Итак, мы выяснили, что в русском языке не существует жесткой конструкции, которая предписывает членам предложения определенные места.
Встает вопрос:А как можно трактовать данную особенность в психологическом ключе? Что такой способ организации слов вносит в национальный характер?
Исследователи (А.А. Мельникова. «Язык и национальный характер», например) выдвинули гипотезу, что такой способ организации слов в предложении приводит к неприятию всего, что выступает в качестве внешней организующей силы.
Наиболее ярко данная особенность проявляется в отношении русского человека к «власть предержащим» и к закону.
Многие исследователи русской истории придают большое значение тому, что они называют «пренебрежением к закону», «русским правовым нигилизмом» или «глубоко укорененной традицией антиправовых предрассудков».
Характер этой специфики русского национального характера наиболее отчетливо проявляется при сопоставлении двух поговорок – латинской и русской:
«Dura lex, sed lex» (суров закон, но закон) (лат.) и «Закон — что дышло, куда повернешь — туда и вышло» (рус.)
Вот, например, интересная иллюстрация к данному сопоставлению.
Один студент философского факультета еще в советское время (тогда вместе с советскими студентами учились и студенты из зарубежных стран социалистического лагеря) попросил немку привезти ему Библию.
Немка просьбу выполнила. Но, пройдя таможню, от соседей по купе узнала, что провоз этой книги не разрешен. И сдала ее.
Студент-философ не мог понять мотива ее поступка.
У них состоялся следующий диалог:
-Но ведь ты же уже прошла таможню, зачем было сдавать книгу!»
- «Так ведь провозить ее запрещено!».
Как видим, диалог прекрасно демонстрирует разное понимание закона Естественно, что в соответствии с этим пониманием и выстраивалась деятельность.
Специфику отношения русского человека к «власть предержащим» и к закону, характерную для русской ментальности, отмечает в своих работах ряд современных авторов.
Например, отечественная исследовательница этносов С. В. Лурье выделила центральную зону ментальности, которая, по ее концепции, состоит из трех аспектов:
1) локализации источника добра, включающего Мы-образ и образ покровителя;
2) локализации образа зла — образа врага;
3) представления о способе действия, при котором добро побеждает зло.
Источником добрав традиционной русской ментальности рассматривалась община (мир), а врагом — источником зла, находящимся в постоянном конфликте с народом, — государство.
Подтверждение этой мысли мы можем встретить и в фольклорном материале — например, в текстах русских сказок.
Хотя один из расхожих исторических мифов — это вера народа в «доброго царя», сказки указывают на наличие противоположных чувств, на бытующие представления о неправедности действий, несправедливости по отношению к народу не только царских вельмож, но и самого царя.
Например, одна из сказок рассказывает о загробных мучениях недоброго к простому народу царя: на нем черти воду возят и погоняют его дубинками.
На вопрос солдата о его житье-бытье на том свете царь отвечает: «Ах, служивой! Плохое мое житье. Поклонись от меня сыну... да накрепко ему моим именем закажи, чтобы не обижал он ни черни, ни войска; не то Бог заплатит!».
Отраженное в сказке недовольство царем, уверенность в его неправильном поведении по отношению к народу дополняется также неоднократно повторяющимися сюжетами о том, как мужик стал царем, и, выражаясь современным языком, справедливо перераспределил блага.
Вот, например, в сказке о Мартышке солдат выбился в королевские любимцы и стал «набольшим министром». Уезжая в другую землю, король оставляет его вместо себя править.
«И повел Мартышка по-своему; приказал он шить на солдат шинели и мундиры из самого царского сукна, что и офицеры носят, да прибавил всем солдатам жалованья — кому по рублю, кому по два — и велел им перед каждой вытью (едою) пить по стакану вина и чтобы говядины и каши было вдоволь. А чтобы по всему королевству нищая братия не плакалась, приказал выдавать из казенных магазинов по кулю и по два на человека муки».
Таким образом,мы можем говорить о негативном отношении к закону и правящей верхушке во главе с властителем как об исторической тенденции.
Идею С.В. Лурье подтверждает также следующая отечественная специфика: в системе русской ментальности важнейшим способом действия, ведущим к победе добра над злом, является отнюдь не закон, устанавливаемый «врагом»-государством.
Отражением этого является и отмеченное Ю. М. Лотманом «устойчивое стремление русской литературы увидеть в законе сухое и бесчеловечное начало в противоположность таким неформальным понятиям, как милость, жертва, любовь».
Примечательный пример противопоставления русским человеком юриспруденции и моральных принципов мы находим в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина.
На предположение Екатерины И, что она жалуется на несправедливость и обиду, Маша Миронова дает неожиданный ответ: «Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия».
Эту же особенность русской ментальности обнаружили российские психологи при исследовании морального и правового развития современной молодежи. При тестировании наиболее частотным вариантом ответа было «Не по закону, а по совести».
Кроме совести, антитезой закону в русской картине мира выступает справедливость.
В какой-то степени это слово культуроспецифично. Эквивалентов в западных языках оно не имеет.
Близкие по значению слова в рассматриваемых языках подчеркивают законность (!) (французское «juste», английское «just»), честность (английское «fair»), правоту говорящего(немецкое «gerecht»).
На первый взгляд может показаться, что в основу русского понятия справедливоститакже отчасти включается понятие правоты, правды(корень «-прав-» входит в основу слова).
Действительно, в парах «закон — справедливость» и «истина — правда» первые определения (закон, истина) выступают по отношению к человеку холодными, отчужденными, дистантными.
Вторые (справедливость, правда) тесно связаны с человеком.
Ср. высказывание Тургенева: «Истина не может доставить блаженства... Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело... Правда и Справедливость!».
Рднаков русском языке существует выражение «у каждого своя правда», что значит: у каждого разные представления о жизни.
Иногда с разных точек зрения справедливыми представляются противоположные вещи.
Например, могут быть оценены как несправедливость и «уравниловка», и имущественное неравенство.
То есть и правда, и справедливость не всегда обладают непосредственной очевидностью. Они связаны с личностными оценками.
Так, в частности, для англоязычной и франкоязычной культур справедливость соединяется с законностью.
В русскоязычной культуре такое явление не просто отсутствует, а наблюдается противопоставление(!) справедливости и законности.
А. Солженицын в книге «Россия в обвале» пишет: «Веками у русских не развивалось правосознание, столь свойственное западному человеку.
К законамбыло всегда отношение недоверчивое, ироническое: да разве возможно установить заранее закон, предусматривающий все частные случаи? Ведь все они непохожи друг на друга. Тут — и явная подкупность многих, кто вершит закон. Но вместо правосознания в народе всегда жила и еще сегодня не умерла — тяга к живой справедливости».
Верность данного утверждения подтверждают и результаты социологического исследования: «56,9 процента россиян согласны с утверждением, что власть должна управлять страной по справедливости, а не по букве закона».
Причем противоречие между справедливостью и законностью ощущают не только обычные граждане, но и высшие государственные чиновники.
Например, А. Починок, бывший министр труда, в интервью газете «Аргументы и факты» сказал следующее: «Считаю, что нужно действовать по закону — и будет все в порядке. Конечно, обидно, когда попадают в тяжелую налоговую ситуацию хорошие люди. Потому что мы вынуждены брать налог, даже когда чувствуется, что по справедливости не надо было бы. Но закон есть закон».
Это ощущаемое противоречие между справедливостью и законом продуцирует споры на самом высоком уровне. Надо заметить, что в западных странах невозможно в принципе!
Например, в интервью газете «Коммерсантъ» генеральный директор «Союзплодим-порта» обменялся с корреспондентом следующими репликами:
«-Ваши оппоненты в неофициальных комментариях говорят: да, может быть, мы поступаем не по закону, но... нужно восстановить справедливость и вернуть товарные знаки государству...»
— «Покажите мне хоть один закон РФ, где присутствует слово "справедливость". Сделка по покупке товарных знаков совершена в полном соответствии с законом... Так что никаких законодательных основ для ее аннулирования нет... Да и вообще, справедливость — понятие относительное».
Однако в русской культуре в случае противоречия между законом и справедливостью непосредственное чувство обычно на стороне справедливости.
Было проведено исследование
- отношения к законам,
- понимания справедливости и прав личности,
- мотивировки законопослушности
у отечественных респондентов в контексте сравнения их морально-правовых суждений с суждениями представителей других стран (США, Дании, Италии и др.)
Сравнительный анализ показал, что у российских респондентов способность к изменению и нарушению законов оказалась более развитой, чем у респондентов из других стран.
О. Николаева, автор исследования, считает, что «это является следствием недостаточно сформированного понимания функции и ценности законов.
Законы воспринимаются не как целесообразные принципы устройства общества, а как аппарат репрессий и ограничения свободы.
Результаты исследования позволяют говорить о том, что в сознании отечественных респондентов изначально существует разграничение понятий «закон» и «мораль».
Именно это и вызвало трудности в определении «справедливого закона», так как понятие «справедливость» у россиян связано с областью нравственности, а законысчитаются несправедливыми, бездействующими и необъективными.
Что же касается исследований респондентов стран Запада, то результаты исследований Д. Тапп позволяют сделать вывод, что понятия «закон», «мораль», «справедливость» на первоначальном уровне осмысления у них слиты воедино.
Присущее русским отношение к закону, с одной стороны,и к справедливости, с другой, нашло свое отражение и в исследованном В. В. Знаковым («Понимание правды и лжи в русской историко-культурной традиции//Этническая психология и общество. М., 1997) феномене «нравственной лжи».
С помощью экспериментов, проведенных на различных российских выборках, он обнаружил, что статистически значимое большинство респондентов не только считают морально приемлемой так называемую «ложь во спасение», но и согласились бы, например, дать в суде ложные показания ради спасения невиновного обвиняемого.
Сами респонденты объясняют это тем, что несовершенство законов допускает возможность осуждения невиновного
Поэтому ложные показания в суде во имя спасения невиновного человека в психологическом и нравственном плане перестают быть ложными.
Такая ложь понимается как «атрибут честности, необходимое условие справедливого отношения к людям, попавшим в беду».
По мнению В. В. Знакова, истоки такого отношения коренятся в различном понимании «правды» и «истины» в русской культурной традиции.
Согласно результатам его исследований, «правда» понимается русскими как категория, выражающая целостное мировоззрение человека, понятие, основанное на вере, традициях, представлении о справедливости в отношениях между людьми («жить по правде»), а «истина» — только «общезначимая обезличенная констатация соответствия высказывания действительности».
Знаков приводит в пример Достоевского, который неоднократно отмечал:
когда русский человек вынужден выбирать между истиной и справедливостью, то он скорее предпочтет ложь, чем несправедливость.
Таким образом, «истина» и «справедливость» в сознании русского человека в конкретных случаях вполне могут не совпадатьи справедливость всегда будет дороже истины.
Даже если для ее восстановления придется прибегнуть ко лжи.
По мнению Знакова, это — один из ключевых моментов отношения к понятиям «правда», «ложь», «справедливость», «мораль», «закон» в русском этническом сознании.
Итак, все вышеперечисленное укладывается в нашу версию: поскольку в русском языке отсутствует жесткий порядок расположения членов предложения, это создает базу для формирования в структуре национального менталитета оппозиционного, нонконформистского отношения ко всяким формальным, отчужденным понятиям, претендующим на управляющие роли (одним из воплощений которых является закон).