Это не кончится, пока всему не наступит конец. 7 страница

— Но пока что, просто говори ему, что меня нет дома. Он надоедает мне, и я действительно не хочу с ним разговаривать. Хорошо?

Том звонил мне домой каждый день на протяжении последних трех недель, когда я была в стране. Я чувствовала себя виноватой из-за того, что так резко прервала наши отношения, и я задавалась вопросом, может, мне стоило, по крайней мере, сказать ему, что случилось. Но мое чувство вины быстро превратилось в гнев и обиду.

Вероятно, Том звонил просто потому, что хотел отправиться в последнее “путешествие” со мной. Он знал, что я уезжаю, так что, может быть, он хотел получить последний поцелуй или пошалить, убеждала я себя. Его поход и невозможность связаться со мной на протяжении тех двух недель сильно меня ранили, так что я решила, что больше не хочу его видеть никогда.

Прощаться с друзьями было тяжело, и все же они больше желали мне счастливого пути, чем прощались со мной. Родители пообещали Тони и мне, что мы сможем приезжать в Соединенные Штаты один раз в год на каникулы, так что я знала, что смогу снова увидеться с друзьями в недалеком будущем.

Тем не менее, Тони чувствовал себя опустошенно, потому что он был вынужден покинуть свою девушку Эми и, хотя я и пыталась воспринимать переезд как положительное явление, я скрывала свои истинные чувства ради своих родителей.

Я оглянулась еще раз, когда мы отъезжали от нашего дома. Это был дом, в который я приехала, дом который я знала и любила на протяжении многих лет — любила один единственный этаж, эту ярко-желтую краску, даже массивный клен на заднем дворе. Я буду скучать по всему этому и по моей жизни здесь.

Мои мысли переключились на Тома, в последний раз, и на глаза навернулись слезы которые, казалось, исходили из самой глубины моего сердца. Поступила ли я правильно? Будет ли он скучать по мне? Я подумала, что, может быть, спустя какое-то время пребывания в Чили, я напишу ему и извинюсь за внезапное окончание отношений, которые я так хранила.

Глава 10

Больше никаких "я люблю тебя".

Когда мы приехали в Сантьяго, в южном полушарии в самом разгаре была весна, когда вовсю цвели сентябрьские дикорастущие цветы и зеленела густая листва, ведь времена года здесь отличались от времен года северного полушария.

Мой отец, который вернулся в Чили раньше нас на месяц, чтобы заранее все обустроить, ожидал нас в аэропорту с нашими, как выяснилось, многочисленными родственниками. Весь день передо мной мелькали едва знакомые лица из детства: тети, дяди, двоюродные братья и сестры, друзья семьи, соседи, дедушки и бабушки и даже бывшая няня.

Наш дом располагался в небольшом живописном пригороде Сантьяго. В отличие от Соединенных Штатов, в Чили не было такого вида кредитования, как ипотека. Людям приходилось копить деньги годами, может быть даже всю жизнь, чтобы купить дом, оплатив всю сумму наличными сразу. В основном, именно по этой причине мои родители иммигрировали в Соединенные Штаты.

Они хотели иметь свой собственный дом в Сантьяго, дом, который они могли оставить своим детям, как это принято в Чили. Им пришлось стараться изо всех сил и приносить себя в жертву в США, чтобы скопить денег на дом. Теперь, когда они осуществили свои мечты, мы вернулись.

В первый же день я влюбилась в дом. Хотя наш дом в Калифорнии был большим и комфортабельным, он был одноэтажным домом для семьи со спальнями вдоль длинного, прямого коридора. У этого же дома было два этажа и преимущество двухуровневого дома.

— Наш первый двухэтажный дом, — вздохнула я, стоя рядом с Тони и в восхищении оглядываясь вокруг. Я повернулась к лестнице и начала подниматься по ней.

— Представляешь, как было бы здорово, если бы у нас в детстве была лестница.

Тони засмеялся, идя за мной.

— Мы бы спихивали друг друга с лестницы, пока не убились. Я просто рад, что у нас теперь комнаты побольше.

— И больше личного пространства,— согласилась я. Мы прошли к концу зала, где рядом друг с другом находились наши комнаты. — Ах, какой вид! — воскликнула я, подбегая к окну своей комнаты. Передо мной расстилалась долина с беспорядочно разбросанными домиками по ней, и наверху в горах.

Дома незначительно отличались друг от друга, имели одинаковые крыши и были окружены деревьями. Это было потрясающее буйство красок и природы, во мне проснулась надежда, на то, что мы не зря вернулись на родину.

— Насколько я тебя знаю, ты больше времени будешь сидеть за книгами, чем смотреть в это окно,— подразнил Том. Он оказался ближе, чем я ожидала и я подпрыгнула, увидев его в дверном проеме моей новой комнаты. Мне придется быть внимательной, подумала я. Я не привыкла, что наши комнаты находились так близко друг от друга и мне нужно быть готовой к тому, что он будет околачиваться поблизости.

Хотя, сейчас мы дружили. Мы оба были взволнованы тем, что приехали назад в Чили и снова встретились с нашими родственниками.

Но эйфория длилась недолго. Через несколько дней после приезда, мой отец собрал нас поговорить о школе. Мы сели за кухонный стол, и он пододвинул ко мне стопку бумаг.

— Школьный год здесь закончился,— сказал он нам по-испански. — И у большинства детей, ближайшие несколько месяцев, будут летние каникулы. Но это не значит, что вы будете отдыхать шесть месяцев. Школьная система в Чили более жесткая, чем в Соединенных Штатах. Исходя из ваших документов об образовании, вам придется учиться в государственной школе на два класса младше. Тони, может быть, даже на три, потому что школьная система в Чили не признает дипломы об окончании школы Соединенных Штатов. Таким образом, у вас есть два варианта. Вы можете заниматься с репетиторами несколько месяцев, чтобы сдать экзамены к новому учебному году или мы можем найти платную британскую или американскую международную школу, которая примет вас в соответствующие классы.

Мое сердце упало, Тони около меня простонал. Какой удар. Я буду самой жалкой ученицей в школе, потому что всю свою жизнь я обучалась в государственных школах США! Другой проблемой был наш уровень знания Испанского языка.

У Тони было несомненное преимущество передо мной, потому что он ходил в школу в Чили до третьего класса, и он обучался чтению и письму на испанском. Мне же было всего пять лет, когда мы покинули Чили. Мое знание испанского я использовала только на уроках начальной школы и дома, для общения с родителями.

— Я не хочу здесь получать еще один диплом об окончании школы. — Решительно заявил Тони. — Я закончил школу в Соединенных Штатах. У меня уже есть диплом, и если здесь его не признают, это не моя проблема. Я не собираюсь надрываться в школе и стремиться к тому, что я уже получил в другой стране.

— У тебя нет выбора, Тони, — сухо ответил отец. — Если ты не подтвердишь свой диплом, ты не поступишь в Чилийский университет, и у тебя не будет будущего.

Тони закатил глаза и пожал плечами.

— Тогда я не пойду в здешний университет, —продолжил он.— Я уеду обратно в Калифорнию, где мой диплом об окончании школы действителен, найду работу и заработаю себе на жизнь и образование. Мне восемнадцать и по закону я имею право делать то, что хочу.

Мой отец так и взвился от бешенства.

— Ты думаешь так только потому, что у тебя осталась там девчонка. Ты можешь делать, все что захочешь?— Он закричал на Тони, напугав меня и брата. Я отступила назад, нахмурившись. Мой отец был отстраненным и угрюмым человеком, и редко кричал. — Хотелось бы посмотреть, как ты вернешься в эту страну и будешь пахать так, как пахали там я и твоя мать! Духу не хватит, ты еще мальчишка! Езжай, если хочешь что-то доказать себе. Езжай, выпендрись перед своей подружкой! Твоя мать и я работали как проклятые, чтобы привезти вас обратно домой и дать вам хорошее образование. Если ты уедешь сейчас, не думай, что потом тебя будут рады видеть здесь.

Прошли недели, на смену весне пришла яркая и солнечная летняя погода. Большую часть дня Тони и я оставались дома, единственные, кого мы видели, были наши кузены и их друзья, и то мы их знали не очень хорошо. Было тяжело сдружиться с кем-то вне школы, поэтому мы проводили время друг с другом, жалуясь на нашу судьбу.

— Итак, решено,— однажды сказал Тони. — Мы не будем делать то, что хочет отец. Мы не будем готовиться к сдаче этих экзаменов.

Я кивнула, с хмурым видом уставившись в ноутбук.

Я писала письмо Лиз, что было не так-то легко, так как за время моего пребывания в Чили, здесь не произошло ничего такого, о чем стоило бы писать.

— Согласна,— тихо отозвалась я.

— Какой смысл? Мы не догоним своих сверстников, и даже если сдадим экзамены и начнем учиться, выяснится, что мы не справляемся с учебой.— Я замолчала. Мы продумывали план действий снова и снова и еще никак не могли прийти к какому-то решению. — Меня бесит, что мы так много занимались в школе в США, и все зря. — Меня бесит, что отец ждет, когда мы уступим, только потому, что он и мама хотят жить здесь, а не в США, — пробормотал Тони. Атмосфера в доме стала тяжелой, из-за того, что он больше не разговаривал с отцом.

Я все еще разговаривала с отцом, но поскольку было ясно, что я поддерживаю Тони, мой отец часто игнорировал меня, когда я приветствовала его в течение дня.

Как он и обещал, Тони каждый день писал своей подружке. Она училась в последнем классе школы в «Королевских Дубах». Они разговаривали каждую неделю, и я знала, что Тони обещал вернуться в США и жениться на ней. У них был своего рода план, но он не рассказывал мне о нем, считая, что я могу проболтаться родителям.

С другой стороны, я проводила много времени за просмотром CNN на большом экране телевизора, сидя в зале на первом этаже. Канал CNN был моей единственной связью с Соединенными Штатами, и я на полную катушку использовала преимущество 24 часового вещания.

Однажды, Тони повесил трубку и спустился вниз, чтобы составить мне компанию в зале. Он бы не пришел, будь отец здесь, но в середине дня я была одна.

— Снова CNN, а?— заметил он. — Подумываешь стать политическим консультантом или что-то в этом роде? Может быть, военным корреспондентом? Или специализироваться в международных отношениях?

Я пожала плечами, будучи не в настроении шутить.

— Это напоминает мне о США. В США я больше чувствую себя дома, чем здесь. Чем больше я смотрю, тем больше я вспоминаю, и тем больше я скучаю.

— Тебе не нравится здесь, — тихо сказал он. Он произнес это без вопросительной интонации, и я знала, что он не спрашивает. Мы обсуждали это несколько раз ,и он уже знал ответ.

— Я думала, что мне понравится здесь, — призналась я уже в десятый раз. — Я думала мы, приедем сюда, и все станет на свои места. У меня нет здесь друзей, и я скучаю по своим друзьям дома. Мне нравится наш дом, но отец не разговаривает с тобой и почти не разговаривает со мной. Мама мечется между нами и отцом. Никто не знает, когда мы пойдем и пойдем ли вообще в школу в следующем учебном году.— Я замолчала и на мгновение задумалась о положении дел, но все еще не видела выхода. — Нет, мне не нравится здесь, — просто закончила я. — Но что я могу сделать? Я не могу просто взять и уехать.

Тони кивнул, но ничего не сказал, я знала, что у него есть план по возвращению домой, хотя я не знала о его масштабах. Но, если бы он поехал…

— Тони, — сказала я, решившись воспользоваться шансом. — Когда ты уедешь, надеюсь, ты возьмешь меня с собой.

Он смотрел на меня мгновение, но не ответил. Его рот скривился в ухмылке, и я знала, что если он сможет, то он возьмет меня.

Дождливым днем в октябре, после месяцев безделья и хандры, и попыток чем-то занять свой ум, я, в конце концов, сдалась. Я взяла свой блокнот, спустилась на первый этаж и с ручкой в руке, и уселась на диван.

Я так много написала писем Тому в прошлом, но уже прошло четыре месяца, с тех пор как я в последний раз выражала свои мысли и чувства на бумаге. Я не чувствовала себя свободно и уютно, как когда-то и я даже не знала о чем писать.

Но я скрывала все свои эмоции с момента приезда в Сантьяго, и я знала, что это неправильно. Настало время дать волю своим эмоциям и либо проститься с ним, либо попросить прощение за то, что вычеркнула его из своей жизни.

Октября, 1993 года

Дорогой Том,

Может быть, ты никогда не прочитаешь это письмо, но если прочтешь, знай, что я о многом хочу сказать тебе. Я вела себя как трусиха. Я осознаю это. Ты всегда обращался со мной с уважением, а я не смогла ответить тем же. Я позволила своей ревности взять над собой вверх. Когда ты уехал, я убедила себя в том, что ты для меня больше враг, чем любимый человек.

Я так резко вычеркнула тебя из жизни, потому что во время своего похода ты ни разу не позвонил мне. Мое воображение разыгралось, и я решила, что ты не любишь меня по-настоящему. Я убедила себя в том, что наши отношения были для тебя игрой и, что ты вновь полюбил свою жену.

У меня было четыре месяца подумать над этим, и сейчас я понимаю, что ты на самом деле скучал по мне. Пожалуй, мне не стоило ждать твоего звонка, когда рядом с тобой были жена и дети. Я понимаю это. Думаю, я не отвечала на твои звонки, из-за того, что боялась попрощаться с тобой.

Для меня в то время, это был единственный способ отпустить тебя. Если бы я злилась, то я не скучала бы по тебе. В последние несколько недель в Калифорнии я потеряла голову и срывала всю злость на тебя.

Моя жизнь в Чили оказалась намного труднее, чем я представляла. Кажется, что моя семья распадается. Мой брат не разговаривает с отцом. Мой отец держит дистанцию со мной, а моя мама мечется между нами.

Этот переезд дался нам тяжело, но я не унываю, или, по крайней мере, стараюсь не унывать. Я слишком много сплю и ем. Все очень сложно и я не хочу говорить об этом сейчас. Я скучаю по тем отношениям, когда я могла поделиться с тобой любой проблемой и по чувству защищенности, которое я испытывала рядом с тобой.

Хотя нас и разделяют тысячи миль, не было и дня, чтобы я не думала о тебе. Ты не представляешь, как сильно мне хочется прямо сейчас оказаться в твоих объятиях. Я так скучаю по твоей нежности и ласке. Ты снишься мне почти каждую ночь. Я знаю, что причинила тебе много боли, и, надеюсь, что ты простишь меня.

Не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь снова, но если нет, знай, ты всегда будешь занимать особое место в моем сердце. Я люблю тебя.

Целую,

Изабель

Глава 11

Я поддержу тебя.

В четырех кварталах от нашего дома, в маленьком кирпичном здании, находилась местная почта, куда я часто ходила отправлять письма друзьям в Калифорнию. Каждую неделю я отправляла Лиз по одному письму и столько же получала в ответ вместе с фотографиями, открытками и даже подарками от друзей из «Королевских Дубов».

Я полюбила бывать на почте и всегда с удовольствием ходила туда, ведь она приносила мне частичку дома. Но у меня так и не хватило смелости отправить письмо, которое я написала Тому. Я знала, что письмо нельзя отсылать на его домашний адрес, так как оно могло попасть в руки жены.

Это было слишком рискованно. Когда я была в Европе, я оправляла открытки в школу, адресовав их мистеру Стивенсу, и он получал их без проблем. Я могла бы попытать счастья и отправить письмо в «Королевские Дубы» и сейчас.

Но что-то останавливало меня, и мое письмо, запечатанное, подписанное и с марками на конверте, так и осталось лежать в ящике стола. Ждущее отправления.

Я писала другим своим друзьям и с нетерпением ждала их ответа. Они были единственной отрадой в моей чилийской жизни. Мысленно я следила за учебным процессом в США — в конце ноября начнутся экзамены, поэтому сейчас все занимаются и готовятся. После экзаменов мы бы наслаждались спокойными деньками и готовились ко Дню благодарения, а потом начались бы Рождественские каникулы.

Я с ужасом осознала, что уже пропустила первый семестр третьего курса старшей школы. Хуже всего было то, что я не понимала, что ждет меня впереди. Насколько я знаю, отец не собирался отправлять нас в частную школу и настаивал на обучении в государственной школе.

Закончится все тем, что я потеряю целый год. Переезд в Чили лишил меня самого дорогого в жизни: школы, друзей и, конечно, Тома.

В один унылый ноябрьский день, мой послеобеденный сон прервал настойчивый телефонный звонок. Это не могла быть Эми, поскольку она знала, что мой брат проводит выходные дни в теннисном лагере.

Звонок становился все громче и я, наконец, нашла в себе силы встать и пойти к телефону в спальню родителей. Кровать в спальне была застелена и комната, как обычно, была в идеальном порядке. Я уселась на жесткий матрас и подняла тяжелую трубку старинного телефона.

— Ола? — сказала я по-испански с американским акцентом.

— Здраствуйте, а Изабель дома? Это Лиз. — Я слышала, что она говорит, но не понимала ее. Лиз? С момента приезда в Чили, ко мне еще ни разу не звонил кто-то из друзей. Это было слишком дорого. Мы договорились, что будем звонить друг другу только в случае крайней необходимости или, чтобы поделиться чем-то действительно важным. Я закрыла рот и тяжело сглотнула.

— Лиз, это я.

— Иззи! Я не узнала тебя. У вас одинаковые с мамой голоса.

— Да, многие так говорят, поэтому я перестала брать трубку, когда ее нет дома. Все же, что происходит? Что-то случилось? У вас с Брэдом наконец... ну, ты понимаешь?

Я почувствовала некоторое замешательство в голосе Лиз. Повисла неловкая тишина прежде, чем она продолжила.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, Изабель, — серьезным тоном произнесла она. — Я не хотела делать этого, но думаю тебе лучше знать о том, что происходит у нас.

Боже мой, Лиз собирается сказать что-то ужасное, и я не уверена, что в своем нынешнем подавленном состоянии справлюсь с этим.

— Что такое, Лиз?— встревожилась я. — Что происходит?

— Слушай, я просто скажу, хорошо? — Лиз прочистила горло. — Твой секрет раскрыт. Все знают о тебе и мистере Стивенсе. Его вызвали в полицию и допрашивали там. Полиция здесь в школе — в пятницу они вызвали меня с уроков и долго расспрашивали про тебя и мистера Стивенса.

— Лиз, ты же ничего им не сказала? — Я прервала ее, мое сердце бешено стучало.

— Скажи, что ты не выдала меня и все отрицала?

— Иззи, ты же знаешь, я буду последней, кто предаст тебя. Я ничего им не сказала. Уверяла, что у вас были дружеские отношения, так как он был твоим тренером по плаванию. — Она замолчала. — Но они все знают, Изабель. О письмах, которые ты писала ему, о твоих поездках в горы… все! Они хотели знать, смогу ли я подтвердить… как же они сказали? Не помню. Они хотели, чтобы ученики и учителя в школе дали показания, и они наседали, Изабель. Похоже, они не спустят это дело…

Я ахнула.

— Что произошло? Как полиция узнала обо мне и Томе? Мое сердце бешено стучало, и по металлическому привкусу во рту я поняла, что в кровь ударил адреналин. — Я ничего никому не говорила о нас с Томом. Единственные, кому я рассказывала, были ты и Сара. Как это случилось?

— В полиции сказали, что Сара написала письмо миссис Дрейк, в котором рассказала, что вы делали с мистером Стивенсом, — медленно произнесла Лиз. — Сара написала, что всегда просила тебя не связываться с мистером Стивенсом, но ты ее не послушала. Она пожаловалась, что ей было отвратительно читать письма, которые ты писала мистеру Стивенсу, поэтому решила, что администрация должна узнать о вас.

Полицейские не показали мне письмо, но они размахали им и говорили, что в нем все описано и, кажется, они не поверили мне. У каждого из них копия старинного письма и я заметила что там, что-то зачеркнуто черным маркером, имена или что-то в этом роде.

Я чувствовала себя так, будто кто-то всадил мне в спину нож. Кто-то, кому я абсолютно доверяла, и кто предал меня. Теперь я поняла, почему Сара не ответила ни на одно мое письмо и даже не прислала поздравительной открытки на день рождения. Вот причина — она предала меня и не хотела говорить об этом.

— О боже, — тихо выдохнула я. Сара была в курсе всего. — Я рассказывала ей все, что происходило со мной и, даже давала почитать ей письма. Как я могла быть такой глупой? Том взял с меня обещание держать все в секрете, а я взяла и все разболтала, как если бы поделилась с одной из подруг интересными историями!

Это несправедливо, напомнила я себе. Я рассказывала Саре о нас с Томом, чтобы доказать, что он неплохой парень, что мы не делаем ничего дурного, что мы действительно любим друг друга. Это не оправдание, поняла я. Это все равно злоупотребление доверием и предательство.

И теперь Том платит за мою глупость.

— Иззи, ты меня слушаешь? — спросила Лиз.

— Что мне делать? — прошептала я. У меня так сильно разболелась грудь, что я едва могла дышать. — Как Том, он в порядке? Он все еще в школе? Что они с ним сделали? Они же ничего не смогут сделать, пока у них нет доказательств, правильно? Им нужна я, чтобы получить их, ведь так?

— Еще одно, Изабель,— добавила Лиз.

— Директор Уоррен попросил у меня твой чилийский номер телефона. И сказал, что полиция хочет поговорить с тобой. Я пыталась уверить, что у меня его нет, но он предупредил, что они, так или иначе, узнают твой номер. — Я подумала, что тебе лучше выяснить все самой, поэтому дала его им. Но я решила позвонить сначала тебе и предупредить, чтобы для тебя это не было неожиданностью. Мне так жаль, Изабель. Я надеюсь, ты не сердишься на меня.

— Конечно, я не злюсь на тебя. — С замиранием сердца, произнесла я. Внезапно, я почувствовала себя уставшей, выжатой. — Рано или поздно они все равно узнают мой номер. Сара обещала, что сохранит секрет. Она обещала не судить меня. Поклянись мне, поклянись, что ты не сделаешь то же самое! Обещай, что будешь придерживаться прежних показаний, неважно как! Обещаешь мне?

— Конечно, Иззи, я не поменяю показания, — уверила меня Лиз. — Я не Сара. Просто, придерживайся своей версии, если полицейские позвонят… когда они позвонят. Хорошо?

— Хорошо. Спасибо, Лиз. Созвонимся… надеюсь.

— Да, созвонимся. Пока, Изабель.

Я положила трубку, мой мозг лихорадочно работал. Нужно ли сказать родителям? Нужно ли их предупредить, до того, как позвонит полиция? Или не говорить, просто, на случай если полиция закроет дело и не позвонит? Что же с Томом? Что они с ним сделали?

Арестовала ли его полиция? Может ли полиция арестовать его? Преподает ли он? Когда его допрашивали, рассказал ли он правду? Его допросили или посадили в тюрьму? Я слышала о том, как обращаются с подозреваемыми в сексуальных преступлениях, и от этих мыслей у меня по спине пробежал холодок. Мне невыносима была мысль, что Том пройдет через это.

Следующие три дня я провела около телефона, каждый раз вздрагивая, когда звонил телефон. Звонок, которого я так боялась, раздался в конце недели, в самое неподходящее время. Это было в субботу, мы только что закончили обедать. Моя мама мыла тарелки, а отец сидел за кухонным столом. Тони не было дома, я как раз направлялась к себе в спальню. День сменил утро, я не знала чем себя занять и все еще ходила в пижаме.

Услышав телефонный звонок, я застыла. Прошло несколько минут, прежде чем меня окликнула мама.

— Изабель!

В мамином обычно приятном голосе появились резкие нотки, что подтвердило мои худшие опасения. Я бросилась вниз, мой мозг лихорадочно работал. Вот оно. Что же я скажу? Что мне сказать родителям? Моя мать с нахмуренным лицом стояла на кухне с трубкой в руке.

— Изабель, тебя спрашивает полицейский с отдела полиции Хиллсайда, — строго произнесла она. — Он попросил разрешения задать тебе вопросы об учителе из «Королевских Дубов». Пожалуйста, ответь на все его вопросы.

Во рту у меня все пересохло, и я сглотнула, пытаясь совладать с голосом. Я взяла трубку из маминых рук, еще раз судорожно сглотнув, и произнесла.

— Алло?

— Добрый день. Я говорю с Изабель Круз? — произнес мужской голос на другом конце провода.

— Да, — не сводя глаз с мамы, ответила я. Она посмотрела на меня, нахмурившись, и пошла к раковине, домывать посуду.

— Это офицер Джефри Грей из отдела полиции Хиллсайда. Я звоню по поводу мистера Томаса Стивенса, преподавателя из старшей школы «Королевских Дубов». Он сейчас находится под следствием.

Я прикинулась удивленной.

— Неужели?

— Да, он является подозреваемым, в отношении него ведется расследование. Мисс Круз, вы когда-нибудь оставались наедине с мистером Стивенсом в его классе или еще где-нибудь?

— Да, несколько раз,— ответила я. — Он был моим тренером по плаванию. Он никогда не преподавал у меня, но у нас были с ним дружеские отношения.

Я заметила, что мой отец встал из-за стола и прошел в зал.

— Мистер Стивенс вел с вами разговоры сексуального характера?

— Нет, никогда.

— Мистер Стивенс дотрагивался до вас неподобающе, в сексуальном плане?

— Нет, офицер.

— Мистер Стивенс пытался вас когда-нибудь поцеловать?

— Нет, конечно, нет.

— Послушайте, мисс Круз, против мистера Стивенса выдвинуты серьезные обвинения сексуального характера в отношении несовершеннолетних. Нужно, чтобы вы были абсолютно честны с нами, чтобы мы могли докопаться до истины. Вам понятно?

— Да, понятно. Эти обвинения касаются нескольких несовершеннолетних? То есть, почему вы звоните мне?

Я старалась казаться наивной, пытаясь, выудить из него побольше информации. Я была потрясена, расстроена и беспокоилась за Тома, но мне было интересно, сколько человек фигурирует в деле. Касаются ли обвинения других девочек? Часть меня, всегда задавалась этим вопросом.

— Я не вправе обсуждать детали дела,— ответил офицер Грей. — Но могу сказать, что вы одна из студенток в списке по обвинению мистера Стивенса. Вы можете сказать, что разговоры мистера Стивенса со студентками или прикосновения к ним носили сексуальный характер?

— Нет, никогда.

— Мистер Стивенс увозил вас с территории школы на своем транспорте?

— Да, несколько раз мистер Стивенс подвозил меня домой после тренировок. Но знайте, что он подвозил половину команды после тренировок и встреч. Он всегда был добр к нам.

— Итак, вы утверждаете, что между вами не было физических отношений?

— Нет, никаких. Мистер Стивенс хороший человек. Он любил заигрывать, но это был невинный флирт. Может быть, некоторые девочки, те, кто обвиняют его, неправильно восприняли флирт.

— Позвольте уточнить мисс Круз. Я спрашиваю, состояли ли вы в физических отношениях с мистером Стивенсом, это может быть поцелуи, касание, объятия. Пожалуйста, ответьте на вопрос.

— Нет, между нами ничего подобного никогда не было, — уверенно произнесла я. Как много они знают? Что ему грозит? Если я единственная в этом деле, и если я откажусь сотрудничать…

— Хорошо, если это правда, спасибо за то, что уделили время.

— Конечно, офицер. — Услышав щелчок и гудок, я положила трубку на рычаг.

Моя мать смотрела на меня, стоя у раковины.

— Что хотел полицейский? Ты рассказала обо всем, что он хотел узнать?

— Да, мам, я ответила на все его вопросы, — подтвердила я.

Я пошла на кухню, помочь ей высушить посуду, молясь, чтобы она не уловила лживые нотки в моем голосе. Я не смотрела на нее, зная, что она сможет прочесть обман в моих глазах.

— Они раздули из мухи слона, это касается моего тренера по плаванию. Он хороший парень, но думаю, его оговорили, и теперь его считают плохим человеком.

Это все, что мы с мамой сказали друг другу по поводу этого случая. Она быстро закрыла эту тему, как не очень приятную для обсуждения. Мой отец, напротив, оказался более обеспокоенным и заинтересованным этими подозрениями. Позже вечером, не постучавшись в дверь, он зашел ко мне в комнату. Я притворилась, что сплю, так как была не в настроении общаться с ним, но он протянул свою шершавую руку и положил ее мне на голову.

— Изабель, вставай, — сказал он по-испански. — Мне нужно кое о чем поговорить с тобой.

Я осторожно села.

— Что такое, пап?

Он окинул меня хмурым взглядом.

— Изабель, я надеюсь, ты была честна сегодня с офицером, — спросил он.

— Я не знаю, о чем он тебя спрашивал и какие задавал вопросы, но твоя мать сказала, что он расспрашивал о твоем тренере по плаванию. Это не про того мужчину, который приходил к нам однажды? Между вами что-нибудь было? Он когда-нибудь дотрагивался до тебя?

Одно дело — врать по телефону, а другое — врать своему отцу, когда он сидит прямо перед тобой. Но у меня не было другого выхода. Я должна гнуть свою линию до конца. Ради Тома. Значит, для всех должна быть одна версия. Правду знали только Том и Лиз. Мне оставалось только надеяться, что мы говорим одно и то же.

— Нет, папа, — ответила я, глядя в его обеспокоенные глаза. — Я уже сказала маме и полиции, что он хороший и, что он дружит с девочками. Должно быть, кто-то видел, как он подвозил нас, неверно, истолковал это или сделал неправильные выводы, или одна из девочек приняла его заигрывание слишком серьезно. Может, влюбилась в него и обиделась, что он отверг ее. Вот и все. Между нами ничего не было.

Поиск по сайту: