под руку так, как берут в последнюю очередь чуть не забытую сумку, и мы пошли к лифту.

Столовую мы нашли без промедлений. Выйдя из лифта и доверясь интуиции Шенфа, мы повернули налево и в конце коридора уткнулись прямо в двери столовой. В просторном зале было достаточно много народа, во всяком случае, больше чем на лекциях это уж точно. Была слышна спокойная, я бы даже сказал - усыпляющая музыка и звяканье столовых приборов, словно правдоподобный аккомпанемент. Мы выбрали столик у окна. Я повесил пиджак на стул и помог сесть Шенфа. На блестящей поверхности квадратного стола помимо салфетницы, коробки с зубочистками был прикреплен еще и стендер с табличкой - Не курить! Видимо заметив мой странный взгляд на данную надпить, Шенфа пояснила:

- Мы же бросаем курить!

Я лишь слегка улыбнулся.

Мы отправились на раздаточную линию. Первыми в руках у нас оказались подносы и столовые приборы. Поставив подносы на стол-линию, мы стали продвигаться по очереди. Перед нами стояли всего три человека. Когда мы подошли к первым блюдам, повара как раз заменили противни. Шенфа выбрала грибной суп с лапшой, я же взял домбори. На второе моя подруга отдала предпочтение жареному окуню со спаржей, салату из морской капусты и бифштексу из рубленной говядины.

- Что ты будешь пить? - спросил я ее.

- А почему ты ничего не взял на второе? - удивилась она, проигнорировав мой вопрос.

- Я хочу заказать тэппаняки. Их готовят на глазах у гостя на раскаленной плите, так что это отнимет немного времени. Ничего?

- А что такое тепя...

- Тэппаняки, - повторил я. - Это мелко нарезанное кусочками филе говядины. Готовиться вместе с овощами и пятью соусами - соленым, сладким, горьким, кислым, острым.

- Ты всегда так оригинален в еде?

- Время от времени.

Улыбнувшись, она взяла свой поднос.

- Возьми мне апельсиновый сок, или лучше грейпфрутовый. Возвращайся скорее, а то ненавижу есть в одиночестве.

- Я скоро, - заверил я.

Когда я вернулся к столику, Шенфа со скучающим видом смотрела в окно. По голубому небу, словно мелом, чертил след пролетающий самолет, и чем дальше он улетал, тем неуверенней казался след - видимо мел крошился. Я поставил стакан с грейпфрутовым соком около ее подноса и сел. Она повернулась, и начала сердито всматриваться мне в глаза.

- Надеюсь твои тэппаняки стоят того, - сказала она как можно строже.

- Я готов поделиться, - улыбнулся я, и мы вместе засмеялись.

Закончив с супом, мы начали жадно поглощать тэппаняки из моей тарелки, запивая соком - она грейпфрутовым, я томатным.

- Объедение! - с набитым ртом, восхищалась она. - А у тебя достаточно хороший вкус на многие вещи. Не думала, что ты разбираешься в еде.

- А я и не разбираюсь, - отрезал я.

Она пропустила мою фразу мимо ушей и продолжала поедать аппетитные кусочки говядины. Я не поспевал за ней.

- Шенфа, а ты всегда так быстро ешь?

- Дурацкая привычка, я знаю, - произнесла она, и отправила в рот новый кусок филе. - Знакомые вечно сердятся на меня за это. Пойдешь в какое-нибудь кафе посидеть, поесть мороженного - только сядем, только завяжется разговор, как я уже все съела незаметно, и сидишь потом, вроде как чувствуя вину перед ними. Не очень приятно.

- Я тебя ни в чем винить не буду, ешь, как хочешь.

- Другого ответа я от тебя не ждала.

Закончив с обедом, мы вышли на балкон якобы подышать свежим воздухом. Инициатором идеи был я. Очень хотелось курить.

Я достал сигарету и закурил. Мне показалось, что Шенфа этого не заметила, даже если бы я крикнул во весь голос - "Я курю!". Она грустно смотрела вниз. Отделяющие нас шесть этажей от асфальта казались куда меньшим расстоянием, чем отделяющие нас друг от друга сантиметры.

- Знаешь, мне иногда так грустно, - начала она. - Я все думаю, зачем мы живем, для чего все? Каждый день приходиться с чем-то бороться, от чего-то убегать, прятаться. Иногда все слишком надоедает, чтобы продолжать жить.

- Мне тоже бывает не слишком весело, впрочем, как и всем остальным людям, но жить продолжать надо всегда. Я это знаю. Чтобы ни случилось. Такое правило - живи, не умирай.

Она, не отводя глаз от безликой улицы, печально улыбнулась.

- Как думаешь, если спрыгнуть с такой высоты, боли не почувствуешь? - спросила она.

- На долю секунды.

- А что дальше?

- Никто не знает.

Я молча курил, а она стояла рядом, держась обеими руками за тонкие перила.

- У тебя много друзей? - спросила она.

- В прошлом было больше. Немного.

- А сейчас?

- Есть один приятель - Нагасава. Мы учились вместе в институте. Он теперь работает в порту, начальник охраны. У него дорогая спортивная машина, куча денег и каждый месяц новая подружка.

- Что же тебя с ним связывает?

- Мы бегаем каждое утро в парке.

- Я раньше тоже бегала, - пространно сказала она и грустно посмотрела на небо, будто хотела что-то добавить, но промолчала. Я спрашивать не стал.

Внизу собралось много мальчишек и минут через пять они начали гонять по асфальту мяч. Шенфа какое-то время следила за их хаотичной игрой, а потом спросила:

- Как тебе лекции? Не бросишь?

- Да нет. Не привык что-то бросать на полпути. К тому же всю эту неделю у меня нет никаких дел, почему бы не походить.

- Значит будем видится в Центре, - улыбнулась она. - Завтра меня не будет. Пойдем вместе с мамой в поликлинику. Несем кошку к ветеринару.

- Сколько лет?

- Восемь.

- Тогда буду ждать послезавтра, - произнес я, закуривая снова.

- Ты это серьезно? - спросила Шенфа, глядя на меня как-то по-другому.

- Абсолютно, - ответил я.

На перила сел голубь, посмотрел на нас немного и улетел вновь.

- Пойдем, - произнесла Шенфа. - Нам давно пора.

Домой я вернулся в девять. После окончания лекции, я проводил Шенфа до метро, где мы перекусили в кафетерии. Она села в подъехавший поезд, помахала рукой, и еще через мгновение исчезла. Некоторое время я стоял, не двигаясь, и вслушивался в звук рельс. Такой пустой звук, будто я остался совсем один на этой планете.

По дороге домой я купил в круглосуточном маркете две банки пива, блок сигарет, упаковку клубники. До дома я шел пешком.

Пока комната проветривалась, я сходил в прохладный душ. Почистил зубы, постриг ногти, накинул махровый халат и перед тем, как вернуться в комнату, прихватил с кухни уже постоявшее в холодильнике пиво.

Я взял книжку и лег на диван. Некоторое время книга оставалась лежать рядом со мной в закрытом виде, я вспоминал, что было сегодня на лекции по суицидологии. Честно признаться, было скучновато слушать разговоры, балансирующие на грани вымысла и домыслов. Иногда лекторша подкидывала некую статистику самоубийств, и опровергла, заданный из аудитории вопрос о том, что больший процент лишений себя жизни накладывается на женщин. Вопрос задал я.

Мне вдруг стало скучно без улыбки Шенфа. Так хотелось поговорить с ней, но номера ее телефона у меня не было - что говорить, при первой встрече спрашивать номер телефоне как-то неприлично, по крайней мере, для меня. И я от нечего делать читал малоинтересную книгу, ел клубнику и запивал пивом. Наверное, нет больше людей, которые рискнули бы повторить мои действия. Такой уж я человек - сам не знаю, что буду делать в следующую минуту. Я упорно читал до тех пор, пока мозг не перестал воспринимать окружающую действительность. Сон по-разумению оказался сильнее.

На следующее утро Нагасава вытащил меня полусонного из постели для пробежки. У него было обыкновение заезжать за мной на своей спортивной машине ярко-красного цвета, чтобы отвезти в парк, который находился в нескольких минутах ходьбы от дома. Сначала я удивлялся этому, но вскоре смирился, если человеку что-то хочется делать в свое удовольствие - пусть делает.

Нагасава продолжал сигналить за окном. Я с трудом нашел немного помятый спортивный костюм среди гор разбросанной одежды, надел часы, взял сигареты, и покинул квартиру. Пока спускался по лестнице, пытался вспомнить, что снилось ночью. Картина получалась какой-то эфемерной, нечеткой. Мне снилось будто я, который нахожусь здесь и сейчас - не настоящий я. Где-то есть другой человек с моей внешностью, привычками, чувствами, страхами - и именно он - человек в полном смысле этого слова. Но кто в таком случае я? Лишь мнимый призрак? Я попытался отогнать странные ощущения.

Нагасава сидел в машине, откинувшись и заложив обе руки за голову. На нем была легкая льняная ветровка, из-под которой проглядывала белая футболка, спортивные штаны, кроссовки и темные очки, с которыми он не расставался даже в плохую погоду.

- Наконец-то! - воскликнул он, увидев меня.

Я запрыгнул на соседнее сиденье, и уже через секунду машина взревела всей мощностью восьмицилиндрового двигателя. Спустя минуту мы были у ворот парка.

- Что-то ты сегодня какой-то угрюмый, - сказал Нагасава, выбираясь из машины.

- Просто не выспался, - потянулся я.

- Хочешь, сегодня можем отложить нашу тренировку, - предложил он.

- Да нет, все в порядке, - хлопнул я его по плечу. - Давай, догоняй.

Парк, если смотреть с высоты птичьего полета, представлял собой немного не ровный прямоугольник, обнесенный высоким металлическим забором. В центре изумрудный газон с узкими дорожками гравия, и немногочисленные деревья - в основном недавно посаженные яблони и сливы. А уже ближе к забору - деревья явно постарше - широченные дубы. Как раз дорожка, приближенная к металлической ограде, представляла собой овал, и была наиболее широкой, чтобы можно было бежать вдвоем, а не друг за другом.

Обычно мы пробегали круг за 40 секунд. В тот раз я пробежал за 36.

После мы позавтракали в небольшом ресторане около порта, и Нагасава отвез меня в Центр реабилитации. Я больше вспоминал лицо Шенфа, чем слушал лекцию. Правда одна фраза мне все-таки запомнилась. Она касалась самоубийств писателей. Не помню в точности, как лекторша сформулировала мысль, но что-то наподобие этого - "вот почему писатели так любят сочинят романы о писателях: автор сам становится Творцом, дергающим за ниточки другого творца - вымышленного писателя, и, должно быть, при этом воображает, что Бога, его собственного Творца, тоже вполне может дергать за ниточки некий еще более могущественный Писатель."

На следующий день я вновь встретил Шенфа. Она рассказывала мне кучу всяких новостей, оказалось, что ее кошка беременна. Пообещала мне отдать котенка - самого пушистого, похожего на тебя - так она сказала. Мы как в прошлый раз пообедали в столовой Ассоциации (стоит ли говорить, что мы ели?), переговорили обо всем на свете. Вечером я проводил ее до метро. И мы обменялись телефонами.

Так прошло несколько дней. Утром пробежка с Нагасавой, днем лекции в Центре, а уже под вечер разговоры по телефону с Шенфа. Кстати, спортивный костюм цвета неспелого банана я больше не видел. В тот день, когда мы встретились с Шенфа, я не узнал ее, если честно.

В залитом солнцем зале я до изнеможения искал запомнившийся мне спортивный костюм. Все впустую. Ее нет, - подумал я. И именно в этот момент меня окрикнул знакомый голос. Обернувшись, я еще какое-то время соображал, в чем дело. А потом понял, она стоит передо мной.

Она была одета в розовое платье с воланом и шелковым поясом со стразами, на руке прозрачные браслеты, ноги без колготок в открытых туфлях на высоком каблуке.

- Вау! - только и сказал я.

- Что, удивлен? - блеснула она глазами.

- Удивлен, - признался я, и приблизительно прикинул, не выше ли она меня на этих каблуках. Вроде бы нет. На пару сантиметров я все же выделялся.

- Боишься, что я буду выше тебя?

Я покачал головой и улыбнулся.

Она каждый день удивляла меня оригинальностью своих нарядов, и только ее волосы оставались в неизменной прическе - собранный сзади хвост. Такая изысканная простота.

В пятницу вечером, когда я проводил Шенфа до метро, решил зайти в бар недалеко от дома и встретил там Нагасаву. Он сидел в гордом одиночестве за сойкой бара и крутил в пальцах стакан с виски. Вид у него был совсем разбитый.

- Привет, Нагасава, - хлопнул я его по плечу. Он еле повел головой, а на губах появился отголосок улыбки.

- Выпьешь со мной? - посмотрели на меня его уставшие глаза.

- Только если пива.

Он махнул головой, и мокрые черные волосы налипли на лицо. Бармен подал мне холодную бутылку темного пива.

- Завтра идешь бегать? - спросил я.

- Я как раз хотел позвонить тебе и попросить перенести наши занятия спортом на следующую неделю.

- Что-то случилось?

Он какое-то время рассматривал, как тает в стакане лед.

- Хочу уехать на выходные, - тихо произнес он и допил залпом виски. - Мне нужно немного подумать. Не обидишься на меня?

- Никаких проблем, - ответил я.

- Помнишь, раньше мы вот так подолгу сидели в каком-нибудь баре и пили пиво, - грустно произнес он.

- Только нас было тогда трое, - уточнил я.

- Да, ты, я и наш приятель Кано. Вечно пьяная троица, - рассмеялся Нагасава.

- Только пьющий человек может знать, что значит быть трезвым, - нетрезво резюмировал я.

Мы еще немного посидели с Нагасавой. Я угостил его пивом, о чем потом пожалел - пришлось долго уговаривал его оставить машину и добраться до дома пешком, так как он уже не мог вести в таком состоянии. Он нехотя согласился.

- Послушай, у меня к тебе будет просьба, - потирая виски, сказал Нагасава.

- Давай.

- Присмотришь до понедельника за моей машиной, оставляю тебе ключи и вот, деньги на бензин, - он протянул мне конверт.

- С тобой точно все в порядке?

- Да.

- Хорошо, я присмотрю, - я взял ключи. - Деньги мне не понадобятся, вряд ли я соберусь куда-нибудь ехать.

- Отдашь потом, - махнул он рукой и расплатился по счету. Я заплатил за пиво.

После нас осталась целая гора окурков в пепельнице за стойкой. Уверен, бармен даже не запомнил наших лиц, и только потушенные окурки сигарет напоминали о нашем существовании на этой планете.

- Как мне теперь добираться до дома, - спросил Нагасава, когда мы вышли на улицу.

- На автобусе, - ответил я.

- Час от часу не легче, - буркнул он себе под нос.

- Давай я провожу тебя, а то не дойдешь, придется смотреть за машиной до скончания веков, - я взял его под руку и мы вместе, покачиваясь, словно вызревшие стебли пшеницы на ветру, пошли к автобусной остановке.

Зайдя в пустой автобус, мы плюхнулись на кресла с облегчением.

- Скажи, ты веришь в судьбу? - спросил вдруг Нагасава.

- В судьбу? - переспросил я.

- Ну, да, - кашлянул он. - В то, что проснешься однажды утром и станешь счастливым. Такое возможно, как думаешь?

- Ну не знаю, судьба всего лишь случайность, - развел я руки в стороны и через мгновение хлопнул ладонями. - Вот, к примеру, сейчас мне попадется билет с цифрами, в сумме которые составляют 23. Как тебе такое?

- Ну, я серьезно, - возмутился Нагасава.

- Я тоже.

К нам подошла контролерша, и мы оплатили проезд. Нагасава долгое время пытался сосчитать свои цифры на билете, но я его прервал.

- Не трудись, - поднес я свой билет к его глазам.

- Черт возьми! - воскликнул он. - Как ты это проделал?

- Случайность, - улыбнулся я.

Ночью август пропал, а, проснувшись, я был уже в сентябре. Кто может с полной уверенностью сказать, что сейчас действительно сентябрь? Похоже, в этом мире ничего не изменилось. Солнце скромно подглядывало в окно, ветер уносил опавшие листья, где-то не так далеко слышался лай собаки, а в воздухе витал запах вчерашнего дня. Только электронные часы у моей постели возвещали о новом месяце в году. И это сентябрь, спрашиваю я?

Я встал, пошел в ванную. Там меня поджидала не слишком приятная неожиданность (интересно, в моей жизни хоть раз бывали неожиданности приятные?) - горячую воду отключили. Для квартала, в котором я жил, обычное дело, скорее всего очередная поломка на подстанции. Быстро умывшись и скрепя скулы почистив зубы, я отправился на кухню.

Сентябрьский холодильник был не очень щедр. Я повертел в руках упаковку с йогуртом, попробовал на палец и тут же отправил открытый стаканчик в помойку - срок годности у йогурта истек задолго начала сентября. В целлофановом пакете я нашел сморщенные огурцы и несколько листьев салата. Я порезал огурцы, порвал пальцами листья и посолил. Майонез, который нашелся в холодильнике, я отправил вслед за йогуртом, и салат заправил подсолнечным маслом. Из булки, сыра и куска колбасы пришлось соорудить некое подобие сэндвича. Вскипятив воду, я вспомнил, что ни чая, ни кофе у меня нет. Съев свой безвкусный завтрак, я вернулся в комнату.

Я решил позвонить Шенфа и спросить насчет ее сегодняшних планов. Набрав нехитрый номер, я ждал, прильнув к трубке, но в ответ слышались одни гудки. Только я положил трубку, как телефон зазвонил. Это была она.

- Что ты там делаешь? - спросил ее радостный голос.

- Да вот только обнаружил, что кончились все продукты. Срочно нужно ехать за покупками.

- Ехать? У тебя есть машина?

- Нагасава уехал из города и попросил меня присмотреть за его "крошкой" - это я о машине, не подумай ничего дурного.

- Вот что, - в трубке застыла небольшая пауза. - Давай съездим за покупками ближе к вечеру, вместе. Ты не против?

- Да нет.

- Вот и отлично!

- А что сейчас?

- А сейчас мне нужна твоя помощь, - сказала она.

- Все что угодно.

- Я встала сегодня пораньше, чтобы успеть приготовить пирог. Тысячу лет ничего не пекла, не знаю, съедобен ли он. Не хочешь стать моим дегустатором?

- С радостью, - ответил я. - А что празднуем?

- Мой день рождения! - произнесла Шенфа и продиктовала свой адрес. Я кое-как запомнил.

- У тебя двадцать минут, чтобы добраться, - произнесла она и повесила трубку.

Единственный день рождения, на который я могу опоздать это мой собственный.

Я надел новую рубашку голубого цвета, немного помучился с запонками. Вспомнил, как завязывать галстук. Сверху накинул серый пиджак, и, схватив со стола ключи от автомобиля, вышел из квартиры.

Дом, где жила Шенфа, находился между Центральным вокзалом и парком отдыха. Припарковавшись в положенном месте на стоянке вокзала, я свернул у цветочного магазина (предварительно купив понравившийся мне букет пышных пионов), как мне и продиктовала Шенфа, и дальше никуда не сворачивая шел по безлюдной улице до изящного памятника - огромный шар с множеством переплетенных линий, - что именно хотел донести скульптор своим детищем было загадкой, но смотрелось очень красиво.

Нужное здание я нашел через мину пять - высотка серого цвета с широкими окнами походила на башню. Набрав номер квартиры на домофоне, я закурил, ожидая ответа. Через мгновение дверь поддалась, и я попал внутрь.

Перед тем как позвонить в ее квартиру, пришлось спрятать букет за спиной. По-моему, цветы приятнее получать, не ожидая этого. Мое субъективное мнение, ни на чем не основанное.

- Значит, у тебя теперь появился автомобиль? - первое, что произнесла она, открыв дверь. На ней было платье малинового цвета с кистями, украшенное бисером и пайетками, на шее тонкая золотая цепочка.

Первое, что я сделал, так это посмотрел на часы, не опоздал ли я. Если они ходили в сентябре также как и в августе, то все в порядке.

- Не волнуйся, - произнесла Шенфа, переступая с ноги на ногу на коврике у двери - она была босиком. - Ты даже раньше времени. Заходи.

- Это тебе, - я протянул ей букет и поцеловал в щеку. - С днем рождения.

- Какой красивый букет! - воскликнула она, прижимая цветы к груди.

Ее глаза как будто стали больше. Она смотрела на меня, улыбаясь, и ничего не говорила. Так бесшумной красотой кочуют облака на небе.

Мы расположились в большой комнате. Шенфа сказала, что мама уехала на выходные к сестре, почему-то с кошкой, а отец будет в командировке еще примерно неделю.

- А почему ты не поехала вместе с мамой? - спросил я.

- Не хочу в свой день рождения быть где-то в разъездах, - ответила она и опустила глаза. - К тому же не хотелось уезжать от тебя.

Я промолчал и занялся рассматриванием фотографий на стенах. Снимки исключительно семейного плана касались разных годов жизни Шенфа, начиная с самого рождения.

- Только не смейся! - воскликнула Шенфа, видя, как я рассматриваю фотографии, на которых ей не было и недели.

- Ты была спокойным ребенком, - улыбнулся я.

- Откуда ты знаешь? Младенцы все похожи внешне, может я была той еще крикуньей?

- Не скажи, - засмеялся я.

Общим согласием было решено пить чай прямо на полу. На широком подносе стоял противень с аппетитным пирогом, посыпанным маком и корицей, две чашки с дымящимся чаем и два блюдца.

Я разрезал пирог и положил в оба блюдца, с куском, что получился побольше, протянул ей.

- У тебя очень красивое платье, Шенфа, - сказал я, откусывая мягкий пирог. Она пронзительно посмотрела на меня.

- Нравится?

- Очень.

- А платье? - прыснула она.

- И пирог, и платье - мне все нравится, - поправил я себя. - Я вижу, у тебя отличное настроение.

Ее взгляд сразу стал грустным, будто я свое фразой напомнил о чьей-то смерти.

- Я что-то не то сказал? - подался я вперед.

- Да нет, не забивай голову, - почти прошептала она.

Я отхлебнул чая и взял чашку в обе ладони.

- Можно начистоту? - спросил я.

- Давай.

- Знаешь, что мне нравилось в наши предыдущие встречи? То, что между нами не было огромного расстояния. Мне казалось, общаясь с тобой, мы стоим на мосту, глядя друг другу в глаза. Вокруг нет никого, кто мог помешать нам. Знакомо тебе такое?

- Очень знакомо.

- А сейчас мы смотрим друг на друга с разных мостов. Я хочу понять, в чем здесь причина? Вчера Нагасава точно так же смотрел на меня. Вот такими же отдаленными глазами. Тебе не кажется это странным?

- Может твой друг чувствует то же, что и я? - она пригубила чашку и пальцами отломила кусочек пирога.

- Что же?

- То, что ты скоро уедешь из города.

Допив чай, я поднял глаза от пола и посмотрел ей в лицо.

- Прости. Я не хотел говорить вам.

- Глядя в твои глаза, я понимаю, что у тебя есть на то причины, - протянула Шенфа. - Я не хочу в них лезть, и не хочу уговаривать тебя остаться. Знаю наперед - это бесполезно. Такой уж ты человек.

- Упрямый?

Она никак не отреагировала на мой вопрос, долго молчала, водя пальцем по ободку пустой чашки.

- Просто я не привыкла не уважать мнения остальных людей, - произнесла она наконец. - Твои решения, как впрочем и желания, много значат для меня и я не в силах мешать тебе.

- Ты не мешаешь мне, - покачал я головой. - Здесь другое.

- В любом случае ты принял решение.

- Принял, - подтвердил я.

- Когда ты уезжаешь?

- Через два дня. Я обещал присмотреть за машиной, к тому же мы не катались с тобой еще на чертовом колесе.

- Ты это серьезно? - печально улыбнулась она.

Я встал и помог подняться Шенфа. Ее вопрос растворился в воздухе. Она надела розовые туфли на высоком каблуке, и мы молча покинули ее дом.

В парке отдыха несмотря на раннее время было уже много народа. Все-таки суббота, как никак. Молодые пары прогулочными походками, взявшись за руки, мелькали перед глазами; такие же молодые, но уже семьи, катали коляски с крошечными детьми; взрослые с детьми постарше, обсуждая свои проблемы, сидели на скамьях в тени серо-зеленых пихт. Куда не глянь было одно и то же - всех мыслимых цветов и оттенков воздушные шары, нередко улетающие в бескрайнее небо, горы сахарной ваты на палках в руках у каждого второго встречного, тающее на глазах мороженное, и опять шары, вата и так далее.

- Хочешь ваты или мороженого? - поинтересовался я.

- Вообще-то я не очень люблю сладкое, - ответила она. - Сегодняшний пирог исключение, не хотела, чтобы ты ел в одиночестве. Это было бы странно.

- Странно не то слово.

Мы остановились около фонтана, присев прямо на каменный выступ. Иногда прохладные капли долетали до ее лица и она, вытирая щеки рукой, тихо смеялась.

- Ты когда-нибудь вернешься, или насовсем? - осторожно спросила она.

- Может когда-нибудь, - ответил я.

- И что ты будешь делать там, куда приедешь?

- Да, все по-старому, - махнул я рукой, словно отгоняя невидимого комара. - Буду жить, а вокруг будут жить какие-нибудь люди. Так везде, куда не подайся. Убежать все равно не получится.

- Ты хочешь убежать?

- Уже нет. Раньше хотел.

Я закурил сигарету.

- У тебя монетка есть? - подвинулась она ко ближе.

- Вроде есть, - я поискал в карманах пиджака и нашел три.

Она взяла одну и поднеся к губам что-то прошептала. Я не понял что.

- Теперь ты, - сказала она.

- Что я?

- Ну, на монетах принято загадывать желания и после бросать их в воду, - пояснила она.

- А почему именно в воду?

- Откуда мне знать, - развела она руками. - Давай загадывай что-нибудь.

Я загадал, и мы одновременно бросили монеты назад. Повернувшись в последний момент, я увидел, как медяки погрузились в воду недалеко друг от друга, будто мы целились в одну и ту же точку.

- Что ты загадала? - спросил я.

- Нельзя говорить, а то не сбудется.

- Я загадал, чтобы твое желание обязательно сбылось. У меня странные отношения с судьбой. Поверь, так будет.

- Тогда я точно не скажу, - улыбнулась она.

За несколько часов умиротворенной прогулки по парку мы побывали в тире (Шенфа показала себя прямо снайпером), покатались на лодках, на лошадях, сфотографировались с ящерицами и змеями. Потом пообедали в кофейной, где просидели много часов, слушая джаз. Иногда я рассказывал смешные истории, а она смеялась, несмотря на печальное лицо. День пролетел как истребитель над головой, оставив только шум в ушах.

Вечером мы купили билеты, и пошли кататься на чертово колесо. Огромной высоты конструкция пугала простотой своего строения, уж слишком хрупкими казались многометровые балки и игрушечными разноцветные кабинки.

- Мне нравиться голубая, - указывала Шенфа рукой прямо перед собой. Я не сразу понял, о чем она.

- Давай поедем в голубой кабинке, - пояснила она.

- Хорошо.

Мы отдали билеты и попросили, чтобы нам досталась именно голубая кабинка. Контролер странно посмотрел на нас, но ничего не сказал. Через минуту мы уже поднимались над городом, Шенфа же вжалась в мое плечо.

Небо казалось, пропитано нежно-лимонным цветом. Солнце прижималось к самым высоким домам, словно от усталости опираясь. Люди превратились в точки, которые двигались по заведомо запланированному маршруту, как мячики в пинболе - если ты игрок со стажем, приблизительно знаешь, куда отскочит мяч.

- Ты боишься? - спросил я у Шенфа.

Она вжалась мне в плечо еще сильнее и тихо спросила:

- А это очень страшно?

- Совсем нет.

Она с недоверием оторвалась от руки и медленно открыла глаза. Казалось, в глубине ее зрачков отразился сам космос. Она заплакала.

- Ничего подобного не видела раньше! Ты впервые на чертовом колесе?

- Второй раз, - без раздумий ответил я. - Мы забываем их. Но потом другие приходят на их места со своими желаниями. Мы слушаем. Поначалу не доверяем их голосам. Затем привыкаем к их постоянству. И уже потом, принимаем. Они становятся рядом и почти касаются сердца своим теплом. Там откуда они пришли много такого. Нам сняться непонятные разуму сновидения. И мы ощущаем нужность им. Но в душе кроется тревога за то, что все это уже было. И еще никому из нас - участвующих - не удалось разгадать это дежа вю...

- Откуда это? - захлопала она ресницами.

- Да так, из прошлого.

- И ты правда веришь, что жизнь это сплошное дежа вю?

- Кто знает, - проговорил я и вдохнул полной грудью. Очень знакомый воздух, - подумал я.

Чертово колесо проделало медленный круг. Очередной цикл жизни закончился. Все вокруг нас проделало этот круг. Виток вокруг бытия.

Мы ехали в машине по ночному городу. Навстречу нам попадались то и дело переполненные пассажирами двухэтажные автобусы - похожие на домики на колесах (отчасти так и было), ядовито-желтые с неоновыми фарами такси, и просто серые ничем не выделяющиеся автомобили - хотя и они выделялись по-своему, иначе бы мы их не замечали.

Мы ехали молча. В этом молчании что-то было особенное. Ведь молчание тоже бывает разное. Бывает молчание от злости, оттого, что хочется проигнорировать, не вступая в словесную перепалку, да мало ли еще от чего. Так вот, наше молчание было положительное. Мы не ссорились, не устали от разговоров - просто молчали, положительно молчали. Хотя быть может, я выдавал желаемое за действительное, и она думала совсем по-другому.

Она нарушила наше положительное молчание первой. Попросила меня остановиться. Я проехал еще метров тридцать и припарковался у обочины, выключил зажигание.

- Можно я попрошу тебя об одной вещи? - со слабой улыбкой смотрела на меня Шенфа.

- Я, кажется, знаю, что ты хочешь, - проговорил я, кладя обе руки на руль. - Ты не хочешь так быстро возвращаться домой, так?

Она еле заметно кивнула.

- Хочешь, мы могли бы съездить в какое-нибудь тихое место, где поменьше народа, - начал я, но она меня перебила.

- Где вообще никого нет, - спокойным голосом произнесла она.

Я начал мысленно прикидывать, куда можно поехать. Порт? У меня есть пропуск, а Шенфа не пустят на территорию, и как назло Нагасава уехал из города. Хотя была одна лазейка - перелезть через забор. Два метра! Нет, Шенфа меня точно убьет, - подумал я.

- У меня есть одна идея, - улыбнулся я, глядя на Шенфа, и повернул ключ зажигания. - Будем слушать плеск волн.

Я подъехал с выключенными фарами почти вплотную к забору. Встав на капот, я схватился за край бетонной стены и подтянулся на руках, чтобы посмотреть все ли чисто. Никого не было. Ночной сумрак полностью укутал своим таинственным покровом владения порта. Лишь вдалеке слышался лай собак.

Я помог Шенфа перебраться через стену, а после перелез сам, посадив себе приличную ссадину на руке. С детства я отличался невыносимой неаккуратностью ко всему, что касалось моего здоровья.

- Больно? - спросила она, прикладывая свой носовой платок, который мгновенно пропитался кровью.

- Ничего страшного, - улыбнулся я. - Бывали царапины и посущественнее.

- Смотри, а то можем вернуться, - предложила она.

- Чтобы такой чудесный вечер проскользнул сквозь пальцы? - замотал я головой. - Никогда!

Я взял ее за руку, и мы побрели почти в кромешной темноте к пристани. Уже совсем скоро показались фонари.

Мы сели на каменный уступ. Слева от нас вниз спускалась неуклюжая лестница с зауженными ступенями, а справа тихо покачивалась на волнах баржа. Глядя на воду, я ощущал себя совсем одиноким, несмотря на то, что рядом находилась Шенфа. Скажи я ей такое, и она бы обиделась на меня. Поэтому я промолчал.

Шенфа смотрела на освещенную прожекторами воду, и по лицу было видно, что она усиленно о чем-то думает. Несколько раз она поворачивалась ко мне и смотрела прямо в глаза, будто собираясь сказать что-то, или сделать что-то. Но ничего не происходило. Она напоминала мне луну на темном небе, которая даже если ей сильно захочется, никуда не денется. Такая неотвратимая фатальность. Страшная вещь, надо сказать.

Я снял пиджак и накинул его на ее плечи, она ничего не сказала, лишь укуталась в него, словно мягкое одеяло. Большего спасения от вечерней прохлады я, увы, предложить не смог.

- Классная у тебя все-таки рубашка, - произнесла она, улыбаясь.

- Правда?

- Точно, - подтвердила она. - Целый день собиралась тебе это сказать, да все не находила случая.

Я промолчал, переведя взгляд на воду. Моим глазам не за что было зацепиться. Я то знаю, что она на самом деле хотела сказать.

- Тебе не холодно так? - спросила она, двигаясь ко мне ближе.

- Ну, не зима, слава богу, - ответил я. - Я вообще часто здесь сижу, и бывает подолгу. Люблю наблюдать за волнами, и вот этот самый ни с чем несравнимый плеск - успокаивает меня. Он почти никогда не меняется. Все когда-нибудь исчезает, проваливается бесследно - куда - никто не скажет, но плеск волн остается таким же. Сам не пойму почему.

- Скажи, что ты чувствуешь? - произнесла она голосом тише обычного.

- Странное ощущение, - начал я. - Как будто мою жизнь живет кто-то другой, словно у меня есть близнец, тень. Понимаешь? Это наверное, сложно понять. Но я не могу объяснить по-другому.

Она засмеялась. Ее глаза блестели от фонарей, возвышавшихся над нами, а слегка потрескавшиеся губы казались совсем не сухими. Я взял ее за руку и слегка сжал.

- Ты думаешь, я ненормальный?

- Совсем чуть-чуть, - ее губы тронула улыбка.

- Ну, перестань!

- Ладно, я шучу, не обижайся.

Я посмотрел ей прямо в глаза. В их темной глубине отражались звезды.

- Нет, правда, я чувствую это уже давно. Словно когда-то в прошлом я сделал неверный шаг, всего один шаг. Что-то тянет меня туда - в далекое прошлое, а что там - не могу сказать. Каждый день это чувство только обостряется, становится сильнее. Оно не отпускает меня даже во сне, я почти дотрагиваюсь этой сути, мне кажется, приложи я немного усилий и разгадаю эту головоломку, как вдруг все обрывается, исчезает. И я снова не помню ничего, - произнес я и глубоко вздохнул.

- Ты и правда странный, - проговорила она.

- И не говори, - согласился я.

Пошел мелкий дождь. Крошечные капли забарабанили по воде, нарушив умиротворенный штиль. Мы какое-то время сидели, словно ничего не замечая. Я на секунду оторвал взгляд от поверхности моря и посмотрел на Шенфа, опередив ее на крошечное мгновение. Но заговорила первая она.

- Хорошо со мной? - спросила Шенфа.

- Да, - ответил я.

- Но, что-то не так? Верно?

- Что-то не так.

- Что же?

- Не знаю, - соврал я.

Мы медленно встали и двинулись обратно к месту, где перелезали через забор. Шенфа надолго умолкла, закапавшись с головой в свои мысли.

Я на секунду обернулся назад. Асфальт блестел сентябрьским дождем, вверху притаилась сентябрьская луна, и наши волосы обдувал тоже сентябрьский ветер. Я разглядывал наступивший сентябрь сквозь холодный дождь, и единственное тепло, которое я ощущал, было тепло от ее руки.

Глава пятая

Амели

-В сердце он попадает. По выбору, в любое предсердие сердца или в любой из желудочков.

- Да ведь они же закрыты!

- В том-то и штука, что закрыты! В этом-то вся и соль! А в открытый предмет может попасть каждый!

Асфальт покрылся прохладой первого дождя - за долгое время - словно мурашками. Странная погода, и странные испытываешь ощущения при виде ослепительного солнца и почти проливного дождя, тем болен, если учесть, что сегодня я уезжаю из этого постылого города. Возвращаюсь домой.

Уезжать в дождь хорошая примета, но вот насчет солнца как-то не ясно и противоречиво. Хотя в приметы я никогда не верил.

Спрятавшись под бордового цвета болонью зонта, я быстро, минуя нависшие ветки вишен по левую сторону дороги, покинул квартиру, которую снимал чуть более полугода. Хозяина не было в городе, и пришлось оставить ключи и деньги за последний месяц Нагасаве. Он с радостью согласился повозиться с моими последними проблемами.

Когда я проходил мимо огороженного черным высоким забором с заостренными наконечниками стадиона вспомнил, что забыл некоторые зарисовки и неоконченные черновики, но возвращаться не стал - опять же не из-за примет. Я набирал утром несколько раз номер Шенфа, но ничего - телефон на том конце провода оставался нем.

Дети временно прятались от дождя под тучными непроницаемыми кленами, но их мяч одиноко лежал белым с красными полосками на постриженной траве весьма различимым пятном. А по тротуару босиком, держа босоножки в руке и ступая по зеркальным лужам, шла светловолосая девушка в промокшем насквозь топике, короткой юбке цвета васильков, прилипающей к бедрам. Длинные распущенные волосы в их мокром виде придавали своеобразный шарм. Она улыбнулась мне, или мне показалось. Некоторое время разглядывая лужи у себя под ногами я стоял, не двигаясь. Меня не отпускало ощущение, что я что-то не успел сделать.

Через несколько минут я был на остановке. Покрытый широкими плитами навес собирал в тот момент полный аншлаг. Под спасительным от дождя и от солнца крышей находилось несколько скамей, расписание автобусов, трамваев, у заднего парапета ящики для мусора. Дождь затихал и усиливался попеременно, обманывая решивших выйти из-под навеса людей. Я тоже находился в ограниченном местом числе тех счастливчиков, которым достался личный квадратный метр сухой площади. Автобус по свойственному ему обыкновению не желал прибывать вовремя и как всегда опаздывал.

В голове не было особенных мыслей. Дождь навеял какие-то воспоминания из прошлого, но никакого тепла или всплеска эмоций это не вызывало. Бег прозрачных капель наполнял одновременно спокойствием и одиночеством, по какой-то причине второго было явно больше.

Скоро подъехал автобус. Еще одна из его особенностей. Особенность внезапного прерывания курения только что зажженной сигареты. Последнюю особенность я ненавидел куда больше первой. К остановке бросилось больше людей, когда двери уже открылись. Я начал проталкиваться сквозь обреченную не попасть внутрь салона толпу.

Двери жестко хлопнули. Мы медленно тронулись с места, и через толстое стекло с надписью "запасный выход - потянуть за кольцо и выдавить стекло" было видно неуспевших пассажиров, громко экскламирующих проклятья.

Развернуться и сменить позу оказалось довольно проблематичным занятием, и единственное что оставалось делать - так это смотреть в окно. Деревья казались намазанными золотой краской, которую не мог смыть ни один дождь. Солнце не хотело уходить за облака и палило разрозненными лучами все вокруг.

Насколько все было знакомо моим глазам, но в душе становилось много легче, когда неповоротливый, медлительный автобус оставлял позади этот душный и утонувший в серости город. Оставалось чувство, будто я по ошибке открыл не ту дверь - так бывает, распахнул, но не постучался перед этим, думать уже некогда, и ты заходишь. Вот и я зашел.

Ехать оставалось совсем немного, когда многотонная машина прошла Аденский переулок, где по правую сторону дороги умиротворенно стояла церковь, отделявшая один переулок и всю широченную улицу, а по левую - где выход на городской терминал, серел какой-то завод. Я заметил конечную остановку. Если сейчас не нужно было выходить, невыносимый икарус стал бы моим последним пристанищем. Не было возможности ни лишний раз вздохнуть, ни повернуться, и что-то мучительно надоедливое врезалось в плечо, - прежде чем покинуть салон я все-таки настойчиво обернулся, оказалось - гриф гитары с длинными усиками струн. Бесспорно, музыку я тоже люблю. С недавних пор и автобусную.

Я ступил неуверенно, потом уже вполне трезво на мокрый асфальт. Солнце издевательски посверкивало, грозясь убраться за дома, и небо изменилось в цвете на прохладные тона и серые тучи.

Не пройдя и десяти шагов меня настиг ливень. Пришлось опять открывать зонт и по огромным лужам около рядов круглосуточных палаток двигаться по однообразной прямой к вокзалу. Через пять минут показался плачевно мокрый фасад. Поднявшись по скользким ступеням, я наскоро сложил зонт и вошел внутрь.

Зеркально полированный пол выдавал удивительно чистый звонкий звук от шагов. Не известно, насколько уместны были мои коричневые туфли с вытянутыми носами, но вынудить их надеть сегодня меня заставили дождь и появившаяся повсюду грязь от бесчисленных луж. Я тяжело вздохнул, представив, как прибавилось в такую немыслимую (хотя по сентябрьским меркам очень даже и мыслимую) погоду работы уборщикам, которые как раз сейчас мыли лестницу в фойе. Я со

Поиск по сайту: