Сдерживание: пример с межконтинентальными полетами

В течение послевоенного периода важная роль сдерживания особенно возросла. Возможные тяжелые последствия ядерной войны приводят к необходимости делать упор на то, чтобы уменьшить вероятность такой войны. Само по себе сдерживание, конечно, не представляет ничего нового, так же как и возможность одержать бесполезную победу. Но классический пример Пирра и пирровых побед в наши дни еще более уместен, чем когда бы то ни было. Возможно, что победу ничем нельзя заменить, но и победа еще всего не заменяет.

Склонность к риску у различных стран различна; вероятно, еще больше различаются их понимания риска. Тем не менее, осторожная политика великих держав, так же как и других менее крупных стран, свидетельствует о том, что они отдают себе отчет в опасности перерастания локальных ограниченных или безъядерных конфликтов в атомную войну.

Но даже если сдерживание сегодня еще важнее, чем прежде, то остается открытым вопрос, имеет ли оно большое практическое значение для военных решений. Не будут ли наилучшие сдерживающие силы одновременно наилучшими для создания угрозы противнику, для ведения войны и для достижения наилучшего ее исхода? И не будет ли справедливым обратное утверждение?

Абстрактный ответ па подобный вопрос невозможен. На него нельзя ответить просто «да» или «нет». Военная мощь, созданная с учетом только одной из этих целей, может отличаться от военной мощи, при создании которой первостепенное внимание уделялось другой цели. Это важное положение стало особенно очевидным в последнее десяти­летие.

С другой стороны, цели пересекаются друг с другом на высших уровнях, и это тоже очень важно. Различные цели порождают различный образ действий. Покажем это на уже знакомом всем нам примере: на действиях полисмена, регулирующего уличное движение.

«Отцы города» хотели бы уменьшить количество наруше­ний правил уличного движения. Они хотели бы также наказывать штрафом или тюрьмой возможно большее число нарушителей. Существуют два хорошо известных альтернативных способа достижения этих целей - полицейская засада или открытое патрулирование. Первый способ увеличивает вероятность обнаружения нарушения и задержания нарушителя; второй - отбивает охоту к нарушениям. Если наша цель - максимум (абсолютный или относительный) наказанных нарушителей или доходов от штрафов, то, по-видимому, для этого лучше подойдет засада, хотя подобная тактика и претила бы нам. Если же, с другой стороны, наша цель состоит в уменьшении количества дорожных происшествий или числа нарушений правил уличного движения, даже если нарушитель не будет обнаружен, поскольку он осведомлен о присутствии полисмена, то наличие как можно более частных и нескрытых полицейских постов, способных принять немедленные меры против нарушителей, побудит водителей к осторожности и наилучшим образом будет способствовать достижению этой цели. Таким образом, можно попутно избежать некоторых нежелательных косвенных последствий засады, например падения нашего уважения к властям при виде здоровяка на мотоцикле, прячущегося за деревом.

Другой пример исследования проблем относится к опыту межконтинентальных действий авиации. В начале пятидесятых годов, когда стали осознавать важность проблемы уязвимости стратегических сил, были предложены многие альтернативные методы их защиты. Одним из них предлагалось ввести в заблуждение противника, заставив его подумать, что наши стратегические силы являются уязвимыми в некотором месте, хотя на самом деле этого не было. Пред­полагалось также, что вероятность действительного разрушения стратегических сил уменьшится. Противник согласно этому методу, искушенный нашей кажущейся слабостью, мог бы атаковать наши стратегические силы в местах, представляющихся незащищенными, понапрасну растратить свои силы и помочь нам создать решающий перевес для победы в войне. Однако подобный метод обмана противника требовал расходов, превышающих миллиард долларов, и к тому же было ясно, что при некоторых условиях обман может оказаться безуспешным. Впрочем, предлагались и другие методы обмана противника, которые были дешевле и надежнее. Но принципиальная слабость этих предложений состояла в пренебрежении тем обстоятельством, что противник, ответивший на наше приглашение нанести удар по предположительно незащищенным стратегическим силам, может при этом промахнуться и ударить по Вашингтону, Нью-Йорку, Лос-Анжелесу и другим нашим важнейшим городам, Тогда он может начать войну, которую он не решился бы развязать, если бы мы сами не ввели его в соблазн, уверив, что он может разрушить наши силы возмездия. Обмануть противника, заставив его подумать, что наши стратегические силы являются уязвимыми в некотором месте, где в действительности они не являются такими, это значит забыть, что сдерживающее воздействие стратегических сил обусловлено репутацией их неуязвимости.

Этот пример ясно показывает, как легко можно упустить из виду функцию сдерживания, выбирая методы подготовки к войне, и как легко возникает расхождение в целях. В начале пятидесятых годов встречались и другие, менее очевидные, но еще более важные примеры[53]. Так, разрабатывались программы, позволяющие нам получить ударные силы, мощь которых была бы весьма велика после начала военных действий при определенных обстоятельствах, но которые были бы угрожающе слабыми при других вполне возможных обстоятельствах; таким образом, их надежность как средства сдерживания в условиях грозящего конфликта была сомнительна. Однако эти слабости программ не были очевидными. Их выявление и оценка влияния программ на функцию сдерживания потребовали систематического и очень подробного анализа текущих и планируемых операций. При изучении вопроса о базах, описанного в гл. 3, такой кропотливый анализ был проведен. При этом, чтобы получить предварительные данные, потребовалось несколько месяцев экспериментальной работы.

В действительности в начале пятидесятых годов проблема защиты бомбардировщиков на земле от нападения авиации противника не считались существенной. Частичное объяснение тому скрыто содержалось в приведенном выше изложении истории развития стратегических бомбардировочных операций и возрастания роли межконтинентальных действий. Мы предполагали, что наши стратегические силы будут наносить удары, не подвергаясь воздействию противника на базах. Короче говоря, перед нами не стояла проблема ответного удара в том смысле, в котором это выражение используется в наши дни, т. е. удара силами, выжившими после нападения противника. Не потому, конечно, что мы замышляли агрессию, но потому, что мы рассчитывали ответить на агрессию, направленную в первую очередь против наших союзников[54]. Более того, мы рассчитывали вести длительную войну в Европе после того, как израсходуем нашу стратегическую ядерную мощь на возможно более полное разрушение военно-экономического потенциала противника, который в то время представлялся основным стратегическим объектом. Мы предполагали, что в мирное время наши бомбардировщики будут находиться на базах в Соединенных Штатах, а часть их будет постоянно совершать полеты за океан и обратно. Мы предполагали также, что после начала военных действий наши средние бомбардировщики будут переправлены через океан и будут совершать нападения на объекты противника с заморских баз, не возвращаясь в Соединенные Штаты. Но при этом, даже если пренебречь возможностью нападения бомбардировщиков противника, остаются огромные трудности, заключающиеся в сборе необходимого количества бомбардировщиков, заправщиков, обученных экипажей, а также проблемы хранения, снабжения и операций на базах. С учетом проблемы технического обслуживания тяжелых и средних бомбардировщиков, малой дальности действия большей части наших сил и проблемы сосредоточения совершенно различных по своим характеристикам элементов ударных сил (скоростных бомбардировщиков, заправщиков с малой скоростью полета, снаряжения бомб, хранящихся на различных базах, и так далее), подготовительный период стра­тегической бомбардировочной операции растягивал ся на несколько дней. В этих условиях противник мог бы напасть на наши стратегические силы и сорвать выполнение этой длительной, сложной и громоздкой операции.

Кроме того, как свидетельствует история разработки самолета В-36, проблема стратегических бомбардировок понималась в то время совершенно по-иному, чем в наши дни, хотя ее основанием служили возникшие в период между двумя войнами и во время второй мировой войны доктрины и предположения относительно объектов нападения стратегических сил обеих сторон (главным образом, на промышленные центры противника, питающие его мощь и волю) и основных препятствий и к достижению целей сторон (главным образом, активная оборона противника[55]). Естественно, что с появлением ядерного оружия наше внимание привлек вопрос о том, каким образом оно сможет помочь достижению известных целей при наличии известных препятствий. Такая постановка проблемы очевидна, например, в межведомственных разногласиях, касающихся В-36; ключевыми вопросами здесь были способность бомбардировщиков В-36 к прорыву ПВО обороны, эффективность ядерного оружия и этичность бомбардировок невоенных объектов. С такой постановкой задачи можно было встретиться и в анализе систем того времени. В исследованиях систем, имеющих целью выбор бомбардировщика, изучались скорость, высота, бомбовая нагрузка, сравнительные характеристики малых и больших самолетов при прорыве обороны противника и разрушении объектов и т. п. И так же, как при анализе бомбардировочных систем бомбардировщики изучались по отношению к обороне противника, так и при анализе наших оборонительных систем, за отдельными исключениями, средства активной обороны изучались по отношению к бомбардировщикам противника. Но ни в одном из этих исследований проблема защиты бомбардировщиков от нападения противника не находилась в центре внимания, как это имеет место сегодня.

Исключительно важное различие между целью, состоящей в обеспечение возможности первого удара, и целью, состоящей в достижении способности ко второму удару, в конце концов выявилось, но лишь в ходе обширной эмпирической работы.

Исследование вопроса о базах, описанное Э. С. Квейдом в гл. 3, было выполнено методом последовательных приближений. В этом исследовании сравнивались эффективности выполнения различными видами сил задачи несения бомбо­вой нагрузки между базами и объектами без противодействия перехватчиков или бомбардировщиков противника. Затем в анализ были последовательно включены различные препятствия, прежде всего оборона противника, затем бомбардировка противником наших бомбардировщиков и других элементов сил, необходимых для нанесения ответного удара. В общем альтернативные системы сравнивались сначала по их способностям нанесения первого удара, а затем по способностям нанесения второго удара. И разрабатываемая система должна была действовать совершенно различным образом, в зависимости от того порядка, в котором наносит удар противник.

В ходе анализа мер противодействия и противопротиводействия выяснилось, что проблема вражеской бомбардировки является главенствующей. Это справедливо даже для системы весьма совершенных заокеанских оперативных баз. Система баз для заправки бомбардировщиков топливом была гораздо менее чувствительна к нападению противника. Только то обстоятельство, что в ходе рассмотрения нападения на наземные цели выявились различия между исследуемыми системами, вызвало интерес к различиям между первым и вторым ударом. Однако перед началом анализа не было известно, что лишь немногие проектируемые бомбардировщики смогут уцелеть после нападения и встретятся с проблемой прорыва обороны противника, которая прежде рассматривалась как основное препятствие. Таким образом, не только исследуемые цели действия оказали влияние на анализ, но и анализ оказал свое влияние на цели.

Различия между первым и вторым ударом и сейчас представляют интерес при проектировании стратегических сил великих держав и особенно при оценке целей и возможных действий так называемой п-йдержавы, т. е. державы, не входящей в основные группировки, но обладающей ядерным оружием. В последнем случае исследование проблемы этих различий должно напомнить нам, что способность великой державы к сдерживанию не вытекает автоматически из факта обладания ядерным оружием. Если малая ядерная держава пожелает найти надежное средство сдерживания великой державы, то такая возможность существует и она отразится на выборе соответствующих целей. Малые державы могут сделать выбор между созданием собственных средств сдерживания (что рискованно и ненадежно) и вступлением в военный союз.

Наконец, исследование вопроса о базах показывает, каким образом анализ систем может оказать влияние на цели, даже если не имеются такие намерения. Его основным содержанием был выбор между альтернативными системами баз. В самом деле, одновременно с исследованием некоторых взаимосвязей между объектами бомбометания, базами и характеристиками бомбардировщиков, предпринимались сознательные попытки разработать такие схемы размещения баз, с которых можно было бы совершать налеты не только по выбранному (в достаточной мере произвольно) промышленному комплексу, состоящему из 100 объектов, но и против других разнообразных систем объектов (комплекс из 1000 объектов, городские комплексы и разнообразные системы военных объектов); при исследовании систем баз сравнивалась их чувствительность к изменениям предъявляемых к ним требований с точки зрения места и времени действий, которые, возможно, будут иметь место при достижении альтернативных целей. Тем не менее независимо от этих явных и вполне успешных попыток разработки метода выбора базы, сравнительно нечувствительного к существенным изменениям целей, главным итогом исследования вопроса о базах для его авторов было то, что выяснилась функция сдерживания и обнаружилась возможность расхождения между способностью к подавлению при определенных обстоятельствах стратегических сил противника и способностью к его сдерживанию.

Исследование вопроса о базах показало возможность такого расхождения в целях, но оно не показало его неизбежности. В 1955 г., когда впервые были прочитаны лекции, на основе которых составлена настоящая книга, приходилось доказывать важность изучения проблемы сдерживания и необходимость различать способность к сдерживанию и к ведению войны. Сегодня вряд ли необходимо убеждать кого-либо в этом. С тех пор возникла другая тенденция, ведущая к противоположной крайности: рассматривать только проблему сдерживания. В наши дни распространилось мнение, что не существует почти никакой связи между способностью противника к сдерживанию и способностью к ведению войны. Полагают, в частности, что создание способности к ведению войны и способности к ограничению военного ущерба вредно для страны, поскольку в таком случае противник сможет ожидать нападения и попытается нанести предупредительный удар. Мы подошли, таким образом, ко второй цели.

Ведение войны

Цель ведения войны и выхода из нее с возможно более благоприятным результатом в случае, если сдерживание окажется безуспешным, представляется достаточно разумной, но тем не менее постоянно приходится встречаться с распространенным мнением, что способность к ограничению военного ущерба несовместима с еще более похвальной целью, состоящей в сдерживании противника и предупреждении начала войны. Серьезный анализ пересечения и расхождения этих целей требует большого количества конкретной информации и строгих рассуждений. Возможности конфликта между этими двумя целями или их содействия друг другу являются подходящим предметом для анализа систем, и, напротив, они не могут рассматриваться как бесспорные аксиомы при анализе.

Тем не менее предположения об идентичности целей сдерживания и ведения войны, а также представление о неизбежном конфликте между ними побудили к проведению ряда фрагментарных исследований, однако сами эти предположения не были сформулированы в результате анализа и не были им подтверждены. Подобные догмы были в свое время широко распространены, но затем от них постепенно отказались. Во всяком случае, изучая проблему ограничения военного ущерба и благоприятного исхода войны, нужно предварительно ответить на несколько вопросов.

Первый из них касается осуществимости. Сразу же очевидно, что лучше всего было бы постоянно обладать в течение долгого мирного периода высоко надежными средствами, позволяющими выйти из ядерной войны с основным противником почти невредимыми, кто бы ни начал войну. Сомнительно, однако, чтобы это было осуществимым для великой державы, если противостоящая ей держава делает все возможное, чтобы не допустить этого. С другой стороны, если рассмотреть способность великой державы несколько умерить последствия катастрофы в некоторых, достаточно вероятных случаях, то возникшие проблемы осуществимости будут менее сложными. При этом возникают интересные эмпирические и аналитические вопросы, требующие внимательного изучения выгод, затрат и возможностей конфликта между целями, состоящими в ограничении урона и сдерживании или их содействии друг другу.

Сдерживание имеет целью предотвращение континентальной и ограниченной или межконтинентальной агрессии. И именно в связи с этими целями сдерживания были развиты представления о том, будут ли сдерживание и ограничение ущерба вступать в конфликт или поддерживать друг друга. Теория массированного возмездия, так же как и теория, согласно которой мы должны стремиться к сдерживанию только межконтинентальной войны, основаны на предположении, что, чем страшнее будет угроза, тем эффективнее сдерживание. Более того, утверждалось, что те ужасы, к ограничению которых мы должны стремиться, в равной степени страшны как жертве агрессии, так и агрессору. Однако можно усомниться в том, что эффективность сдержи­вания зависит только от способности к нанесению ущерба. При критике теории массированного возмездия предполагалось, что ее эффективность зависит от вероятности осуществления угрозы. Последняя в свою очередь зависит от обстановки в момент принятия решения, от того, как рассматривает потенциальный агрессор свои собственные альтернативы и как, с его точки зрения, рассматривает жертва его агрессии свои альтернативы в момент кризиса, когда жертва должна сделать выбор между отступлением и готовностью нанести ответный удар.

Иногда масштаб угрозы может решающим образом уменьшить вероятность ее осуществления. По-видимому, во время войны в Корее и несколько позже в Индокитае вероятность того, что Соединенные Штаты воспользуются своей существовавшей в то время почти полной монополией на ядерное оружие, была невелика, поскольку ответственные руководители США и наши союзники считали его применение неуместным из-за исключительной разрушительной способности[56]

Примерно то же самое можно показать на нашем примере с уличным движением. Может показаться, что если открытый патруль будет подвергать задержанных нарушителей самому суровому наказанию, то мы будем иметь почти идеальное средство сдерживания нарушений уличного движения, и, чем строже будет наказание, тем ближе мы будем к идеалу. Следуя этой теории, мы наилучшим образом воспрепятствуем нарушениям, подвергая нарушителей смертной казни. Но хотя такое наказание может показаться достаточно грозным, чтобы никто не осмелился превысить скорость улитки, совсем не ясно, будет ли так на самом деле. Опыт истории позволяет сделать противоположное заключение: возможно даже, что это приведет к увеличению количества нарушений и к всеобщему пренебрежению к правилам уличного движения. Эти сомнения основаны на известном принципе жестокости и необычности такого наказания. Представим себе, что за проблемы возникнут в обществе, подобном нашему, если группа подростков будет задержана за превышение скорости. Сомнительно, что они будут арестованы; если же они будут арестованы, то маловероятно, что они будут признаны виновными; если же они будут признаны виновными, приговор вряд ли будет исполнен. Мы не хотим, чтобы наши полицейские, присяжные, судьи были жестоки и чтобы наше общество смирилось с этой жестокостью. Если же цепь событий, приводящая к наказанию, как правило, будет обрываться, то станет очевидным, что в действительности превышение скорости остается безнаказанным и количество нарушений возрастет.

Этот пример отнюдь не является чисто гипотетическим. Развитие английского права дает массу исторических примеров, показывающих, как чрезмерность наказания может увеличить вероятность преступления. В восемнадцатом веке, когда Блекстоун писал свои знаменитые «Комментарии к английским законам», парламент объявил не менее 160 преступлений, караемых смертной казнью. «Столь ужасный перечень, - писал Блекстоун, - вместо того, чтобы уменьшить число преступников, увеличивает его, ибо потерпевшая сторона из сострадания часто отказывается от преследования преступника, или же присяжные по той же причине оправдывают обвиняемого или произвольно изменяют состав преступления, или же судьи сходным образом рекомендуют милосердие».

Представим теперь себе, что может случиться со сдерживанием, если эти ужасные кары обрушатся не только на преступника, но и на исполнителей закона. Вероятность наказания за превышение скорости в нашем примере была бы еще меньше, если бы в группе подростков оказались дочери судей, присяжных или полицейских, т. е. в том случае, если бы наказание непосредственно затрагивало тех, кто вершит суд, а не только их понятия о том, что является справедливым и уместным.

Аналогия в случае обеспечения международной безопасности очевидна. Поскольку монополия на ядерное оружие больше не существует, угроза массированным ядерным возмездием на локальную и мелкую безъядерную агрессию становится менее убедительной, поскольку угрожающий, исполняя угрозу, может быть затронут ответным ударом. Это справедливо по отношению к великим державам и еще более к меньшим ядерным державам, принявшим политику массированного воздействия, поскольку они являются особенно уязвимыми.

Однако возможности пересечения или расхождения целей сдерживания и целей ограничения ущерба в местных, континентальных и межконтинентальных войнах требуют изучения применительно к конкретным видам угроз и конфликтов.

Поиск по сайту: