Летие экономических реформ в России: макроэкономические итоги

Публ. по: Ханин Г. И., Фомин Д. А. 20-летие реформ в России: макроэкономические итоги // ЭКО. 2008. № 5. С. 42-62.

Без большой ошибки можно утверждать, что демодернизация означала огромное сокращение той сферы деятельности, которая в советский период относилась к модернизационному сектору экономики и общества. Поскольку доля этой деятельности превышала экономические возможности общества, относительное сокращение большинства его видов бы ю неизбежным и целесообразным. Проблема состояла в мере этого сокращения. В условиях огромного сокращения ВВП и утечки капитала за границу, а также паразитического потребления узкого слоя высокосостоятельных людей эта мера была в огромной степени нарушена. К числу в большей части оправданных демодернизационных проявлений можно, пожалуй, только отнести сокращение закупок вооружения и НИОКР оборотной техники. Вместе с тем произошло огромное сокращение расходов на образование (рост числа студентов сопровождался сильнейшим ухудшением качества высшего образования) и здравоохранение, культуру, науку, наукоемкую и промышленность, геологию. Произошла примитивизация отраслевой структуры экономикой общества. Огромные завоевания советского периода в этих областях были в значительной степени утеряны, в некоторых областях безвозвратно. Одновременно, как было показано в главе о трудовых ресурсах, произошло катастрофическое изменение приоритетов в оплате труда и престиже модернизационных сфер деятельности в пользу, за редким исключением, демодернизационных и даже преступных. Сюда же можно отнести утечку мозгов в результате национальной эмиграции и научной эмиграции. Научная эмиграция в 1990-е годы намного, даже в относительном выражении, превзошла аналогичную в период Гражданской войны и сразу после нее. Примитивизировались сфера массовой культуры и СМИ. В десятки и даже си гни раз сократились тиражи литературных и научных, научно-популярных изданий, вульгаризировался язык литературы и СМИ, а также повседневного общения. Ряд ученых-гуманитариев заговорили о новом средневековье.

Вместе с тем в России, в противоположность Риму V века, козы не ходили по городским улицам. Физические и интеллектуальные вложения в физический и человеческий капитал, произведенные за многие десятилетия и даже столетия, оказались столь значительны, что их невозможно было уничтожить за 10 лет. Их можно было только сильно уменьшить. В чем-то более значительно, в чем-то менее. Остались, в подавляющем большинстве случаев, помещения производственных и научно-образовательных объектов. Резко сократился научный персонал, но остался чаще всего минимальный его костяк. Вместе с людьми сохранились и традиции.

Последствия демодернизации в 1990-е годы легко показать количественно и это отражено в соответствующих главах. Речь идет о сокращении ВВП, реальной экономики, продолжительности жизни, об огромном сокращении наукоемких отраслей экономики, об огромном росте заболеваемости населения, доходов основной массы населения, о спаде продуктивное ли научной сферы и г. д.

Наряду с наиболее бросающимися в глаза и легко количественно измеряемыми показателями демодернизации в 1990-е голы происходили процессы модернизации экономики общества.

Начну с не очень «вкусной» темы, но важного индикатора цпвплпзованности любой страны: с состояния туалетов. Напомню, что, пожалуй, первым заметным деянием реформаторов в конце 1980-х голов было открытие чистых платных туалетов в Москве и других городах СССР. Население было готово платить за пользование ими немалые тля того времени деньги, своевременно справлял свои нужды в не унижающих человека условиях. В конце 1990-х годов «туалетная революция» докатилась и до провинции: в Новосибирске, например, в вузах начали реконструировать общественные туалеты. В первую очередь, конечно, не для своих, а потому что стыдно и не выгодно было водить туда иностранцев. Известен случай, когда один крупный зарубежный ученый перед подписанием контракта о взаимодействии с российским институтом зашел в туалет и после этого от казался подписывать уже подотовленный и согласованный контракт.

Важным показателем модернизации экономики явилось устранение товарного дефицита и повышение качества обслуживания в розничной торговле и общественном питании, а также в среде бытовых услуг. Российские граждане (а нe только номенклатура) в этом отношении оказались в совсем другой, современной эпохе. Теперь возможности приобретения высококачественных потребительских благ и услуг зависели не от феодального принципа принадлежности к сословию, а исключительно от доходов конкретного человека. Принцип гораздо более современный, хотя далеко не безупречный с точки зрения справедливости и эффективности, ибо доходы в этот период зачастую обеспечивались не только трудовыми усилиями или предпринимательскими и прочими способностями и достижениями. Но возможность пользоваться современными видами потребительских услуг иногда (скажем в праздники, при приеме гостей) появлялась и у менее обеспеченных слоев населения. Отсутствие необходимости стоять в очереди или пользоваться «блатом» явилось благом для всего населения, независимо от величины доходов.

Более современной стала и политическая, и правовая жизнь. Возможность peaльных выборов в органы власти, конкуренция политических партий и программ, критика власти в органах печати и на собраниях, свобода перемещения, в том числе за границу, означали более свободную от страха и преследований жизнь граждан. Эти достижения были далеко не идеальными, часто превращались в насмешку из-за несовершенства политической системы, политической неопытности граждан, неравенства условий политической конкуренции и множества других причин. И все же, сточки зрения прав граждан и потенциальных возможностей совершенствования политической и общественной жизни, это был шаг вперед.

Значительно возросли возможности проявления экономической, политической и научной инициативы. Более активные элементы общества получили возможность проявлять свои способности. Нерезко они проявляли их в антиобщественных целях (например, в организованной преступности и мошенничестве), но также нередко и в конструктивных направлениях. Другое дело, что общество оказалось не готово к этому расширению общественной активности ни юридически, ни с точки зрения ментальности и традиций. И все-таки многие предприниматели суме ли улучшить обслуживание населения, а некоторые ученые смогли создать серьезные научные произведения.

Очень непросто определить баланс модернизации и демодернизации в 1990-е годы. Прежде всего, берутся несопоставимые категории. Во-вторых, нужно различать краткосрочный и долгосрочный эффекты. Они редко совпадают в периоды общественных потрясений. В 1990-е годы произошел обратный к 1930-м годам «размен» модернизации и архаичности. За счет огромного сокращения модернизируемого сектора и его архаизации произошла модернизация некоторых областей экономики, общества и быта. Эффективность этого «размена» может быть измерена, конечно, динамикой ВВП. И такое измерение явно будет не в пользу 1990-х годов. Но можно исходить из других критериев и большего временного интервала. В этом случае сравнение окажется неопределенным, внушающим некоторые надежды в будущем. Раскрепощение общественного сознания и поведения части населения допускало некоторую надежду на последующий экономический и общественный подъем. Правда, в российской истории эволюционное развитие практически никогда еще не приводило к данной цели на длительном промежутке времени, но ведь и время изменилось: то, что не удавалось раньше, могло получиться теперь. Принимая, однако, во внимание вполне выявившуюся крайнюю слабость и общественных, и государственных институтов, возможность состояла опять-таки в традициях российской истории, в надежде на появление каким-то образом во главе страны сильной личности, способной спасти общество и государство от развала и подтолкнуть процесс модернизации, используя немногочисленные относительно здоровые части общества и государства. Дня разрешения этой крайне трудной задачи предстояло хотя бы частично вылечить (модернизировать) трех российских «уродиков»: общество, государство, бизнес. Это требовало (если было вообще возможно) не только огромного таланта, но и немалого времени. Можно было сказать, опираясь на огромный малоудачный опыт реформ в России и неудачные 1990-е годы, что больной неизлечим. Но великие государственные деятели неоднократно умели сделать «невозможное возможным».

Нами было показано, как длительная деградация экономической науки и отсутствие свободных дискуссий помешали выработать реалистичный и экономически обоснованный план выхода из экономического кризиса периода перестройки. Лишь в самом конце этого периода появились первые относительно обоснованные работы в этом направлении, что говорило о некотором созревании отдельных секторов этой науки. В 1990-е годы можно было уже учесть реальный ход экономических реформ.

Одно из условий повышения уровня экономических исследований в 1990-е годы было выполнено. Экономические дискуссии стали совершенно свободными. Любая точка зрения могла найти место для обнародования. Хотя не все органы печати и издательства имели одинаковую влиятельность. И даже первоклассные работы могли замалчиваться. Гораздо сложнее было поднять квалификацию экономистов. Для этого требовались многие годы труда и благоприятная общая атмосфера.

Следует иметь в виду, что по сравнению с периодом перестройки даже в конце 1980-х годов фокус экономических дискуссий существенно сместился в соответствии с характером произошедших в стране коренных экономических и политических изменений.

Анализ экономических дискуссий 1990-х годов я проведу в соответствии с экономическими концепциями отдельных экономических течений. Они нашли отражение в программах политических партий и работах отдельных экономистов. Эти экономические течения рассматриваются в порядке от левых до крайне правых.

Наиболее влиятельной левой силой в начале 1990-х годов обладали объединившиеся социалистические и патриотические (как они себя называли) антиреформистские группы. В ноябре 1992 года они сформировали единую экономическую платформу. С ее характеристики я и начну анализ левых экономических течений.

Исходная позиция была ими сформулирована следующим образом. «Объективных причин для развала экономики, и падения производительности труда и уровня жизни населения в нашей стране не было и нет. Кризисное положение является прямым следствием несостоятельности экономической политики, укоренившейся в период “перестройки" и продолжаемой правительством Б. Ельцина - Е. Гайдара». В критической оценке экономической политики периода перестройки и начала экономических реформ наши позиции совпадают. Настораживает отсутствие какой-либо критической оценки позднесоветского периода, даже чудовищной милитаризации, стагнации в экономике, НИОКР или коррупции. Это чревато повторением прежних ошибок.

Оценивая ход и последствия экономических реформ в России, авторы данной «платформы» выработали много верных и квалифицированных, хотя иногда и несколько преувеличенных, суждений. Они считали, что «внедряются производственные отношения, свойственные не высшей, а низшей стадии доиндустриальной и домонополистической ступени рыночного хозяйства, характерной тля XIX века». При том в нефтегазовой промышленности и на железнодорожной транспорте все же сохранились крупные предприятия монополистического плана. Очень верна констатация, что «государственная собственность остается таковой только формально. На деле государство лишено функций собственника и не выполняет их в отношении государственного сектора. В результате государственный сектор оказался неуправляемым, а его работа дезорганизована практически во всех сферах деятельности». Безусловно верно утверждение, что «сформированные ценовые, налоговые, кредитно-инвестиционные и прочие условия не дают нормально работать тем, кто хочет производить, и в то же время вынуждают спекулировать тех, кто не хочет спекулировать, так как уничтожают стимулы для инвестирования, обновления и расширения производства». Очень точно определены структурные последствия реформ. «Созданы условия для закрепления ориентации экономики на промежуточные продукты вместо конечных, затраты - вместо результатов, инфляцию - вместо конкурентоспособности, перераспределения - вместо производства, дешевую рабочую силу - вместо квалифицированной, экстенсивный тип воспроизводства - вместо интенсивного, низкотехнологический способ производства - вместо наукоемкого. Импорт изделий обрабатывающей промышленности - вместо их экспорта». Верно и то, что страна «занимает подчиненное место в мировом хозяйстве и мировой политике». Авторы только «забыли» указать, что некоторые из этих регрессивных тенденций являются следствием низкого технологического и организационного уровня многих отраслей гражданской экономики СССР и гипертрофии оборонной промышленности при объективных трудностях ее конверсии.

Более или менее соответствуют действительности утверждения о том, что цели экономической политики «достигаются средствами внеэкономического принуждения». Но ведь всякая политика это и есть внеэкономическое принуждение. Другое дело, что обоснованная экономическая политика содействует развитию экономики. Но в этот период (и на это правильно указывалось в «платформе» и собственно не отрицалось и реформаторами) с лавным в экономической политике было разрушение старого экономического уклада в надежде на будущий экономический подъем. Некоторые называемые в «платформе» нети экономической политики выглядят надуманными. Так, утверждается, что «искусственно обесценивается рубль и рабочая сила, что летает "неэффективными" наукоемкие варианты инвестиционного процесса и подрывает стимулы к повышению производительности труда». Трудно упрекать реформаторов в том, что они искусственно подрывали рубль, они стремились остановить его снижение. Другое дело, что у них это плохо получалось.

Важен и ценен вывод о том, что «цели экономической политики являются не только бесперспективными, но и недостижимыми». Это аргументируется следующим образом. 1. Раздробление крупных предприятий, объединений и комплексов до уровня мануфактуры и цеховой структуры неосуществимо. 2. В стране не существует частного производительного капитала, отсутствует ключевая, цементирующая класс частнокапиталистических собственников, фигура-класс промышленных капиталистов. 3. В условиях принятой политики либерализация экономики делает невозможным превращение денежного капитала как для частного, гак и для национализированного капитала. Национализированный капитал здесь, очевидно, указан по ошибке.

Реформаторы в последующий период приложили все усилия, чтобы исправить указанные недостатки первого этапа реформ путем большой приватизации, залоговых аукционов и денежной приватизации. Авторы «платформы» верно, хотя и не очень грамотно указали, что «фонд накопления практически полностью расходуется на потребление» (имелось в виду, конечно, чистое накопление). Общий вывод констатирующей части состоял в том, что «проводимая экономическая политика преследует объективно недостижимые цели. Социальная опора у нее отсутствует, а жертвы и потери, вызванные ею, не имеют оправдания». Вывод суровый и преследующий цель показать безнадежность прежнего курса. Если бы реформаторы застыли на первоначальной стадии реформ. К тому же «платформа» не учитывала огромные резервы использования прежнего производственного потенциала, сокращения милитаризации экономики и экономии на сокращении производства отрицательной добавленной стоимости в значительной части реальной экономики.

Обращусь к конструктивной части анализируемой «платформы», называемой авторами «новым курсом». В самом начале изложения определяется его сущность. «Новый курс есть государственно-корпоративный. Он означает не отказ от реформ, а смену их стратегического направления и политики. Основой нового экономического курса является переход к методам хозяйствования, обеспечивающим создание конкурентной экономики и социально стабильного общества. Эта цель достигается созданием высшей, государственно-корпоративной системы производства, стимулирующей разработки и использование передовых, наукоемких, ресурсосберегающих и экологически безопасных технологий».

Отмечу, что провозглашался не отказ от реформ, а изменение стратегического их направления. Но слово «рынок», фигурировавшее в программах всех советских правительств, начиная с 1989 года, ни здесь, ни дальше не упоминалось. Это означало разрыв и с последним советским прошлым и, тем более, с настоящим. Изменение по сравнению с советским прошлым состояло в упоминании этого слова вместе с традиционным государственным словом «корпоративный». Одновременно появилось словосочетание «конкурентоспособная экономика» - терминология ранее не применялась. Оставалось понять, что имелось в виду под этими нововведениями.

Приоткрывает завесу над сущностью нового курса следующее провозглашение в тексте: «Подчинение экономической системы не получили и прибыли, а расширенному воспроизводству конечного общественного продукта». Избегание мотива прибыли уже отвергало рынок в .любом его качестве. Устанавливалось долевое владение собственностью, прибавочным продуктом и доходом. Больше к этому вопросу не возвращались, что позволяет расценить его как чисто пропагандистское утверждение.

Большей конкретики можно было ожидать от описания двух этапов развития экономики. Его цель определялась так: «с помощью политических, экономических и административных мер прекращается перераспределение собственности, денежных ресурсов и других видов национального богатства в пользу спекулятивного компрадорского капитала... Обеспечивается восстановление хозяйственных связей, полная загрузка производственных мощностей и производственных коллективов, укрепление позиции рубля как платежного средства, решается проблема внутренней межреспубликанской хозяйственной интеграции». Последнее предложение устраняет всякие сомнения в том, что речь идет о возрождении командной экономики. Как иначе, если не с помощью плановых заданий и фондов, всех институтов командной экономики (Госплан, Госснаб, отраслевые Министерства) можно было восстановить хозяйственные связи, внутри и межреспубликанскую интеграцию и полную загрузку производственных мощностей (выходит, и ненужной продукцией)? Да и восстановление рубля, скорее всего, предполагало кассовый план. Это впечатление усиливалось намечаемыми мероприятиями в области цен и заработной платы. «Политика либерализации цен свертывается. Вводится политика их регулирования». Это еще можно было трактовать как регулируемый рынок, что как будто подтверждалось заявлением, что «цены устанавливаются товаропроизводителями самостоятельно», правда, по установленным правилам. Но далее следует вовсе неожиданное: «восстанавливается масштаб цен и ценовые пропорции на 1 января 1987 года. В соответствии с масштабом цен приводятся уровень и пропорции почасовых ставок и заработной платы, размеры пенсий, стипендий и пособий». Это, пожалуй, самое поразительное заявление платформы. Имелось в виду, очевидно, что все сделанное в этой области после 1986 гота было ошибочным. И это еще можно было понять и даже со этим согласиться. Но непостижимо, как это согласуется с самостоятельностью в установлении цен. Также непостижимо и то, как можно сохранить прежние стоимостные пропорции при коренном изменении материально-вещественных пропорций, на восстановление которых требовалось немало времени. Установление прежнего уровня цен и заработной платы было немыслимым без восстановления, директивного планирования сверху донизу. Об этом только стеснялись прямо сказать. Почему при этом предполагался очень скромный среднегодовой рост конечною общественного продукта (даже термин ВВП не употреблялся) только на 3-4 %, остается загадкой. Ведь он уже сократился почти на 30 %. Видимо, отдельные куски платформы писали разные тина и их некому было согласовать. Приятным и уместным представлялось предложение о том, что «размер доходов администрации предприятия ставится в зависимость от эффективности трута всего коллектива и пропорционально увязывается со средним заработком персонала». Оно было направлено против бесстыдного обогащения администрации предприятий в этот период.

О главном организационном новшестве этого периода - сознании корпорации - говорится коротко и не ясно. «Образуются корпорации на базе промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Образование корпорации производится без снижения объемы выпускаемой продукции». Лишь для последующего этапа предусмотрено создание 250-300 общенациональных межотраслевых корпораций. Идея создания корпораций активно пропагандировалась многими российскими экономистами длительное время, но в рамках рыночной экономики. Немало уже было сделано в предшествующий период. Другое дело, их роль в намечаемой командной экономике. Их взаимодействие с вышестоящими хозяйственными органами описано не ясно. При отсутствии промышленных министерств взаимодействовать государству с ними напрямую намного сложнее.

Столь же коротко и не ясно говорится о формировании «противозатратного механизма, стимулирующего развитие научно-технического прогресса, наращивание товарной массы, повышение качества товаров и услуг, интеграции и управляемости экономики».

В платформе ожидаемо провозглашалось: «Политика приватизации в форме предложенной правительством Б. Ельцина - Е. Гайдара прекращается». Но ничего не было сказано ни о судьбе уже приватизированных предприятий, ни о том, в какой форме она все же будет существовать. Это могло, скорее всего, означать деприватизацию экономики.

О тотальном повороте в экономической политике свидетельство пало и заявлен! те короткое намерение: «С целью введения эффективного государственного регулирования проводятся ценовая, налоговая, банковская, бюджетная, тарифная, кредитная и денежная реформа». Ни один аспект прежней экономической политики не обошли вниманием. Для сомневающихся предусматривалось составление единого плана восстановления и развития (почему-то только на 6-8 месяцев), прикрепление поставщиков структуроопределяющей продукции к ее потребителям, организация устойчивого и гарантированного материально-технического снабжения. Весь переходный период рассчитан на 6-8 месяцев, что просто нельзя считать серьезным. Вряд ли он мог продлиться менее 4 лет с учетом огромной сложности поставленной задачи.

Авторы «платформы» выделяют более долгосрочный этап создания конкурентоспособной экономики. Их цель весьма амбициозна. «Этот этап рассчитан на 7-8 лет и завершается выходом страны на ведущие позиции в мире по производительности и эффективности труда, а также по качеству жизни населения». В качестве конкретной цели требовалось обеспечить рост конечного национального продукта (видимо, имелся в виду ВВП) ежегодно на 10-12 % - на уровне стран экономичен кого чуда. Можно было ожидать, что именно в этом разделе и будет определено долгосрочное видение характера российской экономики во всех ее аспектах для достижения этой цели. И действительно, авторы платформы несколько приоткрывали свои намерения в области экономической политики. Особенно в области собственности. «Развивается многообразие производительных форм собственности. При этом поощряется конкуренция их друг с другом и экономическими методами, исключается возможность функционирования спекулятивного капитала». Здесь обращают на себя внимание три обстоятельства. Признается все же многообразие форм собственности и их конкуренция, что сближает этот курс с периодом перестройки. Оно ограничивается производительным капиталом, который противопоставляется спекулятивному капиталу. Он действительно преобладал в этот период с негативными экономическими последствиями из-за о грешной инфляции. Но понятие спекулятивного капитала не раскрывается. Строго говоря, сюда можно было отнести всю торговую деятельность. Означало ли это ликвидацию частных торговых предприятий? Ответ содержится как будто в намерении бороться со спекулятивным капиталом исключительно экономическими методами. Вопрос о собственности разъяснялся и дальше. «Законодательно устанавливается, что производительная частная собственность имеет равное право на развитие с государственной, корпоративной, коллективной и кооперативной собственностью. Создание частой собственности допускается путем или организации новых производств, конкурирующих с действующими, или инвестиционного инкорпорирования действующих производств, при котором создается полноценный промышленный капитал». И далее: «Государственная промышленность не приватизируется, а преобразуется в корпорации на основе общегосударственных программ, предусматривающих прогрессивную систему взаимодействия крупных корпораций с мелкими и средними». Таким образом, выделяется 6 видов собственности вместо практически одной в СССР. Как предполагается создать частую собственность, более или менее ясно. Дальше идет государственная. Что же от нее остается, если раньше было сказано, что она корпоративизируется? Можно только предположить, что какая-то ее часть все же остается в прежнем виде: впоследствии их называли казенными предприятиями. Чем отличается коллективная собственность от кооперативной? Возможно, имелись в виду товарищества с ограниченной ответственностью в некоторых непромышленных отраслях экономики. Не ясно, отражалили эти планы истинные намерения авторов «платформы» или они служили лишь уступкой широко распространенным настроениям. Допускаю последнее.

Очень неконкретными и противоречивыми, в отличие от мероприятий переходного периода, были установки в части макроэкономического регулирования. С одной стороны, предусматривались обычные рыночные методы такого регулирования. С другой, предусматривалось составление пятилетнего плана полномасштабной реорганизации и ренту народного хозяйства, для проведения в жизнь которой рыночные институты мало действенны.

Более конкретными выглядит описание механизма расширенного воспроизводства. Достаточно определенно устанавливается ведущая роль 250-300 межотраслевых корпораций в экономике, обладающих широкой хозяйственной автономией. Здесь видно влияние практики стран Юго-Восточной Азии, добившихся экономического чуда в 1970-1980-е голы. Никакой уверенности в его повторении в России не было. Но, по крайней мере, это не было повторением прежней практики, которая молчаливо признавалась неэффективной. Очень конкретной и здравой лля обеспечения быстрого экономического роста и реиндустриализации выглядит задача установления нормы накопления в ВВП в размере 35 %, как раз на уровне стран Юго-Восточной Азии и СССР в 1930-е голы. Этим программа выгодно отличалась от остальных экономических программ того времени. Не понятно, как предполагалось ее добиться и как она сочеталась с обещанной ориентацией на лучшее удовлетворение нужд населения.

На реставрацию командной экономики были рассчитаны и изменения в финансовой системе. В каком-то смысле они лаже дальше ее позднесоветского варианта. Так, помимо отмены введенного в 1992 году налога на добавленную стоимость, в качестве основного налога возвращался налог с оборота, но уже на всю конечную продукцию, а не только на большую часть потребительских товаров, как было в СССР. Вся прибыль оставалась в распоряжении предприятий. В то же время вводился прогрессивный подоходный налог на все доходы, кроме заработной платы, который преследовал цель изъятия чрезмерных личных доходов. Эти налоговые нововведения выглядят в рамках принятого курса весьма обоснованными.

Для завершения картины реставрации советской системы отмечу, что государственное регулирование предполагалось осуществлять преимущественно через межотраслевые и отраслевые министерства, хотя здесь упоминалась и банковская система, которая в данной ситуации выглядела скорее пятым колесом.

В заключение отмечу, что авторы платформы четко видели глубину экономического кризиса и необходимость чрезвычайных усилий для его преодоления. Они не нашли ничего лучшего, кроме возврата к советской модели периода до 1985 года или даже 1950-х годов. Возможно, так это и было. Но было не ясно, как этого добиться и что делать дальше. Туманные рассуждения о противозатратном механизме, плюрализме форм собственности, корпорациях скорее всего свидетельствовали о их понимании несовершенства старой модели, либо носили пропагандистский характер, опасении обвинений в реставрации прежнего, дискредитировавшего себя в глазах значительного числа граждан режима.

В коште данного периода с развернутым изложением своей позиции выступил другой представитель левых сил - Сергей Глазьев. Его шла «Геноцид», изданная в самом конце 1998 года, после дефолта 1998 года, обобщала згногие его более ранние выступления на эту тему. Хотя Сергей Глазьев не являлся членом КПРФ, руководители КПРФ неоднократно заявляли о том, что поддерживают его экономические взгляды.

Анализ книги «Геноцид» позволяет выявить эволюцию экономических взглядов левой оппозиции по сравнению с 1992 годом - началом радикальной экономической реформы. Как и платформа, шла «Геноцид» содержательно разделена на три части: анализ текущего состояния экономики и общества, выявление его причин и программу преобразований. Естественно, что анализ текущего состояния экономики и общества опирается в книге на значительно больший исторический период и больший фактический материал, охватывающий практически все аспекты экономической жизни, чем в «платформе».

В фактическом материале книги достаточно подробно и убедительно анализируются разрушительные последствия экономических реформ 1990-х готов. Очень многие его вывозы совпадают с МОИМИ. Особенно впечатляет анализ демографо-медицинских последствий реформ. В экономическом анализе автор проявляет достаточно высокий профессионализм. Но вместе с тех: несколько разочаровывает отсутствие оригинальных методов анализа, в частности собственных экономических оценок. Автор видит только негативные стороны реформ, которые, конечно, преобладали. Вне поля зрения автора осталось интенсивное развитие частного малого и среднего предпринимательства, не только в сфере услуг, каким бы ограниченным оно ни было в этот период по объективным и субъективным причинам. Он же замечает также объективного характера сокращения производства в ряде отраслей реальной экономики вследствие его излишнего и неэкономичного развития в советский период. Равно как и улучшения в обслуживании населения в сфере услуг. Одним словом, в соответствии с названием, работа частично носит пропагандистский характер.

Но если в опенке негативного влияния реформ «Геноцид» повторяет и расширяет анализ «платформы», то в анализе причин негативных явлений между ними имеется существенная, даже принципиальная разница. «Платформа» отвергала экономические реформы Ельцина-Гайдара, Глазьев предложил их улучшенный, сильно модифицированный вариант. В книге отражены не только личные взгляды Глазьева, но и более примирительный подход к ним коммунистической оппозиции и вообще большинства левых сил в конце 1990-х годов, между тем как объективных основаниях для их отверждения после спада 1990-х готов и дефолта 1998 года было как раз больше, чем в начале 1990-х годов.

Автор фактически принимает необходимость либерализации экономики. Претензии к принятой ранней либерализации цен со стороны Глазьева заключались в том, что она «не сопровождались формированием соответствующих институтов обеспечения добросовестной конкуренции и прозрачности рынка. Бездействие правительства в регулировании рынка попустительствовало его криминализации и установлению контроля организованных преступных групп нал важнейшими элементами товаропроводящей сети, оптовой и розничной торговлей... к установлению контроля над рынком организованных преступных групп, извлекающих сверхдоходы путем взвинчивания иен». В упрек правительству ставилось лишь то, что оно при либерализации не озаботилось обеспечением добросовестной конкуренции и прозрачности рынка. Под «добросовестностью конкуренции», как видно из дальнейшего изложения, имеется в виду контроль над рынком организованных преступных групп, хотя, конечно, это налитого более широкое понятие. Преувеличивает автор и значение деятельности преступных труп п во вздувании розничных цен. Он прав, возмущаясь колоссальными торговыми надбавками (торговых маржей), но роль в этом преступных групп (необходимость уплаты им дани) вовсе не единственная. Большую роль играли административный рэкет, ограниченные размеры торговой сети, монополистический сговор, ориентация на состоятельных клиентов, способных платить по высоким розничным ценам, и целый ряд других факторов. Учитывая эти обстоятельства, бо лее последовательными и объективными оказывались авторы платформы, фактически отвергавшие либерализацию вообще. Вызывает недоумение, почему автор критикует негативные последствия только либерализации цен. Не менее разрушительными для экономики, как было показано выше, были и другие виды .либерализации, с которым либерализация цен была неразрывно связана (либерализация производства, снабжения и сбыта и г. д.).

Автор обоснованно возмущается потерей населением их сбережений в Сбербанке России вследствие его отказа их индексировать. Он доказывает, что у государства имелось для этой компенсации достаточно ресурсов за счет использования средств денежной эмиссии. В этой связи он обоснованно критикует использование значительной ее части для «обогащения финансовых посредников» и новой русской буржуазии вообще. Именно с этим он связывает чудовищное социальное расслоение в РФ в 1990-е голы. Но не менее важную роль в этом играли и приватизация имущества, разрыв хозяйственных связей и многие другие явления начального этапа реформирования российской экономики.

Глазьев полагал, что предотвратить эти негативные явления могли бы «необходимые ограничения и нормы ценообразования при либерализации цен» и обеспечение «соответствующих пропорций распределения эмиссионного дохода». Представляется, что Глазьев преувеличивает значимость обоих факторов. Совершенно невозможно было проконтролировать соблюдение норм ценообразования у сотен тысяч и даже миллионов (с учетом торговцев на рынках) торговых предприятий. Эмиссионный доход использовался не только для формирования капитала финансовых посредников и их обогащения, но и для поддержания на плаву множества предприятий путем взаимозачета, повышения за работной платы бюджетников, финансирования дефицита федерального и региональных бюджетов. Сколько после этих выплат (даже признаваемых Глазьевым необходимыми) оставалось для компенсации потерь вкладчиков Сбербанка, Глазьев не показал. Возможно, не так уж и много, хотя и это было бы полезно для населения.

Глазьев много и правильно пишет о злоупотреблениях при приватизации имущества. Особенно подробно он останавливается на злоупотреблениях, допущенных корыстными иностранными советниками Госкомимущества и его чиновниками. Он обоснованно подчеркивает, что злоупотребления при приватизации привели к «резкому снижению эффективности производства и обесценению приватизируемых предприятий... развратили многих хозяйственных руководителей, породили хищническое отношение к самой приватизируемой собственности». Он также справедливо отмечает, что «самый разрушительный эффект приватизируемая кампания имела в отношении стереотипов предпринимательского повеления... на фоне сотен процентов годовой прибыли от присвоения и последующей продажи госсобственности рентабельность производственной сферы в несколько процентов делала какую- либо производственную активность лишенной экономического смысла» В последнем утверждении имеется преувеличение: невозможно выгодно продать неработающее предприятие.

При всей критике процесса приватизации сама необходимость приватизации не подвергается сомнению, критикуются лишь методы. Встает также вопрос о том: что же делать с уже приватизируемым имуществом: вернуть в государственную собственность или продолжить приватизацию? Далее Глазьев также справедливо критикует беспомощность государства в отношении «финансовых пирамид». Ошибочность макроэкономической политики в отношении финансовой стабилизации в интересах иностранного капитала, олигархов и в ущерб интересам основной части населения.

Поиск по сайту: