Го Сёгуна (3 года спустя) 16 страница

И прорицательница пронзительно уставилась в его зрачки. Он чувствовал, как она словно щупает его разум. Вначале она исследовала его физическое тело, потом передвинулась выше, в область чувств. Шадрак почувствовал, что его одолевает сонливость. Ясновидящая тем временем мягко продвинулась глубже в его сознание, в самое естество его ума, читая его мысли.

—Тело твое твердое и сильное, но чувства необузданны и смятенны, — произнесла женщина. — В тебе сидит сильное разочарование и великая боль, но твоя способность управлять собой просто невероятна. Она и помогает тебе сдерживать свои чувства. Мысли твои ясные и сильные, но иногда они становятся юными и неопределенными.

Шадрак старался остаться в сознании. Ясновидящая снова двинулась вперед, к высшему разуму гостя.

—Когда-то ты был великим, — судя по тону, прорицательница сама удивилась этому открытию, — твой Высший разум совершенно недоступен моему пониманию, он слишком развит для меня. Но в нем пульсирует единственная вибрация — какая-то навязчивая идея. Она имеет имя: Лина.

Последнее слово взбудоражило ум Шадрака. Перед его внутренним взором невольно возник образ темноволосой женщины из снов. Мальчик пытался сдержать бурное дыхание и невероятное возбуждение — он понял, что это ее имя. И снова он мысленно увидел удивительный мир с розовым небом и голубовато-зелеными деревьями.

Ясновидящая погрузилась еще глубже. Тьма охватила Шадрака, несмотря на то что он старался держать глаза раскрытыми. Он чувствовал, как женщина протискивается в каждый закоулок его естества. Внезапно страх ледяными клешнями схватил душу Шадрака — что-то было катастрофически неправильно. Ужас целиком поглотил его, и сопротивляться этому было бесполезно. Он почувствовал, как внутри проклюнулось что-то мерзкое; постепенно оно становилось все более узнаваемым. Поздно: прорицательница тоже увидела это.

Женщина закричала страшно, нечеловечески. Шадрак мгновенно очнулся и принялся загонять обратно вглубь недавнее видение, стремившееся завладеть его сознанием. Он чувствовал, что стоит этому пробудиться к жизни, — и он, Шадрак, навсегда потеряет контроль над своей силой. Ясновидящая бессильно упала грудью на стол — умерла? Или лишилась чувств? Из уголка ее рта сочилась тонкая струйка темной крови.

Шадрак растерялся. Он не знал, что взволновало его больше: чудовище внутри него или беспомощное состояние прорицательницы. В голове все помутилось.

Он понял, что нужно немедленно уходить и, сильно оттолкнув стул, поднялся из-за стола. Когда Шадрак подхватил свою куртку, собираясь броситься вон из домика, ясновидящая очнулась и повернулась к нему.

— Ты одно целое с Госпожой Тьмы! — гневно прохрипела она. — Ты — само зло! Ты навлечешь на всех нас неотвратимый рок!

Глухо вскрикнув, охваченный безумным страхом Шадрак выскочил из дома колдуньи. Он был слишком ошеломлен пережитым, чтобы думать. Деваться от правды был некуда, но Шадрак решил, что никому не откроет свою страшную тайну.

Деревня Киото

Й год правления

Го Сёгуна

(1 год спустя)

Шадрак принял стойку зенкутсу-дачи. Он был совершенно неподвижен. Танака медленно обошел вокруг ученика, придирчиво проверяя каждый элемент стойки. Выставленная вперед нога была слегка согнута в колене так, что колено находилось на одной линии с пальцами стопы — это положение позволяло избежать перелома ноги при ударе противника. Другая нога была отставлена почти на три фута назад и более чем на фут в сторону. Она была жестко выпрямлена, чтобы придать стойке силу. То, что ноги были раздвинуты на ширину плеч, придавало равновесие и позволяло выполнять необходимые движения бедрами во время выполнения ударов и блоков.

Легкий, словно сахарная пудра, снежок сыпал на занимающихся, выбеливая всю поляну. Шадрак был бос, но холод заснеженной земли не пугал его. Самураи не обращают внимания на подобные мелочи, а он больше всего на свете хотел стать настоящим самураем.

Танака продолжал ходить вокруг Шадрака. Учителя больше интересовала не сама стойка, а состояние разума юноши, его дзансин. Он знал, что последнее у Шадрака доведено почти до совершенства. Если и были маленькие огрехи, Шадрак давно и самостоятельно справился с ними.

Наконец сэнсэй остановился прямо перед учеником и тяжелым, пронизывающим взглядом посмотрел прямо в глаза Шадраку. Он заметил, что Шадрак прибавил в росте: теперь юный воин был ниже Танаки менее чем на фут — и это всего в двенадцать лет! Его способность к сосредоточению была практически абсолютной: глаза, сфокусированные на далекой точке где-то за головой сэнсэя, при этом четко следили за всем происходящим вокруг.

Внезапно глаза Танаки сузились, и учитель без всякого предупреждения нанес ученику уракен-уси — боковой удар в висок. Удар был мастерским — рука самурая остановилась в миллиметре он цели. Но Шадрак даже не моргнул, сохраняя выдержку. Танака удовлетворенно пробурчал что-то. Оба знали, что реальный такой удар смертелен.

Отступив назад, учитель выкрикнул последовательность приемов, которые предстояло отработать Шадраку:

—Шаг вперед, атака с маэ-гири и санрэн-цуки. Шаг назад и защита: гедан-бараи, гьяку-цуки. Потом атака с маваси-гири, усиро-гири, уракен-уси и гьяку-цуки.

Почти не дав времени на то, чтобы осознать полученное задание, он скомандовал:

—Начинай!

Шадрак немедленно перешел к выполнению первого приема из комбинации — удара ногой вперед. Едва коснувшись земли, он нанес воображаемому противнику три удара кулаками: первый в подбородок, два остальных — в солнечное сплетение. Без малейшей задержки он скользнул назад, изготовившись к блокированию контратаки махом руки у нижней части туловища. За блоком последовал удар тыльной стороной кулака.

В следующую секунду Шадрак снова рванулся вперед, проведя удар прямой ногой с разворота в голову предполагаемого врага и отражая руками воображаемые контрудары; следом за этим мальчик молниеносно развернулся, чтобы нанести удар ногой назад. Наконец гипотетический враг оказался побежден ударом тыльной части кулака в висок и ударом тыльной стороной руки в середину груди.

Последнее движение Шадрак сопровождал «кьяи» — криком духа воина, с помощью которого он вложил в заключительный удар всю силу разума и души. Закончив комплекс, он вернул кулаки в исходное положение и немедленно принял исходную стойку в ожидании дальнейших распоряжений сэнсэя. Попутно юный воин мысленно оценил собственную стойку и автоматически отметил мелкие погрешности — в следующий раз он их не допустит.

Танака даже кивнул головой в знак удовлетворения; впрочем, он позволил себе такую вольность в оценке лишь потому, что ученик не мог видеть реакции учителя. Самурай всегда был осторожен в вопросах похвалы: слишком высокая, как и чрезмерно заниженная оценки плохо сказываются на развитии навыков ученика. Так или иначе, он не мог не отметить, что теперь движения Шадрака обрели умопомрачительную скорость и набрали достаточную силу, чтобы победить взрослого и крепкого воина. Для своего возраста Шадрак просто поразительно преуспевал в своих занятиях.

—Обернись! — приказал Танака.

Шадрак с разворота мощно выполнил гедан-бараи, и его сжатые в кулаки руки снова вернулись в исходное положение.

—Так, теперь йаме. Отдыхай.

Шадрак вернул ноги в естественную стойку и одновременно обхватил туловище руками. Потом он поклонился, оправил свой холщовый ги и замер в ожидании дальнейших приказов. Ноги сводило от холода, но мальчик не собирался показывать, что ему больно. Наоборот, он сосредоточился, мысленно заставляя тело накачивать побольше крови в онемевшие конечности. Постепенно руки и ноги стали согреваться. Шадрак давно уже понял, что тело всегда послушно приказаниям разума.

Танака увидел, как ученик смахнул бисеринки пота на лбу, прежде чем они успели замерзнуть. Как правило, самураи никогда не заставляли своих учеников заниматься в такую погоду; Шадрак же был исключением. За те семь лет, что Танака был его приемным отцом, мальчик ни разу даже не простудился. Он обладал подсознательной силой, которую ничто не могло преодолеть. Даже самурай не имел такой выносливости. Вот и сейчас Танака был одет в куртку из медвежьей шкуры, теплые брюки и сапоги.

—Хорошо, — сказал учитель, — а теперь самое время потренироваться с макиварой.

С губ Шадрака сорвался едва уловимый вздох огорчения. Танака услышал его и украдкой улыбнулся: вздох подтверждал, что в его сыне все же есть что-то от человека. Занятия с макиварой были едва ли не самыми трудными и болезненными во всем процессе подготовки. Поначалу Танака традиционно сделал мальчику обмотанный соломой столб, на котором следовало отрабатывать удары. Макивара служила для укрепления костяшек пальцев и кистей. Как только Шадрак освоился с новым снарядом, Танака заменил столб на толстый дубовый брус. Удары по брусу были более болезненны для суставов, кроме того, оставить следы на этом снаряде было практически невозможно.

Танаку сдерживал только юный возраст Шадрака. Теоретически занятия могли привести к деформации кистей и запястьев, но самурай был уверен, что его приемному сыну такое не грозит.

Танака взял доску за ручки, которые самолично смастерил. Макивара представляла собой квадратный в сечении брус из очень прочной древесины со стороной приблизительно в фут.

—Итак, по пятьдесят гьяку-цуки с каждой стороны. И смотри, чтобы удары были хорошими, — распорядился самурай.

—Осс, сэнсэй.

Шадрак принял стойку дзенкутсу-даси и сосредоточился на цели; потом начал наносить удары тыльной стороной кулака, отводя руку к бедру после каждого удара. Всякий раз брус издавал низкое вибрирующее гудение.

—Старайся так же хорошо действовать и другой рукой! Помни: противоположное должно быть равным!

—Осс, сэнсэй!

Выбрасывая правую руку вперед, Шадрак одновременно отводил левую назад. В сочетании с движениями бедер это моментально удваивало силу каждого удара. Уже после трех циклов костяшки пальцев лишились кожи и закровоточили. Будущий самурай не обращал на это внимания — боль давно стала для него привычным состоянием.

Танака завороженно наблюдал за сыном. Ритм движений все усиливался, и учитель вдруг почувствовал, что Шадрак постепенно теряет осознание окружающего мира. Больше того — казалось, что он перестал осознавать и наличие макивары перед собой, механически потрясая брус мощными ударами. Старому самураю показалось, что в глазах ученика мерцают картины иного мира, лицо другого человека. Даже радужки глаз у Шадрака понемногу изменили свой цвет, отчего взгляд мальчика стал глубже и сильнее.

Он все лупил по брусу, давно перейдя установленный учителем рубеж в пятьдесят ударов. Танака заволновался. Теперь перед ним стоял кто угодно, но не его сын, пусть даже приемный.

—Шадрак!

Во взгляде мальчика заполыхала ярость, Шадрак все глубже погружался в состояние транса. Глаза его потемнели, словно вороненая сталь, в них появилось холодное, зловещее выражение. Внезапно он перестал терзать брус и замер, всматриваясь куда-то глубоко внутрь себя.

—Шадра-ак! — что было сил крикнул Танака.

На это Шадрак отреагировал. Зрачки его, переполнившись ненавистью, сузились до размеров булавочной головки и стали бездонными, словно океанская бездна. Где-то в их глубине сверкали фиолетовые молнии — и Танака впервые увидел силу бессознательного в Шадраке.

Какое-то время глаза мальчика сверкали таким темным, всемогущим и недобрым разумом, что самураю показалось, будто от такого взгляда может остановиться сердце. И тут Шадрак заговорил, все также неотвязно вглядываясь внутрь себя.

—ДЕ-Е-ТЕ-Н-Н!

Яростный вопль эхом пронесся по чаще, сбивая снежинки с веток, убивая на своем пути всякий шорох лесной жизни, Шадрак буквально взорвался завершающим ударом, сконцентрировав в нем всю нечеловеческую, ненасытную ярость, которая бурлила в его теле. Звук удара слился воедино с громоподобным «кьяи» — и маки-вара с оглушительным треском разлетелась на множество кусков.

Танака упал на спину. Он глядел на валявшиеся вокруг щепки и не верил своим глазам. Когда же самурай поднял глаза на ученика, то спрятал лицо в ладони.

—Я уничтожу его... Я уничтожу его... — бесконечно повторял Шадрак.

Танака поднялся с земли и подошел к сыну. Взял его руки в свои.

—Уничтожишь кого, Шадрак?

Мальчик поднял глаза, смущенные и испуганные, и начал всхлипывать. Танака понял, что сын уже забыл обо всем.

—Все в порядке, сынок, — произнес отец, пытаясь успокоить не только Шадрака, но и себя самого.

Потом он крепко обнял мальчика, изо всех сил сдерживая просившиеся слезы.

Эния

Иесод Иецира

Заколдованный лес

Жестокая компания детворы рассеялась, перебрасываясь на бегу шуточками и насмешками. По дороге в лагерь дети побросали палки и камни — оружие выполнило свое предназначение и было уже не нужно. Джаад убедился, что остался один, и принялся залечивать ноющие от боли ребра.

Прежде чем подняться и пойти, Джаад немного выждал. Иногда его недруги прятались вокруг, а потом нападали на него, когда он совершенно не ожидал этого. Джааду это не нравилось. Он не хотел еще раз так попасться: когда нападали на него неподготовленного, побои оказывались гораздо более мучительными. Наконец он решил, что можно идти. Разум Джаада был нацелен только на одно — на его дом, на дереве. Только там он сможет обезопасить себя от боли. Домик был единственной ценностью, которую Джаад получил от отца, и никто не осмеливался атаковать его там.

Он заставил себя подняться, зажимая больной бок. Быстро оглянувшись, резко вдохнул — и почувствовал, что за ним наблюдают. В пятидесяти футах от него стояла фигура в черном. Незнакомец молча разглядывал Джаада. Мальчик испугался. Мужчина был впечатляющего сложения, да и аура у него была совершенно необычной. Ястребиные черты лица, черные страшные глаза. Потом человек в черном помахал Джааду.

Джаад заколебался, не зная, следует ли ему подчиниться приглашению. Фигура снова махнула ему — и Джаад почувствовал, что между ними есть какая-то связь. Казалось, будто они братья, а может, и более близкие родственники. Это явно не был враг, что значило, что незнакомец — друг. Джаад жутко разволновался — до этого у него никогда не было друзей.

Он взволнованно двинулся навстречу. Незнакомец тоже не остался на месте. Он направился прочь, все так же маня к себе рукой.

Черная фигура двигалась прямо к ручью, в сторону от водопада; Джаад же пробирался там, где подлесок был пореже, чувствуя, как растет в нем предвкушение встречи.

Человек в черном достиг ручья. Теперь Джаад бежал, сколько было сил. Желание заговорить с незнакомцем оказалось гораздо более сильным, чем он предполагал. Он миновал последние деревья на берегу и увидел, как человек ступил в воду. Джаад в смущении остановился: незнакомец, не останавливаясь, шел вперед... и погружался в воду, хотя глубина ручья была не более двух футов. Джаад протестующе вскрикнул и нырнул в поток, стремясь дотянуться рукой до черной фигуры. Он не успел: прощально взмахнув рукой, незнакомец исчез под водой.

В отчаянии Джаад зарыдал, шаря в ручье руками. Вода была хрустально чистой, нигде никакой ряби. Джаад без труда видел дно ручья — но человека в черном нигде не было видно. Вынув руку из воды, мальчик закрыл лицо руками и заплакал. Слезы горохом катились по щекам. Он толком не понимал, что именно потерял, но все равно оплакивал эту утрату.

Потом Джаад печально взглянул на ручей, спокойно и размеренно кативший свои воды прочь от водопада. В мягком зеркале воды мальчик видел свое четкое отражение. Что-то в отражении заставило Джаада остановиться и внимательно изучить его. Ястребиные черты лица, странные отметины на лице — они сильно смахивали на облик таинственного незнакомца. Джаад поглядел еще внимательнее: до этого он никогда не замечал собственного отражения и теперь словно впервые рассматривал себя. Черные глаза — не устрашающие, таящие угрозу угольки, как у человека в черном, — а смущенные, затуманенные. В их взгляде не было искры глубокого разума, но, несмотря на множество различий, они были все-таки похожи.

Что-то щелкнуло у него в голове и Джаад понял: незнакомец в черном — это каким-то образом он сам. Он осознал это чисто интуитивно, без всяких слов. Значит, он был кем-то большим, чем просто Джаадом, каким его знали все. Он был больше чем лагерным идиотом. Это осознание наполнило мальчика внутренним ликованием — он сиял, зная, что, безусловно, прав в этом.

Джаад снова взглянул на свое отражение и поразился тем изменениям, которые постепенно происходили с ним. Вода потемнела и стала словно чернила. В ней появилось другое видение. На этот раз он увидел лесную долину с тремя концентрическими кругами мегалитов посередине. Картина была такой же четкой, как и его собственное отражение, которое он рассматривал несколько секунд тому назад. Внезапно разум его стал чистым и острым. Он знал, где находится эта долина: она была не очень далеко от лагеря. Он добежит до нее минут за десять, хотя... Если он отправится туда, отец сильно его поколотит. Нет, долина того не стоит.

Джаад обернулся и глянул в сторону лагеря. Оттуда доносились приближающиеся голоса детей. Мальчик понял, что мучители собираются вернуться к своему занятию. Он нерешительно опустил нижнюю губу. Тогда он взглянул в воду — отражение исчезло, но в памяти осталось таким же ясным. Он все еще точно помнил, как отыскать ту долину. Его разум был точно сфокусирован и ощущать это было как-то странно. Обычно Джаад никогда и ничего не помнил.

Долина звала его к себе, манила, как до этого ничто другое. Она почти первобытным ритмом пульсировала в его костях. Какой мелкой казалась теперь его жизнь в сравнении с новым желанием прийти в долину с кругами из больших камней. Зачем? Он не знал этого; да и не хотел знать. Он чувствовал лишь страстное желание найти эту долину.

Дети заметили его. Джаад понял: или он помчится в долину сейчас, или никогда. Сделать это было просто необходимо. Мальчик развернулся и что было сил побежал. Судя по шуму за спиной, дети не собирались отставать. Он припустил еще быстрее. Он знал, что сил у него предостаточно и что он более вынослив, чем любой из его преследователей. Однако путь предстоял неблизкий, и Джаад не знал, сможет ли он бежать всю дорогу.

Погоня тянулась несколько бесконечных минут. Джаад уже начал слабеть и уставать; легкие пылали, моля о воздухе. Но даже, несмотря на катившиеся по его лицу слезы, он не собирался сдаваться. Уже был виден круг, до цели оставалось каких-то несколько сотен ярдов. Надежда сильнее загорелась в нем, и мальчик припустил вперед. Он знал, что дети уже близко, но сейчас им было уже не поймать его. Что-то звало его из самой середины кругов, и это что-то принадлежало ему, только он потерял его когда-то давным-давно.

Он быстро оглянулся через плечо и... оступился. В следующее мгновение он уже шлепнулся на влажную землю, еще и плечо повредил.

Дети снова насели на Джаада. Они смеялись, поддевали ногами, остервенело молотили кулаками. Устав, мучители потянули избитую жертву обратно в лагерь. Джаад тихо хныкал: всего несколько футов отделяли его от предмета желания, и оставлять задуманное неисполненным было невыносимо больно.

Вскоре долина скрылась из глаз, вместе с ней изгладилась память о том, где расположено заветное место.

Чем жаловаться на темноту, лучше свечку зажечь.

— Китайская пословица

Планета Теллюс

Ниппонская империя

Деревня Киото

Й год правления

Поиск по сайту: