Силач выпустил Гекко и разрыдался. Минерва обняла его. А Реза по-прежнему все смотрела на сороку.
– Цветок, о котором ты говоришь, это, похоже, мертвая голова, – произнесла Роксана, пока Гекко растирал шею, прокашливался и ругал Силача последними словами. – Он очень редкий. Но даже если бы он и рос в этих местах – сейчас зима… А другого ничего нет?
Черный Принц очнулся и попытался приподняться, но со стоном упал обратно. Баптиста опустился на колени рядом с ним и умоляюще посмотрел на Роксану. Силач тоже глядел на нее заплаканными глазами, как пес, выпрашивающий подачку.
– Не смотрите на меня так! – Мегги слышала отчаяние в ее голосе. – Я не могу ему помочь. Попробуй дать ему рвотного, – сказала она Минерве, – а я пойду поищу корень мертвой головы, хотя это почти безнадежно.
– От рвотного становится только хуже, – тусклым голосом сказала Реза. – Поверь мне, я не раз это наблюдала.
Черный Принц скорчился от боли и прижался лицом к коленям Баптисты. Потом его тело вдруг расслабилось, словно отказавшись от борьбы. Роксана поспешно склонилась к больному, приложила ухо к его груди и ладонь – к губам. Мегги почувствовала на языке вкус слез. Силач громко всхлипывал.
– Он жив, – сказала Роксана. – Но жизнь еле теплится.
Гекко тихонько скользнул прочь, наверное, чтобы рассказать о происходящем Хвату. Элинор шепнула что-то Фенолио. Он с раздражением отвернулся, но она взяла его под руку и продолжала уговаривать.
– Не ломайся! – услышала Мегги ее шепот. – Все ты можешь! Ты же не хочешь, чтобы он и вправду умер.
Последние слова разобрала не только Мегги. Силач, утирая слезы, озадаченно покосился на Элинор. Фенолио еще мгновение неподвижно глядел на лежащего в беспамятстве Принца, а потом нерешительно шагнул к Роксане.
– Роксана, этот – м-м – цветок…
Элинор встала у него за спиной, словно без надзора он не скажет того, что нужно. Фенолио сердито покосился на нее.
– Что? – подняла глаза Роксана.
– Расскажи мне о нем поподробнее. Где он растет? Он высокий или стелется?
– Растет во влажных, тенистых местах, но зачем тебе это? Я же сказала, на зиму цветы отмирают.
– Мелкие белые цветы. Любит тень и влагу. – Фенолио провел рукой по усталому лицу, резко повернулся и взял Мегги за руку.
– Пойдем! – тихо сказал он ей. – Надо спешить.
– Тень и влага, – бормотал он, ведя Мегги за собой. – Если, скажем, он растет у входа в пещеру кобольдов – они там спят, из пещеры выходят теплые испарения, земля у самого входа не замерзает… Да, это может быть…
В пещере было почти пусто. Женщины вывели детей наружу, чтобы они не слышали стонов Принца. Только разбойники сидели здесь и там небольшими группками и молча глядели друг на друга, словно пытаясь угадать, кто из них пытался отравить атамана. Хват пристроился с Гекко у самого входа и посмотрел на Мегги так мрачно, что она поскорее отвела глаза.
Зато Фенолио прямо встретил его взгляд.
– Уж не Хват ли это сделал, Мегги? – прошептал он. – Я всерьез спрашиваю себя…
– Кому же это знать, как не тебе! – прошептала Элинор, не отстававшая от них. – Это ведь ты выдумал этого мерзкого типа!
Фенолио вздрогнул, как от укола.
– Прекрати, Лоредан! Я терпел тебя все время, потому что ты – тетка Мегги…
– Двоюродная бабка… – не смущаясь, поправила Элинор.
– Все равно. Я тебя не приглашал в эту историю, так что будь любезна, оставь свои комментарии при себе!
– Ах вот как? – Элинор перешла на крик, гулко раскатившийся по пещере. – А если бы я оставила при себе свой последний комментарий? Твои одурманенные вином мозги не додумались бы до того, чтобы на…
Фенолио без церемоний заткнул ей рот ладонью.
– Да сколько ж тебе повторять? – прошипел он. – Забудь слово "писать", ясно! Еще не хватало, чтобы меня четвертовали как колдуна из-за старой дуры!
– Фенолио! – Мегги резко рванула его прочь от Элинор. – Принц умирает…
Долю секунды Фенолио смотрел на нее так, словно очень недоволен, что его прервали, а потом молча потащил дальше в свой угол. С каменным лицом он отодвинул в сторону мех с вином и достал из-под связки с одеждой несколько листков – исписанных, к большому удивлению Мегги.
– Проклятье! Куда подевался Розенкварц? – бормотал Фенолио, выискивая среди исписанных листов чистый. – Опять, видно, шляется где-то со Сланцем. Стоит этой парочке собраться вместе, они тут же забывают о работе и идут на поиски лесных стеклянных девушек. Как будто хоть одна станет смотреть на этого розового бездельника…
Фенолио небрежно отложил исписанные листки в сторону. Столько слов! Давно ли он снова пишет? Мегги попыталась прочесть начало.
– Это так, наброски, – буркнул Фенолио, перехватив ее взгляд. – О том, как можно было бы привести эту историю к хорошему концу. Какую роль играет твой отец…
У Мегги замерло сердце. Но Элинор опередила ее.
– Ага, значит, это все-таки ты написал все ужасы о Мортимере: что он сдастся в плен, что он поедет в этот замок и что моя племянница все глаза выплачет по ночам…
– Нет, не я! – отрезал Фенолио, торопливо пряча исписанные листы обратно под одежду. – И не я отправил его беседовать со Смертью, хотя этот эпизод мне по-настоящему нравится. Я же сказал, это только наброски. Черновики, заметки, ни к чему не ведущие. И с тем, что я собираюсь написать сейчас, будет, наверное, то же самое. Но я попробую. Если вы все замолчите наконец! Или вы решили болтать до тех пор, пока Черный Принц не будет лежать в могиле?
Фенолио обмакнул перо в чернила, и в этот момент Мегги услышала за спиной тихий шорох. Из-за камня, на котором были разложены письменные принадлежности Фенолио, высунулся явно смущенный Розенкварц. За его плечом виднелось бледно-зеленое личико лесной стеклянной девушки. Она тихо шмыгнула прочь мимо Мегги и Фенолио.
– Глазам не верю! – рявкнул старик там громко, что Розенкварц зажал уши. – Черный Принц при смерти, а ты тут с девушками развлекаешься?
– Принц? – Розенкварц посмотрел на хозяина с таким ужасом, что тот сразу перестал сердиться. – Но он же… он же…
– Кончай причитать и размешай мне чернила! – прикрикнул Фенолио. – Если ты хотел высказать умную мысль, что "он же такой хороший человек", так это еще никого ни в одном мире от смерти не спасло.
Он так резко обмакнул перо в чернила, что розовое личико Розенкварца покрылось черными брызгами. Мегги заметила, что пальцы у старика дрожат.
– Ну давай же, Фенолио! – шептал он сам себе. – Всего лишь цветок. Уж с этим-то ты справишься.
Розенкварц с тревогой наблюдал за ним, но Фенолио просто уставился на пустой лист. Он смотрел на него, как матадор на быка.
– Пещера кобольдов, где растут у входа эти цветы… она там, где Эльфогон ставит силки! – бормотал он. – И запах у них действительно мерзкий, такой мерзкий, что феи облетают их стороной. Зато их любят мошки, серые такие, с узором на крыльях вроде крошечных черепов… Видишь их, Фенолио? Да!
Он поднял перо, помедлил мгновение – и начал писать.
Новые слова. Свежие слова. Мегги казалось, что Чернильный мир с облегчением вздыхает: наконец-то свежая пища после долгих недель, когда Орфей подкармливал его лишь старыми словами Фенолио.
– Вот видишь! Его только надо подтолкнуть! Он просто ленивый старик! – шептала ей Элинор. – Ничему он не разучился, конечно, просто потерял веру в себя. Такому нельзя разучиться! Ты же не можешь разучиться читать?
"Не знаю", – подумала про себя Мегги, но промолчала. Язык ее ждал слов Фенолио. Целительных слов. Как тогда, когда она читала для Мо.
– Что это медведь так воет? – На плечи Мегги легли руки Фарида. Он, видимо, опять уходил подальше от детей и пытался вызвать огонь из пепла, но, судя по подавленному выражению на смуглом лице, пламя снова не пожелало с ним разговаривать.
– О Господи! Еще тебя тут не хватало! – с раздражением выкрикнул Фенолио. – И зачем мы с Дариусом возводили загородку? Чтоб каждый заходил в мо спальню, как к себе домой? Мне нужно сосредоточиться! Речь ведь идет о жизни и смерти!
– О жизни и смерти? – Фарид с тревогой посмотрел на Мегги.
– Черный Принц… Он… Ему… – Элинор пыталась говорить спокойно, но голос у нее дрожал.
– Тихо! – сказал Фенолио, не подымая глаз от работы. – Розенкварц! Песок!
– Песок? Да где ж я его возьму? – возмутился Розенкварц.
– От тебя никакого толку! Как ты думаешь, зачем я притащил тебя сюда? Чтоб ты тут устроил себе отпуск и развлекался с зелеными девушками? – Фенолио подул на еще непросохшие чернила и неуверенно протянул написанное Мегги.
– Вырасти этот цветок, Мегги! – сказал он. – Два-три листочка, согретые дыханием спящих кобольдов, последние в этом году…
Мегги смотрела на еще влажные строки. В них снова звучала музыка, как в тот раз, когда она вычитывала Орфея.
Да, слова опять подчиняются Фенолио. А она вдохнет в них жизнь.