Гегемония: адекватность и параметры терминологии

Беспроблемное функционирование капитализма в опреде­ленные периоды обеспечивалось наличием государства-гегемо­на. В частности, можно обратиться к примеру статуса США в международных отношениях. В течение почти двадцати лет после Второй мировой войны США занимали позицию гегемо­на в мировой капиталистической экономике. Они господство­вали в большей части Латинской Америки и выступали в каче­стве лидера для европейских государств и Японии. Через евро­пейские государства США также получили доступ к афро-ази­атскому миру, который ранее являлся частью бывших империй. Будучи государством-гегемоном, они обладали полномочиями и властью для установления норм и правил управления в тех регионах, где превалировала их гегемония. На одном уровне термин гегемония подразумевал господство, на другом же уров­не такая гегемония действовала в том смысле, как это понимал Грамши, т.е. США последовательно использовали различные комбинации механизмов согласия и принуждения в процессе организации своей гегемонии и своей лидирующей роли по от­ношению к основным капиталистическим государствам и их гражданским обществам, действовавшим в орбите мировой ка­питалистической экономики. Начиная с 1980-х годов, гегемо-нистское положение США стало ослабевать по мере того, как Германия и Япония выступали в качестве серьезнейших сопер­ников США в торговой и банковской сферах. Не смотря на за­явления президента Буша о «новом мировом порядке», США после «холодной войны» так и не сумели восстановить свою прежнюю ведущую роль в мировой капиталистической эконо­мике. Один из известных финансисистов-аналитиков Ф. Клэр-мон утверждает, что ослабление экономической мощи США к началу XXI в. непосредственно связано с ростом на протяже­нии последнего десятилетия непогашеных долгов США. Тем не менее, в американской мощи наблюдается структурная преем­ственность, т.е. в таких сферах как производство, финансы, технологии, комплексы по обеспечению безопасности и меха­низмы по производству знаний США по-прежнему занимают ведущие позиции. Исходя из этого, С. Гилл и некоторые другие ученые начали дискуссию о гегемонии США в контексте трехсторонней комиссии.

По окончании «холодной войны» США внезапно оказались фактически единственной военной сверхдержавой, в силу чего термин однополярный мир приобрел необоснованную актуаль­ность. Использование этого термина несколько преждевремен­но, ибо США не обладают той гегемонией, которая была у них в первые послевоенные годы. На деле в мире наблюдается по­степенный рост трех центров силы — США, Германии и Япо­нии. Эти же три страны занимают лидирующие позиции в трех далеких друг от друга, но имеющих равный статус мощных макро-региональных торговых организациях, т.е. соответствен­но в НАФТА, ЕС и АТЭС. Несмотря на военную мощь США, было бы более уместно квалифицировать мир после «холодной войны» как мир многополярный или многодержавный.

В истории капитализма в XIX в. зафиксированы всего две гегемонистские державы глобального уровня: Великобритания и США. Если говорить о капитализме как о системе, то в его истории периоды гегемонии той или иной державы значитель­но уступают по длительности историческим периодам, отме­ченным межимпериалистическим соперничеством, которое ре­гулировалось механизмами баланса сил. Следовательно, есть основания полагать, что наличие какого-либо единственного государства-гегемона не является необходимым для реализации нормативных, технологических и политико-экономических ре­жимов при капитализме. Любой политико-экономический режим соотносится с рядом институтов, которые регулируют социальное поведение, добиваются консенсуса, достигают ком­промиссов и управляют конфликтами в национальных государ­ствах (нациях-государствах) и между ними. Если какое-то одно государство неспособно действовать как гегемон, то вовсе не обязательно вести поиск гегемонии в каком-то одном государ­стве. На деле генезис гегемонизма можно ощутить в господ­ствующей социальной практике, которая

имманентно подпи­тывает любую систему изнутри. Очевидно, что главные капита­листические страны Запада и Япония, а также транснациональ­ные альянсы совместно поддерживали и продолжают поддер­живать так называемую «рыночную цивилизацию», которая яв­ляется краеугольным камнем мирового капитализма. Эта ры­ночная цивилизация в свою очередь базируется на едином комплексе таких современных центральных институтов, как система образования, нация-государство, фирма и рынок, равно как и на их повседневной практике. Заложенные в такой практике социальные процессы также открывают всемирный простор для рыночной конкуренции или конкуренции между государствами и между компаниями. Как отмечает Ф. Борн-

шер, общественные модели становятся источником гегемо-нистской социальной практики.

Передовые капиталистические страны Запада и Япония по-прежнему составляют ядро мировой капиталистической эконо­мики. Благодаря своему господству в сферах производства, тех­нологий, финансов, торговли, природных ресурсов, информа­ции, коммуникаций, средств массовой информации и оружия массового уничтожения, все эти страны играют ведущую роль в процессе глобализации. Данную центральную группу капита­листических стран не следует воспринимать однозначно, ибо между ними существуют внутренние противоречия и соперни­чество. Так, помимо противоречий в вопросе о сельскохозяйст­венных субсидиях, между США и Францией имеются крупные политические разногласия по функционированию НАТО и по­литике в проблемных регионах, в том числе в Восточной Евро­пе, Западной Азии и Африке. Так называемая «автомобильная война» привела к напряженности в экономических отношениях между США и Японией, а функционирование ЕС обусловлено соперничеством за лидерство между Францией и Германией. Однако до сих пор на форумах типа «большой семерки» удава­лось достаточно компетентно регулировать соперничество между странами «ядра» и отстаивать общие интересы мирового капитализма. Одним из интересных примеров единства между странами «ядра» явилась война в Персидском заливе в 1991 г., когда США обеспечили военную кампанию против Ирака ору­жием, а Германия и Япония — финансами. Демонстрация единства подобного масштаба также указывает на глубоко уко­ренившуюся растущую взаимозависимость между странами «ядра» в различных областях. Под руководством США эти страны фактически определили суть политики ООН в Персид­ском заливе. Естественно, они стали основным источником разграничения сил и мощи в условиях глобализации.

Мощь и силу стран «ядра» обеспечивают операции трансна­циональных компаний, конгломератов и банков, ибо штаб-квартиры всех этих организаций находятся главным образом в данных странах. В условиях глобализации транснациональные компании и конгломераты стали главными действующими ли­цами. Сеть многонациональных компаний по-своему определя­ет экономические пространства и раздвигает свои географичес­кие границы. Мощь подобных компаний в смысле капиталов, технологий и торговых возможностей трудно переоценить. Рост торговых операций между компаниями снизил прежнее значе­ние международной торговли, а операции транснациональных фирм на мировом уровне способствовали росту прямых ино­странных инвестиций и сделали финансовую сферу самым гло-бализованным компонентом капитала. В период глобализации отмечаются беспрецедентные мобилизация валютных рынков и мобильность капитала в целом. Интеграция финансовых рын­ков ведет к заметным изменениям в масштабе и структуре по­токов капитала. Порой движение капитала отрицательно ска­зывалось на странах, где были зафиксированы стабильно высо­кие темпы роста. Например, отток капиталов из Южной Кореи, Таиланда, Малайзии, Филиппин и Индонезии после 1997 г. отрицательно сказался на экономике этих стран. Фак­тически кризисы в Восточной Азии в драматичных тонах пока­зали способность потоков капитала к разграничению в услови­ях глобализации.

Помимо компаний, банков и потоков капитала, определен­ного внимания в процессе разграничения также заслуживает роль транснациональных структур. Страны «ядра» по-прежнему беспрепятственно господствуют в ряде международных струк­тур, в том числе во Всемирном банке, Международном валют­ном фонде (МВФ) и ООН. В условиях глобализации эти меж­дународные структуры более, чем когда-либо, нацелены на формирование границ в экономических сферах. Манера их действий стирает прежде четкие различия между внутренним и международным или между локальным и глобальным.

Данное явление . можно проиллюстрировать несколькими примерами. Так, по причине бедственного экономического положения несколько государств центральной и южной Афри­ки попали в зависимость от внешних источников помощи. Не­которые бедные страны Африки — Мозамбик, Танзания, Бу­рунди, Руанда, Нигер, Буркина Фасо, Сьерра-Леоне, Маври­тания и ряд

других — получают помощь из внешних источ­ников в размере более 25% их ВНП. Основными источниками помощи служат многонациональные международные финансо­вые институты типа Всемирного банка и МВФ. Такая помощь неизменно увязывается с условиями реформирования эконо­мического управления (программами экономической коррек­ции) и методов политического руководства. Таким образом, политическая и экономическая структура экономического раз­вития в странах-реципиентах формируется организациями-до­норами. Аналогичным образом ООН до конца 1980-х годов чаще всего занималась разрешением спорных вопросов между государствами. Однако затем ООН стала расширять масштаб своей деятельности — в Намибии и Эритрее были организо­ваны референдумы под эгидой ООН, и механизм ООН был задействован для разрешения ситуаций гражданской войны в Анголе, Сомали и Мозамбике. Положение о внутренней юрис­дикции, которое применялось этими государствами для кон­троля над своими суверенными территориальными простран­ствами и защиты их от вмешательства извне, при участии ООН утеряло прежнее значение. Имеются и другие доказа­тельства того, что транснациональные структуры находятся вруках стран «ядра». Однако, любой анализ гегемонии был бы неполным без учета роли проектов, нацеленных на противо­действие гегемонии.

Поиск по сайту: