ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

Все может лечить

Кто-то из художников-импрессионистов говорил: "Дайте мне грязь, и я нарисую солнце!" В живописи с помощью тонового контраста и композиции это сделать нетрудно, то есть создавать впечатление "слепящего солнца" с помощью серовато-блеклого пятна грунтованного холста ("солнце") и, скажем, темно-серых разводов "тумана" и "туч". Можно как угодно усиливать контраст между изображением светила и тем, что "делается на бренной земле". Например, у Айвазовского на картинах, изображающих морской бой, создан такой зримый контраст: пылают корабли, густой дым застилает небо, сквозь дым виден солнечный диск, нарисованный темной сероватой краской, но это солнце! И оно действительно может ослепить, как "ослепляет" светлая мысль о мирных временах счастья (хотя именно счастья тогда, в эти времена и не было), в черных потемках пейзажа после битвы или после разгрома (пожара, землетрясения и т. д.).

Так и любое лекарственное средство, будь то пилюля, капли или слово, образ и т. д., помещенное в определенный смысловой контекст, может "ослеплять", создавать впечатление спасительного средства, настраивать человека и его ресурсы на восстановление гармонии, на строительство нормальной жизни, восстановление того, что на фоне болезни уже воспринимается как счастье.

Еще Парацельс утверждал, что все в природе является благом для чего-нибудь. По этой причине он и собирал "всякую грязь" — плесень из склепов, росу в полночь, суеверия, распространенные в народе, убеждения и верования в ту или иную силу, потерянные в результате вражды между людьми тайные доктрины о происхождении болезней.

Смысловой ореол

Лечить может все что угодно, все, осененное важным смыслом. Это "невидимое смысловое свечение", как ореол святости вокруг головы пророка-целителя, выявляет "действующее" лекарство. Как известно, нимб, или ореол, символизирует солнечную силу, "духовное солнце" внутри собственной природы всех святых. Золотое гало вокруг голов языческих богов и христианских святых говорит о том, что они купаются во славе солнца и сами излучают свои лучи. Бог солнца — древнейшее божество человечества. Солярные символы высшей духовно-космической силы можно встретить в любой культуре. Почитание солнца-божества и его света — базовая предпосылка мифологического мышления, которое само по себе является базой для логического мышления.

"Ученье — свет, а неученье — тьма", кто не знает этого банального, но вместе с тем мудрейшего изречения. Ум и свет прочно ассоциируются, это почти одно и то же. Свет — это жизнь, день, сознание (знание с еще кем-то — сознание), это солнце, от которого зависит жизнь на земле. Тьма — это ночь, смерть, тайна, незнание. Нет солнца — нет жизни.

Круглая форма обыкновенной таблетки несет в себе этот главный смысл того, что лечит, а именно — продлевает жизнь, обеспечивает жизнь, освещает умным светом жизнь — "солнечную активность", энергию солнца — источник жизни. Как и русские блины — пищевой аналог солярного символа, как и "трехсветное солнце" (восход — полдень — закат) в украшениях русской одежды, в обере-

гax, утвари и т. д., как и денежные знаки — монеты, как чаши и тарелки, вместилища пищи, и прочее.

То, что не несет в себе Света-Знания, не может быть принято внутрь, не может быть лекарством. Это должно быть отвергнуто. Если человек не знает о лекарственном веществе вообще ничего — не догадывается, не домысливает, не берет знание об ЭТОМ из какого-либо источника, если, образно говоря, не наделяет вещество (слово, целителя самого по себе) ореолом — смысловым ореолом, — то это вещество никогда не станет для него лекарством, он его никогда не примет.

Условия, созданные для осуществления возможности воспринять каким-то образом этот смысловой ореол лекарственного вещества или целительного средства, принято называть в современной психотерапии "терапевтическим контекстом". В таком безупречно созданном контексте, действительно, все, что угодно начинает обладать исцеляющими свойствами, по-нашему — плацебо-эффектом в его чистом виде.

"Дайте мне грязи!.."

Игорь Губерман в рассказе "Праведное вдохновение жулика" подробно описывает технологию создания смыслового ореола "чудодейственного лекарства". Сюжет истории ТРЕБУЕТ спасти хорошего человека, который пострадал от жуликов. Приходит и спасительная идея — спастись с помощью жульничества (социальная гомеопатия — подобное подобным). Жуликам подсовывается идея "мумие". Смысловой ореол создается вдохновением наподобие того, каким "несло Остапа Бендера": "Уже больше трех тысячелетий знают все о нем из древних трактатов, лишь высоко в горах находят эти черные подтеки с резким запахом, и невероятное количество болезней поддается этому веществу. Но то ли это испражнения каких-то древних птиц, а то ли результат разложения на воздухе нефти — до сих пор не выяснил никто. А может быть, это особым образом сгнившая растительность древнейших

времен, и как-то это связано с бальзамом, которым египтяне мумифицировали фараонов?". Это основной текст "ореола", к которому добавлялись еще разнообразные "привески", которые стимулировали инвестирование в главный проект — экспедицию в горы.

Жулики клюют на "ореол", и герою приходится имитировать путешествие на Памир и варить это самое мумие. Рецепт прост, но заковырист: асфальтовая смола, перемолотый на мясорубке чернослив, головка чеснока, столярный клей, жидкость для очистки окон и проявитель. После комбинации с передачей "чудесной смолы" герой получает деньги, отдает долги... и начинает варить новую партию. Оказывается, даже жена "химика" не верит в подделку мужа — пользуется смолой как лекарством! И это "лекарство" не просто помогло, а исцелило — боли в печени исчезли!

.. Слухи о "мумие" разнеслись стремительно. И вот спектр воздействия препарата стал чудовищно широким: ревматические боли в суставах, астматический кашель, приступы язвы желудка, аллергия кожи, ожоги и т. д. Жена героя, уверовав в целебные свойства, собиралась уже было перейти к частной практике целительства и требовала новой партии "мумие", но героя останавливает предупреждение друга: "Знахарство уголовно наказуемо..." Этот довод подействовал, а слухи о чудесных исцелениях, побурлив по Москве, стихли. Эта история, о том, как из куска грязи лепится "солнце", то есть чудесное лекарство, закончена, но сколько их еще будет? В том, что такие истории произойдут, сомнений никаких нет. Человек и его мышление, отношение к Реальности и построению своей Реальности, не меняются!

Анализ контекста

Попробуем на материале рассказа И. Губермана проанализировать смысловую ткань (textus — лат. ткань, сплетение, соединение) рассказа о мумие, который и создал ситуацию, породившую исцеления.

1) Легенда. Это миф о происхождении мумие — этиологический миф.

Откуда известно? — Из древних трактатов. Древние трактаты — намек на тайные знания, мистерии, эзотерику и пр. Знают об этом (очевидно, только "посвященные") более трех тысяч лет. Три тысячи лет — это "серьезная проверка временем". Сохраняются, как это нам всем рассказывал Инкомбанк, только истинные ценности. То, что сохраняется в течение трех тысяч лет, — безусловная ценность. Где эта ценность находится? Высоко в горах. Там, где существуют и другие таинственные явления — снежный человек, законсервированные йоги, шамбала (энергетический сгусток, в котором можно жить вечно), наконец, — нетающие льды, хранящие в замороженном состоянии древнюю воду; чистейший воздух, близость к Космосу и пр. Все, что созревает высоко в горах, не может не быть чем-то особенным, целебным.

Вот и первая "сеть", которая захватывает внимание и мысль:

— древние трактаты;

— три тысячи лет;

— высоко в горах.

Вторая "сеть", более мелкая: "вещество на скалах" с неясным происхождением — то ли это разложившаяся на воздухе (и под солнцем!) нефть (нефть — это "энергоноситель", концентрат солнечной энергии); то ли птичий помет (концентрат минеральных веществ, продукт жизнедеятельности небесных существ, близких к ангелам, божеству, воплощение Святого Духа и пр.); то ли это сгнившая растительность древнейших времен (это же травы, все вместе, собранные в одно "месиво", все лекарственные, все экологические чистые — ведь в древние времена не было загрязнений!).

Теперь об "известных" функциях вещества — это уже "смысловая клетка", куда пленяется мысль: вещество использовалось как бальзам^ которым египтяне мумифицировали фараонов.

Все. Сознание загнано в пирамиду и "мумифицировано". Ловушка захлопнулась. Бальзам (это всегда что-то очень ле-

чебное, это смесь Живой и Мертвой воды, то, что оживляет), который предназначался для самых знатных людей — фараонов. Для чего? Для вечной жизни телесной оболочки. Теперь из этой ловушки можно смотреть на вереницу болезней, которые поддаются этому веществу. Смысловая цепочка, вещество, могущественнее самого фараона, управляет болезнями, как фараон своими подданными, даже более, поскольку фараон смертен, а бальзам — нет.

Итак, схема Легенды:

2) Потребность. У людей всегда есть потребности. Потребности людей надо любить. Люди платят только за то, что удовлетворяет какую-нибудь из многочисленных потребностей. Как это не грустно, но приходится признать, что это кредо о потребностях универсально. И врач, и производитель, и бизнесмен, и политик, и аферист... каждый, конечно, по-

своему, исповедуют это кредо: "Верую в то, что Человек влеком Потребностью" (ВЧП-credo). В истории Губермана у всех персонажей есть потребности: у автора — потребность в свободном творчестве; у героя повествования — потребность в самосохранении; у жуликов — потребность в силе денег; у жены героя — потребность в чуде (лекарство от "загнивания брака") и потребность в подарке от мужа; у знакомых жены — разнообразные потребности, неудовлетворение коих и ощущается ими как симптомы и болезни; есть еще незримые персонажи, наслышавшиеся о чудодейственном лекарстве и актуализировавшие свои потребности в нормальной здоровой жизни.

3) Место встречи. Потребность, возбужденная удовлетворением другой потребности человека (вот могучая Тайна поведения человека — удовлетворенная потребность не успокаивает человека, а, наоборот, возбуждает интерес к удовлетворению другой потребности: "поспали, можно и поесть; поели, можно и..." и т. д.), должна как-то стать "опредмеченной", то есть обнаружить предмет, который удовлетворяет ее. Упоминавшийся нами W. Glasser считает, что истинный ПРЕДМЕТ, который удовлетворяет любую потребность человека, это его представление о себе уже удовлетворенном, "картинка" в "качественном мире" человека, то есть в его системе ценностей. Если реальный предмет или событие во внешней жизни мобилизуют соответствующую "картинку", то потребность оценивается как удовлетворенная.

На самом деле, это не просто "предмет" или "картинка", это имя сущности. Как пишет А.Ф. Лосев в своей "Философии имени", природа имени заключается не в сущности и не в явлении — имя сущности не есть ни сама сущность в себе (смысл сущности, субстанция), ни явление, взятое само по себе:

Между сущностью и явлением нет непосредственной связи, она опосредована именем. А само имя предполагает в качестве носителя и "сущности", и "явления" личность, а не что-нибудь иное. А выражается личность во всей ее полноте только в мифе. Миф есть реально осуществленная бы-тийственная полнота той или другой личной судьбы, как считает А.Ф. Лосев.

Таким образом, местом встречи Идеи (легенда — в нашем анализе) и Потребности (сущность) является магическое имя "Мумие", а это место встречи организует Личность человека. Итак, терапевтический контекст плацебо-эффекта "асфальтовой смолы" таков:

Таким образом, смысловым контекстом лекарства является личность человека, потребляющего лекарство, которая удовлетворяет актуальную потребность.

3.3. ОБСТАНОВКА

Теменос

Теменос — это священное пространство храма Асклепия, специально огороженное, имеющее точно обозначенную границу, где совершалось исцеление больных. Древние греки

сооружали такие постройки специально для того, чтобы, находясь в этих пределах, можно было пережить присутствие Бога, помощь Бога. Без этого исцеления не могло произойти.

То, что в медицине сейчас называется "лечебно-охранительный режим", в античности было хорошо разработанным культом Асклепия и других божеств. Но общий смысл обстановки лечения и в древности, и в наше время остался одним и тем же — охранение внимания от отвлечения. Чтобы вылечиться, необходимо было и раньше, и сейчас сосредоточиться на Целительных Силах, ресурсах. Современная схема терапии:

Эта схема, очевидно, до сих пор несет на себе смысловой отпечаток того, что происходило в древних теменосах: с помощью Средств особой сакральной обстановки (священное место, куда спускается божество, убранство, которое должно привлечь божество, особая акустика пространства с длящимся "парящим" звуком, особая "небесная" музыка и т.д.) вызывается божество ("Ресурс"), которое и обеспечивает переход из состояния А в состояние Б. Лекарственные средства и процедуры — это лишь "русло", по которому протекает божественная трансформация.

Легко представить современные аналоги теменоса. Это, конечно же, знаменитые гипнотарии (варианты: гипнарий, гипнозорий, комната психологической разгрузки и пр.). Гипнотарии ("гипноторий", чтобы не путали с планетарием) — место почти священное, куда доступ запрещен "непосвященным" в обычные часы и открыт в особые — "сессии", "сеансы". Обстановка почти мистическая ("мистериальная"): полутьма, подсветка, тихая медитативная музыка, кресла расставленные кругом, вкрадчивый голос врача, "гипнотическая песня" — заклинание, с помо-

щью которого призываются целебные силы, смиренное поведение пациентов — все очень серьезно, тут уж не до шуток. Вот почему церковь не любит психотерапевтов — обстановка и ритуал психотерапевтов очень напоминают языческие культы, с которыми христианство борется уже 2000 лет.

Святилище

Б.А. Рыбаков в книге "Язычество древней Руси" (1987, с. 121) описывает структуру сооружений для ритуально-мистических действий. Одни были временные, на одно празднование, другие — постоянные: капище, кумирни идольские, снабженные деревянными или каменными изображениями божеств.

Языческие обряды требовали самых разных устройств ритуальных пунктов. Одни обряды замыкались только внутри дома и усадьбы одной семьи, другие собирали всех мужчин села в общесельскую контину (от славянского "кать" — "угол"), а женщин — в беседу. Были и такие святилища, к которым стягивались люди на "событие" (совместное пребывание со-бытие) со всего племени или из нескольких поселений. Если сравнивать этимологию слов "со-бытие" и "со-брание", то напрашивается вывод: с некоторых пор люди стали собираться не для "события" — совместного бытия, а для "со-брания" — перебранки, совместной брани, споров и дележки. Во всяком случае сегодняшние собрания — это уж точно дележка власти, организация людей в соответствие с иерархией. Собрание в смысле "то, что собрано" (собрание сочинений, собрание коллекций) тоже несет на себе некий смысл оценки и иерархии.

Еще одна интересная аллюзия с прошлым. Московский профессор Ю.В. Валентик, автор оригинальной психогенетической модели личности и методики континуальной психотерапии, произвел название метода от латинского "континуум" — непрерывный, без скачков, плавный. Это особая форма работы с субличностями больных алкоголизмом, в основном — с мужчинами. Интересно, знал ли Ю. В. Вален-

тик, что много лет назад мужчины собирались в группы на контину, где праздновали "пиры идольские". В континуальной психотерапии, насколько мне известно, тоже присутствуют "идолы", только виртуальные: "субличность алкогольная", "субличность иреалкогольная" и пр.

Клиническая беседа, как уже догадался читатель, — это современный отголосок "бабских сплетен": разговоры о болезнях, выкидышах, запорах, о рецептуре, любовных приворотах, о воспитании и т. д.

Особая обстановка и отгороженность места, где проводится психотерапия, делает эти территории действительно сакральными. Здесь и происходит описанная ранее сакрализация эффектов плацебо. Все, что делается на этой территории, все, о чем говорится, освящено особым смыслом "храмовой сосредоточенности" в ожидании соприкосновения, общения с "высшими силами" познания и самоорганизации человеческой личности.

Лабиринт

Обстановка психотерапевтических "уголков" и кабинетов разительно отличается от общего "медицинского лабиринта", в который превратились современные клиники и госпитали. Суперновые западные клиники и госпитали напоминают огромные "фабрики здоровья", цеха, в которые вкатывают на каталках лежащих, как болванки, людей, где снуют полчища работников (персонал, stuff), где у каждого своя изолированная программа действий, цель и задание, свой, известный только одному ему маршрут передвижения. Ходячий больной, предоставленный самому себе, вряд ли найдет правильную дорогу к желанному кабинету или к выходу.

Лабиринт является одним из самых древних символов. Это, как считает А.Ф. Лосев, символ победы патриархата над матриархатом. Дело в том, что в Лабиринте совместились две системы мышления: с одной стороны, лабиринт отражал архаическое сознание с его ужасом перед непонятной стихией мира (подземное царство, запутанные ходы, Минотавр — получеловек, полубык, сын безумного Быка и Пасифаи,

олицетворение сил природы); с другой стороны, это произведение человека, архитектора Дедала, олицетворение художественно-технического гения человека. Таким образом, Лабиринт — это символ победы человеческого гения над стихией. Это синтез архаической спутанности и развитой техники художества и изобретательности.

Не так ли и современные больницы синтезируют (или лучше сказать, совмещают, контаминируют, то есть соединяют два разных изображения, например, рентгенограмму костей черепа и нормальную фотографию лица) с одной стороны, архаическую запутанность, стихийность, бездушное отношение к человеку, бюрократизм ("минотавр"); а с другой — техническое совершенство методов лечения, образцы высочайших технологий, лазерной и компьютерной техники. Как, например, объяснить сочетание компьютера (патриархат, победа разума) и астрологию (матриархат, интуиция, смысловая связь-пуповина с Космосом); или современные методы лечения соматической патологии и народные (заклинания, кресты, свечки, воск, колечки на ниточке и пр.) способы очищения от "порчи" и "сглаза"? Вот два типа социально-психологического контекста, в котором рождаются те или иные плацебо(ноцебо)-эффекты от проводимого лечения.

Многочисленные исследования (см. обзор G. U. Balis, 1978) свидетельствуют о том, что физическая и социальная среда (setting), в которой назначается и принимается лекарство, напрямую обусловливает плацебо-эффекты. Даже у крыс в условиях скученности (как и в камерах предварительного заключения) усиливаются токсические эффекты от амфетамина, а средства типа фенобарбитала вместо снотворного действия оказывают возбуждающее, то есть фарма-кодинамика резко меняется в результате адаптационного поведения животных в условиях скученности и сопутствующей этому неразберихе.

Наблюдения в клиниках за больными, принимающими психотропные вещества для лечения психической патологии, показывают, что эффективность лечения зависит от многих факторов обстановки, а не только от самого хими-

ческого агента: атмосферы лечебного учреждения, типа госпитальной организации, управления и порядка, поведения и морального облика персонала, скученности или удачного расселения пациентов, с учетом возраста, интересов, характера, энтузиазма и веры врачей в то или иное лечение, стоимости и качества лечения в целом и многих других, не поддающихся учету факторов. Вывод один: чем лучше, качественней среда, тем выше эффект от любого лечения, тем выше вероятность плацебо-реакций (выраженных) на нейтральные средства, — что называется, "стены лечат".

Вот несколько примеров из обзора Balis (p. 432—433):

— напряжение у персонала вызывает ноцебо-эффекты;

— препараты, назначающиеся для снятие тревоги у пациентов, снижают тревогу у персонала (плацебо-"рикошет");

— скепсис врачей и персонала значительно снижают эффект от лекарственной терапии;

— зафиксирован плацебо-эффект у хронических шизофреников вследствие обширных внегоспитальных социальных контактов, по сравнению с теми, кто лечился теми же препаратами, но был изолирован в больнице;

— плацебогенный эффект маленьких, психодинамически ориентированных лечебниц, по сравнению с огромными (бездушными) госпиталями;

— плацебо-эффект обезболивания в десять раз сильнее у тех, кто перенес операцию, чем у тех, кто получает болевое воздействие в экспериментальных условиях (это объясняется, между прочим, тем, что у оперированных выше уровень тревоги, который и вызывает боль);

— вера самого врача и медицинских сестер в силу лекарства считается наиглавнейшим фактором детерминации пла-цебо-эффектов;

— весьма драматически сказывается роль обстановки на эффекте от приема ЛСД-25 — если среда способствует конфликту мотивировок приема или она не подходящая для такого экстремального опыта ("психоделический"), то интоксикация ЛСД вызывает очень неприятные ощущения: "плохое путешествие".

По поводу последних данных у меня есть иллюстрация. Несколько лет назад я консультировал одного пациента-психопата, который рассказал мне о своих переживаниях "психоделического путешествия". Он попробовал ЛСД-25, чтобы получить те эффекты (интоксикации цветом и образами бессознательного), о которых читал и слышал от друзей. Обстановка приема была не очень хорошая. Ему предложили путешествовать одному, уже когда он выпил таблетки (обманули, он рассчитывал на совместный прием). Было ощущение, что его хотят "застукать", приходили какие-то незнакомые люди. Еще до начала психотропного действия ЛСД он уже пожалел о том, что согласился. Затем в течение пяти или шести часов он сидел в углу и, как ему потом рассказали, мычал и мотал головой, "как белый медведь в клетке". Сам пациент помнил, что ему представлялась такая сцена: он сидит на четвереньках прямо на проезжей части дороги и только успевает уклоняться от наезжающих на него автомобилей. И все. Никаких философские идей, образов бессознательного. Стоило травиться, чтобы иметь счастье лицезреть обычную, загруженную транспортом дорогу?

В то же время отмечается парадокс (Balis, p. 435), состоящий в том, что очень хорошие условия госпиталя, идеальные с точки зрения содержания, персонала, отношения, межличностной среды и т. д., приводят к тому, что эффект от лекарственной терапии по сравнению с теми, кто находится в худших условиях, проявляется меньше. Это объясняется тем, что психотропные вещества ухудшают способности человека пользоваться благами среды. Это и понятно, нагруженный транквилизаторами "проспит Царство небесное".

Домашняя обстановка

Наилучшей обстановкой лечебного учреждения является домашняя. Эмпирически найдено: чем больше обстановка больницы приближается к семейной, домашней, тем спокойней и упорядоченней становится поведение че-

ловека, тем меньше осложнений, включая социально-психологические (госпитализм, институционализм), можно ожидать от длительного лечения и пребывания в таком учреждении.

Дом в традиционном обществе — один из ключевых символов культуры. Это не только материальный объект — сооружение, гражданское или производственное. С понятием "дом" в той или иной мере соотнесены важнейшие категории картины мира человека. Стратегия поведения человека строилась принципиально различно, в зависимости от того, находился человек дома или вне его пределов. Одно поведение обнаруживается "у очага", дома, "на печи" — расслабленность, лень, мечтательность, спокойствие, любовь, самоуважение, храбрость; другое на улице, например, подозрительность, готовность "вступать в бой" и пр.

В советской ("ядовитой") педагогике была всегда популярна тема морализирования и разоблачения "лицемерия" детей: "Витя Малеев в школе и дома" и другие варианты. Смысл внушения, "мораль", состояла в том, что уверенное, само-вольное поведение дома, контрастирующее со "школьной придавленностью", признавалось аморальным, недостойным пионера: пионер должен везде быть одинаковым, не расслабляться дома, вести себя с домашними — бабушкой, сестрами и братьями — так же вежливо, как и с учителями.

С появлением жилища, считает А. К. Байбурин (1983), мир приобрел те черты пространственной организации, которые на бытовом уровне остаются актуальными и в наше время. Дом придает миру пространственный смысл (!), укрепляя тем самым свой статус наиболее организованной его части. Дом отделил человека от Космоса, вырос между ними, стал посредником. Именно поэтому стали столь обычные перекодировки между частями человеческого тела, элементами Космоса и деталями дома. Например, крыша — это и кровля дома; и сознание, ум человека, верх его организации (ср. "крыша поехала"); это и тип социальной протекции со стороны негосударственных структур (бандитская "крыша") — социальный космос; это и самые

высокие точки земли — "Памир — крыша мира"; это и граница Вселенной — свод, который семантически тоже близок к понятию "крыша".

Символика дома хорошо описана у К. Юнга, который представлял структуру психики как строение дома: сознание — верхние этажи с современным интерьером; подсознание — первый этаж со старинной мебелью; бессознательное — подвальное помещение; а коллективное бессознательное — это самые глубокие подвалы — подземелье, где он во сне находил черепа и кости своих далеких предков, их наскальные рисунки и обращения к потомкам.

В древних текстах космологического содержания создание дома относится к последним этапам творения мира, когда созданному миру придается уплотнение и устойчивая форма. Прежде всего строения призваны были обозначать центр мира — город, храм, алтарь. Если в храме сознательно воплощался образ Вселенной, а позже — "тело Христа-Спасителя", то в жилище, как пишет Байбурин А. К. (с. 11), образ Вселенной повторяется неосознанно, что придает этому "удвоению" мира очень большую ценность. Структура дома повторяет структуру мира (вернее — структуру мировоззрения): дом имеет свой центр и периферию, как и мир; элементы мира — огонь-очаг (центр); воду (кадушка в сенках), землю (пол) и т. д. Само внутреннее пространство дома имело всегда четкие семантически отделенные пространства: красный угол — место, в котором помещались объекты высшей ценности (стол, образа, библия, свечи, крест); печь и печной угол-(старинный центр дома — место получения тепла, пищи и сна); матица — прихожая, отделявшая внутреннее пространство дома от "прихожих"; порог, двери, окна, дымоход — все имело свое значение. Например, дверь — как вход-выход. Наличие дверей, входа и выхода — необходимое условие для сохранения домом своего статуса. Например, гроб — это тоже "дом", из которого уже нельзя выйти; яйцо — тоже дом, но из него можно выйти, сломав скорлупу, созрев для самостоятельной жизни; изба Бабы Яги — "без окон, без дверей" — жилище иного мира.

Вспомним устройство сумасшедшего дома. Он практические тоже "без окон и дверей" в символическом плане, так как двери на замке. Для обитателей "дома" дверей не существует, вместо дверей, которые можно преодолевать, как границу внешнего (внутреннего), стоит ("сидит развалившись") санитар и, как древний Сфинкс, требует от просящих прохода отгадать загадку о том, что есть "человек": "Тебе доктор разрешил? Нет, тогда иди в палату", "Ты болен, не в себе, тебе нельзя", "Когда станешь нормальным человеком, тогда и выпустят!" и т. д. На окнах решетки, это почти "без окон". Получается, что такая лечебница семантически близка и к гробу, и к избушке на курьих ножках. Вот и контекст для плацебо-эффектов.

Семья

Само слово "дом" ("domos"), как считают лингвисты, первоначально означало не жилое помещение, а общественную организацию — семью. Можно вспомнить и слова из притч Иисуса о домостроении — построении системы связей между людьми, породнение людей между собой, формирование духовной системы семейных уз и т. д.

Дом в традиционном укладе жизни оседлых народов всегда выступал и как один из источников, и трансляторов, так называемых "культурных кодов" и эпистем — передатчиком важнейшей социально-культурной информации. Он являлся как бы первой "книгой жизни" для человека. Речь идет не только о пространственной ориентации человека, на чем держится индивидуальное сознание, но и о более тонких механизмах ориентации в "смысловом космосе": оппозиция "внешний — внутренний", "свой — чужой", сырой — вареный и пр. С домом связана своеобразная домашняя мифология. Например, обряды при переходе в новый дом символически связаны с породнением, обживанием новой постройки, которая еще принадлежит природе (необжитой): запуск кошки первой, например, или петуха черного и курицы; переселение домового (хозяина, дедушки, хатника, господарека) и т. д.

Набор культурных символов обжитого дома — это определенные вещи, культурный смысл которых прочитывался с помощью своего рода грамматики — традиционной системы смысловых связей между вещами. Он задавался, очевидно, функцией семьи, жизнедеятельностью естественной социальной группы, которой является семья. В этой группе человек рождается, становится Homo sapiens прежде, чем начнет покидать это убежище. Здесь человек живет, отдыхает, увеличивает семью новыми членами, умирает и т. д., то есть весь цикл жизнедеятельности семьи отражается в культурном наборе символов обжитого дома. Этот набор, конечно же, представляет собой "текст", который становится "контекстом" для любого воздействия лечебным средством.

Медики давно поняли, что внедрение в больничную среду элементов домашней обстановки способствует в большинстве случаев лучшему реагированию больных на любое лечебное воздействие, а в некоторых случаях излечивает само по себе. Особенно драматически такое излечивание можно было наблюдать в прошлые годы, когда с вокзалов в психиатрическую больницу привозили больных с так называемым "железнодорожным параноидом" Жис-лина. Развитие и психологическая сущность этого расстройства очень хорошо изображена в кинофильме В. М. Шукшина "Печки-лавочки". Герой собирается ехать из родного села, где его Дом, откуда он не выезжал еще ни разу надолго. Ехать надо! Его наградили путевкой в санаторий, это почти экскурсия в рай. Отказываться нельзя — не поймут люди, засмеют. А ехать боязно. Подготовка (сомнения, напутствия знакомых и друзей, плохие предчувствия, которыми охотно делятся завистники) создает тревожное ожидание Пути. И вот герой в вагоне. Незнакомые люди, незнакомые ориентиры (вагон — не дом), поезд постоянно перемещается, мелькают столбы за окном. В купе заходит вор, которого герой принимает за "своего". Вор втягивает героя в разговоры, а затем делает его невольным участником кражи. Герой постепенно входит в состояние возбужденной подозрительности, он уже почти больной. Но его спасает домашняя обстановка профессора-филолога, кото-

рый приглашает его к себе в дом на промежуточной остановке в Москве.

Пациенты с параноидом, снятые с поезда, где входили в это состояние, как правило, на вторые-третьи сутки после "критического сна" в домашней обстановке отделения (медсестры — как братья; санитары — как няньки; врачи — как родители; чистые постели, тепло, кормят) полностью выходят из состояния спутанности и только поблекшие воспоминания "о травле" напоминают им "Путь".

Трапеза

Совместная еда за столом — универсальный организатор человеческих взаимоотношений. Как писал в своих книгах Э. Берн, еда прекращает всякие другие "игровые взаимодействия" детей и родителей, супругов, детей между собой. Порядок рассаживания — модель социальных отношений в семье, а стол и его пространство ("застолье" — звучит почти как "Зазеркалье") — модель Вселенной. ("Что на столе, то и в жизни".)

Многие западные психотерапевты считают изобретение групповой психотерапии достижением XX века. Но совершенно очевидно, что групповая терапия — это возобновление в особом, узком контексте (терапевтическом) тех ритуалов и установлений, которые выработаны обществом давным-давно. Совместный прием пищи дома, с друзьями и учениками (трапеза) во время празднования (пир), ритуально (похоронный обряд) — это прототип групповой терапии, которая тоже представляет собой символическую трапезу:

— "поедание" того участника группы, над проблемой которого группа работает или того, кто сидит на "горячем стуле";

— совместный анализ ("пережевывание", "перемывание косточек") проблем межличностного общения;

— совместный прием "духовной пищи" (обучение Иисусом своих учеников за трапезой: "Вино — это кровь моя", "Хлеб — это тело мое");

— совместное исполнение десакрализованных ритуалов "пиршества", "карнавала", "поминовения", "жерт-

воприношения", "нового рождения", "путешествия к предкам" и т. д.

Можно еще более углубиться в смысловой контекст трапезы. Дело в том, что ребенок получает навыки лечения и исцеления не где-нибудь, а преимущественно в семье. Речь идет о "нормальных" детях, воспитывающихся дома, в полной семье. Эти первоначальные навыки почти не отли-чаюся от навыков питания. Лечиться для ребенка — это "есть особу пищу". По мере роста и созревания ребенка в его сознании отделяются друг от друга "еда" и "лечение", но смысловая (родственная) связь между ним остается навсегда.

Обратимся еще раз к английскому слову "лечить" (treatment). Перечисление значений корневого слова treat (to) в словаре по степени употребимости дает любопытную "схему универсального лечения":

1) обращаться к кому-то за чем-то;

2) обходиться с кем-то, с чем-то;

3) рассматривать, то есть принять для рассмотрения;

4) трактовать что-то;

5) лечить, то есть "пропитывать" лекарством;

6) подвергать воздействию;

7) угощать;

8) вступать в деловые отношения.

Семантически устанавливается связь между угощением и лечением. У наркоманов, например, в слэнге "угостить" — это дать кому-то наркотик, то есть "лекарство от скуки", эйфоризант, "освободитель от боли".

Итак, лечение на глубоком уровне осознания "прочитывается" как особый тип трапезы, принятия особой пищи, из "особых рук". И это очень мощный сам по себе активатор внутренней психической энергии. Если болезни человека вызваны в основном, как считают уже многие исследователи, неудовлетворением потребностей, то есть голодом^ то "лечение голода", как известно, — это питание, еда, совместная, "праздничная" или будничная.

"Домашнее питание" для многих людей — это наиболее приемлемая форма утоления голода ("сродная пища", как

говорил "русский Сократ" — Григорий Сковорода). Поэтому обстановка, семантически связанная с символикой дома, семьи, домашней еды, стола, собирающего всех, конечно же, оказывает сильное психотерапевтическое действие само по себе и обеспечивает такой контекст (чаще всего благоприятный), который детерминирует положительные плацебо-эффекты любого лечения.

УСТАНОВКА

Механизмы плацебо

То, что приводит в действие процессы СОЗДАНИЯ плацебо-эффектов, принято называть "механизмом". Плацебо-эффекты, как показано нами, создаются самим человеком. Но человек не изолирован от своего окружения, поэтому и создает плацебо вместе с окружением ("на фоне", "совместно", "воспротив", "в синергии", "в комбинации", "с потенцированием", "с опосредованием" и т. д.).

Сам внутренний механизм плацебо-эффектов описывали, как правило, в терминах:

— внушения, суггестии;

— объяснения, персуазии;

— ожидания, "модели будущего";

— конформизма, подражания другим;

— установки.

Все эти понятия так или иначе связаны с феноменом "установки", который был понят психологом Дмитрием Узнадзе как целостное переживание личности, опосредующее его связь с окружающей средой, создающее готовность совершить акт, который ведет к удовлетворению потребности. Сама установка (подготовка к акту удовлетворения) не осознается человеком, она прозрачна для его сознания, как показали опыты Узнадзе по выработке "гаптической установки". Человек не автоответчик, он реагирует с заранее выработанной установкой на ту или иную реакцию. Он всегда заранее "установлен" ("откалиб-

рован", как говорят сейчас "нэлперы"), и от его установки зависит характер как восприятия, оценки стимула, так и двигательного акта. В психологическом пространстве личности действие — это не реакция (реакция на уровне организма или даже "части организма"), а акция личности, то есть целенаправленное, имеющее личностный смысл, удовлетворяющее какую-либо потребность действие, проявление воли.

Поиск по сайту: