ИздательствоСанкт-Петербургского Университета 1999
От автора
Настоящее исследование, защищенное в декабре 1973 г. на Ученом совете исторического факультета ЛГУ в качестве докторской диссертации, до сих пор полностью не опубликовано. Вышедшая в 1974 г. книга «Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории» является сокращенным вариантом настоящей работы. К тому же она стала малодоступной для тех, кто интересуется историей Древней Руси.
Публикация полного текста диссертации вместе с записью ее обсуждения на кафедре истории СССР ЛГУ, отзывами ведущего учреждения и оппонентов дает своеобразный историографический срез, позволяя увидеть состояние советской исторической науки по изучению Киевской Руси в начале 70-х годов нашего века. Это важно с точки зрения истории развития самой науки.
Однако есть еще один существенный момент, оправдывающий предпринятое издание,— общественно-политический. Любой объективный читатель, познакомившись с диссертацией и связанными с ней материалами, убедится в предвзятости утверждений о консерватизме и косности советской исторической науки, тиражируемых на протяжении последнего десятилетия в «демократической печати».
ВВЕДЕНИЕ
Социально-экономическая история Киевской Руси — тема далеко не новая: она имеет давнюю историографическую традицию. Еще в дореволюционное время отечественная наука обогатилась ценными изысканиями, относящимися к данной области. Имена же советских исследователей Б.Д.Грекова, Б.А.Рыбакова, М.Н.Тихомирова, Л.В.Черепнина, А.А.Зимина, В.В.Мавродина, Б.А.Романова, И.И.Смирнова, С.В.Юшкова и других составляют целую эпоху в развитии исторической мысли, изучающей Древнюю Русь. Без их достижений наша работа была бы невозможна.
Однако возникает вполне закономерный вопрос, почему после столь длительных и плодотворных разысканий в сфере Древнерусской истории, осуществленных усилиями большого числа ученых, мы снова обращаемся к ней. Это объясняется вполне осязаемыми причинами.
Современная концепция социально-экономического строя Киевской Руси в своих главных чертах, как известно, формировалась на протяжении 30-х и отчасти 40-х годов текущего столетия. В ее создании важная (если не ведущая) роль принадлежала Б.Д.Грекову и С.В.Юшкову. Книги С.В.Юшкова «Очерки по истории феодализма в Киевской Руси», «Общественно-политический строй и право Киевского государства» и в особенности капитальный труд Б.Д.Грекова «Киевская Русь»
являлись высшим успехом тех лет, знаменуя крупный этап в истории советской исторической науки. Именно Б.Д.Грекову и С.В.Юшкову принадлежит заслуга утверждения в науке идеи о феодальной природе Киевской Руси.
Однако впоследствии обнаружилось, что не все выводы и наблюдения, содержащиеся в исследованиях Б.Д.Грекова и С.В.Юшкова, приемлемы. Уже в середине 50-х годов Л.В.Черепнин, рассматривая положение различных категорий зависимого населения в Древней Руси, указал на некоторую статичность в изображении Б.Д.Грековым и С.В.Юшковым судеб древнерусского крестьянства, тогда как все явления социально-экономической жизни следует изучать не в статике, а в динамике. Л.В.Черепнин отмечал, что и Б.Д.Греков и С.В.Юшков, анализируя термины, обозначающие различные группы зависимого люда в Древней Руси, «показали не всегда в достаточной мере полно и отчетливо, что эти термины не просто сосуществовали, но их появление и смена в сохранившихся источниках, а также изменение содержания отражают отдельные этапы процесса возникновения и развития феодальных отношений. Не всегда в трудах указанных исследователей полностью выяснено взаимоотношение отдельных разрядов крестьянства, раскрываемых источниками, относящимися к Древней Руси (IX — XII вв.), с теми категориями крестьян, о которых говорят памятники более позднего времени (XIII — XVI вв.). А для понимания истории крестьянства особенно важно изучить эволюцию и преемственность терминов, обозначающих различные категории сельского населения как в Древней Руси IX — XII вв., так и в более позднее время».1
Б.Д.Грекова интересовала генеральная (и это вполне естественно) линия развития общественных отношений в Киев-
1 Л.В.Черепнин. Из истории формирования класса феодально-зависимого крестьянства на Руси. — «Исторические записки», т.56, 1956, стр.235.
ской Руси. Поэтому он сконцентрировал внимание на тех факторах, которые означали наступление нового социального строя — феодализма. Между тем институты старого порядка, восходящие к первобытному периоду, а также рабовладельческий уклад не были им достаточно изучены.
Представления Б.Д.Грекова о социальной структуре древнерусского общества в значительной мере определялись идеей о кризисе рабовладения в Древней Руси с дальнейшим необратимым убыванием рабов в вотчинном хозяйстве. Эта идея нашла немало сторонников и стала популярной в историографии.1 Но вот в начале 60-х годов появляются работы И.И.Смирнова, где показан бурный рост холопства на Руси XII в.2 Затем советская историография пополнилась трудами, в которых тезис об исчезновении рабства на Руси был поставлен под весьма большое сомнение.3 Историки не только констатировали известную прочность рабовладения в Киевской Руси, но и говорили о существенном значении исследования древнерусского рабства для решения проблемы генезиса феодализма в России. Последнее обстоятельство очень важно, ибо, по словам Ф.Энгельса, «крепостное право раннего средневековья» сохраняло «много черт древнего рабства».4
Так назревала необходимость еще раз вернуться к обсуж-
1 См.: Е.И.Колычева. Некоторые проблемы рабства и феодализма в трудах В.И.Ленина и советской историографии. — В кн.: Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970, стр. 126.
И.И.Смирнов. К проблеме «холопства» в Пространной Правде. Холоп и феодальная вотчина. — «Исторические записки», т. 68, 1961, СТР. 238 - 270; Его же. Очерки социально-экономических отношений Руси ХН - XIII веков. М.-Л., 1963, стр. 103 - 229.
А.А.Зимин. Холопы Древней Руси. — «История СССР», 1965, № 6; А-П.Пьянков. Холопство на Руси до образования централизованного государства. — В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1965 г. М., 1970.
4К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 19, стр. 339.
дению древнерусской истории. Эта необходимость вызывалась еще и тем, что стали очевидными некоторые преувеличения степени закрепощения крестьян русского средневековья, установившиеся в современной науке. Во всяком случае И.И.Смирнов и Ю.Г.Алексеев показали наличие в Московской Руси XIV — XVI вв. массы свободного крестьянства, объединявшегося в общины — черные волости.1
Все это вместе взятое способствовало оживлению интереса исследователей к Киевской Руси, сделав актуальным изучение ее социального строя. Ярким свидетельством тому служат появившиеся в последние годы специальные работы Л.В.Черепнина, В.В.Мавродина, С.А.Покровского.2 Пристальное внимание советских историков к Древней Руси побудило нас обратиться к социально-экономической проблематике ее истории. Само собой разумеется, что в условиях развернувшегося в советской исторической науке обследования социально-
1 И.И.Смирнов. Заметки о феодальной Руси. — «История СССР», 1962, № 2; Ю.Г.Алексеев. Волость в Переяславском уезде XV в. — В кн.: Вопросы экономики и классовых отношений в русском государстве XII — XVII вв. М.-Л., I960; Его же. Аграрная и социальная история Северо-Восточной Руси XV— XVI вв. М.-Л., 1966; Его же. Черная волость Костромского уезда XV в. — В кн.: Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Л., 1967; Его же. Крестьянская волость в центре феодальной Руси. — В кн.: Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972.
2 Л.В.Черепнин. Общественно-политические отношения в Древней Ру си и Русская Правда. — В кн.: А.П.Новосельцев (и др.) Древнерусское госу дарство и его международное значение. М, 1965; Его же. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX — XV вв. — В кн.: А.П.Новосельцев (и др.). Пути развития феодализма. М., 1972; В.В.Мавродин. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. М., 1971; С.А.Покровский. Общественный строй древнерусского государства. — Труды Всесоюзн. юридич. заочн. ин- та,т. XIV. М., 1970. ,
] j
экономической структуры Киевской Руси наша диссертация — лишь одна из попыток, предпринимаемых в указанном направлении, а выводы и наблюдения, представленные в ней, — не более, чем один из возможных вариантов решения сложной, не поддающейся однозначному толкованию проблемы.
В нашей диссертации нет систематических историографических обзоров. Причиной здесь служит прежде всего то, что нам приходилось уже выступать с подобными обзорами.1 Кроме того, в ближайшем будущем предполагается выход в свет отдельной монографии, посвященной советской историографии Киевской Руси, которую готовит коллектив ленинградских ученых во главе с В.В.Мавродиным. Однако обширная литература вопроса, обилие различных точек зрения обусловили наличие в нашей работе историографических экскурсов и справок, необходимых для того, чтобы читатель яснее представлял меру самостоятельности тех или иных выводов, содержащихся в ней. Естественно, что в центре внимания оказался Б.Д.Греков — признанный глава советской исторической науки.2
Выступая на пленуме ГАИМК 20 — 22 июня 1933 г. по поводу доклада М.М.Цвибака о генезисе феодализма на Руси, Б.Д.Греков говорил: «Ключевский и его предшественники тоже знали и тоже усердно изучали источники. Всего интереснее то, что в нашем распоряжении в основном те же старые, много
1 И.Я.Фроянов. Советская историография о формировании классов и классовой борьбе в Древней Руси. — В кн.: Советская историография классовой борьбы и революционного движения в России, ч. I. Л., 1967, стр. 18— 2; В.В.Мавродин, И.Я.Фроянов. К пятидесятилетию советской историографии Киевской Руси. - «Вестник Ленингр. ун-та», 1967, № 20, стр. 39 -51 В.В.Мавродин, И.Я.Фроянов. Древняя Русь в трудах советских историков между XXIII и XXIV съездами КПСС. - «Вестник Ленингр. ун-та», 1971,№14,стр.61-72.
В.В.Мавродин. Борис Дмитриевич Греков (1882 - 1953). Л., 1962.
раз использованные источники, что были у них. Стало быть, кто-то неправ — либо они, либо мы. Как мы сейчас увидим, все дело в предпосылках, в общих установках, в конечном счете — в методологии. Вопрос сводится к тому, признаем ли Россию страной "самобытной", т.е. такой, которая имеет свою "особенную стать", свой путь развития, или же мы будем видеть в ней один из вариантов нормального закономерного общест- венного развития».1 В приведенных словах много справедли- вого. Но это отнюдь не значит, что в рамках одной методоло- гии нет места разным взглядам на конкретные исторические факты и даже исторические эпохи. Вот почему при общей y нас с Б.Д.Грековым марксистской методологии наблюдения относительно исторического развития Киевской Руси порой несогласные. В чем корень расхождений?
Помимо перечисленных уже факторов (статичность в изо- бражении отдельных категорий зависимого люда, недооценка роли рабства, преувеличение степени закрепощения русских крестьян), назовем еще и другие, не менее существенные.
Концепция Б.Д.Грекова о социально-экономическом строе Киевской Руси складывалась в обстановке оживленной поле- мики, многочисленных дискуссий, имевших место в 30-е годы. И здесь замечается одна особенность: прения вращались пре- имущественно вокруг проблем феодализма и рабовладения. Что касается древнерусской общины и свободного крестьян- ского хозяйства, то они оставались как бы в тени, в стороне от конструктивных решений. Это было важное упущение, чрева-
тое схематизмом.
Следует учесть и то, что Б.Д.Греков, как отметл Я.С.Лурье, выводил иногда конкретные факты древнерусской
истории из «общего хода развития».1 Этот прием далеко не всегда оправдан.
На построения Б.Д.Грекова и других историков сильное влияние оказала теория автохтонности славян на территории, занятой восточными славянами в летописные времена, в результате чего живой исторический процесс подменялся цепью логических постулатов.2
В настоящей работе мы стремились избежать упомянутых промахов и пристальнее присмотреться к источнику и факту. В ней исследуются наиболее существенные элементы социально-экономической структуры Руси X — XII вв.: семья, община и общинные формы землевладения, крупное землевладение и хозяйство, зависимое население. Все разделы ее тесно примыкают друг к другу и как бы дополняют друг друга. Так, итоги первой главы, посвященной анализу социальных явлений, связанных с доклассовым обществом, проверяются на материале второй главы, где исследуется крупное землевладение и хозяйство, т.е. явления нового порядка, противостоящие архаической формации и в перспективном плане отрицающие ее. Что касается социальной сущности крупного землевладения, то она раскрывается вследствие изучения характера эксплуатации зависимого люда Древней Руси (челяди, холопов, смердов, данников, закупов, изгоев, рядовичей и др.), проделанного в третьей главе. Именно поэтому наблюдения, полученные в каждой главе диссертации и сведенные к общему знаменателю, позволяют, как нам думается, воссоздать картину социально-экономического строя Киевской Руси в целом.
1 Основные проблемы генезиса и развития феодального общества.
«Изв. ГАИМК», вып. 103, 1934, стр. 259.
Я.С.Лурье. Критика источника и вероятность известия. — В кн.: Культура Древней Руси. М., 1966, стр. 123.
На этот недостаток недавно указал В.В.Мавродин. — В.В.Мавродин. племенных княжениях восточных славян. — В кн.: Исследования по со-циально-политической истории России. Л., 1971, стр. 45.
Глава первая
НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО
РАЗВИТИЯ РУСИ IX - XIIВЕКОВ
I.O формах общинного землевладения в Киевской Руси
В основе социально-экономических перемен, совершаю-' щихся в любом аграрном обществе, лежат сдвиги в поземельных отношениях. Это целиком относится и к Древней Руси IX-XII вв. — стране по преимуществу земледельческой. Социально-экономические связи той поры нельзя рассматривать, абстрагируясь от общины, являвшейся важнейшим компонен- том общественной структуры. Следует, однако, иметь в виду, что история не знала общины, данной раз и навсегда; она имела несколько типов общинных организаций, которые ошибочно было бы ставить все на одну доску: «...подобно геологическим образованиям, есть и в исторических образованиях ряд] типов — первичных, вторичных, третичных и т.д.».1
Устанавливая общую собственность на землю, свойствен-
1 Архив К.Маркса и Ф.Энгельса, кн. 1, стр. 278.
ную доклассовой формации, Ф.Энгельс воссоздал присущую ей градацию, показав сложный характер первобытного землевладения. Согласно Ф.Энгельсу, земля находилась в собственности племени, которое распоряжалось земельным фондом, передавая его «в пользование сначала роду, позднее самим родом — домашним общинам, наконец, отдельным лицам».1 Эта многоступенчатая система земельных отношений в первобытнообщинном мире недостаточно учитывается историками, изучающими землевладение в ранний период русской истории. Обычно они исследуют проблему по линии патриархальная община — соседская община — крупное землевладение, перенося центр тяжести на процесс экономического распада первобытного строя и возникновения феодализма.2 Между тем без пристального внимания к первобытной иерархичности в поземельных отношениях многие явления, связанные с землевладением на Руси IX — XII вв., будут не вполне правильно поняты.
При всей чрезвычайной скудости источников, поднимающих завесу над социально-экономической историей восточных славян, предваряющей образование Киевского государства, мы все же располагаем некоторыми сведениями, бросающими какой-то свет на интересующие нас сюжеты. Первый источник, к известиям которого обращаемся, — Повесть временных лет. Описывая быт полян, монах-летописец сообщает: «Полем же жившем особе и володеющем роды своими, иже до сее
К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 21, стр. 161.
2 См.: Б.Д.Греков. Киевская Русь. М., 1953, стр. 523-525; С.В.Юшков. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949, стр. 41—42; Л.В.Черепнин. Основные этапы развития феодальной собственности на Руси (до XVII века). - «Вопросы истории», 1953, № 4, стр. 46 — 53; Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III - IX вв. М., 1958, стр. 832, 833, 842, 853 и другие исследования.
братье бяху поляне, и живяху кождо с своим родом и на своих местех, владеюще кождо родом своим».1 Б.Д.Греков, толкуя содержание приведенного отрывка, писал: «Тут мы имеем указания на то, что летописец все-таки знал кое-что о далеком прошлом славян и говорит нам о форме их древнейших общественных отношений, называя ее родом».2 Но информация, которую несет источник и богаче и разнообразнее, чем кажется с первого взгляда. Идеей рода глубина ее не исчерпывается. Уже начальная фраза наводит на размышления. «Полем же жившем особе», — читаем в летописи.3 Как понять это замечание? Видимо, поляне жили отдельно от других, представляя нечто единое, распадавшееся на подразделения, именуемые родами («и володеющем роды своими»), причем каждый род жил «на своих местех», управляясь самостоятельно («владеюще кождо родом своим»). Итак, поляне, жившие особняком, являли собой нечто целое, собранное из родов, занимающих свою территорию. Под целым надо, по всей видимости, понимать племя, существующее «особе» от других племен. Значит, летописец нарисовал общественную систему, замкнутую, с одной стороны, родом, а с другой — племенем.
Чтобы лучше уяснить вопрос, обратимся к Л.Моргану. Об ирокезах он рассказывает следующее: «Территория племени состояла из фактически заселенной им местности, а равно окружающего региона, в котором племя охотилось и занималось рыбной ловлей и который оно было в состоянии охранять от захвата других племен. Вокруг этой территории лежала широкая полоса нейтральной, никому не принадлежащей земли, отделявшей их от ближайших соседей, если те говорили на другом языке, и менее определенная ограниченная полоса, если
1 Повесть временных лет, ч. 1, М.-Л., 1950, стр. 12 (далее — ПВЛ, ч.1).
2 Б.Д.Греков. Киевская Русь, стр. 79.
3 Летописец неоднократно отмечает это: «поляном же жившем особе» (ПВЛ, ч. 1, стр. 11); «поляном же живущем особе, яко же рекохом» (Там же, стр. 14).
и племена говорили на диалектах одного и того же языка. Вся эта не имеющая точно определенных границ область, не-
висимо от ее величины, составляла владение племени, при-навалась таковой другими племенами и охранялась самими владельцами».1 Наличие племенных территорий присуще не только американским туземцам, оно составляет глобальную особенность родо-племенного строя.2 Взяв в соображение нейтральные земли, отделявшие племена, легко поймем, почему автор Повести так настойчиво подчеркивает: «полем же жившем особен. Не представляет неразрешимой загадки и указание летописца насчет полян, которые «живяху кождо с родом своим и на своих местех». В нем мы видим свидетельство о родовом землевладении у восточных славян.3 К аналогичному выводу пришел и М.В.Колганов в своей книге о собственности в докапиталистических формациях.4 Таким образом, у нас есть основания говорить об общинном землевладении, племенном и родовом, у восточных славян накануне образования Древнерусского государства.
Со временем собственность на землю племени и рода перестраивалась. «Возрастающая плотность населения, — пишет Ф.Энгельс, — вынуждает к более тесному сплочению как внутри, так и по отношению к внешнему миру. Союз родственных племен становится повсюду необходимостью, а вскоре делается необходимым даже и слияние их и тем самьм слияние от-
Л.Морган. Древнее общество. Л., 1934, стр. 67.
2 См.: К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 21, стр. 92 - 93; Л.Морган. Указ, соч., стр. 40.
По словам Л.Моргана, суждения которого разделял Ф.Энгельс (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 21, стр. 121), «у латинских земледельческих племен одни земли находились в коллективном владении каждого племе-ни> Другие — во владении родов...» (Древнее общество, стр. 167). И еще: «-.переведенные в Рим роды, равно как и начальные латинские и сабин-ские роды, остались территориально обособленными» (там же, стр. 178).
М.В.Колганов. Собственность. Докапиталистические формации. М., 19б2, стр. 144.
дельных племенных территорий в одну общую территорию всего народа». В результате землевладение еще больше дробилось: часть земли принадлежала селу, а земли, на которые село не претендовало, были «в распоряжении сотни»; то, что не попадало в надел сотни, оставалось в ведении всего округа; оказавшаяся и после этого неподеленной земля — большей частью очень значительная площадь — находилась в «непосредственном владении всего народа».2 Важно при этом помнить, что в ведение народа поступали незанятые, бесхозяйные, по выражению Ф.Энгельса, земельные массивы.3
Древнерусские археологические источники хорошо согласуются с нарисованной выше картиной. После тщательного изучения погребального обряда, распространенного среди радимичей, вятичей и дреговичей, Г.Ф.Соловьева сумела выделить ряд локальных групп в областях, заселенных этими племенами. У радимичей она нашла 8 таких групп, вятичей — 6 и у дреговичей — 2.4 Каждая группа, по мнению Г.Ф.Соловьевой, представляла собой первичное племя, а совокупность их — племенной союз.5
1 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 21, стр. 164.
2 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 19, стр. 330.
3 Там же, стр. 495.
4 Г.Ф.Соловьева. Славянские племенные союзы по археологическим данным. Автореферат кандидатской диссертации. М., 1953, стр.10—12; Ее же. Славянские союзы племен по археологическим материалам VIII— XIV вв. н.э. — «Советская археология», XXV, 1956, стр. 156 — 160, 160 — 161,161-165.
5 Г.Ф.Соловьева. Славянские племенные союзы..., стр. 13; Ее же. Славянские союзы... стр. 166. Аналогичная расстановка наблюдалась не только у восточных славян. Л.Нидерле по поводу лютичей, бодричей и сербов писал: «Каждое из этих больших племен делилось в свою очередь на ряд меньших: лютичи на чрезпенанов, ратарей, укранов, стодоранов (гавела-нов) и пр.; бодричи — на вагров, вранов, смолинцев, древян, рарогов;
Картографирование остатков восточнославянских поселений VIII— IX вв., расположенных в лесостепной полосе, покаывает, что они размещались «гнездами, по 3 — 4 поселения, отстоящих одно от другого до 5 км».1 По данным же Б А.Рыбакова, число поселений-городищ в гнезде достигало 5, 10, 15.2 Любопытно и то, что сгусток поселков (гнездо) отделялся от себе подобных незаселенной полосой в 20 — 30 км.3 Размеры гнезд, как считает Б.А.Рыбаков, близки к размерам племен и обнимают пространство в 30 х 60, 40 х 70 км.4 Вряд ли мы ошибемся, если единичное поселение-городище примем за род, гнездо поселений — за племя,5 а объединение их — за племенной союз. Стало быть, мы можем еще раз заключить о существовании у восточных славян коллективного землевладения, представленного родом, племенем, союзом племен (народом, народцем — как угодно).
Однако время внесло поправки и в эту структуру. По мере
————————————————
сербы— на лужичан, мильчан и т.п.». — См.: Л.Нидерле. Человечество в доисторические времена. СПб., 1898, стр. 523.
1 И.И.Ляпушкин. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII — первая половина IX в.). Л., 1968, стр. 128.
Б.А.Рыбаков. Союзы племен и проблема генезиса феодализма на Руси. В кн. Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. М., 1969, стр. 27.
3 Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы..., стр. 852; И.П.Русанова. Исследование памятников на р.Гнилопяти. — «Археологические открытия 1965 года». М., 1966, стр.142—146. (По И.И.Ляпуш-кину, расстояние между гнездами исчислялось иногда сотней километров и более. — И.И.Ляпушкин. Указ, соч., стр. 126.)
4 Б.А.Рыбаков. Союзы племен..., стр. 27.
Не исключено, что в этом гнезде сидела фратрия, как полагает С-С.Щиринский. См.: С.С.Ширинский. Объективные закономерности и Объективный фактор в становлении Древнерусского государства. — «Ленинские идеи в изучении первобытного общества, рабовладения и феодализма». Сб.статей. М., 1970, стр. 193.
того, как союзно-племенная организация трансформировалась в государственный организм, по мере того, как поднималась и крепла публичная власть, персонифицированная в лице князя, место народа, бывшего собственником пустующих земель, стал занимать князь, но не в роли частного владельца, а как представитель всего народа. Словом, складываются такие поземельные связи, какие Ф.Энгельс подметил в Швеции, где отдельное «село имело сельскую общинную землю (bus almanningar), и наряду с этим существовала общинная земля -; сотни (harads), округа или земли (lands) и, наконец, общинные земли, на которые претендовал король как представитель все го народа в целом, и поэтому в данном случае носившие на звание Konungs almanningar. Однако все эти земли без разли-i чия, даже и королевская, назывались (almanningar), альмен-дами, общинными землями.1 Мало-помалу из «княжеской; альменды» образуется фонд земель, принадлежащих государству. Понятно, что это могло произойти тогда, когда послед-j нее сформировалось и окрепло. Там, где княжеская власть, во площавшая государство, была сильной, государственной за лей распоряжался сам князь, но там, где она оказала слабой, — вече.
Хотя древнерусские источники дают наглядное предст.* ление о государственном земельном секторе в Киевской Рус в советской историографии не придавалось этому факту долх. ного значения. В последнее время лишь В.Л.Янин касалс.
1 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 19, стр. 330 (в Норвегии встречаемся j тем же. Альменинг, на который осуществлял предпочтительное право кс роль, до образования норвежского государства «был ничейным угодьем общем пользовании по традиции согласно обычному праву ближайын соседствующих хозяйств земледельцев». Другой вид землевладения одаль (удель) выступал неограниченной собственностью больших семей, j Г.И.Анохин. Общинные традиции норвежского крестьянства. М., 1971,] стр. 82 - 89).
мянутой темы.' Остановимся и мы на некоторых, наиболее азительных сведениях, взятых из древних памятников. «Се князь великий Изяслав Мьстиславич, — читаем в одной гра-е _ По благославлению епискупа Нифонта испрошал есмь Новагорода святому Пантелемону землю село Витославицы и смерды и поля Ушково и до прости».2 Отсюда явствует, что под эгидой новгородского веча находились земли, в данном случае населенные смердами, пленниками, посаженными на землю. Другой источник — уставная грамота князя Ростислава Мстиславича, учреждающая епископию в Смоленске, — свидетельствует: «А се даю... Село Дросенское, со изгои и з землею святей Богородици и епископу, и село Ясенское, и з бортником и з землею и с изгои, святей Богородици и епископу; и озера Нимикорская и с сеножатми, и уезд княж, и на Сверко-вых луках сеножати, и уезд княж, озеро Колодарское, святей Богородици. И се даю на посвет святей Богородици из двора своего, (о)см капии воску и на горе огород с капустником и з женою и з детми, за рекою, тетеревник с женою и з детми святей Богородици и епископу». Формуляр грамоты весьма красноречив: «сдумав с людьми своими», то есть рассудив на вече, Ростислав наделяет епископию селами Дросенским с изгоями, Ясенским вместе с бортником и изгоями, озерами,
1В.Л.Янин. Из истории землевладения в Новгороде XII в. — «Культу-ра Древней Руси». М, 1966, стр. 322; Его же. Проблемы социальной организации Новгородской республики. «История СССР», 1970, № 1, стр. 46. Надо, впрочем, оговориться, что В.Л.Янин пишет об общественном земельном фонде (Проблемы социальной организации..., стр. 46), подразумевая под ним «участки, тянущие к епископу, в городские потуги и к свободным смердам» (Из истории..., стр. 322).
2В.И.Корецкий. Новый список грамоты великого князя Изяслава стиславича новгородскому Пантелеймонову монастырю. — «Исторический архив», 1955, № 5, стр. 204.
3Памятники русского права, вып. II. М., 1955, стр. 41 (далее — ПРП, 4 Там же, стр. 45.
сеножатями, а потом уже из своего двора отдает огород и про> чее. Эта особенность формуляра навела И.И.Смирнова на вполне вероятное предположение, что села Дросенское ц Ясенское не были княжескими, «не входили в состав княжеского двора и не являлись, таким образом, составной частью княжеской вотчины».1 То же следует сказать относительно озер и сеножатей, фигурирующих в грамоте. Но, согласившись с И.И.Смирновым в этом, мы не можем принять дальнейшие его выводы, а именно то, что он относит названные села к общинной земельной собственности и что население этих сел не исчерпывалось одними изгоями, а состояло еще и из свободных крестьян.2 Тут И.И.Смирновым руководила исключительно внутренняя логика. Но отчего, спрашиваем мы, отдельные села на Руси XII в. могли быть укомплектованы, например, челядью3 или смердами,4 а изгоями — нет? Возвращаясь же к источнику, замечаем в нем такие детали, которые позволяют с уверенностью говорить об изгоях как единственных жителях села Дросенского. В грамоте сказано: «...село Дросенское, со изгои и з землею...». Когда же речь заходит о втором селе, Ростислав перечисляет: «...село Ясенское, и з бортником и з землею и с изгои...». Следовательно, если в селе, помимо из-
1 И.И.Смирнов. К вопросу об изгоях. «Академику Б.Д.Грекову ко д. семидесятилетия. Сб.статей». М., 1952, стр. 106. В этом выво, И.И.Смирнова усомнился В.В.Седов, нашедший на территории села Д сенского гончарный сосуд с клеймом на днище в виде княжеского трез ца. Данная находка, по мнению В.В.Седова, «свидетельствует о том, '.. когда-то поселение было княжеским, т.е. входило в состав княжеского Д| мена». (В.В.Седов. Археологические разведки древнерусской деревни Смоленской области. КСИИМК, вып. 68, 1957, стр. 111). Видимо, одно горшка с клеймом все же недостаточно, чтобы говорить о принадлежнос целого села тому или иному владельцу. Более надежным, чем случайН-археологическая находка, руководством является изучение самой уставно! грамоты.
2 Там же.
3 ПСРЛ, т.2. М, 1962, стб. 493. 4ПВЛ,ч. 1,стр. 183.
гоев, жил еще кто-то, в грамоте об этом заявляется со всей оп-реденностью. Но о независимых крестьянах в ней нет и по-мину. Будь они, ничего не помешало бы ее составителю ска-зать- «Село Дросенское, со изгои, людьми и з землею... село Ясенское и з бортником и з землею и с изгои и с людьми...». Итак называемые грамотой села не принадлежали ни князю как частному владельцу, ни крестьянской общине, а государству, в чьем владении были также озера и сеножати, жалуемые «святей Богородици и епископу».
О наличии государственных земель в Древней Руси, по нашему мнению, рассказывает Киево-Печерский патерик, где читаем, как преподобный Феодосии «посла единаго от братиа к князю, рек тако: "Княже благочестивый, Бог умножает братию и месце мало, просим у тебе, дабы еси нам дал гору ту, иже над печерою". Князь же Изяслав, сиа слышав, зело радостен бысть; и посла к ним болярина своего, дасть им гору ту».1 Вероятно, Изяслав распорядился горою как представитель государства. Недаром для оформления этого дела был снаряжен государственный чиновник — боярин.
Следовательно, существование государственного землевладения в Древней Руси — вполне реальная вещь. Первоначально оно собиралось из беспризорных, никем не занятых земель. Впоследствии государство проводило мероприятия по их заселению. Понятно, что этими поселениями оно стремилось обеспечить себя доходами, вливавшимися в государственный бюджет. Складывание подведомственного государству земельного фонда происходило тем успешней, чем быстрее и увереннее шел процесс формирования самого государства.
Наше изображение общинных форм землевладения в Киевской Руси будет неполным, если обойти молчанием древне-РУсскую вервь. К ней мы и обращаемся.
1Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911, стр. 13
П. Вопрос о верви
Проблема верви — одна из наиболее темных и трудных Ученые предлагали немало толкований, гипотез, раскрывших ее существо. Но в конечном итоге вервь понималась либо как община территориальная, либо как родственная.1 В советской литературе первую точку зрения отстаивали Б.Д.Греков, М.Н.Тихомиров, Б.А.Романов, И.И.Смирнов, Л.В.Черепнин и др.2; вторую — С.В.Юшков.3 В.В.Мавродин рассматривает вервь исторически: сначала она была семейной общиной, а в эпоху Пространной Правды вервь — уже сельская община.4 Близок к этому пониманию А.А.Зимин, по мысли которого вервь XII века есть «территориальная община, сложившаяся на базе старинной большой семейной общины».5 Б.А.Рыбаков также полагает, что переход от верви-семьи к верви-общине произошел в XI — XII вв.6 Но на севере «единая кровная
вервь» прослеживается вплоть до XIII столетия.1 Наконец, М О. Косвен интерпретировал вервь как патронимию.2
Наиболее полную аргументацию в обоснование территориальной сущности верви развернул Б.Д.Греков. Древнерусскую вервь он сопоставлял с вервью Полицкого статута, считая и ту и другую соседской общиной. Однако соображения Б Д.Грекова насчет полицкой верви оспорил М М.Фрейденберг. «Подлинный характер верви, — подчеркнул он — можно понять, только угадывая в вервнем коллективе общину, скрепленную как поземельными (соседскими), так и родственными связями».3
Длительное время Б.Д.Греков и другие наши историки эволюцию общины в Древней Руси прослеживали по двум звеньям: общине кровнородственной и соседской.4 Благодаря работам отечественных медиевистов, в литературе стала утверждаться теория о трех этапах в развитии общинного
1 См.: Правда Русская, т. II. Комментарии. М.-Л., 1947, стр. 261 — 274.
2 Б.Д.Греков. Киевская Русь, стр. 83 — 95; М.Н.Тихомиров. Пособие для изучения Русской Правды. М., 1953, стр. 88; Правда Русская. Учебное пособие. М.-Л., 1940, стр. 48; И.И.Смирнов. Очерки социально-экономических отношений Руси XII — XIII веков. М.-Л., 1963, стр. 62 — 63, 80 — 81; Л.В.Черепнин. Из истории формирования класса феодально-зависимого крестьянства на Руси. «Исторические записки», т. 56, 1956, стр. 236.
3 С.В.Юшков. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.-Л., 1939, стр. 8-12.
4 В.В.Мавродин. Очерки истории СССР. Древнерусское государство. М., 1956, стр. 41, 44 - 45, 47 - 49.
5 Памятники русского права, вып. 1. М., 1952, стр. 140 (далее — ПРО, вып. 1).
6 История СССР с древнейших времен до наших дней, т. I. M., 1966, стр.480.
1 Там же, стр. 355.
2 М.О.Косвен. Семейная община и патронимия. М., 1963, стр.133 — 167. Против идеи М.О.Косвена решительно выступил О.М.Рапов — сторонник старого взгляда на вервь как территориальную общину. — О.М.Рапов. Была ли вервь «Русской Правды» патронимией? «Советская этнография», 1969, № 3.
3М.М.Фрейденберг. «Вервь» в средневековой Хорватии. УЗ Великолукского пединститута, вып. 15, 1961, стр. 38 (Выводы Б.Д.Грекова поставили под сомнение и югославские специалисты. См.: И.Божий. «Врвь у Поличком статуту». «Зборник филозофског факултета». кн. IV, № 1. Бео-град, 1957, стр. 82-112).
4 Б.Д.Греков. Киевская Русь. М., 1953, стр. 73 — 96; В.В.Мавродин. Очерки истории СССР. Древнерусское государство. М. 1956, стр. 47 — 49; П.Н.Третьяков. Восточнославянские племена. М., 1953, стр. 260 — 296; С.В.Юшков. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949, стр. 86 - 88; Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III — К вв. М., 1958, стр. 831 - 878; История СССР..., т. I., стр. 354 - 359.
строя — это община кровнородственная, земледельческая* (сельская) и марка.' Община же кровнородственная распадается в свою очередь на два типа: родовую общину и болыпесе- > мейнуто.2 Вот почему В.В.Дорошенко как-то справедливо заметил, что ныне было бы анахронизмом говорить «о прямом переходе от родовой общины к соседской (минуя стадию "земледельческой общины", по терминологии К.Маркса)....».3 Указанные выше перемены в науке побуждают еще раз присмотреться к древнерусской верви. О ней Русская Правда говорит лапидарным языком, тон которого, впрочем, позволяет думать, что вервная организация — учреждение, коренящееся в обычаях.4 Она занимала пространную территорию, принадлежавшую ей как самодовлеющему организму. Последнее непосредственно вытекает из слов: «...виревную платити, в чьей верви голова лежить». Однако несколько странное впе-
1 А.И.Неусыхин. Структура общины в Южной и Юго-западной Германии в VIII — XI веках. «Средние века», вып. IV, 1953, стр. 35. Что касается общины-марки, то она изображается новейшими исследователями в качестве позднейшей формы в эволюции общины. — С.Д.Сказкин. Очерки по истории западно-европейского крестьянства в средние века. М., 1968, стр. 65 - 92.
2 Л.С.Васильев. Социальная структура и динамика древнекитайского общества. «Проблемы истории докапиталистических обществ», кн. 1. М., 1968, стр. 471-474.
3 В.В.Доршенко, З.К.Янель. Заметки о новой литературе по истории феодальной России. «История СССР», 1968, № 5, стр. 152. См. также: С.А.Покровский. Общественный строй Древнерусского государства. — Труды Всесоюзного юридич. заочн. ин-та, т. XIV, М., 1970, стр. 35 — 36.
4 Это наблюдение Ф.И.Леонтовича представляется весьма убедительным. — Ф.И.Леонтович. О значении верви по Русской Правде и Полицкому статуту, сравнительно с задругою Юго-западных славян. «ЖМНПросв.», 1867, вып. IV, стр. 2.
5 Правда Русская, т. I. Тексты. М.-Л., 1940, стр. 115. (Далее — Правда Русская, т. I). Наличие значительной территории у верви само по себе не решает вопроса о ее социальном устройстве, как казалось
чатление оставляет эта обобщенная формула, если ее рассмат-ривать под углом зрения соседской общины. Ведь в соседской обшине часть земли находится в собственности крестьян-обшинников. Поэтому достаточно было обнаружить труп на той земле, чтобы стало ясно, кого подозревать. «Русская Правда» не учитывает такой ситуации. Что это — несовершенство юридического мышления или же нечто другое, предупреждающее нас от отождествления верви с соседской общиной? Мы склоняемся ко второму варианту, считая, что только при общей собственности членов верви на землю могла быть пущена в ход эта обобщенная формула. Значит, вервь — не марка, а какая-то иная форма общины, похожая на земледельческую (сельскую) общину, предшествующую ей.1
Учеными давно замечено, что в Русской Правде термины «вервь» и «люди» порой совпадают друг с другом.2 Следовательно, мы должны оставить мысль о верви как коллективе исключительно семейном и родственном. Лексика древнерусских памятников для обозначения родственных отношений в аспекте собирательном предоставляет иные слова — «род», «родин», «ближние».3 Термин «люди», обращенный законодателем к верви, затрудняет ее истолкование не только в смысле болыпесемейном, но и патронимическом, особенно в том виде, в каком она обрисована у М.О.Косвена. Но нельзя не признать правоту последнего, когда он пишет: «Особых замеча-
М.Ф.Владимирскому-Буданову и Б.Д.Грекову. — М.Ф.Владимирский-Буданов. Задружная теория и древнерусское землевладение. «Университетские известия», 1884, № 11; Б.Д.Греков. Большая семья и вервь Русской Правды и Полицкого статута. Избр. труды, т. II, М., 1969.
1 А.И.Неусыхин. Структура общины..., стр. 31 — 34.
2См., напр., В.Лешков. Русский народ и государство. История русского общественного права до XVIII века. М., 1858, стр. 97, 103.
3 ПВЛ, ч. I, стр. 37, 51, 119; Правда русская, т. I, стр. 115.
4 М.О.Косвен. Семейная община и патронимия, стр. 136 — 139, 153 —
158.
ний заслуживает институт «дикой вины и виры». Как извест-но, индивидуальная уголовная ответственность — порядок сравнительно поздний. Ему предшествовала составлявшая один из устоев родового права коллективная ответственность родовой группы. При композиции это была материальная де-нежная ответственность. С распадом родовых отношений это начало изживается, круг ответственных сокращается, ограничиваясь семьей».1 Коллективную ответственность верви Рус-екая Правда подает осязаемо (ст. ст. 3 — 6 Пр. Пр.). Отсюда заключаем, что родственные связи полностью еще в ней не исчезли и сохраняют значение. Вервь будет однобоко понята, если полагать ее чисто родственным объединением или же союзом, полностью очищенным от кровных связей. Она, по-видимому, совмещала и то, и другое. Такой подход к верви был намечен в свое время Ф.И.Леонтовичем. «Верви и задруги, — писал он, — представляют собственно переходную ступень к чисто общинным формам жизни. Приняв в себя элементы, чуждые семье, коренясь отчасти в отношениях договорных, задруга отодвинула на второй план связи кровные, патриархальные». В этом же направлении идет и М.М.Фрейденберг, угадывающий в вервном коллективе По-лицкого статута «общину, скрепленную как поземельными (соседскими), так и родственньми связями».3
М.О.Косвен расценивает круговую ответственность верви в качестве договорного института, в соответствии с которым вервный союз «уже не в силу обязательной родовой коллективной ответственности, а в порядке особого соглашения о взаимопомощи и круговой поруке берет на себя ответственность за своих членов перед государственной властью».4 Не отрицая вероятия договорных принципов, мы, однако, же
1 Там же, стр. 137.
2 Ф.И.Леонтович. О значении верви..., стр. 18.
3 М.М.Фрейденберг. «Вервь» в средневековой Хорватии, стр. 38.
4 М.О.Косвен. Семейная община и патронимия, стр. 138.
ясны ограничить их действие, введя понятие «отчасти», за-Д° твованное у ф.И.Леонтовича. Ведь договор заключается И м уплате «дикой виры». Что касается убийства княжого му-
жа в разбое (ст. 3 Пр. Пр.), то «виревную» платят все члены
верви без исключения, независимо от их желания. Вообще же гипотеза об особом соглашении, предусматривающем взаимопомощь и круговую поруку, требует пояснений. Б.Д.Греков, размышляя над «дикой вирой», приуроченной к процедуре взаимной помощи, заключает: «Наконец, в Пространной "Правде" мы имеем очень интересный институт "дикой виры", который говорит нам о том, что вервь в XII в. уже перестает помогать своим членам в платеже штрафов, а помогает лишь тем, кто заранее о себе в этом смысле позаботился, т.е. тем, кто вложился предварительно в "дикую виру"... Это говорит нам о том, что к XII в. члены верви перестали быть равными в своих правах, что среди них выделилась группа, надо думать, людей более зажиточных, которые могли платить все взносы, связанные с участием в «дикой вире».1 Статья 8 Пространной Правды, на которую ссылается Б.Д.Греков, ни словом не обмолвилась об утрате равенства прав членов верви. Она констатирует только случай, когда кто-либо «не вложится в дикую виру». Стало быть, речь идет о том, что человек, входящий в состав верви, волен платить по общинной раскладке или же по каким-нибудь обстоятельствам отказаться от этого. Далее, почему мы должны остановиться лишь на одном предположении о выделении внутри верви людей более зажиточных. Вполне правдоподобна и другая ситуация, когда инкорпорированный в общину чужак, что бывало нередко, не успел или не сумел «вложиться в дикую виру» и тем самым заручиться поддержкой верви на случай необходимости платы штрафа. Проникновение в вервь чужеродцев нарушало кровнородственную схе-му, приспособляя ее к соседским интересам. Старая община давала трещину, что находило отражение и на функциониро-
1Б.Д.Греков. Киевская Русь, стр. 91.
вании коллективной ответственности: суживаясь, она превра. щалась постепенно в паллиативную меру. В таком виде мы а < застаем круговую ответственность в Пространной Русской Правде. Но это означает, что родственные отношения в верви заметно влияли на течение жизни.1 Таким образом, договор, ный характер участия в уплате «дикой виры» хотя и может быть принят, но с ограничениями.
Не противоречит ли нашим выводам существование круговой поруки в значительно более позднее время? Нисколько. Нельзя представлять круговую поруку неизменной на протяжении веков. В Русской Правде она является с одним любопытным свойством: вервь помогает «головнику» изобличенному, чего не заметно в последующих памятниках. «Оже учинится вира, — значится в Двинской Уставной грамоте, — где кого утепуть, ине душегубца изышуть; а не найдуть душегубца, ине дадуть наместником десять рублев, а за кровавую рану тридцать бел, а за синюю рану пятнадцать бел, а вина противу того». Тут определяется только общинная вира, но нет сомнения, что такая же вира полагается на преступника, находящегося «налицо».4 Псковская судная грамота устанавливает индивидуальную ответственность за убийство: «да учинит голов-
1Этому нисколько не противоречит то обстоятельство, что в некоторых случаях преступник вместе с женой и детьми подвергается «потоку и разграблению». Такое предписание Пространной Правды может быть понято как свидетельство уже произошедшей индивидуализации малых семей в рамках родственного коллектива, что подтверждается и самим наказанием («поток и разграбление»), заключавшимся в сожжении или разрушении дома преступника и изгнании его из верви. — См.: М.Н.Тихомиров. Пособие для изучения Русской Правды, стр. 89.
2 Правда Русская, т. I, стр. 104.
3 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Под ред. С.Н.Валка. М.-Л., 1949, № 88, стр. 144 (далее - Грамоты В.Н. и П.).
4Хрестоматия по истории русского права. Составил М.ВладимирскиЙ-Буданов. Вып. 1. СПб.-Киев, 1889, стр. 125 (прим.).
щину, ибо быти ему самому в головщине»; «а где учинится головшина, а доличат коего головника, ино князю на головни-ках взять рубль продажи».2 В Договорной грамоте короля польского и великого князя литовского Казимира IV с Великим Новгородом читаем: «А сведется вира, убьют сотцкого в селе, ино тебе взяти полтина, а не сотцкого, ино четыре гривны, а нам вир не таити в Новгороде; а о убийстве вир нет».3 Стало быть, «если доказано, что смертный случай есть убийство и преступник отыскан, то община ничего не платит». Судебник 1497 г. предписывает: «А доведут на кого татбу, или розбой, или душегубство или ябедничество, или иное какое лихое дело, и будет ведомой лихой, и боярину того велети казнити смертною казнью, а исцево велети доправити из его статка, а что ся у статка останет, ино то боярину и диаку имати себе... А не будет у которого лихого статка, чем исцево заплатити, и боярину лихого истцу в его гибели не выдати, а велети казнити смертною казнию тиуну великого князя московскому да дворскому», «а государскому убойце и коромолнику, церковному татю и головному, и подымщику, и зажигалнику, ведомому лихому человеку живота не дати, казнити его смертною казнью»; «а доведут на кого татбу, или розбой, или душегубство, или ябед-ничьство, или иное какое лихое дело, а будеть ведомой лихой, и ему того велети казнити смертною казнью, а исцево доправити из его статка: а что ся у статка останеть, ино то наместнику и его тиуну имати себе. А не будеть у которого лихого статка чем истцево заплатить, и ему того лихого истцю в его гибели не выдати велети его казнити смертною казнью». По
1 ПРП, вып. II, стр. 289.
2 Там же, стр. 298.
3 Грамоты В.Н. и П., № 77, стр. 131.
4Хрестоматия по истории русского права. Составил М.Владимирский-Буданов. Вып. I, стр. 207 (прим.).
5 Памятники русского права, вып. II. М., 1955, стр. 347.
6Там же.
7Там же, стр. 353.
Царскому Судебнику 1550г. суд и расправа те же.1 Личную ответственность определяет также Соборное Уложение 1649г.2 Преследованию подвергались, согласно Уложению, лишь укрыватели преступника. Если след «разбойников» ведет к селу, то жители обязаны отвести его — эпизод, живо напоминающий «гонение следа» Русской Правды:4 «А которых людей разбойники разобьют, или тати покрадут, и за теми разбойники и за татьми истцы, собрався, следом придут в село, или в деревню, и те люди, к которым следом придут, следу от себя не отведут: и про то обыскати, и погонных людей распро-сити. И будет в обысках и погонные люди на них скажут, что они следу не отвели: и тех людей по обыском и по погонных людей речам пытати, и указ им чинити, до чего доведется».5 Было бы крайне неосторожно на основании формального процедурного сходства заключать о социальном тождестве «уложенного» села и верви Русской Правды. Но так, в сущности, и поступают М.Н.Ясинский с Б.Д.Грековым, разница в малом: они привлекают литовско-русские акты XV — XVI вв.6 Этот прием нельзя признать удачным, ибо «гонение следа», упоминающееся в поздних источниках, никак не означает совпадения социальных параметров; крестьянская община могла переродиться, а способы дознания оставались прежними, что превосходно подтверждается ст. 60 главы XXI «О разбойных и татиных делах» Соборного Уложения, которую мы только что
1 Памятники русского права, вып. IV. М., 1956, стр. 246 — 248. $
2 Памятники русского права, вып. VI. М., 1957, стр. 383 — 407. :
3 Там же, стр. 396. '
4 В.Г.Гейман в своей интересной статье приводит много фактов подобного рода. — В.Г.Гейман. «Сочение следа» в Белозерском уезде XVII в.». В кн.: «Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII -XVII вв.». М.-Л., 1960, стр. 91-100.
итировали. Странное впечатление производит довод Б.Д.Гре-а. «Не вдаваясь в детали, хочу лишь отметить, что эта процедур3 ("гонение следа" — И.Ф.) бьша бы совершенно ненужной, если бы Речьшла ° большой семье, где все родственники знают друг друга и могли бы либо вьщать своего родственника совершившего кражу, либо заплатить за него без всякого "гонения следа"».1 В детали все же следовало бы войти, хотя бы в одну, когда в преступлении сородичи не повинны и, следовательно, полны решимости «отвести след», т.е. реализовать свое законное право. Вот тут-то и необходимо было «гонение следа» с целью отвести его и тем самым «обелиться».
Таким образом, содействие верви «головнику» при уплате денежного штрафа отличает Русскую Правду от позднейших законодательных установлений. Данное проявление коллективизма выражало специфические особенности социальной структуры вервной общины, объясняемые кровнородственными отношениями, влиявшими на строй древнерусской верви. Но этот коллективизм ко временам Пространной Правды утратил былую первозданность и под напором новых течений, прибивавших к верви чужаков, которые нарушали ее кровную целостность, начал исчезать, пока не пропал окончательно. Русская Правда еще застала его, но в половинчатом, стесняемом договорными новшествами виде. Вервь, вероятно, сочетала в себе родственные и соседские связи, элементы общинной и индивидуальной собственности, занимая промежуточное положение между семейной общиной и территориальной. На Севере подобные общины встречаются даже в XV в.: «Се Даша шунжане землю святому Николе Петре Адкине з детми и с племенем, Тоивод Идуеве з детми и с племенем, Якове Ори-не з детми и с племенем, Оншута Иванове с братом, Волосе Петрове з братьею, Иване Кондратове з братьею, Ивана Тайне с братьею, Василеи Тимошкине з детми, и Кирка з детми, и все
1Б.Д.Греков. Киевская Русь, стр. 86.
Шунжане даша землю Святому Николе...».
Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что изменения об щинных форм сопряжены с развитием семьи, и наоборот: сме на форм семьи может служить известным показателем внут- риобщинной перестройки. Вот почему изучение древнерус ской семьи представляет существенный интерес. j