Употребления алкоголя или лежание в постели

В связи с этим вполне логично, что ассоциативное поле русского глагола «гулять» так сильно отличается, например, от английского «walk».

И, поскольку ассоциативное поле столь широко, иногда даже не вполне ясно, что подразумевается под этим словом в каком-либо конкретном случае.

Например, из строк известной песни

«Ой, да загулял, загулял парнишечка, парень молодой»совершенно невозможно сделать вывод, что это, собственно, значило — напился ли он, закрутил головокружитель­ный роман, просто ли проводил праздно время с друзьями-приятеля­ми.

По-видимому, чтобы чело­век описал свое времяпрепровождение посредством глагола «гулять», оказывается достаточно наличия общего ощущения праздности.

Не слу­чайно, что во многих случаях прямо противопоставляются «гулять» и «ра­ботать».

И на этом противопоставлении базируется внутренняя форма многих слов типа «прогул», «отгул» и пр.

Иногда столь разное упот­ребление глагола приводит к комичным ситуациям, когда, употребляя его, собеседники имеют в виду его разное значение, как в следующем примере:

«Императрица Мария Федоровна спросила у знаменитого графа Платова, который сказал ей, что он с короткими своими прияте­лями ездил в Царское Село:

Что вы там делали — гуляли?

Нет, государыня, — отвечал он, разумея по-своему слово гулять, — большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осу­шили...»"(Черты из жизни Екатерины II// Древняя и новая Россия. Т.1,1879).

Именно демонстрируемое Платовым понимание слова «гулять» свя­зывается обычно со стереотипным представлением о русском нацио­нальном характере.

Г. Гачев в «Национальных образах мира» писал:

«Широкая душа, русский размах — это все идеи из стихии воздуха-вет­ра... Человек стремится «туда, где гуляют лишь ветер да я».

Недаром и для ветра, и для русского человека одно действие присуще и любимо: «гулять на воле» — разгу­ляться, загулять, загул, отгул, разгул.

И недаром Гоголь, о душе рус­ского человека говоря: «его ли душе, стремящейся закружиться, раз­гуляться», — упоминает действия, которые в равной мере делаются и ветром».

Действительно, значения глагола «гулять» прекрасно ложатся на свойственное русскому менталитету расширенное восприятие свобо­ды.

А также значения глагола гулять соединяют в себе (совсем как русский характер) умерен­ность и дикую безудержность. Это хорошо видно при сравнении слов «прогулка» и «гуляние», так как прогулка предполагает умеренное приятное времяпрепровождение, а гуляние подразумевает безудержную дикую радость жизни, с песнями, плясками, а зачастую пьянкой и мордобоем (поэтому праздники сопровождаются народными гуляни­ями, а не «народными прогулками». А влюбленные осуществляют ро­мантические прогулки при луне, которые не называются гуляниями (хотя глагольные формы можно употребить обе — «Петя с Олей прогуливаются», «Петя с Олей гуляют»).

Впрочем, все значения объеди­няются идеей свободы выбора,отсутствия стеснений (отчасти связан­ной с отсутствием в русском языке жесткой структуры предложения) и отсутствием необходимости выполнять скучную, рутинную работу.

Эта возможность свободно следовать своим желаниям переживается как праздник, легко выплескивается за цивилизованные границы и протекает отчаянно, буйно, самозабвенно, в безудержном веселье.

ТОТЕМЫ

На склонность русского человека к расширенному ощу­щению свободы указывают и присущие нашей культуре тотемы. Рас­смотрим этот вопрос подробнее.

Хотя в своей классической форме тотемизм в нашей культуре не проявляется, однако некоторое присутствие этого феномена в своеоб­разной форме все же можно отследить. Его отголоски мы находим прежде всего в сказочных текстах.

Так, женой Ивана-Царевича оказыва­ется лягушка, мужем заблудившейся в лесу девушки становится медведь, и в окошко ясным соколом прилетает жених к невесте.

В поле нашей ментальности можно обнаружить и другие признаки этого явления.

В нашей культуре и по сей день есть свои фавориты среди животных. Эти пред­ставители фауны наделены в нашем сознании определенными черта­ми характера (как совпадающими с повадками своего природного воп­лощения, так и приписанными культурой).

На определенном этапе развития в большей или меньшей степени происходит отождествле­ние человека с определенным животным; это же, в свою очередь, с моей точки зрения, приводит к частичному принятию приписываемых «то­тему» черт в качестве собственных черт характера, то есть приобрете­нию тотемических черт.

С наделением животных определенными черта­ми характера все вполне ясно — прежде всего, это происходит опять-таки в сказках, при чтении которых у ребенка складывается опреде­ленный образ действующих персонажей (лисицы, волка, зайца и пр.).

С другой стороны, в период детства по большей части происходит и приписывание имени. И это приписывание совершают родители (хотя участвовать в нем могут практически все, начиная с ближайших родственников и заканчивая прохожим на ули­це).

А все происходит просто, незаметно и внешне безобидно — мы начинаем называть наших детей не только их собственными имена­ми, но и «кисоньками», «заиньками» (причем именно эти два пред­ставителя животного мира доминируют в нашей, если так можно вы­разиться, тотемической иерархии).

Для сравнения можно привести типичные ласковые аниматические прозвища французской культуры: mа biche (моя лань), mon gros loup (мой толстый волк), mоn petit rat (моя маленькая крыса; правда, крыса там мужского рода, то есть мой крысеныш).

Как мы видим, все эти детские прозвища совершенно чуж­ды нашей культуре.

Причем важно отметить, что область применения прозвищ «кисонь­ка», «заинька» не ограничивается только детским возрастом.

Так ча­стенько называют друг друга супруги (у прозвищ отсутствует половая специфика). И это расширение ареала охвата, включение в него пред­ставителей всех возрастов позволяет сделать вывод о значимости дан­ных тотемов для русского менталитета.

В пользу версии о тотемичности зайца и кота косвенно свидетель­ствует также тот факт, что другие прозвища (которые, конечно же, тоже даются) ребенок получает за конкретные свои качества.

Скажем, за толстые щеки (или в целом за младенческую упитанность) ребенка могут назвать «мой хомячок», мальчика за упитанность (впрочем, воз­можны и другие ассоциации — любовь к меду, например) в более по­зднем возрасте — «мой медвежонок» и т. д..

А вот прозвища «котенок» и «зайчонок» даются абстрактно, без всяких конкретных ассоциаций.

Из переносных выражений нашей культуры, возникших еще в советское время на ум приходит название безбилетной поездки на транспорте — «ехать зайцем».

По­скольку параллель с реальным зайцем в этой ситуации прослеживает­ся не больше чем с любым другим травоядным, то это также подтверждает тотемический характер зайца.

А помни­те, какой был первый советский мультсериал? Случайно ли его героем стал заяц (в аналогичном американском сериале главным героем ведь был мышонок)?

А что вы скажете о народном названии белорусских денег — «зайчики»?

Понятно, что белорусский менталитет, хотя и имеет свои специфические черты, наиболее из всех остальных нацио­нальных менталитетов близок русскому.

Хотя на белорусских деньгах были изображены не толькозайцы — там были белки, волки, лисы, зубры, однако при получении народного имени заяц победил — как видится, совсем не случайно.

Поиск по сайту: