ЛАКУНАРНОСТЬ И РАЗВИТИЕ ЯЗЫКА

«Язык изменяется, всегда

только изменяется, но

никогда не происходит

возникновения или

создания новой языковой

данности…» Ф. де Соссюр

Принцип непрерывности развития языка, его самодвижения, источником которого выступает борьба внутренних противоречий (антиномий), был выдвинут в гегелевской диалектике. Данный принцип признавался всеми учеными-лингвистами на протяжении длительной истории развития науки о языке. Кроме того, он постоянно уточнялся и дополнялся новыми положениями.

Динамика любого языка – сложный, многоаспектный процесс, включающий в себя ряд факторов: физиологических, психологических и социально-культурных. Применение одних только лингвистических методов явно недостаточно для глубокого изучения языковых процессов. Объясняется данное положение вещей отчасти тем, что язык как объект исследования тесно связан с мышлением. Этот факт не позволяет исследователю взглянуть на язык со стороны, объективно. Ряд явлений языковой динамики остается до настоящего времени неисследованным. В частности, недостаточно поняты причины изменения языка. Объясняя их, Ф. де Соссюр писал об «абсолютной непрерывности» языка, вызванной двумя важнейшими факторами: фонетическими изменениями и действием аналогии [Ф. де Соссюр, 1990].

Вопросам развития/динамики языка посвящено большое количество и современных исследований. Следует отметить, однако, что далеко не все авторы проводят терминологическое различие между эволюцией, развитием и совершенствованием языка. На наш взгляд, вполне оправдана точка зрения Ю.В. Рождественского, который в связи с интересующей нас проблематикой предлагал различать три процесса в динамике языка: эволюцию (изменение), развитие и совершенствование [Рождественский 1990, 247-248]. По его мнению, эволюция – это изменение единиц языка без их количественного увеличения и качественного усложнения. Под развитием понимается количественное и качественное изменение состояния языка. Естественно, что развитие, прежде всего, затрагивает лексическую подсистему языка, как наиболее подвижную и непосредственно реагирующую на все изменения, происходящие в обществе.

Совершенствование языка, конечно, не есть “прогресс” в интерпретации О. Есперсена, который сводит его к движению в направлении аналитизма. Совершенствование включает в себя, прежде всего, сознательную деятельность людей, а именно нормирование литературного языка (кодификацию). Эти динамические процессы связаны между собой и охватывают все уровни языковой системы. В аспекте интересующей нас проблемы - лакунарности - следует рассматривать процессы развития языка, которые оказывают непосредственное влияние на его словарный состав. Анализируя лексику языка, можно более полно описать и понять тенденции в его развитии. В слове, как единице лексического уровня, фокусируются все изменения: фонетические, морфологические, грамматические и смысловые, позволяющие говорить о его развитии. В этой связи уместно привести мнение А. Мейе, который, характеризуя закономерности развития языка, писал, «…что почти у каждого слова своя собственная история» [Мейе 2000, 293].

Отечественной лингвистике принадлежит заслуга эксплицитного выражения идеи лакунарности. Типология лакун и способы их элиминирования разрабатываются многими современными учеными: Ю.А. Сорокиным, Е.М. Верещагиным, С.Г. Тер-Минасовой, З.Д. Поповой, И.А. Стерниным, В.И. Жельвисом, И.Ю. Марковиной, Г.В. Быковой. В их трудах по-новому осмысливается фундаментальная проблема соотношения языка и мышления, являющаяся одной из сложнейших в современном языкознании, и делается вывод о том, что нет жесткой связи между понятием и языковой формой его выражения, как считалось ранее. Понятие может существовать и имплицитно в национальной культурной картине мира, концептосфере, т.е. оно не всегда вербализуется. В этой связи С.Г. Тер-Минасова замечает, указывая на соотношение языковой и национально-культурной картин мира: «Язык фиксирует далеко не все, что есть в национальном видении мира, но способен описать все» [Тер-Минасова 2000, 48].

В одних языках для выражения понятия используется одно слово (лексема), в других – метаязыковое описание. Однако любой язык стремится к экономии своих ресурсов. Следовательно, в языках, где используется метаязыковое описание для семемы, можно говорить о лакуне, «пустой» клетке системы. Под лакунарностью мы понимаем потенциально возможные (латентные) элементы в системе языка и речи. В рамках данной статьи нас, прежде всего, интересует вопрос о связи лакунарности с развитием языка. Вот что по этому поводу пишет, например, Г.В. Быкова: «Для проблемы лакунарности принципиально важен вопрос, всегда ли новые лексемы появляются на месте лакун, т.е. заменяют их. При этом неизбежно возникает другой вопрос – каковы основополагающие причины появления новых слов, каковы движущие силы…» [Быкова 2001, 12].

Общепризнанным является факт, что в развитии языка участвуют внешние и внутренние силы. Влиянием внешних факторов легко объяснимы заимствования слов для обозначения реалий, не существующих в данной национально-культурной картине мира. Вместе с появлением новой реалии появляется и слово, называющее ее. Подобного типа неологизмы заполняют этнографические мотивированные лакуны, которые непосредственно реагируют на внешние факторы.

В последние годы особенно активно происходит процесс заимствования англицизмов русским языком. С.Г. Тер-Минасова называет это явление одной из ведущих тенденций в развитии языка [Тер-Минасова 2000, 104]. Лексика английского языка в огромном количестве заполняет русский язык вместе с реалиями западной жизни, связанными с бизнесом, Интернетом, компьютерными технологиями, электронными СМИ, которые на современном этапе развития общества выступают одним из мощных факторов развития языка. Именно в языке масс-медиа отмечается появление большого количества новых слов (заимствований), которые ассимилируются принимающим языком. Необходимость называния (номинации) появляющихся новых объектов представляет собой проблему для всех существующих языков. Ярким примером в этой связи могут служить слова «компьютер», «ноутбук» и другие, связанные с ними. Большинство этих слов не существовало в языках несколько десятилетий назад или же они не имели такого значения. В английском языке использовалась также другая техника (словосложение, аффиксация) создания нового термина, как, например, trackball, diskette, megabyte.

Иногда для обозначения нового понятия создаются искусственно лексемы. Примерами этого могут служить слова nylon, rayon в английском языке, выбранные из нескольких других искусственных, предлагавшихся для обозначения новых синтетических волокон. В русском языке к сконструированным образованиям можно отнести слово ‘лавсан’, созданное путем аббревиации от ‘лаборатория высокоточных соединений Академии наук’. Интересно отметить, что все синтетические лексемы не имеют собственно никакой этимологии, тем не менее, они довольно прочно закрепились в языках.

На современном этапе развития, как уже отмечалось, характерными чертами для языков являются активные контакты между ними, рост заимствований и новых номинантов. В диахроническом аспекте ситуация с заимствующими языками может меняться. Некогда английский язык был языком, активно заимствующим слова из датского и французского языков. В периоды активного развития науки и техники использовались латинские и греческие образования, например суффиксы -ism, -cy, -ation для выражения различных видов абстракций. Заимствования не всегда сохраняют словообразовательную активность в принимающем их языке. Для этого необходимо, чтобы тенденция к заимствованию совпала с внутренними потребностями (законами) развития языка, в этом случае происходит адаптация заимствованных морфем к исходному материалу. Н.Н. Амосова в связи с этим приводит пример с заимствованиями французских слов в 17 веке с суффиксом -ette (cigarette, statuette и др.), который, однако не стал продуктивным, так как в этот период в английском языке категория уменьшительности утрачивается, что привело в свою очередь к тому, что английские суффиксы -en, -ling омертвели и стали все менее употребительными [Амосова 1956, 56].

Интересно отметить, что в американском варианте заимствованный суффикс -ette характеризуется большей словообразовательной активностью. Например, в нем существует производное слово bachelorette, обозначающее незамужнюю девушку, в британском же варианте в словаре для аналогичного понятия приводится «bachelor girl».

Заимствованное слово лишь поначалу ощущается носителями языка как неродное. В течение длительного времени оно ассимилируется принимающим языком, позднее начинает члениться по аналогии с существующими исконными лексемами родного языка. Другими словами, как считал Бодуэн де Куртенэ, происходит “бессознательное, положительное забвение” [Бодуэн де Куртенэ 1960, 52]. В русском языке, например, большинство слов, относящихся к рыболовству, имеют финно-угорское происхождение (камбала, лайба, мойва, килька, палтус и т.д.), а слова, обозначающие реалии флота, были заимствованы из голландского (адмирал, боцман, брезент, бухта, домкрат, каюта, киль, конвой, крейсер и др.). Однако, несмотря на большое количество заимствований, существующих в любом языке, ядро словарного состава остается устойчивым в течение столетий, что позволяет выполнять языку основную общественную функцию.

Итак, как мы видим, изменения в словарном составе языка, количественные и качественные, непосредственно связаны с его развитием. Развитие же языка происходит в тесной связи с историей народа, с совершенствованием материальной и духовной культуры. Все эти факторы можно отнести к внешним, имеющим панхронический характер. В языке, помимо внешних, действуют и внутренние закономерности и тенденции, среди которых следует отметить:

1) тенденцию к экономии языковых средств,

2) стремление к экспрессии,

3) вариативность языковых средств.

Что касается первых двух тенденций, то они наиболее ярко проявляются в разговорной спонтанной речи. Например, в литературном языке существует лишь метаязыковое обозначение медленно соображающего человека, в то время как в молодежном сленге не так давно появился универб с экспрессивной коннотацией “тормоз”.

В лексической системе языка, как было отмечено ранее, не происходит фронтальных изменений, что возможно лишь благодаря сосуществованию вариантов: некоторое время они сохраняются, но постепенно закрепляется один, наиболее точно отражающий понятие. Язык как универсальная структура, по мнению многих авторов, стремится к сбалансированной системе и заполнению всех “ пустых” клеток новыми моделями [Расторгуева 1989, 131]. Поэтому вполне возможно предположить, что лакунарность – один из движущих факторов развития языка, неотъемлемое и панхроническое свойство языковой системы.

Использованная литература

1. Амосова Н.Н. Этимологические основы словарного состава современного английского языка. – М., 1956.

2. Бодуэн де Куртенэ. Некоторые общие замечания о языковедении и языке. / В.А. Звегинцев. История языкознания 19 и 20 веков в очерках и извлечениях. Ч.1. - М., 1960.

3. Быкова Г.В. Феноменология лексической лакунарности русского языка. – Благовещенск, 2001.

4. Журавлев В.К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции. - М., 1982.

5. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков //Введение в языковедение: Хрестоматия / Cост. А.В. Блинов, И.И. Богатырева и др. - М., 2000.

6. Расторгуева Т.А. Очерки по исторической грамматике английского языка. - М., 1989.

7. Рождественский Ю.В. Лекции по общему языкознанию - М., 1990.

8. Соссюр, Ф. де. Заметки по общей лингвистике. - М., 1990.

9.Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. - М., 2000.

В. И. Карпов

г. Москва, Институт языкознания РАН

Влияние перевода Библии на формирование

литературно - письменного языка у готов

Исследуя письменные памятники на готском языке, нам следует учитывать тот факт, что мы имеем дело с языком не как с «продуктом эволюционного развития; он был создан в результате определённого творческого акта» (цитата из [Славятинская 1988: 136]). Сложившийся главным образом в качестве языка церковной письменности, он впитал в себя многие достижения высокой речевой культуры греко-римской цивилизации, пополнившись не только новыми языковыми единицами, но и моделями в сфере словообразования и синтаксиса. Греческий язык подлинника послужил образцом для формирования облика литературно-письменного языка готов, предоставив специфическую форму для взаимодействия двух древних традиций: древнегерманской эпической и византийской христианской. Неслучайно в современной германистике стал употребляться термин «церковно-готский» для обозначения языка готских библейских переводов [см. Трофимова 1993; Ганина 2001].

Для «заимствующих», или «переводных», языков характерно высокое содержание в своём составе заимствований и калек. Это неизбежно «при специфических контактах на уровне родной язык - научный язык… в те исторические эпохи, когда родной язык необходимо поднять до уровня языка, на котором строится образование и происходит научное общение» [Juhasz 1980: 647]. Интерференция в рамках взаимодействия устной формы «заимствующего» языка с письменным языком греческих сакральных текстов происходила преимущественно на двух уровнях: грамматическом и лексико-семантическом. На первом уровне интерференция возникала в том случае, если в языке перевода отсутствовали морфологические или синтаксические средства выражения, типичные для языка оригинала, либо они были иначе структурированы. На лексико-семантическом уровне влияние оригинала проявлялось в пополнении древнегерманского лексического фонда под влиянием языка оригинала, происходившее в нескольких направлениях:

1) прямое заимствование религиозной терминологии и слов, обозначавших явления, понятия и предметы заимствуемой культуры;

2) образование нового слова, словосочетания или фразеологизма путём буквального (поморфного) перевода соответствующей греческой единицы;

3) словопроизводство путём аффиксации;

4) адаптация новых религиозных понятий с помощью древнегерманских слов и моделей, использование исконной лексики с новым значением.

В ранние периоды формирования литературно-письменных языков у древних германцев при переводе христианской литературы был заимствован обширный пласт греко-латинской лексики. Заимствованные слова могли обозначать:

а) явления, понятия и предметы культового характера: aiklessjo «церковь», synagoge «синагога», praizbytaireis «священник», apaustaulus «посланник», diakaunus «дьякон», psalma «псалом», aiwxaristia «благодарность», anapaima «анафема», parakletus «утешитель», paska «пасха», paintekuste «пятидесятница», kaurbanus (от др.-евр. кaurban «дар») «сокровищница»;

б) понятия, связанные с общественно-политическим устройством римских провинций в Палестине: kaisar «кесарь», taitrarkes «четверовластник», praitpria «претория», spaikulatur «оруженосец», maimbrana «пергаментный свиток»;

в) предметы быта: alabalstraun «алебастровый сосуд», alew «масло», spyreida «корзина».

Для многих из них в готских текстах имелись лексические параллели, созданные, вероятно, в процессе перевода: гр. sunagwgh «синагога» - гот. synagoge, gaqumps (поморфный перевод), гр. mamwnaV «богатство» - гот. mammona, faihupraihns (дословный перевод), гр. euaggelizo «благовествовать» - гот. aiwaggelion, spillon (лексический эквивалент).

Так же как и слова, компоненты словосочетаний могли по-разному транслироваться в тексты принимающего языка (речь идёт о словосочетаниях, где один или оба компонента соотносились с реалиями иноязычной культуры):

а) оба компонента переводились: harjis himinakunds «воинство небесное» - гр. στρατια ουρανιου (для сравнения – гот. harjis могло передавать гр. λεγιων «легион» наряду с заимствованием laigaion), anafilhis bokоs «письма одобрения» (гот. boka соответствует гр. επιστολη «письмо», в то время как в словосочетании aipistaule Xristaus «письма Христа» греческое слово транскрибировалось);

б) один или оба компонента не переводились: apaustauleis aikklesjono «апостолы церквей», aiwaggelion gups «евангелие Бога», anapaima wisan af Xristau «отлученным быть от Христа».

Фразеологические обороты, в изобилии представленные в библейских текстах, соотносились с мифопоэтической традицией народов Ближнего Востока, отражали обычаи и обряды иудейско-палестинского населения. На готский, как впрочем, и на другие языки, они переводились дословно; при этом их специфическая семантика могла искажаться, если реципиенты не обладали в полной мере фоновыми знаниями (значение выводилось из контекста только при условии полного владения информацией, заложенной в Ветхом и Новом Заветах): haurn naseinais «рог спасения», kasa pwaiheins «сосуды гнева», kasa armaions «сосуды милосердия», stains bistuggqis «камень преткновения», hallus gamarzeinais «скала озлобления».

Заимствования сохраняли своё первоначальное значение, но их облик мог подвергаться изменениям под влиянием фонетических процессов, происходивших в «заимствующем» языке, и в результате приспособления иностранных слов к артикуляционным возможностям говорящих. В большинстве своём эти слова не были известны местному населению, которое не обладало фоновыми знаниями в той мере, чтобы соотносить иностранное слово с инокультурной реалией. Для понимания требовались широкий контекст и обширные комментарии: хотя иностранные (прежде всего греческие) слова активно заимствовались, включались в состав других единиц (композитов) и комплексов (словосочетаний), обретали формальные признаки знаков принимающего языка, всё же их первичная семантика могла оставаться при этом недоступной для новообращённой паствы: гот. fauramapleis synagogeis «начальник синагоги», handjus praizbytaireins «руки священства».

Существенно более важным для дальнейшего развития языка и формирования его облика было образование новых слов. Во многом и они носят переводной характер и калькируют принципы словопроизводства языка оригинала. Интерференция греческого языка на данном уровне могла проявляться в виде:

1) словообразовательных калек - поморфного перевода греческого слова (гот. gaqumps - гр. συναγωγη «синагога», гот. heiwafrauja - гр. οικοδεσποτης «хозяин дома»);

2) полукальки - разновидности словообразовательных калек, когда переводится только часть слова (гот. synagogafaps - гр. αρχισυναγωγος «начальник синагоги»);

3) фразеологических калек - пословного перевода фразеологизма (гот. stains bistuggqis - гр. λιθος του προσκομματος «камень преткновения»).

Приведённые в пункте 1 примеры демонстрируют попытки готских переводчиков использовать германскую систему словообразования для перевода греческих слов. Эта система в древнегерманских языках была достаточно гибкой и динамичной. М. М. Гухман и Н. Н. Семенюк выделяют в ней (на материале древневерхненемецкого языка) два образца:

1. Древняя германская модель словосложения получила дальнейшее развитие в литературно-письменном языке (гот. alewabagms «оливковое дерево», kaisaragild «подать», lukarnastaps «светильник»). Процесс образования сложных слов активизировался необходимостью адаптации абстрактных понятий, составлявших морально-этическую основу новой веры, но отсутствовавших в системе древнегерманских языческих представлений и не представленных в лексиконе эквивалентами. Семантическая мотивированность значительной части композитов в готском языке свидетельствует о том, что их формирование находилось в стадии становления, поэтому внутренняя форма продолжала актуализироваться и внутренне осознаваться (в отличие от иноязычных заимствований) [Топорова 1989: 73].

2а. Образование новых лексических единиц путём использования именной парадигматики, т.е. образование абстрактных существительных как производных от прилагательных и глаголов по парадигме старых типов склонения (при помощи древних основообразующих суффиксов с разной огласовкой): slahs «удар» от slahan, qums «прибытие» от qiman, dragk «питьё» от drigkan. Этот тип образования абстрактных существительных был уже в эпоху создания письменности непродуктивным, так что большинство новообразований появилось при помощи других суффиксов.

2б. Образование имён существительных путём суффиксации. Наиболее продуктивными были следующие суффиксы:

- pi- наиболее продуктивный суффикс при образовании абстрактных существительных от сильных глаголов: gaqumps «собрание» от gaqiman (ср. гр. συναγωγη от глагола συναγω «собираться»), gaskafts «создание» от gaskapjan (гр. καταβολη - καταβαλλω «творить»); в этой же парадигме суффиксы -pu-, -opu-, -odu- были менее продуктивными и представлены единичными образованиями;

- ein-, -on-, -ain- суффиксы для образования абстрактных существительных от основ слабых глаголов 3 класса: balweins «мучение», daupeins «крещение», salbons «помазание», traujans «доверие»;

- assu- использовался для образования существительных от глаголов 2 класса на -inon: skalkinassus «служба», horinassus «прелюбодеяние»;

- ein-, -ipa- суффиксы абстрактных имён со значением качества, образованных от прилагательных: hrainei /hrainipa «чистота», diupei/diupipa «глубина»;

- dup- использовался для образования существительных от многосложных прилагательных: mikildups «величие», managadups «изобилие»;

- areis- использовался для образования имён действующего лица и является очень продуктивным во многих современных германских языках для образования наименований профессий, вытеснив старые суффиксы; хотя в готских текстах он связан с небольшой группой слов, сфера его применения расширялась (как показал пример древневерхненемецкого языка): гот. bokareis «книжник», sokareis «исследователь», laisareis «учитель». (ср. исследования по древневерхненемецкому языку см. [Гухман, Семенюк 1983:57]).

Собственно германская культовая лексика, унаследованная готским языком, находила новое применение в христианской литературе. Детальный анализ древнегерманской языческой терминологии, представленной в готских библейских переводах, осуществила Н. А. Ганина [Ганина 2001]. В рамках её работы был проведён тематический отбор и анализ 60 исконных готских слов по трём категориям: мировоззренческая лексика, явления и понятия языческого культа и ритуализированного быта.

Исследование позволило уяснить специфику и характер функционирования языческих лексем, их соотнесённость с концептуальной и предметной сферой древнегерманского язычества с одной стороны и христианского культа - с другой. Использование автохтонной лексики для выражения понятий заимствуемой культуры не было специфической особенностью готского языка. Г. Эггерс указывал на аналогичные приёмы при переводе латинских религиозных текстов на древневерхненемецкие диалекты [Eggers1990:112-116]. Например, готские gup «бог», frauja «господь», ahma «дух», midiungards «царство земное», ufarhiminakunds «небесное» (т.е. «с верхнего неба») наряду с древневерхненемецкими got, truhtin, geist, mittilagard, ufhimil принадлежали к древнегерманскому языческому лексическому фонду и на момент создания письменных памятников могли сохранять связь с мифопоэтической понятийной сферой. Однако если ориентация переводчиков в ключевых позициях на автохтонные мировоззренческие концепции вызывала на первых порах некоторое отклонение от семантических моделей подлинника [см. Ганина 2001:151], то это не приводило неизбежно к значительной трансформации понятий и категорий последнего. Контекст чётко разграничивал разные значения слова, не допуская смешения смыслов, в результате чего расширялся спектр его значений, что вело к полисемии, а затем к омонимии. Первичные значения исконной лексики в библейском употреблении были нейтрализованы контекстом. Формировавшаяся христианская языковая картина мира ещё сохраняла связь с языческим мировоззрением, реликты которого присутствовали в текстах в виде архаичных лексем древнего культа с элементами прежнего смысла. Однако языческая лексика была подчинена контексту, в котором по-новому структурировались внутренние соотношения различных элементов, и её семантика трансформировалась под его давлением.

Сфера готской лексической семантики оказалась в последнее время в центре внимания германистов. Однако, несмотря на многочисленные исследования в этой области, лексико-семантический уровень остаётся по-прежнему из всех его уровней наименее «прозрачным» и, следовательно, лакунизированным. Требуются дальнейшие детальные исследования, чтобы найти ответы на вопросы:

- в какой мере остаётся равной себе информация, отображённая в греческом оригинале, при её повторной передаче средствами готского языка;

- каким образом происходит в принимающем языке интерпретация внеязыковой информации и отбираются те или иные единицы системы для её языкового оформления;

- почему при языковом отображении одной и той же ситуации могут избираться признаки, не совпадающие в разных языках.

Использованная литература

1. Ганина Н. А. Готская языческая лексика.- М., 2001.

2. Гухман М. М., Семенюк Н. Н. История немецкого литературного языка IX-XV вв. - М., 1983.

3. Славятинская М. Н. Учебное пособие по древнегреческому языку. - М., 1988.

4. Топорова Т. В. Проблема оригинальности: готские сложные слова и фрагменты текста // Вопросы языкознания. - 1989. - № 1.

5. Трофимова Ю. М. Лексико-семантическая система готского языка. - М.: АДД, 1993.

6. Eggers, Hans. Deutsche Sprachgeschichte. Band 1. - Hamburg, 1990.

7. Juhasz, Janos. Interferenzlinguistik/Lexikon der germanistischen Linguistik. - Tuebingen, 1980

Е.А. Концесвитная

г. Славянск-на-Кубани, Славянский-на-Кубани государственный педагогический институт

Поиск по сайту: