Лекция 9. Диалог с историей в СРЛП

(исторический, псевдоисторический, альтернативно-фантастический роман)

Титульный слайд 1

Мы отмечали в предшествующих лекциях, что элитарная (сложная) литература опирается на новые формы, стремится к их созданию, не только потрясая читателя, но и формируя новое мышление, новый дискурс, новый мирообраз, тем самым активизируя свободное творчество свободной личности. В современной литературоведческой науке об этом много пишет в своих работах Т. Н. Маркова, отмечая такую тенденцию как новое авторское жанровое мышление, в котором проявляется авторская художественная стратегия, притчевость, мениппейная игра. Слайд 2. Движение жанра, по мнению исследователя идет в двух направлениях: к расширению границ, скрещиванию с другими (гибридизация) и к сужению границ (минимализация). В данном случае нам бы хотелось представить пример гибридизации, каковой является трансформация современной исторической прозы.

Слайд 3-4. Контекст. Исторический дискурс современной отечественной литературы и жанр исторического романа на рубеже ХХ-ХХI веков представлен количественно очень сильно, при этом нельзя говорить о четких жанровых формах современной исторической прозы, что свидетельствует о размывании жанрового содержания при сохранении жанровых формул. «Сердце Пармы, или Чердынь — княгиня гор» А. Иванов. Аннотация на книжных интернет-сайтах: «Две могучие силы столкнулись на древней пермской земле. Православный Господь, именем которого творят свои дела люди великого князя Московского, и языческие боги вогулов, темные и пугающие. Две культуры, две цивилизации, два образа жизни... Но так ли велика пропасть между ними? Столь ли сильно отличаются таежные язычники от богобоязненных христиан? Здесь, на Урале, в крови и пламени куется новая культурная общность, сплетаются судьбы людей и народов. Здесь шаманы-смертники на боевых лосях идут в бой сквозь кровавый морок, здесь дышит и гудит гора Мертвая Парма, прибежище беглецов, здесь предают и убивают ради древней Каннской Танги, дающей власть над племенами и народами, здесь загадочно улыбается Золотая Баба, кружащая головы русским ратникам, а в чащобе рыщет огненный ящер Гондыр». «Золото бунта» А. Иванова. Л. Юзефович «Самодержец пустыни» (1993), «Князь ветра» (2001). В. Личутин историческая трилогия «Раскол»; романы «Скитальцы», «Беглец из рая», «Миледи Ротман»; повести «Последний колдун», «Обработно – время свадеб», «Река любви» (2000-2012). Жанр психологического исторического романа представлен мало и слабо: «Недолгий век, или Андрей Ярославович» Ф. Гримберг, «Летоисчисление по Иоанну» А. Иванова.

Роман Д. Гранина «Три любви Петра Великого» («Вечера с Петром Великим»). Группа слушателей: профессор Челюкин Елизар Дмитриевич, учитель истории Молочков, рабочий Евгений Гераскин, чиновник Антон Осипович, бывший актер Серега Дремов, рассказчик (? ингокнито) — пациенты санатория «Канок». Анекдоты (истории) про Петра выступают как возможность понять царя, историю, время, человека, а значит понять себя, понять настоящее. Истории предлагают варианты поведения Петра, позволяют посмотреть на его поступки с разных сторон: он как обыкновенный человек, как муж, как любовник, как отец, как инженер, как воин, как мечтающий о море. «Самое трудное в исторической науке — понять человека другой эпохи. <....> Конечно, историки предлагают нам мотивы тех или иных поступков — почему министры, короли, полководцы действовали так, а не иначе, что ими руководило. Чем уверенней историк объясняет, тем он считается более знающим. Редко кто из них добирается до противоречий, до того, чтобы недоумевать, попасть в тупик, в тот самый, в котором пребывали те люди. Решения их были интуитивны, подсознательны, им приписывают мотивы, о которых они и не думали. <....> История всегда версия, всего лишь версия, - они соседствуют, сменяются, если бы история была прозрачна, историкам было бы слишком просто»[33].

С. 5. Б. Ланин: «Переосмысливая историю, предлагая свои версии исторического процесса развития человечества, писатели утверждают две вещи: человеческое знание о человеке и человечестве относительно; литературная реальность безусловно выше реальности "логически осязаемой", т.е. правда образов оказывается куда выше правды факта и правды логического умозаключения».

Сл. 6.Исторический роман не исключает авантюрности, вымысла, интриги, но не ставит под сомнение подлинность документа, значимость свершившейся истории. Поэтому чаще всего исторический роман стремится к реконструкции события, используя «документальность изложения, органично сочетающуюся с художественностью и историческим колоритом и историзм, понятый как осознание различия в человеческой психологии разных эпох». Для реалистического исторического романа «внутренней мерой» окажутся следующие аспекты. Во-первых, для исторического романа характерна стилистическая полифония как сосуществование и воспроизведение в истории всех рассказов, речей, голосов, точек зрения, концепций. Исторический роман не учебник истории, базирующийся на какой-то одной концепции, это повествование не только о том, что происходило в прошлом (в определенную эпоху или эпохи, об определенном событии или исторической личности), основанное на документальной основе, но и авторское повествование о смыслах происходившего. Документ в этом случае не отменяется как свершившийся факт, но становится отправной точкой для авторского размышления, версии, художественного допущения и вымысла. Полифония позволяет историческому роману писать не только об исторических личностях, но и о частной судьбе обыкновенного человека, так как он тоже обладает своим голосом и имеет право на рассказ. Во-вторых, исторический роман предлагает новый взгляд как на героя романа, так и на фон действия, перед нами ищущий, изменяющийся герой в изменяющихся исторических обстоятельствах. Именно поэтому история интересна с точки зрения извлечения неких уроков, поэтому модальность настоящего одинаково устремлена в прошлое и будущее в поисках идеалов, абсолютов, форм поведения и поступков. Исторический роман, говоря о прошлом, говорит о настоящем, пытаясь сформулировать актуальные нравственно-этические критерии поведения личности в истории. В-третьих, исторический роман, вступая в диалог с читателем, балансирует на грани вымысла, фантасмагории, мистификации и исторической реконструкции подлиных событий. Отсюда внимание к различного рода повествовательным структурам: дневникам, письмам, устным рассказам, документам. История в этом случае сама становится рассказом.

Особое отношение постмодернизма к истории отмечали многие критики и литературоведы, в том числе и авторы трех монографий о постмодернизме — М. Липовецкий, В. Курицын, И. Скоропанова. Восприятие истории в постмодернизме названные ученые определяют такими моментами как игра, ирония, интертекстуальность, возможность использования сослагательного наклонения по отношению к историческому событию, его незавершенность. Поэтому исторический дискурс, предполагающий выход к исторической истине, к пониманию закономерностей исторического процесса, заменяется на дискурс «псевдоисторический»; Слайд 7 значение категории «псевдо» раскрыл М. Эпштейн: «преступление границ реальности, нарастание иллюзорности, что характерно для второй половины ХХ века, постепенное осознание мнимости предшествующих построений». Кризис аксиологических ценностей, неверие в существование абсолютной истины, в том числе исторической, отразившиеся в постмодернистской литературе, прямо отсылают к «псевдо» — знаменателю всех кризисов второй половины ХХ века. Можно утверждать, что семантика «псевдо» уже выражена в историческом дискурсе, она существует как возможность множественных интерпретаций исторического события, ибо история по своей сути, и как процесс, и как значение отсылает к принципиальной недосказанности, открытости, отсутствию заведомого финала. Этимология слова «история» (в переводе с греческого «исследование», «рассказ») актуализирует не событие как таковое, в его физическом смысле с причинами и следствиями, а рассказ о нем, свидетельства, точки зрения. В этой изначальной семантике обнаруживается возможность для альтернативы, для создания нескольких модальностей, субъективной авторской историософии. Здесь происходит сближение постмодернистского псевдоисторического и альтернативно-исторического фантастического романов. Слайд 8Стратегия обоих опирается на теорию возможных миров, как отмечает В. Руднев, «представление о том, что у настоящего может быть не одно, а несколько направлений развития в будущем». Но на месте настоящего может быть и прошлое, имеющее несколько возможных развилок, несколько объяснений. Схождение постмодернизма и фантастики базируется на философских концепциях Р. Монтегю, Д. Скотта, С. Крипке, Я. Хинтикка, утверждающих, что действительный мир не объективен и истинен, не занимает привилегированного положения, а истина зависит только от наблюдателя и свидетеля события. В постмодернистском и фантастическом романах существенное значение в развертывании сюжета приобретает точка бифуркации или «точка искривления времени», т. е. ключевое историческое событие, повлиявшее на изменение времени, действительности, человека. В данной точке начинается контрфактическое моделирование, приводящее и постмодернистов, и фантастов к альтернативному развитию событий, появляется возможность иного объяснения исторического процесса, попытка установления истины. Обычно временная развилка связана с глобальными историческими катаклизмами, меняющими политический и социальный формат страны, общества, государства — и постмодернисты, и фантасты останавливаются на событиях русской революции, гражданской войны 1920-х годов, Второй мировой войны, восстания декабристов на Сенатской площади 1825 года, убийства Александра II. Казалось бы, в контексте современной литературы создается единое поле «альтернативной истории», где, недовольные историческим процессом и его последствиями, писатели пытаются исправить ход времени.

Для постмодернистского псевдоисторического романа характерен ряд жанрообразующих признаков, объединяющих таких писателей как В. Шаров («Репетиции» 1992, «До и во время» 1993, «Мне ли не пожалеть...» 1995, «Старая девочка» 1994, «Воскрешение Лазаря» 2003, «Будьте как дети» 2007, «Возвращение в Египет» 2013), В. Пелевин («Хрустальный мир», «Чапаев и Пустота» 1996), В. Аксенов («Вольтерьянцы и вольтерьянки» 2004), В. Пьецух («Роммат» 1989), Ю. Буйда («Борис и Глеб» 1997) в единое стилевое направление постмодернистской исторической прозы (псевдоисторической, квазиситорической прозы). Отметим общие черты. Слайд 9.

Во-первых, восприятие истории как незавершенного текста, принципиально нарративная сущность истории (нет подлинной истории, а только субъективные индивидуальные или коллективные тексты о ней — те же летописи) позволяет писателю-постмодернисту создавать свой собственный вариант того или иного исторического события, либо создать своё событие и вписать его в контекст эпохи, наряду с существовавшими историческими личностями представить вымышленных персонажей. Незавершенность истории помогает писателям-постмодернистам творить субъективную, игровую философию истории, разрушающую существующие общепринятые представления о том, что такое история.

Во-вторых, сложная композиционная структура текста. Композиционно псевдоисторический роман строится как особая структура текста — «тексты в тексте». Как уже было отмечено, история постмодернистами воспринимается через призму различных текстов — литературных и исторических, что позволяет авторам романов создавать собственные тексты (документы эпохи), подтверждающие подлинность исторического события. Поэтому можно говорить о глубочайшей интертекстуальности псевдоисторического романа, которая связана с наслаиванием одного текста на другой.

В-третьих, общая тенденция критики концепции исторического прогресса. Останавливаясь на каком-то одном событии или нагромождая одно историческое событие на другое, писатели показывают повторяемость истории, бесконечное вращение по кругу, отсутствие прогресса, абсурд. Исторические тупики (например, создание тоталитарного государства, что в истории России повторяется часто) разрушают человеческую индивидуальность, отнимают личную свободу. Размышления об абсурде истории выводят авторов псевдоисторической прозы не только к иронии, но и позволяют выявлять возможности индивидуального существования в истории, что, безусловно, обращено к современности и поиску «героя нашего времени».

В-четвертых, псевдоисторический дискурс обнаруживает наиболее яркие черты национального характера, определяет национальное мышление в контексте истории, предлагает своё решение проблемы «человек и история». Обращаясь к истории, писатели-постмодернисты пытаются отразить особенности национального мышления, в частности, они вскрывают роль коллективного бессознательного в русской истории, выявляют характерные особенности русского национального архетипа.

В-пятых, центральными приемами поэтики для воплощения псевдоисторического дискурса становятся приемы игры, иронии, пародии. Данные черты становятся, несомненно, интегрирующими при определении эстетики постмодернистской псевдоисторической прозы. Деконструкция исторического дискурса, скепсис по поводу линейного и прогрессивного исторического развития рождают пародирование исторических ситуаций, их ироническое и игровое осмысление. Здесь анализ «Хрустального мира» В. Пелевина.

С другой стороны, альтернативно-историческая фантастика также имеет свои жанровые и стилевые границы. Контекст составляют романы: цикл К. Булычева «Река Хронос» (1992-2003), роман Р. Злотникова «Русские сказки» (2001), цикл романов А. Валентинова «Око силы» (1996-2010), романы Л. Вершинина «Лихолетье Ойкумены» (1998), «Время царей» (1998), «Иное небо» (1990) А. Лазарчука, «Секунданты» (1995) Д. Трускиновской, «Гравилет «Цесаревич»» (1994) В. Рыбакова. Слайд 10.Свой вариант типологии альтернативно-исторической фантастики предлагает критик Б. Невский в своей, уже ставшей программной, статье «Носик Клеопатры». Невский выделяет «чистую реалистическую альтернативу», когда изменение истории происходит в соответствии с известными законами физического мира и формальной логики в результате пошедшего иным путем исторического события. В качестве примера можно привести пример романа Л. Вершинина «Первый год республики». Затем идет «чистая произвольная альтернатива», когда автор отступает от законов реального мира, допускает некий фантастический элемент, создает вымышленного персонажа, наделенного сверхъестественными способностями. В качестве примера можно привести интереснейший литературный проект «Евразийская симфония» Хольм ван Зайчика (В. Рыбаков и И. Алимов), где жанры детектива и боевика удачно коррелируются с альтернативной фантастикой. И, наконец, «фантастическая альтернатива», когда изменения истории происходят в результате абсолютно нереального, даже сверхъестественного вмешательства (вторжение пришельцев из космоса, путешественников во времени, изобретение магии). Заметим, что альтернативно-исторической фантастикой являются только те произведения, где внешнее воздействие меняет состоявшуюся историю нашего мира.

Свой вариант истории предлагает Вяч. Рыбаков(Вячеслав Михайлович, р. 1954), Вяч. Рыбаков работает и живет в Санкт-Петербурге. Окончил восточный факультет Ленинградского ун-та, кандидатская по истории. Несомненно, на творчество этого автора оказала влияние его собственная работа в качестве научного сотрудника Института Востоковедения РАН. Романы: «Очаг на башне», «Пробный шар», «На будущий год в Москве». Прекрасное знание мировой истории позволило ему создать иронические повествования в форме альтернативно-исторического романа «Гравилет «Цесаревич» и исторического цикла «Плохих людей нет», выпущенного под псевдонимом Хольма ван Зайчика вместе с востоковедом И. Алимовым, который также известен своими творческими экспериментами, отметим его попытку создания двуллера с инспектором Сэмивалом Дэдлибом, борцом за демократию в городе Тумстаун25. Как отметил писатель, он стремится «развлекать зрителя, меняя и путая сюжеты, где-то недоговаривая, где-то преподнося избыточную информацию, но так, чтобы он не мог оторваться от экрана, потому что ему каждосекундно и непредсказуемо интересно».

Исторический цикл «Плохих людей нет», подзаголовок «Евразийская симфония», выпускает издательство «Азбука» (2000-2005): Дело жадного варвара, Дело незалежных дервишей, Дело о полку игореве, Дело лис-оборотней, Дело победившей обезьяны, Дело судьи ди, Дело непогашенной луны. Еврокитайский гуманист и писатель Хольм ван Зайчик, исключительно благодаря переводу с китайского, каковым занимаются Эмма Выхристюк и Евстафий Иоильевич Худеньков, а консультируют их Вячеслав Рыбаков и Игорь Алимов. Выпускает книги издательство "Азбука".

Что же это за страна такая — Ордусь? История Ордуси началась в шестидесятые годы XIII века, когда Александр Невский и его побратим, сын Батыя Сартак, вступивший после смерти отца на престол Золотой Орды, договорились о партнерском объединении Орды и Руси в новое, единое государство, где будет править единственно закон. Возникшая держава благоденствовала, позже в нее вошла Поднебесная (Китай) и Ордусь распространилась от моря и до моря; великая процветающая империя — с тремя столицами: Ханбалык на востоке, Каракорум в центе и Александрия Невская на северо-западе. В центре империи — Цветущая Средина, по краям — семь улусов. Во главе империи стоит император, управляющий страной волею народа и силою Небесного Мандата. Главные герои следователи Богдан Оуянцев-Сю и Богатур Лобо.

А. Лазарчук(род в 1958 г.) «Гиперборейская чума», совместно с М. Успенским «Все, способные держать оружие...», «Посмотри в глаза чудовищ».

Триллер «Иное небо», который смело можно отнести к «жесткой прозе» (роман получил профессиональную премию «Странник» 1994 г.). Сам автор произведение отнес к жанру «альтернативной истории». Действие романа происходит в 1991 г. В условно-фантастическом мире Россия была завоевана Германией в 1942 г. И вот теперь, во время политического кризиса, европейская Россия откалывается от Рейха и пытается воссоединиться с Сибирью. Военная техника этого мира чрезвычайно развита. Главный герой — Игорь Валеницкий — могущественный человек, который, тем не менее, ощущает себя игрушкой в чьих-то руках. Идет «вечная война», бессмысленная и беспощадная. В основе «альтернативно-исторической» гипотезы автора — предположение, что мироздание — это некое кольцо, которое может образовывать петли. По времени можно двигаться; попадая в прошлое, изменять будущее; возможны и «параллельные» варианты развития мира, линии истории, берущие начало в одной точке, но впоследствии расходящиеся все дальше и дальше... Эта же концепция положена в основу романа «Транквилиум». Роман «Солдаты Вавилона» (завершающая часть трикнижья «Опоздавшие к лету») оказался также экспериментальным и по форме, и по концентрированному философски-мировоззренческому содержанию. Это произведение исполнено аллюзий, предполагает множество толкований, представляет собою сугубо интеллектуальный роман.

Отличие от постмодернистского псевдоисторического романа в том, что последний в исторической развилке не воссоздает новый исторический вариант, модель, но дает иные смыслы уже состоявшегося и неизменного, для постмодернистов важно допущение как возможность интерпретации, множественности смыслов, текстов, интертекстов. Для фантастов допущение есть основа нового мира, принципиально другого, развившегося на основе новых закономерностей. В этом смысле постмодернистское отношение к истории гораздо глубже, сложнее, философичнее, в то время как АИФ направлена на занимательное, развлекательное чтение.

Переходя к выводам, Слайд 11 можно утверждать, что постмодернистская псевдоисторическая проза заняла свою нишу в современном литературном процессе, современной русской культуре. Обращение к истории с различных позиций и точек зрения необходимо в современной сложной ситуации национальной идентификации, поисках собственного пути в мировой истории. Прежде всего, псевдоисторический подход нацелен на преодоление линейных схем исторического процесса. Он отрицает заданность истории, просвещенческую трактовку, причинно-следственные связи. Отсюда проистекает отрицание исторического насилия, исторических экспериментов, идеологической борьбы, вскрывается опасность утопизма. Повышается внимание к случаю в истории. В связи с этим и реальность воспринимается более вариативно, многообразно, делается ставка на эволюционизм, возможность примирения, полицентризм. Очевидно, что восприятие истории в сослагательном наклонении, возможность множественных интерпретаций, исторический скепсис, особая текстовая структура произведений, пародия, ирония, интертекстуальные отсылки позволяют моделировать новые художественные стратегии исторической прозы.

Поиск по сайту: