Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Го Сёгуна (3 года спустя) 15 страница



—Ты жалеешь о своем решении?

Эканар замолчал, раздумывая над вопросом.

—Да... наверное, да. За время моих путешествий я стал достаточно мудр, хотя никогда не слыл великим мудрецом. Знаешь, на Западе меня бы считали слишком молодым, чтобы быть мудрецом. И при этом я не нашел тех ответов на великие вопросы, которые всегда искал: зачем мы здесь? В чем наше предназначение?

—Знакомые вопросы, — хмыкнул Шадрак.

Они постояли молча, прислушиваясь к пению ветра в кронах деревьев. Эканар явно боролся с желанием сказать что-то или промолчать. В итоге он принял решение.

—Есть одна женщина. Она живет в лесу совсем одна, меньше чем в пяти милях к северу. Иногда она приходит в деревню, чтобы запастись провизией и прочим.

—Я знаю ее, — бросил Шадрак.

—Так вот, оказывается, у нее есть талант, которым владеют совсем немногие.

Шадрак нахмурился, потом с облегчением прочел подсказку на лице старика.

—Второе зрение!

Эканар торжественно кивнул и тут же оглянулся по сторонам, чтобы проверить, не слышал ли кто.

—Смотри, чтобы никто не узнал об этом. Сёгун убил бы ее как колдунью. Может быть, она сможет помочь тебе.

Шадрак печально покачал головой.

—Я день и ночь мечтаю о таком человеке. Я не знаю ее, но мне кажется, что стоило бы познакомиться.

—Как она выглядит?

—Это темноволосая женщина с добрыми карими глазами. Во сне она присматривает за мной, чтобы меня не унесли демоны. Как ты думаешь — может, она моя мать? Она очень красива.

Эканар на миг задумался.

—Может, она действительно твоя мать. Так это или нет, мне кажется, она знает ответ на вопрос, кто ты такой; и потому она может быть твоим самым полезным союзником.

—Значок! Я забыл о значке! Я видел его раньше, только не помню, где!

—Что за значок был у нее?

—Серебряная звездочка!

—Сколько... сколько лучей было у звезды? — на лице Эканара отразилось крайнее волнение.

—Пять.

—Сколько лучей было наверху?

Теперь мудрец был совсем бледным от напряжения, голос его дрожал. Шадрак видел, насколько важен для него ответ на вопрос.

—Только один.

Эканар с облегчением перевел дух.

—О боги, спасибо и за это!

 

Мир полон страданий. Рождение — это страдание; дряхление — это страдание; болезни и смерть — тоже страдания. Встретиться с ненавистным человеком — страдание, разлучиться с возлюбленным — тоже страдание; тщетно стремиться к удовлетворению собственных потребностей — и это страдание. В действительности жизнь, которая несвободна от желаний и страстей, всегда связана со страданием.

— Доктрина Черной Школы

Эния

Иесод Иецира

Заколдованный лес

Джаад приник к дереву, подтянув колени к подбородку. Он потрогал вздутую царапину слева на лице и поморщился. Слез больше не было, однако боль все не проходила. Она никогда не проходила.

Бесформенные элементалы мучили его своими бесконечными пируэтами вокруг. Он всех их ненавидел. Иногда они толкались и щипали его, в другой раз пытались придавить его к земле, всегда насмехаясь над его беспомощностью. Они были изменчивы, как ветер, и этим напоминали Джааду его отца Мендаса. Поэтому-то он и ненавидел их.

Он мог видеть Мендаса: отец сидел у костра, полностью погрузившись в раздумья, а его товарищи весело танцевали вокруг огня. У отца не было никаких радостей; это значило, что их не будет и у Джаада. Некоторые из сообщников Мендаса были добры к нему, но большинство просто издевались над его положением — Джаад был слабоумным от рождения. Он поискал пальцами вмятину на голове. Она казалась отвратительным родимым пятном, но на самом деле это был след от рукоятки отцовского кинжала. Вот почему он стал таким, думал про себя Джаад, из-за того удара теперь каждый взрослый и каждый ребенок смеется над ним.

Один гном особенно мерзкого вида ехидно захихикал в лицо Джааду. Черный и блестящий, словно облитый нефтью язык почти касался мальчика. Джаад со злостью хлопнул гнома рукой, потом принялся швырять в него камнями, чтобы отогнать противного уродца, но тот с хохотом ускакал в лес, а на его месте появилась пара гномов побольше. Он слышал, как гномы шепчутся у него в голове — шепот казался болезненно громким. Позже явились и другие голоса. Джаад в отчаянии зажал уши руками, пытаясь избавиться от назойливого шума, но бесплотные твари все так же дразнили его и не давали покоя. Их хор даже перекрывал шум леса.

Тогда мальчик закрыл глаза, а когда вновь открыл, гномы куда-то подевались. Вместо них перед ним стояли двое мальчишек из их лагеря.

—Эй, здесь сидит кретин Джаад! — громко крикнул один. Через несколько секунд вокруг Джаада собралась целая толпа злорадствующей детворы.

—Придурок! Придурок! — дети пустились в дикий хоровод вокруг больного мальчика, попутно собирая подходящие палки и камешки.

Джаад попытался убежать, но его со смехом втолкнули обратно в круг. Испуганно и затравленно наблюдал он черными угольками глаз, как подгоняемые заводилами дети все быстрее и быстрее скачут вокруг него. Вдруг все сорванцы разом набросились на Джаада, молотя его ногами, кулаками, камнями и палками. Бедняга скрутился в клубочек, стараясь закрыть голову и тело, а кулаки попадали ему по ребрам, по спине, разбили в кровь затылок... Джаад вскрикнул и заревел, однако это не остановило ораву мучителей. Словно обезумев от своей власти над ним, дети продолжали избиение, стараясь посильнее изувечить Джаада. Потом они расскажут обо всем родителям и довольно посмеются вместе с ними.

Вдруг раздался предупреждающий возглас: «Мендас идет!» — и нападавшие бросились врассыпную. Кое-кому из них не удалось убежать, и Мендас в ярости набросился на остатки злобной детской оравы, тумаками разгоняя негодников.

—Ублюдки! Держитесь подальше от моего сына! — ревел разгоряченный выпивкой отец Джаада.

Побросав палки и камни, дети покинули поляну и направились обратно в лагерь. Мендас некоторое время преследовал обидчиков, потом вернулся к избитому сыну. Глаза отца все еще полыхали яростным огнем, дыхание после погони было бурным и прерывистым. Он остановился перед Джаадом, который все еще лежал, свернувшись. Сквозь разодранную одежду проступали синяки и ушибы, царапины наливались багровым.

Мендас протянул руку:

—Пойдем, сынок, я отведу тебя обратно.

Голос Мендаса, как всегда, был грубым и лишенным какого бы то ни было тепла. Джаад всхлипнул, но даже не пошевельнулся.

—Вставай, Джаад. Пойдем.

Никакой реакции.

—Джаад, черт тебя дери! Ну-ка поднимайся! — теперь в голосе Мендаса слышалась угроза. Джаад попытался отползти подальше, но наткнулся затылком на ствол дерева.

Мендас снова зашелся от ярости; казалось, это единственное чувство, которое существует в нем всегда.

—Нет, черт возьми, ты пойдешь со мной!

Джаад жалобно заскулил и забарахтался, сопротивляясь. Сапог Мендаса обрушился на живот мальчика, оборвав дыхание. Мендас ослабил хватку, и Джаад повалился на землю. Боль в животе не давала плакать, и он с хрипом свернулся на боку, пытаясь сделать глоток воздуха.

Мендас с испугом наблюдал за тем, что он сделал с сыном. Всегда так получалось. Он никогда сознательно не желал зла своему ребенку, но так выходило всегда. Он со стыдом вспомнил ночь, когда родился Джаад, — тогда он впервые ударил сына. Чувство вины несколько пригасило ярость.

Мендас всмотрелся в лицо Джаада: его черты были странно ястребиными, не такими, как в роду у него или его жены. Особенно непривычными были черные, как угольки, глаза сына. Несмотря на это, в Джааде угадывалось некоторое сходство с его матерью Тарой. Именно за это сходство Мендас любил сына — и одновременно ненавидел его, потому что рождение Джаада привело к смерти матери.

—Пойдем, Джаад, — наконец вздохнул он. Сейчас тон Мендаса был необычно мягким, почти ласковым.

Джаад не пошевельнулся. Он был пугающе неподвижен. Может, мертв? Мендас разглядывал мальчика со смешанным чувством любви, ненависти и жалости.

—Не хочешь? Так подыхай здесь! — рявкнул Мендас. — Сам зализывай свои раны!

Он развернулся и направился обратно в лагерь, как всегда, предоставив Джаада самому себе. Через пару мгновений элементалы снова закружились над мальчиком.

 

Эния

Заколдованный лес

Спала Фиона очень беспокойно. Ее девятилетний разум изо всех сил боролся с ночным кошмаром; бурно дыша, девочка сопротивлялась невидимым демонам. Она каталась по смятым простыням, и душный, влажный воздух плохо освещенной комнаты своей липкой рукой сдавливал гортань, не давая нормально вдохнуть.

Преследовавшие ее видения никогда не встречались ей в реальной жизни. Они принадлежали иному плану, находившемуся очень далеко от Энии, — Клиппот. Страх неотступно преследовал Фиону, когда она то пробуждалась от жуткого сна, то вновь погружалась в него. Сцены чужой жизни мучили ее, хотя девочка ничего не могла знать о кошмарных событиях.

Сейчас она стояла у Розового круга, наблюдая, как из его центра повсюду расползается тьма. По другую сторону круга стоял темноволосый мужчина с ястребиными чертами лица. Фиона знала, что обязательно должна спасти этого человека от тьмы; она чувствовала неразрывную связь между собой и ним. Тогда она скрестила руки на груди и упала в самый источник тьмы. Ледяные пальцы холода жадно охватили ее, кривые когти принялись рвать ее плоть... Фиона жалобно вскрикнула, и вопль ее пронесся по всей спальне. Внезапно девочка проснулась. Широко распахнув глаза от страха перед недавним кошмаром, она задыхалась и чувствовала, как холодный пот струится по телу.

Невидимые губы прижались к ее лбу горячо и ласково, хрипловатый женский голос прошептал ей на ухо: «Когда-то ты была моим ребенком — и ты снова будешь моей».

Фиона кубарем вылетела из кровати и больно упала на пол. Она попыталась дрожащими руками зажечь масляную лампу, но не совладала с собой. Лампа покатилась на пол и разбилась; осколки стекла усеяли дощатый пол. По комнате пополз густой запах тяжелого парафинового масла.

Фиона спрятала лицо в ладонях и зарыдала. Ее юный разум был неспособен ни понять, ни объяснить жуткие ночные впечатления. Она чувствовала, что не в состоянии жить с этими ужасными мыслями, и одновременно боялась, что они ее покинут. Она чувствовала, что эти образы неотъемлемо принадлежат ей. Каким-то образом они давали ей ключ к ответу, кто же она такая, — несмотря на малый возраст, Фиона обладала неким врожденным знанием. Во-первых, она знала, что не принадлежит тому миру, в котором живет сейчас. Желтая Школа была для нее чужой; уже в свои девять лет девочка взбунтовалась против идеи эмоционального воздержания и недеяния. Эти принципы шли вразрез абсолютно со всем, что казалось ей правильным. И еще была мать, которую Фиона ненавидела всем сердцем, — она была уверена, что они оказались родственниками абсолютно случайно, в результате злой шутки судьбы.

Грустные перипетии жизни толкнули Фиону на хорошо протоптанную дорожку жалости к себе. Как все несправедливо вокруг! Она нигде не находит понимания. Нащупав осколок лампы, она изо всех сил швырнула его в другой конец комнаты. Внезапный переход от жалости к ярости вызвал дрожь в маленьком теле. Темная волна ярости вздымалась все выше, черные мысли завладели разумом, заставляя безумно колотиться сердце. Вот уже все тело трепещет от бушующего в крови адреналина — но ярость не думает останавливаться! Фиона испытывала жгучую ненависть к своим снам, к Желтой Школе, к гадкой дрянной матери. Как она их всех ненавидела!

От гнева ее побагровевшее лицо исказилось. Фиона схватила кусок стекла и что было сил сдавила его в кулачке. Острая боль не вызвала у нее даже слабого стона; она продолжала сжимать осколок, пока запястье не окрасилось струйкой крови. Припадок ярости все не проходил. Теперь девочка билась в конвульсиях, истерично трясла головой, чувствуя, что дышать становится все труднее. Мысли бестолково суетились в голове, но, несмотря на эту сумятицу, она чувствовала, что готова убить кого-нибудь — прямо сейчас. Каждый раз, когда с ней случались подобные припадки, она молила бога, чтобы в комнату не вошла мать: в такие минуты Фиона, не раздумывая, убила бы ее. Эта безумная ярость как будто приходила к ней из другой жизни; она была такой сильной, что Фиона совсем не могла контролировать себя. Сама не зная откуда, девочка знала: эту ярость вызывают те высокие камни из сна. Пугающие события прошлого непоправимо ранили ее психику.

Фиона была достаточно взрослой, чтобы понимать: эти события уже происходили в ее предыдущей жизни — жизни, в которой она не была пленницей Желтой Школы. Невзирая на все кошмары и ужасы, она очень мечтала о том, бывшем существовании. Там она была бы свободна от матери и ограничений, накладываемых Школой!

Она заставила себя сосредоточиться на боли, чувствуя, что без этого она будет впадать во все большую ярость, пока, возможно, не обезумеет, и тогда... Сама мысль о том, что произойдет «тогда», наполняла ее печалью. Девочка понимала, что, несмотря на всю ненависть к матери, убийство будет совершенно неверным поступком.

Понемногу ярость утихла, сердце перестало тяжко бухать в груди и застучало ровно, спокойно. Фиона глубоко вздохнула — и скривилась от пронзившей руку невыносимой боли. Она так сильно сжала кулачок с осколком, что побелели костяшки пальцев. Фионе едва удалось разжать руку. Стекло оставило на ладони глубокие порезы. Она принялась осторожно вытаскивать его. В последний момент она резко вдохнула, чтобы уменьшить боль. Теперь она не могла даже пошевелить рукой: казалось, ладонь превратилась в одно огромное пульсирующее сердце, утыканное кучей булавок.

Она сосредоточилась и применила один из обезболивающих приемов, которым обучил ее Филип. Фиона не собиралась поддаваться боли — она никогда не поддавалась, никому и ничему. Используя Третий глаз, она мысленно увидела, как уменьшается приток крови к руке. Постепенно кровотечение прекратилось, боль начала уходить. Впервые с момента пробуждения девочка ощутила, что может управлять собой. Чтобы окончательно вернуть себе равновесие, ей потребуется начертить защитную пентаграмму. Что ж, она уже умеет это.

Внезапно в затылке сильно защипало. Фиона поняла, что за ней наблюдают. Она быстро оглядела комнату, которая теперь уже была залита кровавыми солнечными лучами. Никого и ничего, ни в физическом, ни в астральном измерении. Странно. Она чувствовала, что ощущение не уходит. Фиона медленно обернулась к окну.

Увидев существо, она задохнулась от неожиданности. Это был черный и гибкий зверь, чем-то напоминавший пантеру. Острые зеленые глаза светились разумом, узкие щелочки зрачков, казалось, пронзали насквозь. Страха Фиона не почувствовала, однако не знала, что и делать: животное выглядело магическим и явно очень сильным. Даже в сказках, которые ей рассказывали Адепты, ничего не говорилось о подобных животных.

Кошка внимательно наблюдала за девочкой. Мощный хвост упруго метался туда-сюда. Какое-то время Фиона с беспокойством размышляла, не считает ли кошка ее своей добычей; однако взгляд животного говорил о чем-то другом. Что именно скрывалось за изумрудными искрами, Фиона прочесть не могла — только видела искреннюю привязанность в глубине зрачков. Фиона подошла к окну и приложила ладошку к стеклу. Кошка также шагнула вперед и легко поскребла когтями стекло со своей стороны. Фиона обрадовалась такому знакомству и с удовольствием вслушивалась в доносившееся из-за стекла миролюбивое урчание.

Чувство огромной радости заполонило Фиону; на краткий миг она почувствовала себя совершенно счастливой. Она редко испытывала это чувство, но каждый раз это было очень приятно — будто ее светлая часть победно поднимается вверх после заточения в глубинах мрачного озера. Желтая Школа не приветствовала подобные эмоции, но для Фионы ощущение счастья было самым естественным. Она не могла даже описать это чувство, но поступать иначе, подавлять его в себе было выше ее сил. Даже понимая это, девочка не могла найти слов, чтобы описать свои переживания Филипу. Он понимал лишь логику, а потому был склонен не обращать внимания на объяснения Фионы, списывая все на впечатлительность юного возраста.

Зверя Фиона рассматривала стрепетом и восхищением. «Филип ничего не знает, — рассуждала она, — как и все остальные. Они только делают вид, что мудрые. Вся Желтая Школа ничего не знает!» Теперь, глядя на прекрасные формы большой кошки, она чувствовала, что права. Ни один Желтый Адепт не смог бы даже достойно оценить это зрелище.

Вдруг дверь в комнату с треском распахнулась, и Фиона вздрогнула от неожиданности. Вошла Йихана. Черная кошка сердито рыкнула и одним прыжком исчезла. Йихана даже не успела ее рассмотреть.

—Что это было, черт возьми? — сердито напустилась она на дочь, подбегая к окну. За стеклом ничего не было, если не считать корявых древесных стволов.

—Белка, Йихана, — не скрывая сарказма, ответила Фиона. Ехидству она научилась у своей матери.

Йихана развернулась и залепила дочери пощечину. В глазах Фионы блеснул мстительный огонек, но девочка не доставила матери удовольствия созерцать, как она морщится от боли.

—Я спрашиваю, что это было? — требовательно повторила Йихана, подозрительно сузив глаза. — Я не рассмотрела толком, но кажется, однажды я видела что-то похожее.

Фиона улыбнулась, заметив в глазах матери беспокойство.

—Кажется, мама, ты разволновалась.

Новая пощечина сбила Фиону с ног. Девочка упала прямо на осколки лампы, сильно порезавшись в нескольких местах. В уголке рта появилась капля крови.

—Никогда больше не называй меня так! — крикнула Йихана. — Может быть, детка, я и родила тебя, но у нас с тобой ничего общего!

Женщина сердито склонилась над дочерью. Фиона окаменела, когда лицо матери оказалось в каком-нибудь дюйме от ее лица: во время приступов ярости Йихана выглядела так же ужасно, как те создания из ночных кошмаров. Девочка не осмелилась даже шевельнуться, хотя битое стекло все глубже и глубже впивалось ей в спину.

—Я не боюсь этой твари, — шипела ей в лицо Йихана, — потому что как-то раз она спасла мне жизнь. Может, она вообще явилась, чтобы напасть на тебя! Поверь мне, детка, мне нечего бояться этого зверя!

Слова матери больно ранили Фиону, гораздо сильнее, чем осколки. Ведь если животное однажды спасло жизнь матери, было ее союзником — значит, оно, безусловно, было врагом Фионы! Это значило, что все, что она чувствовала, стоя у окна, было надуманным — просто фантазией. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться от чувства большой и внезапной потери. На миг она все-таки утратила контроль над собой и по щеке скатилась одинокая слезинка. Нескрываемое удовлетворение на лице матери резануло Фиону по сердцу.

Наконец Йихана поднялась.

—В наказание за твою наглость ты сегодня не будешь ни с кем видеться. Останешься в комнате.

Фиона открыла было рот, чтобы возразить — наказание значило, что она пропустит занятия с Филипом, — но остановила свой порыв. Она понимала, что Йихана прекрасно знает об этом, потому и выбрала столь жестокое наказание. Йихана специально ограничивала занятия дочери по боевым искусствам и магии, зная, как сильнее всего уязвить нелюбимое дитя. Победно ухмыльнувшись, Йихана вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

Фиона поднялась с пола и, кривясь от боли, начала вытаскивать осколки стекла из бока и спины. Она глубоко дышала, надеясь хоть как-то усмирить приближавшуюся ярость. Девочка научилась чувствовать, когда именно возникнет припадок гнева: ощущение было таким, будто стоишь на краю пропасти. Один шаг — и она полетит вверх тормашками в черную бездну.

Она села на кровати, разглядывая израненную руку. Порезы оказались глубокими и все еще кровоточили, хотя и не так сильно, как раньше. Чуть позже она попытается залечить раны при помощи магии, но сейчас ее разум был слишком растревожен, чтобы сконцентрироваться. Филип не уставал повторять, что необходимо учиться сосредоточению, уметь управлять своими эмоциями, только душа Фионы не настолько подходила к окружавшему девочку враждебному миру, чтобы хорошо справляться с подобной задачей.

Одним из способов шагнуть назад, подальше от пропасти, было глубокое и сильное дыхание — но даже оно сейчас не помогало. Фиона колебалась на самом краю; казалось, будто стремление упасть вперед, в объятия ярости, и желание бежать от припадка стали равны по силе. Девочка тихо присела и стала пристально вглядываться внутрь себя. Постепенно в ее разуме начал формироваться некий образ. Ярость усилилась, и Фиона как-то сразу поняла, что образ и является фокусом снедавшей ее ярости.

Тогда, схватив дрожащей рукой карандаш и бумагу, она принялась рисовать сердитыми, резкими штрихами. На листе возникли двое мужчин. Ястребиные черты придавали им определенное сходство. Первый, черноволосый и черноглазый, смотрел остро, но немного смущенно. Лицо его было испещрено шрамами, отвратительная родовая отметина на лбу выглядела, словно застарелая рана. Второй был поменьше ростом. На нем были странные доспехи, на боку висела пара мечей: вакидзаси и катана. Глаза у него были светлыми — настолько, что карандаш не мог передать их точный оттенок.

Закончив рисовать, Фиона почувствовала, что вся взмокла от пота. Девочка загнанно дышала, разглядывая получившиеся портреты. Они вызывали в ней глубокие чувства. Она почему-то знала, что нарисовала реально существующих людей. Один из мужчин жил недалеко от того места, где она сейчас. Она почти могла чувствовать его присутствие где-то в лесу и всей душой ненавидела этого незнакомого знакомца. Именно он был повинен в ее ночных кошмарах; он и только он нес ответственность за ту отвратительную сцену между больших камней, которую она наблюдала.

Фиона разрывалась между любовью и ненавистью. Насколько сильно она ненавидела первого, с черными глазами, настолько же страстно она любила второго. Однако эта любовь, какой бы сильной она ни была, казалась очень далекой. Зато ярость была близкой и реальной; она жила в девочке всегда. Фиона просто не могла побороть в себе гневное чувство, которое вызывал в ней первый из нарисованных...

И тогда она ринулась в пропасть. Головоломное падение замутило ее внутреннее зрение. Единственным, что она видела, был первый, ненавистный. Внезапно Фиона с ужасающей четкостью осознала свое предназначение: она должна выследить этого негодяя и уничтожить его.

 

Всякое рождение оканчивается смертью.

Всякое созидание оканчивается разрушением.

Всякое накопление оканчивается рассеянием.

Все, что кажется реальным, оказывается иллюзорным.

...Приди же

И испей эликсира бесстрашия!

Планета Теллюс

Ниппонская империя

Деревня Киото

Шадрак медленно брел по лесной тропе. Он напряженно осматривался в поиске каких-нибудь знаков. От нервного ожидания болел желудок. Мальчик не знал, что именно он должен был увидеть — вперед его вела только канва книжных повествований.

Колдовство, магия и второе видение всегда манили его к себе, но ему не удалось найти сколь-нибудь серьезные сведения об этих искусствах. В сущности, он практически не знал, в чем отличия между ними. Те крохи, которые Шадраку удалось собрать, во многом звучали противоречиво; нередко те, с кем он говорил об этом, вообще сомневались, существует ли сам предмет разговора. Найти настоящего знатока было очень трудно; Шадрак знал, что ему придется долго расспрашивать, но не был уверен, хватит ли у него духа на это. Он даже не знал толком, о чем говорить, и не представлял, обидят его расспросы женщину или нет.

Тропинка как-то разом оборвалась, выбежав на небольшую поляну. Шадрак увидел домишко, похожий на деревенские жилища. Рядом с домом был простенький, довольно запущенный колодец. Юный воин остановился в нерешительности: его одолевал природный страх перед сверхъестественным, и теперь юноша раздумывая, хватит ли у него смелости войти в дом. Он вздрогнул, когда в голову пришли темные воспоминания, о которых Шадрак никогда и никому не рассказывал.

Шадрак направился к двери. Недавно выпавший снег похрустывал у него под ногами. Он настороженно осматривался — вдруг у женщины есть какой-нибудь прирученный зверь-охранник, который сейчас наблюдает за пришельцем. Шадрак однажды читал об этом. Он не знал, верит ли сам в подобные сказки, но в подобных ситуациях излишняя осторожность — не помеха. Подойдя поближе, он заметил прибитую к дверям лошадиную подкову.

«Ясно, обычный символ предрассудков», — со знанием дела заключил он.

Набрав в грудь побольше воздуха, он громко постучал. Над головой зашумели кроны деревьев. Теперь Шадрак был уверен, что за ним наблюдают. Выждав с полминуты, он снова постучал. Никакого ответа. Он уже совсем собрался уходить несолоно хлебавши, как вдруг дверь так неожиданно и резко отворилась, что едва не сбила его с ног.

В проеме появилась хозяйка, с виду лет тридцати. Она выжидательно посмотрела на Шадрака, а он поразился, насколько трудно описать ее внешность. Лицо женщины лучилось здоровьем, но в лучшем случае его можно было назвать разве что домашним. Тонкие и жесткие, словно проволока, волосы были неприятного цвета. Единственно необычными были ее глаза: они светились мягкой зеленью и совсем не пронизывали человека насквозь, как ожидал юноша.

Несмотря на то, что хозяйка дома выглядела вполне буднично, Шадрак долго не мог найти нужные слова в ответ на ее немой вопрошающий взгляд. Изо рта вытекали сбивчивые, невнятные обрывки слов. В отчаянии Шадрак уставился себе под ноги, стараясь собраться с мыслями, но женщина заговорила прежде, чем ее гость решил возобновить попытки объясниться.

—Ты Шадрак, незнакомец.

Это было скорее утверждение, а не вопрос.

—Да, госпожа, — ответил он, дивясь, как она узнала его имя.

—Заходи, мальчик, я уже жду тебя.

Глаза Шадрака округлились от изумления, но когда женщина ступила в сторону, открывая ему дорогу, он молча вошел в дом. Она помогла юноше снять пальто и рукавицы, а потом легко подтолкнула его к небольшому очагу.

—Почему вы ждали моего прихода? — наконец не выдержал Шадрак.

—Конечно, потому, что ты таков, каков ты есть.

—Что это значит?

—Разве ты пришел сюда не для того, чтобы узнать это?

Он серьезно кивнул. Только сейчас он заметил, что на груди у женщины висит распятие с великолепной резной фигуркой Христа. Женщина перехватила удивленный взгляд гостя.

—Мои способности — это дар Божий, но те, кто приходит ко мне, не признаются, что они являются от Дьявола, поэтому я никому ничего не рассказываю. Понимаешь? Никто не должен знать об этом!

Шадрак кивнул. Его благоговейный трепет перед женщиной вдруг начал слабеть, исчезать. Говорила она медленно, и ему показалось, что колдунья не слишком-то умна. Христиан в Ниппоне было немного, куда меньше, чем дайме, которые активно их преследовали. В принципе, в Империи любая религия была в диковинку — суровый климат страны обычно вынуждал разум людей обращаться к более насущным проблемам. Из религий, которые пережили Катаклизм, наиболее распространенными были буддизм и синтоизм.

—Почему вы живете в этой глуши, за много миль от деревни? — спросил ее Шадрак.

Она спокойно пожала плечами.

—Не думай об этом. Здесь выросла моя мать и мать моей матери. Мне говорили, что в Киото для них было небезопасно. Что до меня, то это место — все, что я когда-либо видела.

Мальчик понимающе кивнул.

Оглядевшись, он с огорчением обнаружил, что в комнате нет ни хрустального шара, ни ведьминого котла, ни черных кошек — короче, ни одного из колдовских атрибутов, о которых он читал. Кроме очага, там были только стол, несколько стульев и прочая домашняя утварь. Шадрак засомневался, сможет ли эта женщина хоть чем-то помочь ему. Впрочем, хозяйка выглядела вполне уверенной в себе.

—У меня есть деньги, чтобы заплатить вам за ваши труды, — сообщил Шадрак и гордо вынул юань.

—Я не беру денег за труды Божьи! А теперь садись за стол и начнем.

Он выжидательно присел напротив женщины, а она тем временем принялась внимательно разглядывать его тело.

—Твоя аура, юноша, выглядит очень необычно, — произнесла женщина. — Я не могу прочесть по ней слишком многое, но, во всяком случае, она очень мощная. Существуют силы, которые действуют вне пределов моего разумения. И все же я скажу тебе вот что: ты находишься в большей опасности, чем любой другой человек, и от твоих деяний зависят судьбы многих.

Шадрак лихорадочно облизал пересохшие губы, чувствуя, что в словах женщины есть определенная правда.

—Скажите, я преуспею в достижении своей цели?

—Этого я не могу знать. Ты — связующее звено между двумя великими Силами.

—Силами?

—Теми, что создали Равновесие, и еще теми, что стремятся его уничтожить. Твои шансы преуспеть будут весьма невелики из-за твоей собственной ошибки. Все зависит от тебя.

Шадрак нахмурился, ничего не поняв. Правда, он был уверен, что и ясновидящая не совсем понимает то, что говорит.

—Вы могли бы сказать, кто я на самом деле?

Женщина устремила твердый немигающий взгляд на Шадрака.

—Ты позволишь мне заглянуть в твою душу?

Мысль об этом наполнила Шадрака неописуемым ужасом, но желание дознаться правды пересилило.

—Д-да, — запнувшись, ответил он.

—В таком случае, наклонись ко мне.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.