Хабаровский край, пос. Ванино 6 страница

Для того чтобы объяснить осознаваемый опыт, нужно выйти за его пределы. Эффекты осознания, порожденные когнитивной деятельностью, не должны объясняться физиологическими причинами и действием социальных факторов.

Эксперименты показали, что сознание способно обрабатывать информацию вне осознаваемого контроля вплоть до уровня семантики. В свою очередь, ранее не осознанная информация обусловливает эффекты осознания в ходе последующей познавательной деятельности. Следовательно, в актуальный момент времени не осознается не только работа сознания, но и часть содержания сознания (Б.М.Величковский, 1982; Marcel, 1983; В.М.Аллахвердов, 1993, 2000). Исследования мнемической деятельности обнаружили, что память хранит гораздо больше информации, чем человек способен узнать или вспомнить. Сознание же воспринимает существенно большую информацию, чем осознает.

В этой связи особенно интересно, что в настоящее время способность к неосознаваемому приобретению процедур и структур знания, равно как и неосознаваемую способность к осознанию, все чаще рассматривают как важнейшие свойства когнитивной системы (Пинкер, 2004; Bizot, 1988; Reber, Allen, Regan, 1985).

Наряду с очевидными успехами, существует ряд вопросов, прогресс в которых требует поиска нового подхода, который помог бы устранить «объяснительный пробел» (Chalmers, 1996, 1997). Прежде всего, это проблемы возникновения сознания и субъективного опыта. Как и почему возникает сознание? Осознаваемые переживания? Чем объясняется феномен осознания?

Метанаука о формировании сознания

Для метанауки характерно представление о формировании сознания в процессе циклического взаимодействия с планами разной материальности.

Сознание человека претерпевает длительную эволюцию, последовательно проходя слои разной степени материальности и приобретая разносторонний опыт. Циклическое развитие предполагает двойственное взаимодействие с познаваемой средой. На нисходящей ветви цикла тяготение к новому опыту вовлекает сознание в вихри субстанции проживаемого плана, на восходящей ветви начинает преобладать способность к контролю познаваемой материи, что в пределе позволяет сознанию полностью овладеть ею. Таким образом, развитие сознания происходит постепенно через последовательные стадии, каждая из которых способствует оформлению одного из его аспектов, и до завершения этого процесса человек лишь отчасти свободен в своих проявлениях. Так как познаваемый нами мир един, для полного оформления каждого аспекта сознания требуется опыт взаимодействия со всеми состояниями материи.

Расширение картины мира в области, невидимые физическим зрением, но настоятельно заявляющие о себе экспериментально, – это путь науки. Такое расширение границ познания необходимо и для устранения «объяснительного пробела», о котором говорилось выше.

Физическое и сверхфизическое.
Закон сохранения субстанции и наследование сознания

Сознание является объединяющим началом для грубо- и тонкоматериального планов. Рассматривая деятельность сознания, мы замечаем, что одна его часть определенно связана с физическими органами чувств и не может функционировать без них, обслуживая деятельность человека на грубоматериальном плане. Другая же часть тяготеет к сверхфизическому плану, и реализация принципов красоты, справедливости, любви к миру, не стесненная конкретными формами физического мира, могла бы осуществиться в нем при наличии соответствующего носителя сознания.

Именно сознание, поднимаясь от обыденного к сверхфизическому и претворяя затем почерпнутое там чувство Красоты в грубоматериальном, соединяет их.

Само сознание едино, но наша свободная воля, раз за разом направляя одну и ту же мыслительную способность или в область духовного самосознания, где она формирует сверхфизическое «Я» (высшее «Я»), или в область материально-чувственную, где мыслитель проявляется как наше обычное «я» – мыслящая личность, способна сделать одно из направлений преобладающим.

Метанаучная традиция рассматривает «высшее Я» человека как надличностное, интегрированное в высшие планы Сознания и в своей потенциальности – вечное сознание. После смерти физического тела низшие формы – носители сознания – распадаются, но высшие, пережив определенную трансформацию, приносят накопленные способности в новое тело человека. Примерно так описывает это и Живая Этика.

Естественно, ребенка ограничивают и особенности нового тела, и новые общественные условия. Но развитое сознание даст о себе знать качеством и направленностью нового творчества на физическом плане. Это может объяснить столь раннее (намного раньше сверстников) и четкое осознание своего призвания как у А.Л.Чижевского, К.Э.Циолковского, П.А.Флоренского и др., так и у некоторых наших современников.

Наука достигла огромных успехов в изучении физического тела человека. Во многом объяснен механизм сохранения существенной информации о строительстве тела и способ ее передачи по наследству. Давно известный факт постоянной смены материальных форм, реализующихся благодаря действию химического сродства на неуничтожимую материю, был дополнен: информация об удачных способах строительства и жизни сложных биологических объектов, в частности человека, сохраняется и наследуется. Таким образом, закон сохранения субстанции оказался дополнен законом сохранения информации о способах ее организации!

Наука говорит об атомах, молекулах, клетках и органах физического тела, утверждая неуничтожимость атомов в химических превращениях, а метанаука дополняет ее в области сверхфизических состояний материи, утверждая неуничтожимость субстанции сознания. Наука объясняет механизм наследования физических признаков, а метанаука дополняет его, раскрывая наследование признаков сверхфизических.

Известный феномен ускорения темпа эволюции человеческого сознания может быть естественно объяснен как совершенствованием мозга человека, так и сохранением удачных способов организации самого сознания благодаря наследованию, то есть существованием особого механизма наследования сознания. Можно предположить, что высшие способности человека имеют такие же соответствия в сверхфизической материи, как отвечающие им отделы физического мозга в материи плотной, и что механизм наследования сознания, реализованный в сверхфизической материи, в чем-то подобен механизму наследования физических признаков.

Этапы проявления сознания в связи с физическим взрослением.
Самоосознание, новаторство, нравственный критерий

Развитие сознания ребенка проходит несколько существенных стадий. Психология указывает на возраст около 7 лет как на время появления самосознания. Сам по себе ум – только способность к постижению. Что же является самосознающей себя частью сознания? Метанаука определенно связывает ее с высшим «Я». (Кстати, у животных самосознание отсутствует.)

Интересно, что в Живой Этике возраст около 7 лет указывается как время, когда Мыслитель начинает активно проявлять себя в новом теле. Примерно в 6–8 лет многие дети проявляют особое творчество: ярко самобытное, необычно новое и удивительное по содержанию. Особенно наглядны новаторские работы юных художников.

Следующий феномен – формирование совести. Разные авторы указывают период от 7 до 12 или от 6 до 16 лет как время, когда у ребенка формируется представление о том, что нравственно, а что – нет. Психологи отмечают [4], что вначале у ребенка формируется внешне ориентированная, так называемая тираническая совесть, отражающая традиционные нормы поведения и направленная на то, чтобы получить одобрение и избежать наказания. Для нее характерно отсутствие гибкости. Постепенно тираническая совесть меняется, «но неизвестно, почему это происходит» [5, с. 47]. На смену ей приходит индивидуальная совесть, которая трактуется как личная ответственность за нравственные решения, принимаемые на основе универсальных принципов этики и индивидуального чувства справедливости. Наивысшей степени развития индивидуальная совесть достигает примерно у 25% шестнадцатилетних [5, с. 47].

Возникает вопрос: почему только у четверти подростков индивидуальная совесть вполне развита, а остальные в своих нравственных оценках полагаются на мнение общепризнанных авторитетов, следуя за большинством? Можно соотнести индивидуальную совесть – внутренний нравственный стержень – с определенной степенью развития высшего «Я», которое накопило в веках достаточно материала для различения добра и зла. Если мыслящая личность такого человека послушна совести, он становится «зрячим Духом» и живет нравственной жизнью так же естественно, как дышит.

Более высокая степень развития высшего «Я» может объяснить и еще одну особенность детей нового сознания. Знаменитое «шестое чувство», которое проявляется у нас как не всегда ясные интуитивные предчувствия, способно у некоторых из таких детей кульминировать в чувствознание, позволяющее просто знать поверх обычных путей или восприятий. Конечно, подобное мгновенное получение результата, минуя промежуточные стадии, будет удивительным для нас и может вызвать сомнение как в феномене, так и в искренности ребенка.

Что есть «новое сознание»?
Критерии, особенности, прогноз на примере феномена П.А.Флоренского

Анализируя новое явление, мы не можем быть уверены в выводах, пока это явление не пройдет цикл своего развития. Проблема детей нового сознания была впервые поднята МЦР на конференции 2000 года [6], и хотя с тех пор опубликовано немало материалов и в России, и за рубежом, прошло слишком мало времени для обобщений. Поэтому мы вынуждены искать исторические соответствия феномену в недавнем прошлом. В культурном плане особо значимым для нашей страны оказался период на стыке XIX и XX веков, когда появилась целая плеяда талантливых ученых, поэтов, музыкантов и художников. В своих трудах Л.В.Шапошникова называет их «вестниками Космической эволюции» [7]. Появление вестника, или предтечи, предваряет полномасштабное явление, давая нам опыт и время для его осмысления.

Выход в 1992 году из печати автобиографических записей одного из признанных Светочей нравственной жизни, ученого, философа и богослова Павла Александровича Флоренского предоставил нам удачную возможность исследовать особенности формирования сознания представителя Серебряного века в детском и отроческом возрасте [8], что полезно для понимания феномена новых детей.

Обычно духовное возмужание существенно запаздывает по отношению к физическому, и возраст полноты физических сил проходит до него, заставляя сожалеть о напрасно растраченных годах. Фактически наиболее плодотворное время человек живет без «высшего руководства» своей души, ведомый лишь интеллектом и периодически долетающим голосом совести. У П.А.Флоренского эти периоды совпали. «…Мое научное мировоззрение сложилось и окрепло в непоколебимую систему к пятнадцати-шестнадцати годам», – пишет он [8, с. 190]. Интересно, что осознание мира у него сопровождалось сопереживанием и окрашивалось восхищением Бытием: «…для большинства физические явления значат мало, но физические теории и схемы вызывают трепет; меня же Промысел воспитал в трепете перед явлениями, но сдул передо мною с теорий поэтический туман и мистический ореол» [8, с. 195]. Юный Флоренский не принимал основных положений ньютоновской механики. Он писал: «В своем сказочном миропонимании находил я совсем иные предпосылки о строении мира». И далее: «Общий принцип относительности есть в некоторой степени обрубленная и упрощенная моя сказка о мире <…> мои интересы органически срастались в единую картину мира, и в смутном предчувствии мне виделся новый Космос, однако более организованный и более пронизанный сознанием единой таинственной жизни природы, чем Гумбольдтов. Это художественно-целостное представление о мире сопровождалось на другом плане теоретической мыслью» [8, с. 240]. То есть Флоренский одновременно видел единую картину мира и осознавал отражающую ее теоретическую мысль. Образ, охватывающий явление, и мысль соседствовали друг с другом, а сознание обнимало их обоих, при этом мысль трудилась над постижением образа, который оформлялся и вел ее за собой.

Последние страницы воспоминаний повествуют о знаменательном событии отрочества Павла Александровича, завершившем описываемый этап становления сознания. Для него автор использует определение «обвал»: «В момент происшедшего обвала <…> я не узнал ничего нового для себя. Но коренным образом переворотилось направление воли» [8, с. 242]. Она более не направляла Флоренского к одному лишь научному постижению мира, ибо ему открылось, что «истина, если она есть, не может быть внешнею по отношению ко мне и что она есть источник жизни» [8, с. 244]. Новый способ постижения мира позднее был несколько прикровенно описан о. Павлом Флоренским в работе «Мнимости в геометрии» [9] и представлял собой синтез религиозного и научного подходов.

Если более раннее наступление зрелости сознания (способность самостоятельно ориентироваться в мире, полагаясь на развитое чувство Красоты) и большая его полнота (проявление принципа Красоты) характерны также для новых детей, их приход способен кардинально изменить наш мир. Ведь сам принцип сердца не позволяет людям нового сознания оставаться в стороне от несправедливости, проходить мимо безобразия, искажения Истины. Подобное очищение насущно необходимо, но наивно полагать, что оно будет радостно принято всеми. Жизнь вестников Космической эволюции изобилует примерами изощренной травли, замалчивания, лишений. Испытания, через которые они проходили, было бы трудно выдержать и обычному человеку, а ведь это были тонкие и восприимчивые люди! Исторический опыт свидетельствует: детям нового сознания придется нелегко, они будут нуждаться в нашей защите! Поддержка понадобится им и когда они станут взрослыми. Активное сотрудничество нужно и им, и нам. Человечество, как планетарное явление, едино, и появление все большего числа детей с активным и более сформированным душевным принципом предвещает период всеобщего активного развития душевности. Хотя, как и во всем, что касается сознания, принятие этой прекрасной возможности зависит от личного выбора, ибо развитие сознания не терпит насилия. И все же наступающее время несет радостные возможности для каждого. Примем ли мы их, во многом зависит от сотрудничества нашего сознания с новыми идеями: ведь такое сотрудничество делает активным Принцип Красоты, оживляющий сердце!

Литература

1. Рабочая концепция одаренности. М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1998. – 68 с.

2. Иванов А.В. Живая Этика как метазнание // Культура и время. 2002. № 1–2.

3. Агафонов А.Ю. Феномен осознания в когнитивной деятельности / Автореферат диссертации доктора психологических наук. СПб., 2006.

4. Kohlberg L. Moral stages and moralization: The cognitive-developmental approach // Lickona T. (ed.) Moral development and behavior. New York: Holt, Rinehart & Winston, 1976.

5. Венар Ч., Керинг П. Психопатология развития детского и подросткового возраста. М.: Олма-пресс, 2004.

6. Новая эпоха – новый человек // Материалы Международной научно-практической конференции. 2000. М.: МЦР; Мастер-Банк, 2001.

7. Шапошникова Л.В. Вестники Космической эволюции / Великое путешествие. Кн. 3: Вселенная Мастера. М.: МЦР; Мастер-Банк, 2005.

8. Священник Павел Флоренский. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М.: Московский рабочий, 1992.

9. Флоренский П.А. Мнимости в геометрии. М.: Лазурь, 1991.

П.В.Флоренский,

академик РАЕН, профессор Московского государственного

университета нефти и газа им. Губкина

т.а.Шутова,

заведующая кафедрой древних и новых языков

Сретенской Духовной семинарии,

член Союза писателей России,

Москва

детство и юность
павла александровича флоренского

Имя Павла Флоренского (1882–1937) вернулось в историю русской культуры, стало ключевым в духовных исканиях, постижениях и противоречиях первой трети прошлого века. Когда мы говорим о людях такого уровня, то важно понять, как они формировались. Необычные дети были всегда, но сейчас, когда вырабатываются принципиально новые педагогические подходы, мы должны использовать и тот опыт воспитания, который оставили нам яркие исторические личности. Интересно и важно изучать не только их труды, но и биографии, неизведанные страницы которых открываются в личных архивах.

О своем детстве, о формировании своего характера и устремлений, о своей семье П.А.Флоренский написал воспоминания, вернее, исследование о формировании самого себя в работе «Детям моим. Воспоминания прошлых дней» [1], которую издал игумен Андроник (Трубачев). Воспоминания заканчиваются рассказом о происшедшем в его мировоззрении перевороте, о разочаровании в науке и о начале серьезного движения к Богу. При этом жизнь приобретает смысл знака, предзнаменования, больше – знамения, творения символического полотна своей жизни.

Дом Флоренских в Тифлисе был многонаселенным. Ядром его были родители Павла Флоренского – отец Александр Иванович, образованный инженер и талантливый ученый, высокопоставленный чиновник Министерства путей сообщения России, и мать Ольга Павловна, урожденная Сапарова, представительница аристократической и известной семьи тифлисских армян. Сохранившаяся переписка супругов Флоренских свидетельствует об их удивительно гармоничном браке, о создании почти религиозного культа семьи, благоговейного отношения ко всем семейным атрибутам. Впрочем, говоря о герметичности семьи, надо подчеркнуть и другое: это был большой и гостеприимный дом, где русское хлебосольство сочеталось с кавказским гостеприимством, особенно по отношению к родственникам, которые были частью этого мира. В семье постоянно гостили родственники, часто со своими семьями. По-видимому, этот дом сочетал в себе традиции русской усадьбы и армянской семьи-крепости. И такое явление было характерно для многонационального Тифлиса – столицы русского Кавказа.

Особенностью атмосферы семьи, которую созидали родители, было бережное отношение, уважение к личности детей, их стремлениям, желаниям. Например, Александр Иванович и Ольга Павловна не препятствовали увлечению Павла фотографией. Здесь публикуется снимок, сделанный 13-летним юношей на даче в Коджорах [2] летом 1895 года.

Такая атмосфера привела к удивительной индивидуальности каждого из детей, доходившей порой до их внешней несовместимости, по крайней мере несовместимости интересов и устремлений, особенно в юности. А позже – это священник Павел, врач-психиатр Юлия, романтик до авантюризма, натуралист и историк Александр, художница-революционерка Елизавета, художница-мистик Ольга, военный инженер Андрей и тихий иконописец Раиса – с разными судьбами и интересами и столь похожие, целеустремленные, высокие духом и разносторонне одаренные люди.

Павел Флоренский учился во 2-й тифлисской гимназии, где преподавали высокообразованные талантливые педагоги, старавшиеся воспитать в своих учениках серьезное отношение к порученному делу. Например, сочинения Павла Флоренского на тему: «Воспитание Онегина и его времяпрепровождение до отъезда в деревню», написанного дома 12 декабря, учитель не принял: «Что с Вами, Флоренский?!» 1 января ученик переписал свою работу, однако оценку за нее преподаватель так и не поставил.

Важное место в формировании Павла Флоренского занимают его друзья-одноклассники по гимназии Владимир Эрн, Николай Семенников и Александр Ельчанинов.

Интересы друзей определились в седьмом классе, когда в гимназию пришел новый учитель истории Георгий Николаевич Гехтман. Г.Н.Гехтман был талантливым, вдохновенным педагогом. Отношения с ним его ученики будут поддерживать долгие годы. Именно Гехтман привил своим любимым ученикам особый стиль общения «учитель – ученик», который столь свойственен русской педагогике и который мы назвали бы «кружковством». Одним из принципов его является шефство старших учеников над младшими. Отношения, сложившиеся в гимназии, сохранились и тогда, когда старшие наставники покинули ее стены.

Гехтман организовал литературно-философский кружок, участники которого обсуждали важные религиозные, философские и этические вопросы. Вот, например, мнение семнадцатилетнего Павла Флоренского о роли поэзии и поэта:

«Смысл и польза поэзии – в красоте. Поэзия может и должна служить делу истины и добра, но только по-своему: своей красотой и ничем другим. Искать в поэзии непременно какого-то особенного, постороннего ей содержания – значит не признавать за нею ее собственного. <…>

Чистый поэт, поэт по преимуществу, <…> имеет своим содержанием чистую красоту и – ничего более; а по самому существу своему красота есть «ощутительная форма истины и добра». Отделить ее от них можно только насильно; отнимая истину и добро от красоты, тем самым мы лишаем ее собственного, внутреннего содержания. Из этого следует, что поэзия свободна от всякой предвзятой тенденции: раз есть красота, а красота в поэзии есть, поскольку она, поэзия, есть и добро, и истина» [3].

Несмотря на внешнюю открытость и общительность, юный Павел Флоренский живет интенсивной внутренней, можно сказать потаенной жизнью. Летом 1899 года он испытал мистическое переживание и сделал шаг к религиозному мировоззрению. Об этом он подробно рассказал в своих воспоминаниях [1, с. 209–216]. Тогда же Флоренский пережил большой мировоззренческий кризис. Ему открылась ограниченность и относительность физического знания: «Прежняя спокойная и наивная по своей безоглядочности работа теперь стала сопровождаться резкими колебаниями самооценки <…> Эти колебания постепенно произвели <…> раздвоенность самочувствия. <…>

Я пытался собраться с мыслями, чтобы продумать какой-то научный вопрос; но мысль была вялою и расплывалась. Вдруг из-под этого рыхлого покрова выставилась, как острие кинжала, иная мысль, совсем неожиданная и некстати: “Это – вздор. Этот вопрос – вздор, и совсем он не нужен”. <…> Тогда я снова поставил вопрос о всех подобных вопросах, своею связанностью и взаимной обусловленностью образующих ткань научного мировоззрения. И опять тот же ответ, что и все научное мировоззрение – труха и условность, не имеющая никакого отношения к истине, как жизни и основе жизни, и что все оно ничуть не нужно. <…> И, наконец, последний вопрос, о всем знании. Он был подрезан, как и все предыдущие. В какую-нибудь минуту было подрезано и обесценено все, чем жил я, по крайней мере, как это принималось в сознании. <…> В какую-нибудь минуту пышное здание научного мышления рассыпалось в труху, как от подземного удара, и вдруг обнаружилось, что материал его – не ценные камни, а щепки, картон и штукатурка. <…>

В момент происшедшего обвала, когда мне казалось, что треснул и рушится небесный свод, я не узнал ничего нового для себя. Но коренным образом переворотилось направление воли. В том самом знании, которое было у меня за минуту до этого события, переставились все смысловые ударения. <…> Произошел глубинный сдвигволи, и с этого момента смысл умственной деятельности изменил знак.

Началось разоблачение знания, сперва только научного, затем и вообще» [1, с. 240–242]. Это открытие поставило перед ним вопрос об Истине абсолютной и целостной.

Будучи по своей духовной конституции не только человеком мыслящим, но и человеком делающим, юный Флоренский ищет практический выход для своих открытий. В мучительных поисках мировоззрения летом 1899 года, перед последним классом гимназии он обратился к идеям Л.Н.Толстого о необходимости труда и даже собирался бросить все и «идти в народ», как делали в то время многие молодые люди, покоренные идеями «толстовства». Это известный факт биографии Флоренского, но нам хотелось бы показать диалектику его мотивации в контексте времени и отношений с друзьями и семьей. В то время по России ходила запрещенная и выпущенная тогдашним самиздатом «Исповедь» Толстого [4], которую читали и передавали друг другу участники кружка Гехтмана. Позже П.А.Флоренский проанализировал причины своего увлечения: «Особенно много я читал по философии, но удовлетворяло меня лишь подрывавшее возможность знания; напротив, положительные построения оценивались догматическими, до смешного бездоказательными и лишенными твердой почвы. <…>

Смертельная тоска и полное отчаяние владели мною. Правда, внешним образом я вел жизнь, полную труда. Своим порядком шли усиленные занятия в гимназии <…> я много читал, занимался математикой, геологией, писал и даже продолжал, хотя и в меньшей мере, чем раньше, свои физические опыты. <…> А все-таки был простор продумать и прочувствовать более глубокую внутреннюю жизнь. И вот тут я ощущал и сознавал в себе метафизическую пустоту и происходящую отсюда смерть. Кант и Шопенгауэр со стороны своего отрицания подходили к моему тогдашнему самочувствию, но казались дешевыми и поверхностными в своих положительных построениях. Гораздо ближе было страдание Толстого. О его моральных и общественных взглядах я тогда не думал вовсе. <…> Я столкнулся с рукописной “Исповедью” Толстого и даже переписал ее <…> С Толстым, Соломоном и Буддою я ощущал надежность своей безнадежности, и это давало удовлетворение и какой-то род спокойствия. С ними томление пустоты уже явно было не психологизмом, а существенным следствием каких-то, мне неведомых, законов самого бытия. <…> Это состояние точно изображено Толстым в “Исповеди”» [1, с. 243–244].

«Исповедь» произвела смятение в душе Флоренского, о чем он сообщает своему лучшему другу Саше Ельчанинову, который так реагирует на переживания Павла:

«Дорогой Павлуша!

Тысячу раз благодарю тебя за твое письмо. Я очень рад, что в тебе началась та нравственная ломка, которой не избежать никакому мыслящему человеку: я во всем сочувствую тебе и согласен с тобой кроме [нрзб.] в науку; “Критика чистого разума” безусловно приводит к окантицизму, а познакомясь с Кантом, я усумнился в науке – истины она не знает и не будет знать, она должна бросить эту химеру и обратить свои силы в другую сторону (Толстой).

Теория эгоизма, к несчастью, несокрушима; два года тому назад я бежал ея как преступления, но теперь я не могу не следовать ей; эгоизм постоянно присутствует во всяких наших побуждениях и поступках, он врожден нам, это – инстинкт. То, что чувствуешь только недолго, мучит меня уже три года, я молчал, я не говорил тебе ничего, потому что ты был другим, я скрывал мое настроение от других, потому что думал, что меня не поймут. К кое-каким положительным результатам я пришел, если интересно – напишу.

Одно мне не нравится в твоем письме: ты говоришь, что поступаешь против своих убеждений – уверяю тебя, что ты ошибаешься, ты не одинок нравственно: я почти таков же по настроению.

1899 г. 7.VIII Манглис А.Ельчанинов» [5]

Через два месяца мучительных размышлений, вернувшись в Тифлис после летних каникул, Павел Флоренский пишет отцу, который в это время работал в Строительном управлении Кутаисского губернского правления и жил в Кутаисе, так что посоветоваться с ним сын мог только в письме. О своем решении начать новую жизнь Павел Флоренский сообщил отцу 17 октября 1899 года:

«Дорогой папочка!

Я чувствую, что своим письмом огорчу тебя, но во всяком случае написать тебе его мне необходимо. Отчасти под влиянием Толстого, отчасти самостоятельно, видя ненормальность и пустоту своей жизни, я пришел к заключению, что ее необходимо радикально изменить. Я уже не говорю о недостатке физической работы, который влечет за собою слабость здоровья и результат ее – слабость умственную, сидячей жизни в спертом воздухе и полного отсутствия общения с природой. С этими чисто физическими неудобствами помириться было бы можно при условии спокойствия нравственного. Но, как ни смотреть на современное социальное устройство, я думаю, почти всякому оно покажется неудовлетворительным; и это бы ещё ничего, если можно было бы думать, что каждый из нас в отдельности в этом неповинен; но нет: приходится сознаться, что современное “распределение” труда, якобы необходимое для прогресса, есть источник всех зол, а т.к. в этом распределении участвую и я, то часть вины падает на меня. Таким образом физическое неудобство служит причиною новых, более важных, нравственных <…> Единственный выход из мучивших меня затруднений – это отказ от университета, как бы он ни был горек. Не идти в университет необходимо: я пробуду там в случае отказа повиноваться совести самое большее 1 год, и все равно буду принужден уйти из него. Поэтому чем скорее я устрою рационально свою жизнь, тем лучше. Для тебя может быть не совсем ясно, почему я считаю себя именно не в праве быть в учебном заведении? Каковы бы ни были цели жизни, прежде всего надо жить, и для этого надо есть и пить (Толстой). Если я взваливаю на других свою первейшую обязанность – добывать себе пищу, то этим самым я обещаюсь привести навечно пользу своею специальностью; другими словами, я делаю долг, а не знаю, смогу ли я выплатить его.

Поиск по сайту: