Всем было ясно, однако, что это письмо Генри — неуклюжая попытка успокоить дилеров и мало соответствует истине.
Сочувствие и добрые пожелания дилеров очень поддержали меня в те тяжелые дни. Обо мне часто писали как о «слишком требовательном», «суровом» и даже «безжалостном» человеке. Не думаю, что дилеры так дружно бросились бы меня защищать, если бы эти характеристики соответствовали действительности. Естественно, у нас бывали разногласия, но я всегда старался поступать по справедливости. Я обращался с ними по-человечески, в то время как Генри предпочитал политику устрашения, действуя окриками и разносами. К тому же многие дилеры стали миллионерами благодаря мне, и они не забывали об этом.
Оставалось решить вопрос об окончательном расчете со мной. Генри поручил это щекотливое дело Биллу Форду и члену правления Картеру Берджесу. Они прекрасно знали, сколько я должен получить, но вели себя, как базарные торговки, яростно препираясь из-за каждого пенса. В конце концов, чтобы получить все, что мне полагалось, я был вынужден нанять Эдварда Беннета Уильямса, самого знающего из всех известных мне юристов. В итоге мне удалось буквально выдрать у них лишь 75 процентов от фактически причитавшейся суммы. Картер Берджес и Генри Нольте, главный юрист компании, старались перещеголять друг друга, наперебой доказывая мне, что ими руководит лишь стремление к справедливости. Но поскольку, мол, прецедентов подобных денежных расчетов еще не было, они вынуждены стоять на страже «интересов держателей акций». Билл Форд слушал всю эту галиматью молча, закусив губу, но ни разу не попытался одернуть их.
Многие мои теперь уже бывшие сотрудники написали мне сочувственные письма. Было также много писем и телефонных звонков от «охотников за специалистами», предлагавших свои услуги в поисках нового места работы.
Кто знает, как бы я поступил, если бы в то памятное утро не оказался на складе автодеталей. Быть может, я решил бы какое-то время отдохнуть, отвлечься, поиграть в гольф или отправиться, наконец, в путешествие всей семьей. Да мало ли чем еще может заняться состоятельный человек, впервые в жизни оказавшийся не у дел. Мне кажется, именно это унизительное положение и заставило меня спустя всего две недели согласиться с предложением занять пост президента корпорации «Крайслер». Бушевавшая во мне ярость была настолько сильна, что я, скорее всего, попросту сгорел бы, если бы не получил возможность с головой погрузиться в новое дело. Я задыхался от гнева, и работа была лучшим способом вернуться к жизни.
Кстати, после увольнения я впервые мог позволить себе пригласить к нам на обед президента корпорации «Дженерал моторе» Пита Эстеса и его жену Конни. Хотя они жили рядом, за все годы нашего знакомства мы ни разу не встречались в неофициальной обстановке, так как оба придерживались неписаного правила, предписывающего менеджерам наших компаний держаться подальше друг от друга. Пока я работал в компании «Форд», то вынужден был неукоснительно следовать этому правилу, поскольку считалось, что если менеджеры разных компаний вместе играют в теннис или в гольф, это означает только одно — они сговариваются о ценах на автомобили. Или, еще того хуже, замышляют заговор, чтобы уничтожить нашу систему свободного предпринимательства. Поскольку «Дженерал моторе» постоянно опасалась своего расчленения из-за того, что она являлась монополией, ее менеджеры были особенно осторожны. Это звучит забавно, но люди, занимающие высокие посты в компаниях «большой тройки», редко даже здоровались друг с другом, а о каком-либо дружеском общении и речи не было. Таков был кодекс поведения в те годы в Гросс-Пойнте и Блумфилд-Хиллз.
Теперь я получил редкую возможность не соблюдать этот кодекс. Особенно радовалась Мэри. Она любила Конни Эстес и могла наконец открыто встречаться с ней и ее семьей. Увы, моя дружба с Питом оказалась слишком кратковременной. Мы вновь стали «чужими», как только я вступил на пост президента компании «Крайслер».
Хочу упомянуть об одной газетной публикации, появившейся вскоре после моего увольнения. Одна из детройтских газет напечатала статью, в которой меня называли слишком «бесцеремонным». «Сыну итальянского иммигранта, родившемуся в Аллентауне, штат Пенсильвания, очень далеко до Гросс-Пойнта», — утверждала газета, ссылаясь на «представителя семьи Фордов». Это было омерзительно, но я уже ничему не удивлялся. Для Фордов я всегда был чужаком.
Генри считал, что все итальянцы связаны с мафией. Думаю, немалую роль в этом сыграл роман «Крестный отец». Именно эта книга помогла Генри утвердиться в мысли, что все без исключения итальянцы связаны с преступным миром. В последние годы он был убежден, что и я, конечно, принадлежу к мафии, как бы ни пытался маскироваться.
Представляю, как бы затрясся Генри, если бы узнал об одном телефонном звонке, раздавшемся у меня дома вскоре после той гнусной публикации. Сняв трубку, я услышал, как мужской голос с итальянским акцентом произнес: «Этот мерзавец оскорбил честь вашей семьи. Если то, что мы прочитали в газете, правда, он получит по заслугам. Вам достаточно только позвонить по телефону, который я вам дам, и мы ему руки и ноги переломаем. Соглашайтесь, и вы облегчите душу и себе, и нам».
«Спасибо, — ответил я, — но это не мой стиль. Не думаю, что это принесло бы мне удовлетворение. И знаете, если бы я хотел прибегнуть к насилию, то с большим удовольствием сам бы переломал ему руки и ноги, и не только».
Еще в 1975 году, когда Генри затеял направленное против меня расследование, он постоянно намекал на мои связи с мафией. До сих пор мне ни разу не приходилось встречаться с ее представителями. И вот, пожалуйста, случилось то, чего так опасался Генри. Я получил возможность связаться с теми самыми людьми, которые вселяли в него страх и ужас.
Я вовсе не сторонник евангельской заповеди подставлять другую щеку, если тебя ударили по одной. Генри Форд вполне заслужил любую кару хотя бы за то, что сломал жизнь многим достойным людям. Но я отомстил ему, не применяя насилия. Моя месть была более изощренной. Генри Форд до сих пор выплачивает мне в виде пенсии немалые деньги за то, что я каждое утро приступаю к работе, смысл которой в том, чтобы ухудшить положение его компании, а значит, и его самого.
Понадобилось время, чтобы я мог отойти от шока и начать рассуждать спокойно. Мне хотелось понять, в чем причина того, что произошло между Генри и мной. Увольнение — это страшный удар, и, наверное, нет большой разницы, являетесь вы при этом президентом компании или дворником. Вы копаетесь в себе и ищете ошибку, которая привела к такому финалу. Размышляя над этим, я пришел к выводу, что никогда не стремился стать первым яйцом в компании. Просто я принимал как факт, что во главе компании «Форд» всегда будет стоять член семьи Фордов. Это была аксиома, и я не собирался ее оспаривать. В конце концов, если бы такое желание у меня возникло, я мог бы стать главным исполнительным директором в какой-нибудь другой фирме. И такая возможность у меня появлялась не раз. Но в том-то все и дело, что такого непреодолимого стремления у меня не было, иначе я бы уже давно ушел. Меня устраивало мое положение в фирме, я был доволен и своей работой, и отношениями с Генри.
И так продолжалось до 1975 года, после чего я стал угрозой для «короля», и меня уволили.
Генри всегда с подозрением относился ко второму лицу в фирме. Он был из тех хозяев, которые любого человека на этом посту воспринимают как угрозу своей безопасности. Так в старину знатный лорд опасался крестьянских бунтов.
Наверное, я был излишне самонадеян, когда считал, что уж меня-то такая участь не постигнет. Мне казалось, что я в чем-то умнее и удачливее остальных. Как я ошибался! Надо было лишь поглубже вникнуть в историю компании. Ведь мне было известно, как были изгнаны из «рая» многие достойные люди. Это и Эрни Брич, и Тэкс Торнтон, и Макнамара, «вундеркинды», которые не могли дождаться момента, когда можно будет покинуть фирму. И разве я не помнил, как Бичем постоянно повторял: «Этот тип — хитрый ловкач, с ним всегда надо готовиться к худшему»? А Эрие Миллер, Банки Кнудсен и даже друг Генри Джон Багэс? Почему падение этих людей не заставило меня насторожиться? Стоило лишь проследить историю фирмы, и моя карьера предстала бы передо мной в истинном свете. Но мой внутренний голос молчал, и я прошел свой путь до конца.
Нельзя не учитывать и болезнь Генри. Как всякий параноик, он был убежден, что я только и жду благоприятного момента, чтобы обойти его семью и захватить власть. В интервью журналу «Форчун» Генри признавался: «Я понял, что не вечен, когда в январе 1976 года заболел ангиной. Естественно, меня волновало, что будет с «Форд мотор компани», когда меня не станет. Ли Якокка не был тем человеком, который смог бы заменить меня на посту председателя совета директоров». Вряд ли Генри сумел бы внятно объяснить кому бы то ни было, включая и самого себя, почему он был так в этом уверен.
И, наконец, Генри Форд был некоронованным «королем», главой одной из последних великих династий Америки. Инстинкт самосохранения в любой династии — основной. Все, что может оказать влияние на династию — и хорошее, и плохое, и даже никакое — все подвергается сомнению в уме человека, ее возглавляющего, все представляет потенциальную опасность.
Своим преемником Генри всегда видел только своего сына Эдсела и никогда не скрывал этого. Я отравлял ему жизнь самим фактом своего существования, поскольку являлся, по его мнению, преградой, мешающей воплощению этого плана. Один мой приятель часто повторял: «Берегитесь, Ли! Первое фиаско «Эдсела» вас не задело. Но уж второе-то наверняка не минует».
После моего увольнения я видел Генри Форда лишь один раз, через четыре с половиной года. Кэтрин Грэм пригласила нас с Мэри на один из приемов, которые устраивались по всей стране в .связи с пятидесятилетним юбилеем журнала «Ньюсуик». В Детройте такой прием состоялся в танцевальном зале «Центра Ренессанса». Поистине, неисповедимы пути Господни!
Весь вечер я был рядом с Мэри, она неважно себя чувствовала (это было всего за несколько месяцев до ее смерти). Рядом с нами за столом сидел Билл Бонд. Мы были рады пообщаться с лучшим диктором последних известий и просто отличным парнем. Мэри и Билл оживленно разговаривали, когда я вдруг оглянулся и увидел Генри. Он и Кристина шли вдоль шеренги встречающих. «Проклятье!» — выругался я. Мэри подняла глаза и тоже воскликнула: «Черт возьми!».
Я часто представлял себе эту встречу. Хоть я и не агрессивен по натуре, мне почему-то хотелось, чтобы это случилось в момент, когда я выпью несколько рюмок. В моем воображении эта сцена всегда заканчивалась мордобитием, так что я и в самом деле опасался, сумею ли сдержать себя.
Генри тоже заметил меня. Наши взгляды встретились. Я поклонился, с интересом ожидая, как поступит Генри. Он мог тоже поклониться, пробормотать «привет» и поскорее скрыться в толпе. Существовал и второй вариант. Генри мог бы подойти к нашему столу, пожать мне руку, перекинуться парой слов. Быть может, он бы даже похлопал меня по плечу, мол, кто старое помянет, тому глаз вон. Именно так поступил был человек достойный, но я хорошо понимал, что вряд ли Генри на такое способен. И наконец, третья возможность — спастись бегством. И Генри выбрал последнее. Он бросился в сторону, увлекая за собой жену. Больше я никогда не встречал Генри Форда.
Много времени прошло с того памятного дня 13 июля 1978 года. Раны, нанесенные этим человеком мне и моей семье, понемногу затянулись, но шрамы от них останутся навсегда.
Но меня ждала новая работа, моя карьера в автобизнесе продолжалась.