Так, чтобы история поведала тебе

Рассказывание истории подтверждает опыт. Костям истории требуется плоть, а в пересказе новые и более яркие воспоминания всплывают опять. Это очень цели­тельно для скорбящих.

Проблема, которую так называемые профессионалы имеют с горюющими людьми, касается периода длитель­ности, в течение которого они должны хранить артефак­ты, принадлежащие умершим. Многие полагают, что от одежды и т.д. необходимо избавиться как можно скорее после кремирования/похорон. Я считаю, что никто не вправе диктовать такие действия. Умерший человек зна­ет — никто другой нет. Это совсем другое, если после трех или четырех лет место у стола по-прежнему занято, а одежда в гардеробе по-прежнему висит на вешалках; тог­да мне приходится говорить с человеком и увидеть, ка­кая часть активной скорби еще не завершена.

Когда мои отец и мать вернулись домой, проведя не­сколько дней с сестрой отца после похорон второго ре­бенка, в доме нельзя была заметить и следов детских игру­шек или даже одежды. Вся детская одежда и безделушки исчезли, причем не попадалось даже и баночки с тальком. Когда мама спросила, есть ли где-нибудь какие-нибудь куклы маленькой дочери, она столкнулась с полным за­мешательством отовсюду. Они избавились от всего, что предполагало существование младенца или маленького ребенка. Это вызвало огромное горе у родителей, кото­рым отчаянно требовались хоть какие-нибудь безделуш­ки, чтобы утешить их чувствительные и разбитые сердца. Как ребенку нужно его удобное одеяло в периоды недомоганий и когда умирает, так родителям нужно удобное одеяло из игрушек детей или еще лучше одежды, сохра­нившей запах их маленьких тел.

Я была с родителями, когда они держали куклу своей дочери, ища ее запах, прижимаясь к ней, чтобы найти присутствие. В начале 90-х я украла детские госпиталь­ные фуфайки и влажные пеленки, которые должны были сжечь после смерти ребенка, и отдала их матери, когда она покидала больницу без ребенка в руках. Нескольки­ми годами позже она сказала мне, что это был величай­ший подарок, который она когда-либо получала, так как у родителей не было никакой одежды, напоминавшей им о запахе ребенка.

Запахи также утешают во времена потерь, они ассоци­ируются с любимыми, приносят глубокое утешение, ког­да другая помощь не поможет. Это примитивно, но когда сердце раздавлено и разбито, мы возвращаемся в нашу примитивную натуру и наши чувства все больше осознают.

Многие люди, которые страдают от депрессивной ста­дии скорби, не хотят, чтобы к ним прикасались. Это как будто их кожа стала сверхчувствительной, а тело защи­щает себя от слишком обильного прикосновения. Я не раскрываю объятия и не обнимаю очень горюющего че­ловека. Я предлагаю две руки, и, если хотят дальнейше­го контакта, его начинают. Я становилась свидетельни­цей того, как родных горюющих людей сжимают в объя­тиях другие, даже хотя все их существо говорит: «Нет, спасибо, не сейчас». Я часто видела, как их хлопают по плечам и спине. Определенно, это потребность сочув­ствующего в выражении соболезнования, а не потреб­ность оплакивающего получить его.

Я также верю в великую исцеляющую силу фотогра­фии; так много воспоминаний захлестывает, когда скор­бящие садятся вместе и визуально помогают вспомнить различные сцены из прошлого. Так много проливается слез, которые нужно пролить, и слезы смешиваются со смехом, когда они вспоминают наполненные радостью времена на фоне печали. Если умирают родители, важ­но, чтобы дети, вне зависимости от возраста, присутство­вали на такого рода семейных посиделках. Они должны принимать участие во всем, что происходит, чтобы они смогли открыто погоревать с более взрослыми людьми и понять, что выплакивание и ощущение нашего чувства потери естественно и не должно подавляться.

Я часто испытывала ощущение вины и стыда в горю­ющих сердцах родственников людей, которые отобрали у себя жизнь. Возникает ощущение: «Я должен был что-то сделать» или «Я никогда ничего не замечал; он/она были немного подавлены, но я ничего такого не думал, они были подавленными и ранее, но выбрались из этого состояния нормально». Они всегда ощущают, что долж­ны были что-нибудь сделать для человека, который умер. Я помогаю им преодолеть сначала вину, а затем следует горе. Я показываю им, насколько молитвы и заступни­чество полезны для души мертвых и как скорбящие мо­гут предложить реальную помощь сейчас там, где дей­ствительно нужна помощь. Это великая благодать, так как они могут провести время, помогая душе найти свет и покой вместо того, чтобы обвинять себя и ощущать стыд за просьбу о помощи. Я действительно верю, что нет безнадежной ситуации. Мы все можем найти способ выразить нашу любовь и благодарность, наше чувство со­жаления и боли, не беря груз вины и стыда.

В католической церкви существовала практика, в со­ответствии с которой тело того, кто совершил самоубий­ство, не дозволялось хоронить на кладбище, оно должно было быть положено в другое место подальше от церкви. Это была самая нечеловеческая традиция, которая ста­новилась для бедных родственников позором, виной и раскаянием. Акт самоубийства должен был рассматри­ваться и осуждаться всеми как греховный, и мертвый человек не заслуживал церковного помазания или похо­рон. Дети, умершие при рождении, до того, как их крес­тили, или которые были мертворожденными, также ли­шались церковных похорон или церемонии. Представь­те горе родителей, которым не дозволялся утешительный ритуал церковных похорон и церемонии. Такое правило было предательством веры без милосердия, непонима­ния человеческой порядочности. Приходят на ум слова Иисуса Христа: «Не суди и не судим будешь» и «Дети, пришедшие ко мне от страданий, и есть царствие божье».

Для многих скорбящих людей, живущих в одиноче­стве, время после кремирования/похорон может быть временем страшного одиночества и скорби. Друзья ушли, семья разошлась, нет никого, с кем можно было бы поговорить, и дом становится для многих пустым и невыносимым. Это время, когда визит соседа может ока­заться замечательной исцеляющей помощью. Некоторые общества формируют группу «сострадательных друзей», включающую людей, которые навещают скорбящих каж­дую неделю и помогают как могут. Это так утешительно и целительно, и это есть реальная работа сострадания. Эти люди делают то, что я называю работой милосердия, и я действительно уважаю безусловную любовь, с кото­рой они взаимодействуют с другими. Спасибо. Прочие скорбящие люди хотят, чтобы их оставили одних, так как им нужно время для собственных размышлений и слез. Все, что мы можем сделать, это предложить наше любя­щее сердце и позволить им решить, хотят ли они при­нять его или нет. Огромная чувствительность и ненавяз­чивость очень важны в обращении со скорбящими людь­ми. Им нужно контролировать себя как можно больше. Их жизнь была непредсказуема со смерти и умирания любимых, и для их исцеления необходима любая види­мость нормальности. Им нужно давать выбор все время.

После времени активной печали — а она для каждого разная, как я говорила ранее — очень важно, чтобы скор­бящие имели шанс освободиться и перейти на стадию исцеления и вновь дотянуться до мира. Внутри себя они узнают, когда наступило подходящее время для этого, и если им позволить активно оплакать их потери, то для того, чтобы достичь этого места, потребуется меньше вре­мени.

Ритуал освобождения поможет им сконцентрировать­ся на их собственной жизни, раскрыть радость в своей душе и планировать свою жизнь без партнера, друга или родственника. Один человек, жена которого умерла, до­верился мне: «Филида, я не думаю, что когда-нибудь буду снова улыбаться». Он не нуждался в моих советах. Я про­сто взяла его руку и подержала некоторое время. Он ос­вободится от этого в свое время. Человек улыбался снова.

Поиск по сайту: