Советское экономическое чудо 2 страница

Рост продукции народного хозяйства предполагалось осуществить преимущественно за счет роста производительности труда, которая должна была обеспечить рост промышленного производства на 70 процентов, и еще в большей степени - строительного. Столь огромный, по мировым меркам, рост производительности труда предполагалось обеспечить в значительной степени благодаря обновлению основных фондов, за счет ввода в действие основных фондов в объеме почти на 90 процентов большем, чем во второй пятилетке [15]. В частности, более чем вдвое предполагалось увеличить ввод в действие мощностей электростанций, что должно было обеспечить аналогичный рост производства электроэнергии [16] и, следовательно, огромный рост электровооруженности работающих, число которых должно было увеличиться в относительно небольших размерах. Надежды на высокий рост производительности труда, видимо, подкреплялись официальными данными о его высоких темпах во второй пятилетке. В свою очередь высокие задания по вводу в действие производственных мощностей балансировались заданиями по росту производства продукции инвестиционного машиностроения. На бумаге, таким образом, все выглядело обоснованным и убедительным. Но, как часто бывало в советском планировании, забыли про овраги. А их было немало.

Весьма сомнительной выглядела неявная ориентация на результаты второй пятилетки. Ее действительно большие достижения и по производству, и по эффективности во многом были компенсацией провалов первой пятилетки и результатом относительно простых мер по наведению элементарного порядка в различных областях производства. Добиться таких же результатов в третьей пятилетке было намного труднее и требовало неких специальных новаторских решений и действий, которые в плане не предусматривались. Еще более важно, что реализация третьего пятилетнего плана происходила после «чистки» хозяйственных и иных руководящих кадров, включая зачастую кадры среднего звена управления, в 1937-1938 годах. Какими бы ни были ее долгосрочные результаты, на первых порах она неизбежно должна была дезорганизовать всю систему управления экономикой. Думать, что в этих условиях можно добиться столь крупных хозяйственных успехов, как намечалось пятилетним планом, было величайшей иллюзией, самообманом.

Грубые просчеты в плане третьей пятилетки проявились уже на первом ее году, когда репрессии достигли своего пика. В конце 1930-х шел лихорадочный перебор руководящих кадров на место арестованных, до тех пор, пока не находились более или менее способные (подобно тому, как это происходит в армии во время войны). Нередко менялось по несколько руководителей, пока появлялся подходящий, и все они сидели на «краешке стула» [17] в ожидании своей замены (или ареста). В таких условиях невозможно было ожидать хозяйственных успехов. Большим успехом было уже сохранение прежнего уровня производства на старых предприятиях. Первыми, как обычно, хозяйственную дезорганизацию почувствовало на себе население. Вопреки широко распространенному мнению, будто товарный дефицит свирепствовал на рынке потребительских товаров в течение всех 1930-х, был короткий период, когда он был менее значителен: 1935-1937 годы. Индикатором степени дефицита являлось положение в Москве, где он был, конечно, намного ниже, чем в других районах и городах страны. К открытию последнего из Съездов Советов в одном из универмагов Москвы было вывешено объявление, что в продаже имеется 220 сортов хлеба; спустя два года в «Правде» с восторгом сообщалось, что в московских гастрономах имеются сотни сортов колбасных и рыбных изделий [18]. Но уже 25 января 1938 года В. Вернадский записывает в дневнике, что «в Москве не хватает продовольствия, тревожное недоумение. Перебои с маслом, рыбой, крупой. Исчезла селедка. Все более волнуются и жалуются хозяйки. В Иваново-Вознесенске массовое отравление черным хлебом»; жалобы на плохое продовольственное снабжение повторяются в этом дневнике в течение всего 1938 года. Для такого драматического ухудшения продовольственного положения, казалось, не было объективных причин, поскольку в 1937 году и урожай зерновых был высокий, и продукция пищевой промышленности росла. Возможно, произошло резкое увеличение государственных резервов. Однако продовольственное положение продолжало ухудшаться и в 1939 году, даже еще до начала военного конфликта с Финляндией (естественно, его резко обострившего) [19].

В первые три года пятилетки по большинству видов продукции гражданского назначения и базовым продуктам экономики (топливо, черные металлы). план по приросту выполнялся в незначительной степени. Намного ниже плановых заданий росла электроэнергетика. В сущности, топталась на одном месте продукция сельского хозяйства (на сравнимой территории). Реальные доходы населения в лучшем случае оставались неизменными (по расчетам А. Бергсона, потребление населения в 1940 году выросло по сравнению с 1937 годом на 13,4 процента, то есть росло даже меньше, чем само население).

Непосредственным фактором срыва заданий пятилетки стал провал с намеченным вводом в действие производственных мощностей. Даже в стоимостном выражении ежегодный объем капитальных вложений был намного ниже намеченных пятилеткой (34 миллиарда рублей вместо 38 миллиардов). На уровне же натуральных показателей разрыв был просто катастрофическим. В такой приоритетной отрасли, как электроэнергетика, вместо ежегодного ввода в действие мощностей на 1,8 миллионов киловатт вводилось лишь 0,6 миллиона киловатт, то есть треть запланированного. Из намеченных к вводу в действие в третьей пятилетке 20 доменных печей за два года и 8 месяцев было введено всего 5 печей. В других отраслях положение было еще хуже [20].

Огромный разрыв между выполнением плана капитальных вложений в стоимостном и натуральном выражении говорит прежде всего о значительных по масштабу инфляционных явлениях.

Катастрофическое невыполнение плановых заданий объяснялось (помимо их недостаточной обоснованности) незначительным ростом производства строительных материалов и падением численности занятых в этой сфере. Отсутствие роста в производстве строительных материалов было следствием того же провала программы ввода мощностей в этой отрасли. Стагнация же численности занятых в строительстве была предопределена самим пятилетним планом, без достаточных предпосылок принявшим рост производительности труда в качестве основного фактора роста строительного производства. Поскольку технического перевооружения строительства не произошло, существенного роста производительности труда также не последовало. К этому добавилась дезорганизация строительства, вызванная массовыми репрессиями. Общая же численность занятых в строительстве в 1937 году составила 1,576 миллиона человек, а в 1940-м - 1,563 миллиона [21], то есть даже сократилась, хотя предусматривался ее пусть и небольшой, но рост.

Ключевая роль строительства в провале многих заданий пятилетки начала осознаваться лишь в 1939 году, когда стал проходить паралич государственной машины, вызванный репрессиями 1937-1938 годов. В мае 1939 года было принято решение о создании Наркомата строительства СССР, во главе которого был поставлен опытный строитель С. Гинзбург. Но потребовался еще определенный период, чтобы этот наркомат начал оказывать реальное воздействие на работу отрасли.

В отдельный наркомат была выделена в 1940 году промышленность строительных материалов, что также способствовало улучшению руководства этой отраслью. Если оценивать рост строительного производства по выпуску основного строительного материала - цемента (прирост на 4 процента в 1940 году по сравнению с 1937-м), то, он конечно, был минимальным, но все же обеспечивавшим ежегодный рост производительности труда в размере примерно 1,5 процентов, что с учетом дезорганизации производства в первые два года было не столь уж плохим результатом.

ГРАЖДАНСКИЙ И ВОЕННЫЙ СЕКТОРЫ промышленности развивались по совершенно разным траекториям. В преддверии войны в военном секторе велись наиболее крупные строительные работы, он в первоочередном порядке обеспечивался материалами и оборудованием, рабочей силой. Ускоренными темпами росли отрасли, снабжавшие его сырьем и материалами (цветные металлы, качественные черные металлы, продукция химической промышленности). Согласно официальным данным, военная продукция в 1940 году выросла по сравнению с 1937 годом в 2,44 раза, а ее доля в объеме чистой продукции промышленности в текущих ценах - с 10,4 процента (1937) до 22,5 процента (1940) [22]. С учетом склонности советской статистики преувеличивать реальную динамику продукции в машиностроении, я произвел собственный расчет динамки производства военной продукции в СССР в 1937-1940 годы с погодовой разбивкой, используя в качестве исходных официальные данные о выпуске основных видов военной продукции в эти годы и оптовые цены на типичные изделия отдельных групп продукции в 1941 году. Результаты подсчета представлены в таблице 1.

Таблица 1.

Производство вооружения
в 1937-1940 годах (в ценах 1940 года)

Цена за пулеметы, винтовки и карабины - за тысячу штук, по остальным видам - за штуку. Данные о количестве выпущенных видов вооружения в 1937-1940 годах по книге: «История Второй мировой войны». Том 2. М., 1974, стр. 191. Цены на военную технику приводятся по книге: M. Harrison. Accounting for War. Cambridge, 1995, p. 181-182. В качестве цен приняты цены 1940 года на пулемет (пулемет Дегтярева (7,62 мм)), винтовку (7,62 мм), малокалиберную артиллерию (орудие Ф-34), средне- и крупнокалиберную артиллерию (орудие УСВ (76 мм)), танк (Т-34), истребитель (ЯК-1), бомбардировщик (ИЛ-4). Все данные округлены.

Произведенный подсчет, в который вошли основные виды вооружений, за исключением производства военных судов и боеприпасов, показал даже несколько больший объем выпуска военной техники, чем показывала официальная статистика (редчайший случай!). Даже если не учитывать изменения качества военной техники, индекс роста продукции вооружения составил 2,51 раза.

Однако в этот период происходило еще и быстрое качественное совершенствование многих видов военной техники. Так, танки Т-34 и КВ, которые начали выпускать в 1940 году, были намного более эффективны, чем танки, выпускавшиеся ранее. То же самое можно сказать об истребителях и бомбардировщиках, артиллерийском вооружении и в несколько меньших размерах - производство винтовок и пулеметов. С учетом этого обстоятельства производство военной техники выросло значительно больше.

Выпуск артиллерийских снарядов увеличился за тот же период с менее чем 5 миллионов штук до 43 миллионов, то есть более чем в 8 раз. Значительно выросло также и производство военных судов, поскольку именно в третьей пятилетке началось выполнение амбициозной программы создания в СССР «большого флота». Можно поэтому предположить, что в целом оборонная промышленность росла даже быстрее, чем показывает официальная статистика. Причины такой необычной ситуации с советской статистикой нуждаются в дополнительном изучении. Правда, можно также подозревать, что огромный количественный рост сопровождался значительным ухудшением качества военной продукции, на что также имеются указания в исторической литературе последнего времени.

ИЗМЕРЕНИЕ экономического роста в периоды коренных структурных сдвигов сопряжено с большими трудностями. Можно назвать три продукта, которые задают границы этого роста: железнодорожные перевозки, производство топлива, производство электроэнергии. Нижнюю границу экономического роста задает динамика железнодорожных перевозок - с 1937 по 1940 годы они выросли с 354,8 до 415,0 миллиардов тонно/километров [23]. Производство угля и нефти - двух основных в то время видов топлива - увеличилось со 173,9 до 197,0 миллионов тонн (или на 13,2 процента) [24]. Обычно потребление топливно-энергетических ресурсов достаточно точно характеризует динамику экономики. Но в рассматриваемый период этот показатель определенно мог преуменьшать реальный рост экономики, который происходил преимущественно за счет продукции наукоемкой для своего времени и трудоемкой, но малотопливоемкой (с учетом и прямых и косвенных затрат). Динамика производства электроэнергии задает верхнюю границу роста, поскольку в развитых капиталистических странах в этот период производство электроэнергии значительно опережало рост национального дохода и промышленной продукции. Производство электроэнергии с 1937 по 1940 годы выросло с 36,2 до 48,3 миллиарда киловатт-часов (или на 33,4 процента) [25].

Тем самым, даже опираясь лишь на данные о производстве ключевых продуктов народного хозяйства, можно предположить, что рост ВВП в этот период составил 15 - 20 процентов. При этом нужно иметь в виду, что за то же время население СССР выросло примерно на 15 процентов - в основном за счет присоединения новых территорий (по уровню экономического развития присоединенные районы уступали СССР, хотя Латвия и Эстония по уровню жизни его безусловно превосходили).

Западные экономисты приложили большие усилия для получения объективной оценки развития советской экономики в довоенный период (я подробно анализировал успехи и неудачи этих попыток в книге «Советский экономический рост: анализ западных оценок»). Первым такую оценку дал еще в 1951 году Наум Ясный. Согласно его подсчетам, валовой национальный продукт СССР в 1937-1940 годах вырос на 19,5 процентов, позднее Ясный снизил эту оценку до 10 процентов [26]. По наиболее авторитетным в западной литературе оценкам Абрама Бергсона (на мой взгляд, наиболее точным, хотя и не безупречным) валовой национальный продукт СССР вырос за этот период на 18,2 процента [27].

С учетом происшедшего в эти годы роста населения такой показатель (указанный рост ВВП кажется небольшим (5 - 7 процентов на душу населения). И все же это рост, а не спад. Даже в самый неблагоприятный с точки зрения экономического роста период, этот рост все-таки продолжался и в абсолютном выражении, и на душу населения. Кризисным было состояние потребительского рынка, но не общего производства товаров и услуг. Не следует упускать из виду, что росту препятствовали многие политические факторы: массовые чистки руководящих кадров всех уровней и три довольно крупных военных столкновения того периода (о чем часто забывают экономические историки): на Халхин-Голе, в Польше, в Финляндии. Мобилизация в вооруженные силы дополнительно нескольких миллионов мужчин трудоспособного возраста тяжело сказались на экономике. Добавлю, что из трех лет пятилетки два года (1938-й и 1939-й) были неурожайными), а зимы 1938/39 и 1939/40 годов - исключительно холодными. К тому же очевидно, что социальные изменения в присоединенных к СССР областях не могли не сопровождаться крупными хозяйственными потерями для их экономик.

То, что советская экономика выдержала эти испытания и не скатилась в общий экономический кризис, свидетельствует о ее жизнеспособности в этот период. Об этом же говорит и продолжение прогрессивных структурных изменений в экономике. Промышленность росла быстрее ВВП: по оценке Ходжмена, она выросла в 1937-1940 годы на 15,9 процента, по более поздним и более тщательным расчетам Г. Наттера - почти на 22,4 процента (с учетом сложного машиностроения) [28].

Этот рост был в два раза меньше, чем показывала официальная статистика (45 процентов), что говорит об интенсивности инфляционных тенденций в экономике; много меньшим, чем в предыдущей пятилетке и чем намечалось в плане. И все же примерно 7 процентов ежегодно - это рост весьма значительный. Внутри промышленности более быстрыми темпами росли такие прогрессивные отрасли, как электроэнергетика, химическая промышленность, машиностроение (преимущественно оборонное), цветная металлургия. Следует иметь в виду, что натуральные показатели производства в ряде отраслей существенно недооценивали реальный рост производства из-за прогрессивных структурных сдвигов в сторону выпуска более современной продукции. Так, в черной металлургии очень сильно вырос удельный вес качественного металла и электростали. Как уже говорилось, значительно выросли тактико-технические данные почти всех видов вооружений. Кстати, исчисленный Г. Наттером индекс промышленной продукции хорошо согласуется с ростом потреблении электроэнергии в промышленности в этот период.

Продолжали наращиваться, хотя и в замедленном темпе, расходы на науку, образование и здравоохранение. Несмотря на крайне неблагоприятные условия (погодные, ограниченность капитальных вложений, мобилизация части трудоспособного населения), продолжался рост сельскохозяйственного производства. По сравнимой территории продукция сельского хозяйства в среднегодовом выражении выросла по сравнению с предыдущей пятилеткой более чем на 8 процентов [29]. Впрочем, поскольку основной рост сельскохозяйственной продукции происходил во второй половине второй пятилетки, можно говорить и о застое сельского хозяйства в третьей пятилетке. Здесь отставание от совершенно нереалистичных заданий пятилетнего плана было наибольшим.

В 1937-1940 гг. повышались, хотя и значительно медленнее, чем планировалось, некоторые показатели эффективности. Так, в промышленности при росте продукции (по Г. Наттеру) более чем на 22 процента численность промышленно-производственного персонала выросла лишь на 8,6 процента, что означало рост годовой производительности труда почти на 13 процента. Часовая производительность труда выросла значительно меньше вследствие того, что во втором полугодии 1940-го более чем на 14 процентов увеличилась продолжительность рабочего дня (в расчете на год - на 7 процентов). Но и рост часовой производительности труда на 6 процентов (или 2 процента в год) - очень скромный, но все-таки рост. Данные по отдельным отраслям, где выпускалась относительно однородная продукция (черная металлургия, хлопчатобумажная промышленность, угольная промышленность, некоторые отрасли химической промышленности) показывают значительно бóльшие темпы роста производительности труда [30]. В сельском хозяйстве росла урожайность большинства продуктов растениеводства, продуктивность животноводства (кроме молочного) [31], хотя этот рост был небольшим и значительно отставал от нереалистичных заданий пятилетнего плана.

Если судить о динамике материалоемкости по соотношению между производством топливно-энергетических ресурсов и ВВП, продукции черной и цветной металлургии и продукции машиностроения, то материалоемкость снижалась. Достаточно сказать, что промышленная продукция выросла более чем на 22 процента при росте (по Г. Наттеру) промежуточной продукции лишь на 10 процентов.

Гораздо хуже обстояло дело в третьей пятилетке с использованием основных фондов. Официальные данные о росте основных фондов всего народного хозяйства дают сильно преувеличенную оценку их реального роста, поскольку в них недоучитывалась восстановительная стоимость основных фондов в 1937 году. Но даже эти данные показывают резкое замедление роста основных фондов в третьей пятилетке по сравнению со второй. Так, по приводившимся Н. А. Вознесенским данным о динамике стоимости основных фондов социалистических предприятий (концентрировавших большую часть этих фондов) их стоимость, не считая скота, выросла (в ценах 1945 года) с 285 миллиардов рублей в 1932 году до 564 миллиардов в 1937-м и 700 миллиардов - в 1940 году[32]. Как видим, даже абсолютный ежегодный прирост основных фондов снизился с 55,6 миллиардов рублей во второй пятилетке до 45,3 миллиарда - в третьей. Среднегодовой прирост в относительном выражении уменьшился более чем в два раза. Тем не менее, если доверять этим данным, он все же был весьма значительным: около 8 процентов ежегодно.

Натуральные данные, неизбежно неполные, дают весьма противоречивую картину реального роста. Естественно, наибольший рост наблюдался в промышленности. Он был весьма внушительным в таких отраслях, как электроэнергетика и машиностроение. Так, мощность электростанций выросла с 8,2 миллиарда киловатт до 11,2 миллиарда (или на 36 процентов) [33]. Парк металлорежущих станков по официальным данным вырос с 380 тысяч штук на январь 1938 года до 710 тысяч в конце 1940 года, то есть на 86 процентов [34]. Однако достоверность этих цифр вызывают большие сомнения: получается, будто даже без учета выбытия парк металлорежущих станков в третьей пятилетке ежегодно рос на 110 тысяч штук, в то время как производство металлорежущих станков даже в 1940 году составляло лишь 58 тысяч штук. Импорт металлорежущих станков, весьма значительный в начале второй пятилетки, резко сократился к ее концу и в третьей пятилетке, за исключением 1940 года, когда снова вырос (значительным оставался импорт только самых сложных станков). Выскажу предположение, что на конец 1937 года имелось большое количество не установленных станков и недоучитывался их парк в военной промышленности.

Очень медленно росли фонды в черной металлургии и текстильной промышленности, ряде других отраслей вследствие невыполнения плана по их вводу в действие в третьей пятилетке. Почти не выросло поголовье скота (кроме овец, коз и лошадей). Медленно рос парк сельскохозяйственных машин.

Если опираться на данные о росте производственных мощностей народного хозяйства, то обнаружится ухудшение их использования в третьей пятилетке. Особенно это заметно в машиностроении и металлообработке, в сельском хозяйстве.

Резкое ухудшение товарно-денежной сбалансированности на потребительском рынке в 1938-1940 годах объяснялось, главным образом, глубокой дезорганизацией денежного обращения в этот период, а не системными недостатками командной экономики (которые не помешали обеспечить такую сбалансированность в приемлемых для населения размерах и в 1935-1937 годах, и в 1950-х). Причинами этой дезорганизации, как представляется, были: переоценка хозяйственных достижений предыдущего периода, стремление в пропагандистских целях сохранить стабильность розничных цен, дезорганизация всего хозяйственного руководства в результате репрессий 1937-1938 годов, в частности, в системе руководства розничной торговли (Наркомате торговли СССР и союзных республик), Госбанка СССР и их местных органов.

Первый грозный симптом серьезного неблагополучия в финансовой системе появился при составлении бюджета СССР на IV квартал 1937 года, когда его дефицит первоначально составил 5 процентов на годовом уровне или 25 процентов - на квартальном [35]- колоссальная величина, свидетельствующая о глубочайших диспропорциях в экономике и нереалистичности экономического и финансового планирования в этом году.

Разрыв между ростом товарной и денежной массы наметился уже в 1937 году, начиная же с 1938-го размер товарного дефицита принял особенно большие размеры. В 1938 году розничный товарооборот государственной и кооперативной торговли в текущих ценах вырос на 10 процентов, в то время как годовой фонд заработной платы, в основном определявший в то время размер денежных доходов населения, - на 17,2 процента [36]. Понятно, что рост товарно-денежной несбалансированности при фиксированных государственных розничных ценах немедленно отразился на ценах колхозного рынка. Оборот колхозной базарной торговли вырос в 1938 году в текущих ценах по сравнению с 1937 годом на 35,5 процента [37], что означало рост цен, как минимум, на ту же величину (возможно, и на бóльшую, поскольку объем продукции сельского хозяйства в этом году по ряду видов был ниже предыдущего года).

Я потому так подробно остановился на состоянии денежного обращения в 1938 году, что в ряде даже весьма квалифицированных работ трудности в этой области для периода третьей пятилетки датируют 1940 годом, начиная с финской войны. Именно так рассматривает этот вопрос один из лучших знатоков истории денежного обращения З. В. Атлас [38], такого же мнения придерживался В. М. Батырев. В книге Е. Осокиной факт расстройства денежного обращения в данный период упоминается, но ему отводится очень скромное место в объяснение причин огромного дефицита потребительских товаров [39].

Среди работ советских экономистов в области денежного обращения исключением стала книга И. И. Конника, вышедшая в середине 1960-х. Ее автор совершенно верно выделяет в третьей пятилетке два этапа в развитии денежного обращения: первый этап, вплоть до второй половины 1940 года, «когда в денежном обращении нарастала напряженность, связанная с частичной военной перестройкой экономики», и второй, со второй половины 1940 года до первой половины 1941 года, когда на основе успешного развития народного хозяйства стала преодолеваться «возникшая напряженность» [40]. Согласно данным И. Конника, скорость оборота денег - наиболее точный показатель эффективности денежного обращения - упала с 12,6 оборота (1936) до 10,6 оборота (1938), 9,4 (1939) и лишь в 1940 году выросла до 9,8 оборота, хотя до уровня 1936-го было еще далеко.

Однако И. Конник объясняет расстройство денежного обращения в первые годы третьей пятилетки только частичной военной перестройкой экономики, не упоминая ухудшения уровня хозяйствования (на что указывает только при анализе причин оздоровления денежного обращения в последующий период, - когда, кстати, сказать военная перестройка не только продолжалась, но и усилилась) и вовсе не говорит о произведенном в 1940 году значительном, почти на 12 процентов, повышении уровня розничных цен [41], которое качественно изменило ситуацию на потребительском рынке, выровняв соотношения между стоимостью продаваемых товаров и денежными доходами населения.

Немалую роль в оздоровлении денежного обращения сыграло и улучшение деятельности финансовых органов по сбору доходов. Новый нарком финансов А. Г. Зверев предпринял энергичные шаги в этом направлении. Впоследствии он с вполне обоснованной гордостью вспоминал, что если с 1935 года план по налогу с оборота наркомфином не выполнялся, то «в 1939 году он впервые за несколько лет был не только выполнен, но и перевыполнен (на 4,6 процента), а план по государственным доходам выполнили 50 финорганов РФ из 55. Из всех 2250 районов Российской федерации план по платежам от населения был выполнен лишь 10 (десятью!) районами. В следующем году удалось поднять эту цифру до 125, а в 1939 году она менялась так: 295, 566, 851 и 774» [42].

Резкое улучшение товарно-денежной сблансированности на потребительском рынке в первой половине 1941 года (о чем совершенно не пишет Е. Осокина) сказывалось даже в первые дни Великой Отечественной войны. Москва в предыдущие годы переживала очень серьезные перебои в снабжении, особенно в период войны с Финляндией, несравненно менее масштабной; теперь же английский журналист Александр Верт, который жил в этот время в Москве и систематически вел дневник, отмечает: «В начале июля еще ни в чем не ощущалась сколько-нибудь значительного недостатка и особенно много было продуктов питания и папирос», а советский журналист Юрий Жуков в своем дневнике не без удивления записал: «Очередей нет» (25 июня), «в магазинах все еще можно купить шоколад “дирижабль”, макароны, теплую булку, велосипед, костюм» (1 июля) [43]. Ничего не пишет о дефиците потребительских товаров в начале войны и В. И. Вернадский, который систематически отмечал все недостатки в снабжении в предыдущие годы.

Немалую роль в поддержании относительной товарно-денежной стабильности в первые недели войны сыграли, конечно, введенные уже 23 июня ограничения по ежемесячной выдаче вкладов (не более 200 рублей на одного вкладчика в месяц, что, кстати, было, не такой уж и малой суммой).

Острый дефицит потребительских товаров открывал широкие возможности для развития теневой экономики и спекуляции торговых работников поступающими в их распоряжении дефицитными ресурсами. Доходы руководителей торговых предприятий и их покровителей в управлении торговли нередко превышали оклады наркомов [44].

Поиск по сайту: