ПРОТИВОРЕЧИВАЯ СУЩНОСТЬ ДЕМОКРАТИИ 2.1. Сущностное определение демократии

Мы уже видели, что даже этимологическое опреде­ление демократии не такое простое, как кажется. Это тем более относится к сущностному определению дан­ного феномена. Не случайно в рамках общей позитив­ной оценки демократии как наиболее эффективного способа социальной и политической организации обще­ства имеется множество подходов, измерений и аспек­тов ее толкования. Различия в подходах зависят пре­имущественно от того, какой аспект демократии выделяет автор: оценочный или рационально-утилитарный, то есть рассматривают ли этот феномен как самоценность или как средство достижения главнейших общечеловеческих ценностей.

Оценочная трактовка — реальное воплощение в го­сударственное устройство важных общечеловеческих ценностей: свободы, равенства и справедливости — менее распространена. Это вполне закономерно, ибо не­посредственно важные жизненные интересы граждан обычно лежат во внеполитической сфере и их реализа­ция напрямую не связана с демократией. Политика не способна вознаградить и стимулировать каждого, как, например, экономика. В личной жизни отсутствие или нехватка денег заставляет людей думать логически, ра­ционально. В то же время в политической жизни их действия зачастую иррациональны. Хомо экономикус и хомо политикус часто во многом не совпадают. В мас­совом сознании политическая свобода имеет невысокий ценностный статус. Сопряженная со значительными за­тратами времени, энергии, а иногда и материальных средств, она не приносит прямой личной пользы. Что касается такой ценности как равенство, понимаемого как одинаковые для каждого человека жизненные шан­сы и возможности для самореализации личности или как получение каждым воздаяния по заслугам (именно такое равенство в демократическом обществе признает­ся справедливым), то демократия также довольно слабо связана с ним. Она означает лишь формальное равенст­во гражданских лиц. Политическое равенство, обеспе­чиваемое демократией, далеко от фактического равен­ства жизненных шансов людей и может даже использоваться в качестве ширмы, прикрывающей глу­бокое социальное неравенство.

Вследствие довольно слабой непосредственной связи демократии со свободой и фактическим равенством ставятся под сомнение ценностные определения демо­кратии и становятся приоритетными рационально-утилитарные определения. В соответствии с ними демо­кратия рассматривается как утилитарное средство, ин­струмент достижения определенных целей. Ф.Хайек, например, подчеркивает, что о демократии нельзя ска­зать как лорд Актон — о свободе, что она «не средство достижения высших политических целей. Она сама по себе — высшая политическая цель». И далее Нобелев­ский лауреат продолжает: «Демократия по сути своей — средство, утилитарное приспособление для защиты и поддержания социального мира и свободы личнос­ти» [Хайек Ф. А. Дорога к рабству // Нов. мир.— 1991. — № 7.— С.208 — 209].Это же по сути измерение в демо­кратии выделяет А. И. Солженицын. При этом он ссылается на русского философа С. А. Левицкого, который «предлагал различать дух демократии: 1) свобода лично­сти; 2) правовое государство; и вторичные, необяза­тельные признаки ее: 1) парламентский строй; 2) все­общее избирательное право» [См.: Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию // Комс.правда. — 1990.- 18 сент. Спец. выпуск].

Многие исследователи концентрируют внимание на других сущностных аспектах демократии. Говорят, что демократия во многих отношениях не что иное, как комплекс правил или метод урегулирования конфлик­тов. Р. Арон, например, возражает тем, кто сущность демократии видит в обеспечении равенства и свободы, и говорит, что она заключается в постоянном лавировании. К этому выводу он приходит, учитывая, что да­же в рамках внутренней жизни социума законы в неко­торых сферах не могут заранее точно регламентировать поведение индивида в каждый данный момент. Государ­ство, например, регулируя рыночную конъюнктуру, может изменять «правила игры», внося определенные коррективы, например, в налоговое законодательство и т.п. К. Поппер центральным в демократии выделяет во­прос контроля над теми, кто управляет. Он отмечает, что в политическом дискурсе вечным был вопрос, «кто правит», но не менее важным оказался другой вопрос, «кто контролирует». К. Поппер говорит о контроле как о фундаментальной проблеме всякой политики и с со­жалением отмечает, что марксисты так и не осознали всего значения демократии как единственного хорошо известного средства осуществления такого контроля [См.: Поппер К. Открытое общество и его враги.— М., 1992.-Т. П.—С. 151].

В новейшее время отдельные политологи, учитывая сложность и многопрофильность феномена демократии, говорят о «другой демократии», а некоторые даже бро­сают вызов: «Разыскивается политическая теория для новой эры» [Разделенная демократия.— М., 1992.— С. 72].

Автор «другой теории», видный теоретик Й. Шумпетер выдвигает классическое определение того, что можно назвать теорией конкуренции в демократии. «Демокра­тическим методом, — говорит он, — является такой установленный порядок для принятия политических решений, при котором личности получают власть для принятия этих решений способом конкурентной борьбы за голоса людей».

Подход Шумпетера интересен, но он не может в целом определять демократию, так как ограничен по существу вводной частью всеобщего процесса демокра­тии — выборами. Здесь не содержится ответа на вопрос, как можно продвинуться от «вводной демократии» к «демократии результата».

Этот ответ находит Дж. Сартори. И видит его в так называемом правиле Фридриха о «предсказанных реак­циях». Это правило означает следующее: выбранные должностные лица, желающие быть переизбранными, при принятии решений должны учитывать то, как вы­борщики на них отреагируют. Это по сути показывает, как работает демократия. Последняя представляет собой систему обратных связей или «цепных реакций». Имен­но она и называется «новой», или «пересмотренной теорией демократии».

Сказанное свидетельствует, что есть несколько зна­чений понятия демократии. В этом нет ничего противо­естественного. Для дальнейшего знакомства с такой весьма сложной теорией необходимо отказаться от ис­кажений демократии типа «подлинная социалистиче­ская демократия», «народная демократия» и т. п. Важно также принять наиболее оптимальное определение этого феномена. В качестве такового мы видим опреде­ление, данное Дж. Сартори: «Демократия — это систе­ма, при которой никто не может выбрать сам себя, об­лечь себя властью управлять и, следовательно, не может присвоить себе безусловную и неограниченную власть» [Sartori G. The Theory of Democracy Previced.— P.205].

В этом определении демократия толкуется как сущ­ность, как объективное понятие, а точнее как особый тип политической системы. Прямая противоположность ей — тирания, деспотизм, автократия, абсолютизм, диктатура, авторитаризм и тоталитаризм. Однако при­менительно к современным условиям на вопрос «что является противоположностью демократии?» звучит от­вет: тоталитаризм и авторитаризм (все остальное из приведенного ряда называлось в прошлом).

Понятие «авторитаризм» происходит от слова «авто­ритет» (лат. auctoritas — власть, влияние), и это последнее в принципе ничего плохого не содержит в демократиче­ской его интерпретации. Даже наоборот, демократиям нужна власть, которую поддерживает авторитет. Власть и авторитет — симметричные визави, власть без авто­ритета либо только угнетает (голое насилие разрушает авторитет), либо бессильна (ситуация безвластия).

Если понятие «авторитет» наполнено положитель­ным содержанием, то производное от него — «автори­таризм» указывает на излишества и злоупотребления авторитетом, который подавляет свободу.

Авторитаризм — название политической системы — был создан фашизмом, как хвалебный термин, кото­рый придавал диктаторскому режиму благородные свойства и ассоциации авторитета. Слово «тоталита­ризм» — также порождение фашистского «новояза» се­редины 20-х годов XX ст. Однако не будем давать здесь даже его общую характеристику (об этом пойдет речь в последнем разделе книги), заметим только, что Левиа­фан Гоббса — просто монстр-малыш по сравнению с героем антиутопии «1984» Оруэлла.

Демократия — четкая противоположность автокра­тии. Это значит, что демократия представляет собой политическую систему, которая характеризуется отка­зом от персонифицированной власти, от принадлежа­щей кому-то одному власти над гражданами. Власть здесь — не чья-либо собственность. Демократия — сис­тема, соответствующая принципу: никто не может про­возгласить себя правителем и никто не может пользоваться властью по своему усмотрению. Аксиома демократии, в противоположность принципу автократии, состоит в том, что власть над человеком дастся человеку другими людьми. При этом власть дастся не навсегда. Деятель­ность чиновников при этой власти ограничена сущест­вующими юридическими структурами и возможностью заменять правителей, время деятельности которых строго очерчено. Все это позволяет сохранять ответст­венность правителей перед людьми и предотвращать превышение полномочий.

Такое определение демократии как противополож­ности автократии позволяет видеть не только, где на­чинается демократия (трактовка Шумпетера), но и где она функционирует, видеть, в чем ее сущность (Дж. Сартори).

Дав определение демократии и краткий коммента­рий к нему, мы получили ответ на вопрос «что есть де­мократия». Но важным также является вопрос «насколько она является таковой»? Или, другими словами, какова степень демократии? Это именно и позволяет характеризовать ее как работающую институцию. Часто употребляемый ответ «больше» или «меньше» мало что здесь проясняет. Если встать на точку зрения, что сте­пень демократизма определяется количеством участ­вующих в политике, то обнаружится, что самая полная демократия, которая когда-либо существовала, была в Китае во время так называемой «культурной револю­ции». Но кто не знает, что эта культурная революция ничего общего с демократией не имеет?

В политической науке доминирует точка зрения, что истоки демократии, степень реализации ее основных идеалов лежат не столько в государственных структурах, сколько во взаимодействиях социальных групп и поли­тических партий (что и ведет к образованию государст­венных институций), а также во взаимодействиях этих последних. Демократию следует рассматривать не за­стывшей, находящейся внутри чего-либо (государствен­ных структур). Она — нечто динамичное среди групп и организаций. Иными словами, демократия уходит свои­ми корнями в гражданское общество, им детерминиро­вана. Если мы вырвем демократию из этой среды, она окажется либо недееспособной, либо вообще не сможет существовать.

Демократия динамична, но не революционна. Более того, когда были установлены либеральные демократии, доминирующей мыслью стала та, что во многом утра­чены причины для революций. Основания для них со­хранились только в жестких недемократических систе­мах, которые не располагают встроенными механизмами, чтобы изменяться или отвечать требованиям, необходимым для перемен. Не оспаривается раз­ве что единственное достоинство революционного раз­рушения, состоящее в том, что оно освобождает заблокированные созидательные силы и открывает воз­можности для перестройки. Да и это при условии, что еще до революционных перемен продуманы необходи­мые меры социальных преобразований.

Демократия, напротив, представляет собой гибкую систему, она — способ приспособления к тому, что требует общество. Демократия для политики все равно, что рыночная система для экономики. Она тоже, своего рода, самонастраивающаяся система. Как и в рыночной экономике, решающей в ней является конкурентная борьба. Демократии по определению присущи партий­ная борьба и политический рынок. Различия между эко­номическим и политическим рынком несомненно имеются, но они не перечеркивают главного сходства. Конкурен­ция между экономическими производителями подчине­на контролю потребителя, последний может оценивать предлагаемые товары. В отличие от этого партийная борьба находится вне контроля политического потреби­теля, политический товар весьма своеобразен, он не всегда реально существует и не может быть достоверно оценен. Далее, экономическая конкуренция регулирует­ся и контролируется, а экономическое мошенничество оценивается как криминал, рассматривается в суде и может завершиться тюрьмой. Политическая конкурен­ция регулируется слабо, политическое мошенничество (безудержная демагогия, отказ от собственных предвы­борных программ, невыполнение обещаний и т. п.) фак­тически безнаказанно. Противодействовать ему можно путем создания вокруг сомнительной политики вакуума доверия, а нелегитимная политика долго прожить не может. Формирование подобного вакуума — не простая проблема, но это уже другой вопрос.

Важный параметр демократии — жизнеспособность. Последняя присуща демократии, когда ее понимают граждане. Они должны знать (уметь объяснить), почему существуют тс или иные институты власти, а это, увы, обнаруживается далеко не всегда. Когда говорят о демо­кратическом обществе, то предполагают, что ключевая фигура демократической модели — избиратель — пра­вильно сознает собственные интересы и оценивает аль­тернативных кандидатов на основе того, кто из них будет наилучшим образом служить его интересам, а затем уже отдает свой голос за кандидата, которого он оце­нил наиболее высоко.

Такой пример дает «разделенная демократия» США. Отцы-основатели Конституции этого государства сознательно допустили известную двусмысленность Ос­новного закона. Конституция возлагает на Конгресс всю полноту власти. Он действительно имеет широкие пол­номочия: принимает законы, распоряжается казной, контролирует бюджет, имеет право импичмента и т. д.

В то же время Конституция наделяет большими полно­мочиями президента, в том числе накладывать вето на законопроекты (ст. 1, ч. 7) и др. В связи с этим здесь довольно часто возникают тупиковые ситуации, когда ни законодательная, ни исполнительная власть не в со­стоянии действовать по-своему. Говорят о неэффектив­ной, громоздкой и медленной работе Конгресса, о недостаточной действенности исполнительной власти, употребляется даже выражение «арестованное прави­тельство» и т. д. и т. п. Но творцы Конституции решили пожертвовать некоторой действенностью ради предот­вращения злоупотребления властью. Существующий до­вольно сложный конституционный порядок рассчитан на то, чтобы не допустить к власти авантюристическое правительство, способное покушаться на личные сво­боды. Граждане все это понимают и считают такую власть правомерной. Такая «понимающая» модель лич­ности в большей или меньшей мере отражает реалии США и других западных демократий, но не является универсальной. Типичными для политической жизни многих стран мира являются социальная иррациональ­ность поведения избирателей, индивидуальный и груп­повой эгоизм, пренебрежение интересами других людей и народов, нежелание идти на компромиссы, нацио­нальная, религиозная, классовая непримиримость. Че­ловек оказывается не всегда готов к демократии, ибо он «существо противоречивое, всегда рискованное и опасное, готовое к вырождению, поддающееся внеш­нему воздействию, натравливанию и лишь частично разумное» [Цит. по кн.: Пугачев В. П., Соловьев А. И. Введение в политологию.— М., 1995.— С. 179].

Итак, с одной стороны, демократия — не универ­сальная ценность, не лучшая форма правления для всех времен и народов. «Плохая», неэффективная демокра­тия может быть хуже для общества и граждан, чем не­которые авторитарные и даже тоталитарные режимы (история знает такие случаи). С другой стороны, при определенных предпосылках — высокий уровень эконо­мического развития, рыночная экономика, высокая степень урбанизации, развитость массовых коммуника­ций, относительно высокий уровень благосостояния, социальный плюрализм, наличие многочисленного влиятельного среднего класса, господствующая в обще­стве активистская политическая культура — демократия имеет несомненное преимущество перед другими фор­мами правления. Только она способна обуздывать власть и гарантировать защиту граждан от государственного произвола. Народам, которые готовы к индивидуальной свободе и ответственности, ограничению собственного эгоизма, уважению закона и прав человека, демократия действительно создает наилучшие возможности для общественного развития, реализации гуманистических ценностей — свободы, равноправия и справедливости. Демократия обладает наилучшими возможностями со­хранения и развития социальной системы, адаптации ее к непрерывно изменяющейся среде.

Высокой приспосабливаемости демократической системы служит ряд присущих ей принципов: плюра­лизм, соучастие, оппозиция, смена парламента, соче­тание государственного управления с самоуправлением. Плюрализм, обеспечивая многообразие общественных явлений, богатство духовных и социальных альтернатив, расширяет диапазон политического выбора и вероят­ность нахождения оптимальных путей развития. Соуча­стие позволяет представить различные взгляды и позиции при выработке и принятии политических решений, осуществлять отбор наиболее приемлемых из них. Оп­позиция дает возможность всесторонне анализировать проекты политических решений, выявлять их слабые стороны, находить альтернативы. Смена парламента, осуществляемая конкурентным способом, содействует своевременному исправлению ошибок и корректировке политического курса в соответствии с изменившейся обстановкой.

Государственное руководство в сочетании с мест­ным самоуправлением позволяет наиболее оптимально сочетать высокопрофессиональное представительное управление в рамках макродемократии (единица ее из­мерения — национальное государство) с самоуправле­нием, осуществляемым в границах небольших социаль­ных общностей. Степень этого управления (само-) обратно пропорциональна пространственной протя­женности и временной длительности. Самоуправление всегда осуществляется с близкого расстояния, эффек­тивно оно при небольшом числе участников. Интенсив­ность самоуправления находится в обратном отношении к его продолжительности. Парижская Коммуна, в наи­большей мере реализовавшая эти принципы, просуществовала недолго вовсе не случайно. «Медовый месяц» не может длиться вечно, заметил по этому поводу Дж. Сартори.

Поиск по сайту: