Практическая философия И. Канта

2.3.1. Практическая философия в докантовской традиции

Практическая философия – совершенно обычная и самоочевидная для представителей немецкой философии отрасль философского знания, соотносимая с теоретической философией. Было время, когда термин «практическая философия» почти совсем ушел из языка философов не только у нас, но и на Западе. Однако в конце ХХ века интерес к практической философии стал явно возрастать. Это вызвано стремлением найти общее основание универсальных норм, способных объединить человечество в условиях таких противоречивых тенденций, как, с одной стороны, глобализация, которая универсализирует цивилизационные признаки стран и народов, а, с другой стороны, перманентные напряжения между странами, представителями разных культур, акцентирование различий, культивирование ксенофобии, что отодвигает мечту Канта о достижении «вечного мира» в обозримом будущем. Ввиду этого было бы уместно восстановить в общих чертах исторические перипетии «практической философии»

Истоки практической философии уходят в глубины истории европейской философской мысли, но их вряд ли следует искать ранее античного антропологизма софистов и Сократа, поскольку досократики преимущественно тяготели к космологической и онтологической проблематике и были скорее «физиологами», чем философами. В диалоге Платона «Федон» Сократ, вспоминая молодость, говорит, что в молодые годы и у него была настоящая страсть к тому виду мудрости, который называют познанием природы. Однако, желая постичь причину каждого физического явления, он вскоре признал свою полную непригодность к такого рода исследованиям.1 И не по причине изъяна в умственных способностях, а из-за невозможности применить знания о физических процессах к объяснению поступков и действий человека, ибо, по преданию, еще в ранние лета его увлек призыв дельфийского оракула «Знай себя». Путь познания себя через изучение природы не мог удовлетворить Сократа, ибо выходило так, будто не мы сами определяем наши действия, а подчинены они неким не зависящим от нас физическими процессам, и это приводило к выводу о несвободе человека, о его безответственности за последствия своих действий. Если согласиться, что Платон весьма близко к истине воспроизводит подлинные духовные искания Сократа, то именно Сократ первым артикулирует разведение видов знания, касающихся физического и человеческого.

В ряде других диалогов Платон продолжает развивать тему о различных видах знаний, опираясь на наметившееся еще при Сократе их деление. Так в диалоге «Политик» говорится, что «есть знания, вросшие в дела, и чистые знания, первые создают предметы, которые раньше не существовали». (Платон. Сочинения в 3-х томах. – Т. 3, ч. 2. - М.: Мысль, 1972. - С. 13.) И здесь же Платон добавляет: «Разделим все знания надвое и один вид назовем практическим, а другой – познавательным». В «Филебе» знания он делит на чистые и менее чистые. Чистые знания – не прикладные, не ориентированные на применение, они касаются «философствующих» людей (Платон. Сочинения в 3-х томах. Т. 3, ч. 1. - М.: Мысль, 1971. - С. 73.), ибо, скажем, арифметическим счетом могут заниматься все, а думать вообще о природе чисел суждено только тем, кто получает наслаждение только ради истины. В том же «Федоне» Платон устами Сократа уточняет, что познавать «чисто», т.е. без примеси чувств, значит познавать сущности вещей, и добавляет: «…Достигнуть чистого знания чего бы то ни было мы не можем иначе, как отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самою по себе душой». (Платон. Сочинения в 3-х томах. Т. 2. – М.: Мысль, 1970. – С. 25.) Поскольку в последующей традиции познавательная деятельность рассматривалась как проявление способностей души, то следует также принимать во внимание учение Платона о душе и ее частях. Выделение Аристотелем познавательной и желательной частей души, конечно, носит на себе следы платоновского влияния.

Учение Аристотеля о познании и его видах связано с его метафизикой. «Частей философии, - пишет он в «Метафизике», - столько, сколько есть видовсущностей, так что одна из них необходимо должна быть первой и какая-то другая – последующей. Ибо сущее и единое непосредственно делятся на роды, а потому этим родам будут соответствовать и науки». (Аристотель. Сочинения в4-х томах.Т. 1. М.: Мысль, 1976. - С. 121.) Сущности сущего изучают умозрительные науки, делящиеся на математику, учение о природе и науку о божественном (теология). (Аристотель. Сочинения в4-х томах.Т. 1. М.: Мысль, 1976. - С. 182, 285.) Наука (episteme) характеризуется доказательностью (аподиктичностью1). Episteme в свою очередь отличается от знания, обретаемого в процессе обучения (mateton). Умозрительные (спекулятивные) науки Аристотель отделяет от науки о деятельности и от науки о творчестве. Это различие проводится им по принципу зависимости или независимости предмета изучения от человека. Так наука о природных явлениях – умозрительная, поскольку исследует предметы и явления, источник движения которых в них самих или в чем-либо ином помимо человека. Если же начало движения вещей в человеке, то оно будет предметом науки о творчестве (пойетика) или о деятельности (праксис).

Корпус этических и политических работ Аристотель посвятил человеческим действиям (praxis), поступкам (prakton [от πράττω - делать]). Эти понятия применяются только к человеку. Что же касается физического действия и движения, то Аристотель употребляет иной термин – energeia. (См.: Аристотель. Сочинения в4-х томах.Т. 1. М.: Мысль, 1976. - С. 242) В сочинениях Аристотеля в зависимости от контекста есть оттенки в словоупотреблении. Иногда praxis означает всякое человеческое действие, вплоть до мышления, иногда же – творчество. Но все же чаще praxis – не просто действие, порой спонтанное, а сознательное человеческое деяние (поступок), имеющее целью не что-либо преходящее, а благо.

Благо – одно из ключевых понятий античной классики. В диалоге «Горгий» Платон считает благом некую слаженность и упорядоченность вещей, особой для каждой вещи, но обязательно делающей каждую из них хорошей. Это же относится и к человеку: наличие блага делает его хорошим. Применительно к человеку Платон считает первым благом – быть справедливым, а вторым - становиться им, искупая возможную вину наказанием. (Платон. Сочинения в 3-х томах, Т.1 – М.: Мысль, 1968. - С. 364)

Для Аристотеля «благо» - тоже весьма важное понятие. В «Никомаховой этике» он замечает, что некоторые благом называют счастье, но счастье нельзя брать за основу понимания блага, ибо каждый понимает счастье по-своему и в таком случае сгруппировать разновидности счастья будет очень сложно. Но все же, если иметь в виду распространенные в античные времена представления об образе жизни, от которых зависит понимание счастья, то это будет – склонность к достижению удовольствий, занятие государственной деятельностью и созерцательный (философский) образ жизни. Считая, что счастье производно от блага, Аристотель делит блага на три вида: внешние, относящиеся к душе, относящиеся к телу. Подлинное счастье коррелятивно высшему благу, которое следует искать на пути определенной деятельной жизни (praktike), а эта последняя соответствует такого рода деятельности души, которая связана с представлением о добродетели. Не снижая у читателя напряжения от обилия классификаций, Аристотель делит добродетели на мыслительные (дианоэтические1) и нравственные (этические). К первым относятся мудрость, сообразительность и рассудительность (фронезис), а ко вторым – щедрость и благоразумие. Мыслительные добродетели рождаются из обучения, а нравственные из привычки (этос).

Что касается рассудительности, то она бывает двух видов: направленная на себя и направленная вовне, которую, в свою очередь, можно разделить на хозяйственную, законодательную и государственную, куда относится принятие решений и судопроизводство. Рассудительность непосредственно направлена на поступки, а для того, чтобы стать рассудительным, требуется особое знание, которое нельзя назвать научным (episteme), и это знание - знание блага. И это следует запомнить: знание касательно поступков научным быть не может, ибо только знание ради истины является таковым.

Цель того учения, которое излагается в этических сочинениях Аристотеля, - не познание (научное, именуемое episteme), а поступки. Результаты этого учения, если им овладеют люди, могут войти в совокупность причин деятельности в виде знания о благе и о том, что такое рассудительность. То есть, строго говоря, знание в практической сфере и не есть собственно философией, поскольку философия тяготеет к науке (episteme) в собственном смысле слова, где она занимается неизменными предметами, а человеческие дела конкретны и слишком изменчивы.

Многое из того, что унаследовано от Платона и Аристотеля, получило развитие в средние века. Для средневековых мыслителей долгое время был наиболее авторитетным Боэций, поскольку через него и в его интерпретации многие из них знакомились с идеями античных классиков. Боэций (480-525) делил философию на теоретическую или умозрительную (spekulativa), практическую (activa) и рациональную (rationalis), т.е. логику, а еще иначе – диалектику. Что касается логики, то Боэций предварительно излагает позиции «за» и «против» оценки ее как части философии, склоняясь, все же, к тому, что логика выполняет двойную функцию в системе философского знания, будучи и его специфической частью, и орудием познания. (См. Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. - М.: Наука, 1990. С. 9-11)

У Боэция деление наук связывается с решением педагогических, воспитательных задач. Его намерением (частично реализованным) было создание руководства по четырем наукам «квадривиума» («четырехпутье») – арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Если к ним еще добавить науки «тривиума» («трехпутье») - грамматика, риторика, диалектика (иначе, логика) -, то все вместе они составят так называемые «свободные искусства». Термин «искусство» по традиции, идущей от Платона, имел широкое значение, не сводимое к художественному творчеству в нынешнем понимании. Речь шла о целом комплексе знаний, подготавливающих индивида к восприятию высших интеллигибельных сущностей, позже – христианского Бога. Это как бы преддверие философии. Науки квадривиума объединяло то, что они были связаны с измерением и счетом, поэтому их еще называли «mathesis», как учение об абстрактных количествах, соотношениях, пропорциях, проявляющихся, в том числе, в языке и в движениях небесных тел. Необходимость изучения этих наук определялось не их практической полезностью, а задачей воспитания души для постижения блага в платоновском смысле.

В средние века в связи с развитием церковных школ и университетов активизируется обсуждение вопросов классификации знания. В текстах средневековых авторов можно найти много примеров довольно обстоятельных размышлений на этот счет, среди которых есть суждения и относительно практической философии. Рассмотрим для примера некоторые из них.

Так Гуго Сен-Викторский (1096-1141) в работе «Дидáскалион», сохраняя деление наук на квадривиум и тривиум и опираясь на своего предшественника по руководству сен-викторианской школой Гильйома из Шампо, утверждает, что философия как наука, занимающаяся основаниями всего человеческого и божественного и разлитая во всех человеческих действиях, должна делиться на столько разделов, сколько есть разделов вещей. (См. Антология средневековой мысли (Теология и философия европейского Средневековья). В 2 т. Т. 1. СПб.: РХГИ, 2001. C. 298-327.) Философия означает любовь к мудрости, а мудрость налагает печать разумности на наши действия. Сама же мудрость состоит из рассудительности и знания. Первая делится на теоретическую (умозрительную) и практическую (активную), она же называется также моральной мудростью или этикой. Знание Гуго называет механическим или подражательным, поскольку оно относится к человеческим творениям. В итоге своих рассуждений Гуго выделяет четыре главных вида познания, составляющих вместе философию: 1) теория, для постижения истины путем размышления; 2) практика, которая наставляет в добрых нравах; 3) механика, определяющая наши действия; 4) логика – наука о правильной речи и ведении спора. Иначе говоря, философия делится на теоретическую, практическую, механическую и логическую. Дальше теоретическую философию Гуго, опираясь на Боэция, делит на теологию, математику и физику, практику подразделяет на личную (этика), частную (экономика) и общественную (политика), замечая, что личная практика касается каждого индивида, частная – только глав семейств, а политика относится к правителям гражданских общин.

Склонный к мистике Бонавентура (1217-1274) в работе «О возвращении наук к теологии» (См. Антология средневековой мысли (Теология и философия европейского Средневековья. В 2 т. Т. 2. СПб.: РХГИ, 2002. С. 127-132.) рассматривает познание как ступенчатое восхождение по путям озарения светом и в соответствии с этим выделяет четыре вида знания (познания): технические умения, чувственное познание, познание философское и «высший свет» – свет благодати и Священного Писания. Первый вид касается рукотворных форм, помогающих человеку преодолеть недостатки тела, и соответствует тому, что Гуго называл механической философией. Второй вид охватывает природные формы, третий – интеллектуальные истины, четвертый – истины спасения. Обратимся к третьему виду, поскольку в его характеристике могут содержаться положения, близкие к выделению практической философии. В этом виде познания Бонавентура выделяет три части: рациональную, натуральную и моральную. Они соответствуют истинам высказывания, истинам вещей и истинам нравов. Рациональная философия делится на грамматику, логику и риторику. Натуральная философия – это физика, математика, метафизика. Моральная философия делится почти по Гуго – индивидуальная, хозяйственная и политическая.

Фома Аквинский (1224-1274) в «Сумме теологии» (Часть I, 4) указывает на теоретическую и практическую философию, считая, что последняя занимается человеческими действиями.

Роджер Бэкон (1214-1292), наиболее свободный в мыслях средневековый философ, также писал о моральной философии, полагая ее целью всех прочих наук, их госпожой и царицей, ибо «только она одна учит душу добру» и «трактует о делах настоящей и будущей жизни, посредством которых человек спасается или обрекает себя на гибель». (См. Антология средневековой мысли (Теология и философия европейского Средневековья.) В 2 т. Т. 2. СПб.: РХГИ, 2002. С. 84.) Моральную философию Р. Бэкон делил на шесть частей: теологическая; политическая, дающая общественные законы; этическая, указывающая на красоту добродетелей и безобразие пороков; свидетельствующая учение Христа; искусство проповеди; юридическая. Мы не слишком ошибемся, если поименуем моральную философию Р. Бэкона в совокупности ряда ее частей практической философией.

Возрождение – особый период в развитии философии во многих отношениях, но меньше всего его можно назвать осознанным возрождением практической философии. Если бы мы здесь просто судили об этических и социально-политических взглядах мыслителей Возрождения, то их тексты буквально переполнены соответствующей проблематикой, однако в них не идет речь о практической философии как таковой, вопросы этики и политики не объединяются под этим именем.

Возрождение было суровым временем: бесконечные заговоры и убийства, бесчисленные примеры жесточайшего злодейства, безудержные страсти и буйство эгоизма, массовое увлечение магией и колдовством. Но с другой стороны - расцвет изящной словесности, взлет искусства и архитектуры, пробуждение интереса к естествознанию, яркие проявление человеческой индивидуальности, личной инициативы, творческих возможностей личности, обожествление человека-творца. Если отвлечься от парадоксально противоречивой общественно-политической и бытовой хроники повседневности, а ограничиться только текстами, то мы вынесем впечатление о Возрождении как о времени воспевания достоинства личности, ее чести и свободы, упоения словесным творчеством, прославления дружбы и любви к родине, возвышенного отношения к античному наследию. Авторы насыщенных моралью текстов не были официально признанными философами, они и сами дистанцировались от философов-схоластов, которые еще долго были рядом с ними и господствовали в учебных заведениях, где по-прежнему преподавались квадривиумы и тривиумы, велись богословские диспуты. Но время духовного празднества схоластов уже прошло. Правда, даже еще в начале XVII века Ф. Бэкон, обращаясь к королю, рекомендовал государям и другим высшим особам чаще посещать учебные заведения для того, чтобы решить «полезно ли сохранять чтения, диспуты и другие формы схоластических упражнений, возникшие еще в древности и сохранившиеся до нашего времени». (Бэкон Ф. Сочинения в 2-х томах. Т.1. - М.: Мысль, 1971. - С. 151)

Последовавший за эпохой Возрождения XVII век наметил новую ось, по которой вплоть до ХХ века пошло наиболее крупное деление знания – наука и философия - с нарастающей озабоченностью философии тревожным, а в XVIII даже болезненным, для нее вопросом: “Является ли, осталась ли она сама наукой?” Закрепившись в культуре в качестве важнейшего вида духовной деятельности и не претендуя больше на верховенство в науке и образовании, философия уже давно решает вопросы своего внутреннего строения без общественного резонанса. Относится это и к старому вопросу о соотношении теоретической и практической философии.

Ревностный «восстановитель наук» начала Нового времени Ф. Бэкон в своей классификации видов знания еще по-прежнему объединяет именем «философия» основной корпус наук, и, хотя он не употребляет термина «практическая философия», все же отводит место ее составляющим – этике и «гражданской науке». Однако вскоре начинается буквально возрождение указанного термина. Дж. Локк в своей основной работе «Опыт о человеческом разумении», в главе о разделении наук указывает на три возможные области познания – вещи, действия и знаки -, которым соответствуют три разряда наук – физика, практика и семиотика, последнюю, замечает он, «удачно называют логикой». Под практикой (πρακτική) Локк имеет в виду умение правильно прилагать наши силы и действия для достижения благих и полезных вещей и замечает: «Наибольшее значение в этой области имеет этика, представляющая собой попытку найти такие правила и мерила человеческих действий, которые ведут к счастью, а также [найти] способы их применения. Цель здесь - не чистое умозрение и не познание истины, но справедливость и соответствующее ей поведение.» (Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 2. - М.: Мысль, 1985. - С. 200.) В этом высказывании совершенно четко угадываются мотивы Платона и Аристотеля.

Пользуется возрожденным понятием «практическая философия» и Г. Лейбниц (См., напр., Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х томах. Т.1, М.: Мысль, 1983. С. 605.), употребляет его и Д. Юм. В «Трактате о человеческой природе» Юм пишет: «Философия обычно делится на умозрительную и практическую, а так как нравственность всегда подводится под последнюю рубрику, обычно считают, что она оказывает влияние на наши аффекты и действия и выходит за пределы спокойных и равнодушных суждений нашего ума.» (Юм Д. Сочинения в 2-х томах. Т.1. – М.: Мысль, 1996. - С. 498-499.) Приведенное здесь высказывание Юма замечательно не только тем, что возвращает нам временно забытое понятие практической философии, но и намекает на совершенно оригинальную позицию Юма относительно участия разума в обосновании нравственных суждений. «Правила морали не являются заключениями нашего ума». – категорически утверждает Юм, т.е. они не являются априорными. (Там же. С. 499.) С этим вряд ли согласились бы Аристотель и И. Кант, писавший о практическом применении разума, а также некоторые из современных авторов, пишущих о практическом разуме (practical reason).

В эпоху Просвещения, прославляющую всепроницающую мощь разума, практическая философия тем или иным способом обозначает свое присутствие. Так Д. Дидро замечает, что «Цель нравственной философии отыскать, в чем состоит истинное счастье.» (Дидро Д. Сочинения в 2-х томах. Т.2. М.: Мысль, 1991. С. 537.) Имеется в виду, конечно, «отыскать» не в разуме, как могут некоторые подумать, а при помощи разума, ибо французские просветители стояли на позициях эмпиризма. К.А. Гельвеций, понимая под умом способность мыслить, в работе «Об уме» выделяет особую главу под наименованием «Практический ум», в которой пишет: «Общий предмет желания всех людей есть счастье; поэтому практический ум должен обладать искусством делать себя счастливым.» (Гельвеций К.А. Сочинения в 2-х томах. Т. 1.- М.: Мысль, 1973. - С. 561.) И здесь заметим, что речь идет не о «счастливом уме», а о человеке, владельце специфического ума. Однако, читая Гельвеция, не следует спешить поддаваться соблазну зачесть его «практический ум» безоговорочно на счет практической философии. Этот «ум» – не что иное, как способность приспосабливаться к обстоятельствам жизни для преуспеяния и удовлетворения эгоистического интереса. Носители такого ума часто бывают корыстными льстецами, интриганами, любят и умеют маскировать свой личный интерес под интерес ближнего. Для Гельвеция практический ум – лишь один из многих, и далеко не лучший, в его время представителей ума вообще, ведь он еще называет и такие виды ума как гений, светский ум, остроумие и др. И все же внимание, которое Гельвеций вообще уделяет морали, общественной пользе от применения ума, наряду с ослаблением внимания к метафизическим вопросам, позволяет говорить о дальнейшей дифференциации проблематики практической философии.

Говоря о Просвещении, нельзя обойти вниманием роль Х. Вольфа. Авторитет Х. Вольфа, его учеников и последователей, учитывая их влияние в университетах Германии, надолго сделал общим местом деление философии на теоретическую и практическую. Даже при создании оригинальных философских систем представители немецкой классической философии в целом старались держаться устоявшейся традиции. Нюансы не играли существенной роли. Так И. Кант вместо теоретической и практической философии иногда предпочитал говорить о теоретическом и практическом применении разума: «…В конце концов, мы имеем дело с одним и тем же разумом, который должен иметь различие лишь в применении» (Кант И. Основоположения метафизики нравов // Кант И. Сочинения в 8-ми т. Т.4, М., 1994. С. 159.) Но когда Кант хотел отмежеваться от популярной моральной философии, погруженной в эмпирию, и найти основания моральных принципов и законов, он переходил к «чистой моральной или практической философии», т.е. к сфере априорного. Тогда для него практическая философия была областью суждений не о сущем, а о должном.

Поиск по сайту: