Междуглавие 1. Напрасная трата времени

Андрей Жвалевский

Евгения Пастернак

Смерть мертвым душам!

Глава 1. Лед тронулся

Валя одним махом взлетела по ступенькам к бабушкиной библиотеке. Ступеньки были старые, и ходить по ним было страшно — особенно когда на них блестел февральский ледок — зато не страшно было летать. Валя давно наловчилась оттолкнуться от первой, вторую и третью перепрыгнуть, потом еще раз оттолкнуться от четвертой, но не в центре, а в углу, где плитки не такие потрескавшиеся, и если все правильно рассчитать, то приземлиться можно на крыльце. Если повезет, то на ноги. Если как обычно, то… короче, как обычно.

Валя с трудом оттянула старую дверь, всунула между дверью и косяком портфель, чтоб не прихлопнуло, и быстренько вытерла испачканную ладонь о пальто. Ушибленное колено саднило, но не сильно. Бывало и хуже.

— Валюша, это ты?

Девочка вздрогнула, проскользнула вперед, и дверь за ней захлопнулось с оглушительным треском. Колокольчик над головой звякнул, кот под ногами мявкнул.

— А кто ж еще… — буркнула она и крикнула – Я, бабушка!

— Колени целы?

— Ну… Почти…

Валя, прикрывая колени портфелем, вошла в зал, где за столом сидела бабушка. Она у нее была самой-самой настоящей — в большой серой вязаной кофте и наивкуснейшими пирожками. С капустой. И яблоками. А свои ослепительно седые волосы бабушка после юбилея начала собирать в правильный бабушкинский пучок. «Мне теперь, — смеялась она, — шестьдесят с хвостиком».

Бабушка достала термос с супом и раскладывала на столе столовые приборы.

— Я мыть руки! – отрапортовала Валя, отшвырнула портфель в угол и отправилась в туалет.

В зале абонемента на нее со всех сторон уставились книги. Как только Валя заходила в любое помещение библиотеки, книги начинали таращиться на нее. Раньше она ругалась на них, просила отвернуться и не висеть над душой, но со временем привыкла.

Ну книги и книги. Смотрят и смотрят. Молчат же!

Хотя иногда Вале казалось, что книжное молчание сгущается, становится таким выразительным, что прямо дух захватывало. В такие моменты нестерпимо хотелось взять в руки какую-нибудь книгу. Наверное, чтобы отвлечься. Или чтоб убедится, что они не живые, не кусаются и не могут говорить.

Валя провела руками по корешкам третьей полки, выше она не доставала. Встала на носочки. Достала до краешка четвертой. Почему-то сегодня именно эта, недосягаемая полка, манила ее со страшной силой.

Валя подтащила лесенку, влезла на нее, схватила с полки книжку и жадно распахнула ее на первой попавшейся странице.

«В продолжение рассказа Остап несколько раз вскакивал и, обращаясь к железной печке, восторженно вскрикивал:

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся»[1]

Валя посмотрела в окно. Когда стоишь внизу, дома загораживают горизонт, но отсюда, со стремянки, виднелся краешек городской речушки, затянутой темным льдом. И — вот совпало! — именно тогда, когда Валя бросила взгляд на реку, лед на ней сухо треснул и вздыбился.

— Что ты там делаешь?! — удивилась бабушка, входя в зал. — Немедленно слезай!

Валя слезла, но медленно.

— Баб! Со мной книжка разговаривает! Она сказала, что лед тронулся — и он тронулся! То есть треснулся! Вот смотри!

Как назло, книжка захлопнулась.

Но бабушка поверила на слово. По крайней мере, торжественно кивнула:

— Конечно, книжки разговаривают с нами. Я-то знаю! Я уже 36 лет их слушаю!

Валя все-таки пыталась разыскать вещую страницу. Не столько для бабушки, сколько для себя. Однако книга раскрылась на совершенно других словах:

«В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом 1-го сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок» [2]

— Вот видишь, — сказала бабушка, — даже книжка говорит тебе, что пора перекусить!

Междуглавие 1. Напрасная трата времени

— Не понимаю! — если бы у Энциклопедии были плечи, она ими пожала бы.

А так просто глубоко и презрительно вздохнула.

— Не понимаю! Жизнь и так коротка. Сырость, солнце, жучки, дети — все они и ведут нас в могилу, так строит ли тратить драгоценные секунды на общение с… этими?!

Под «этими» Энциклопедия — и не она одна — понимала ничтожных людишек, что копошатся там, внизу, у подножия книжных полок.

— Да! Измельчали людишки! — гаркнул с нижней полки дряхлый том с колосящейся рожью на обложке. — Русский человек издавна тянулся к книге, а теперь?

— Русский человек, — строго поправила Энциклопедия, — издавна был неграмотен…

— А кто притащил неграмотность на Русь, а? — «Ржаной» том, казалось, сейчас перепрыгнет через проход между шкафами и вцепится обидчице в переплет. — На Руси издавна писали на бересте! Издавна!..

— А еще сбор макулатуры! — сказал Ильф-и-Петров, прерывая историческую дискуссию.

Патриотически настроенный том закашлялся от возмущения. Толстую Энциклопедию передернуло так, что переплет затрещал.

— А макулатура тут причем?! Причем тут эта гадость?!

— Ну как же? Придут дети за макулатурой, посмотрят, какие книги потолще…

— Они не посмеют! Я — Эн-ци-кло-пе-ди-я! Кладезь! Выверенное хранилище знаний…

— …которое никто не открывал уже два года, — снова влез Ильф-и-Петров.

Энциклопедия задохнулась от возмущения.

— Дурак! — сказала она неинтеллигентно. — И затея твоя дурацкая! Не о чем с людьми разговаривать! И незачем!

— Потому что духовности нет! — поддержал недавнего противника «ржаной» том.

Ильф-и-Петров тихонько хихикал.

Энциклопедия крикнула наверх, где солидно выстроились собрания сочинений:

— Эй! Классики! А вы что скажете?

— А что тут говорить? — неохотно ответил один из томов Толстого. — Все уже сказано. Читайте нас. А всякую ерунду новомодную не читайте.

Толпа серийных книжек с когда-то яркими, а теперь захватанными обложками невнятно загудела на нижней полке, но Ильф-и-Петров не дал им шанса высказаться.

— Макулатуре слова не давали! — прикрикнул он.

Серийные испуганно замерли.

— Скучно же… — вздохнул Ильф-и-Петров, — Читают нас мало, а так хочется поговорить.

Глава 2. Мечты сбываются!

— Опять ты вырядилась! Утром в окно не смотрела? – бурчала бабушка, вытряхивая снег из Валиного капюшона.

— Весна же, — стуча зубами, ответила Валя. — Уже два дня март!

И вздохнула. Погулять не судьба. Опять придется весь день сидеть у бабушки на работе.

Из-за отвратительной погоды в библиотеке было совсем малолюдно — парочка пенсионеров в читальном зале мусолила газеты. Нужно было делать уроки, но очень не хотелось. Валя послонялась немного по залу, пока не наткнулась на библиотечного кота Афанасия. У него март еще не наступил. Кот спал на раскрытой засаленной книге. Было видно, что она читана-перечитана, человек сто, наверное, ее прочитали. Валя вытащила книгу из-под котиного пуза.

— Ну что, долго еще весну ждать? — спросила Валя и тут же прочитала:

«Находясь рядом с таким божеством, я постоянно нервничала: то из‑за платья, то из‑за туфель, вернее туфли, потому что правая нога была по‑прежнему в гипсе. Да и на тоненьком каблучке далеко не ускачешь!»[3]

Она сразу вспомнила про традиционный апрельский бал, который устраивают в школе для выпускных классов: четвертого, девятого и одиннадцатого. Валя давно и безнадежно мечтала открывать бал в паре с Илюшей Пригожаевым, в красивенном платье, с прической, как у настоящей принцессы…

Помечтав полчаса, она покидала в портфель тетрадки с несделанными уроками.

— Бабушка, я на танцы! – крикнула Валя и выбежала на улицу.

Раз! И перелетела через три верхние ступеньки. Два! Оттолкнулась от четвертой. Три…

Нога предательски хрустнула, застряв между ступеньками. Даже больно сначала не было, было как-то не так…

Апрельский бал открывала Валя. Она старательно тянула носочек здоровой ноги, и изо всех сил старалась никого не задеть костылями. Вернее одним костылем. Вместо второго у нее был Илюша. Он, кстати, совершенно не возражал и даже подарил Вале две конфеты.

А через неделю, когда сняли гипс, она дошла до библиотеки и первым делом разыскала ту самую, засаленную, книжку.

— Ты зачем мне перелом наколдовала?! — сердито спросила Валя. — Я разве об этом тебя спрашивала?

Книга ответила:

«Когда сбываются самые заветные мечты, следует ожидать, что рано или поздно судьба предъявит тебе счет»[4]

Поиск по сайту: