Старые и новые хозяева 1 страница

– Нет проблем, – воскликнул Удод Ноо.

– Всякой стоящей истории небольшая встряска только идет на пользу!

Салман Рушди. Гарун и море историй^[28]

Ох, как же у него болел зад! Казалось, сидеть он уже никогда не сможет. Проклятое седло! Одно дело – горделиво проехать на коне по улицам Омбры, ловя завистливые взгляды, и совсем другое – в непроглядной тьме следовать верхом за каретой Змееглава по ухабистым дорогам, чуть не ломая шею на каждом шагу.

Да, новый хозяин Орфея путешествовал только ночью. Едва брезжил рассвет, он приказывал разбить черный шатер и скрывался в нем от дневного света, а с закатом снова втискивал свое разлагающееся тело в стоявшую наготове карету. Ее везли две лошади, черные, как бархат, которым был обит экипаж. Орфей во время первого привала тайком заглянул внутрь. На подушках был вышит серебром герб Змееглава, и выглядели они куда мягче, чем седло, в котором он провел столько часов. Да, от такой кареты он бы тоже не отказался, но ему приходилось ехать сзади вместе с Якопо, мерзким пащенком Виоланты, который непрерывно просил то есть, то пить и так по-собачьи обожал Свистуна, что носил жестяной нос поверх настоящего. Орфей не уставал удивляться, что Свистуна с ними не было. Конечно, Среброносый упустил Перепела. Наверное, Змееглав в наказание отправил его во Дворец Ночи. Но почему, во имя всего святого, хозяин взял с собой все лишь полсотни латников? Орфей пересчитал дважды, но больше их от этого не стало. Считает Змееглав, что этого достаточно против недорослей Виоланты, или все еще доверяет своей дочери? Если верно последнее, значит, Серебряный князь намного глупее, чем о нем говорят, или, может быть, разложение уже затронуло его мозг – тогда могло получиться, что Мортимер снова восторжествует, а он, Орфей, сделал неверную ставку. Отвратительная мысль, поэтому Орфей изо всех сил гнал ее от себя.

Тяжелая карета двигалась так медленно, что Осс пешком поспевал за лошадьми. Цербера пришлось оставить в Омбре. Змееглав тоже считал, что собаки – привилегия знати… Да, пора переписать правила этого мира!

– Ползем как улитки! – пробурчал у него над ухом один из латников. Эти треклятые парни воняли, как будто хотели сравняться со своим повелителем! – Вот увидите, когда мы доберемся до этого проклятого замка, окажется, что Перепел опять улетел.

Чурбаны в доспехах! Они так и не поняли, что Перепел явился в замок Омбры с определенным планом и что план этот еще не выполнен.

Ну вот. Наконец-то привал. Какое облегчение для его несчастных костей! Небо было черно как деготь, но Пальчик, видимо, обнаружил фею, которая, несмотря на холод, уже отплясывала призывающий утро танец.

Пальчик…

Новый телохранитель Змееглава мог напугать кого угодно. Он был такой тощий, будто уже побывал в гостях у Смерти, а на горле носил татуировку с чешуйчатым змеем, который извивался как живой, когда Пальчик говорил. Смотреть на это было страшно. К счастью, говорил телохранитель мало. Прозвище он получил не за рост – он был даже повыше Орфея. В этом мире, кажется, никто не знал сказку о мальчике-с-пальчик. Говорят, его прозвали так за особо жестокие штуки, которые умел вытворять пальцами.

В "Чернильном сердце" Орфей о нем не читал – видимо, это был один из тех персонажей, про которых Фенолио утверждал, что его история плодит их сама, как комариное болото. Пальчик одевался по-крестьянски, но меч у него был лучше, чем у Свистуна. Говорили также, что он лишен обоняния, как и Среброносый, и поэтому эти двое, в отличие от всех остальных, могли находиться рядом со Змееглавом, не испытывая тошноты.

"Да уж, им можно позавидовать", – думал Орфей, со вздохом облегчения слезая с коня.

– Почисти его! – недовольно бросил он Оссу. – А потом расставь мне палатку, только поживее.

Собственный телохранитель стал казаться Орфею невозможным увальнем, с тех пор как он увидел Пальчика.

Палатка у Орфея была небольшая – он не мог в ней стоять в полный рост – и настолько узкая, что Орфей каждый раз чуть не опрокидывал ее, ворочаясь с боку на бок. Но он не успел вычитать что-нибудь получше, хотя обыскал все свои книги в поисках более удобного варианта. Свои книги… то есть те, что недавно перешли в его собственность. Прежний владелец – библиотека замка Омбры. Никто не остановил Орфея, когда он выносил их оттуда.

Книги.

В какое возбуждение он пришел, оказавшись в библиотеке Жирного Герцога! Он был уверен, что найдет там хотя бы одну книгу Фенолио. На первом же пюпитре лежали песни о Перепеле. У Орфея дрожали пальцы, когда он снимал переплет с цепи (замки открылись легко – что-что, а это он умел). "Теперь ты в моих руках, Мортимер! – думал он. – Теперь я смогу лепить тебя, как из пластилина! Ты сам не будешь знать, кто ты и что ты, когда я возьму на язык твое разбойничье прозвище…" Какое же болезненное разочарование он испытал, когда прочел первые фразы! Плохо срифмованные, убого звучащие строки! Нет, эти песни писал не Фенолио! А где же его сочинения? "Виоланта забрала их с собой, дурак! – обругал он сам себя. – Вообще-то ты мог бы заранее об этом догадаться!"

От этого разочарования он до сих пор не отошел. Но кто сказал, что оживать в этом мире могут только слова старого пьяницы? В конце концов, все книги – родственницы между собой. Разве не состоят они из одних и тех же букв, только расположенных в разном порядке? Из этого можно вывести, что в любой книге некоторым образом содержатся все остальные.

Как бы то ни было, страницы, которые Орфею удалось прочесть за бесконечные часы в седле, не особенно вдохновляли. В этом мире, видимо, не было рассказчиков, по-настоящему владевших своим искусством, – по крайней мере, в библиотеке Жирного Герцога. Красивым почерком выведенная скучища, суконная дребедень! А персонажи! Даже его язык не сможет их оживить.

По замыслу Орфей должен был поразить Змееглава своим искусством на первом же привале, но пока все, что он читал, ощущалось на языке, как сухая бумага. Проклятье!

Шатер для Змееглава был, конечно, уже разбит. Пальчик всегда посылал вперед слуг, чтобы его господину не пришлось дожидаться в карете. Это был целый дворец из черной ткани, расшитой серебряными змеями, мерцавшими в лунном свете, словно по шатру ползут тысячи улиток.

А что, Орфей, если он тебя прямо сейчас позовет? разве ты не обещал его развлекать? В ушах Орфея звучали ехидные слова Зяблика: "Мой зять терпеть не может, когда не оправдывают его ожиданий".

Орфей зябко поежился и угрюмо уселся под деревом с очередной книгой, пока Осс сражался с палаткой.

Сказки для детей! Этого еще не хватало. Черт, черт, черт… Но… Минутку, это звучит знакомо… У Орфея часто забилось сердце. Фенолио! Да, это написал он. Вне всяких сомнений!

– Это моя книжка! – Короткие пальчики выхватили у Орфея томик. Перед ним стоял Якопо, выпятив губы и нахмурив брови – явно в подражание деду. Жестяного носа не было. Видимо, он ему надоел.

Орфей с трудом подавил желание тут же вырвать книгу из маленьких рук. Нет, это было бы неразумно. Будь приветлив с маленьким дьяволенком, Орфей!

– Якопо! – Он широко улыбнулся мальчику, с оттенком почтения, подобающего княжескому сыну, даже если сам князь мертв. – Это ваша книга? Тогда вы, конечно, знаете, кто написал эти сказки?

Якопо мрачно посмотрел на него:

– Старая черепаха!

Старая черепаха? Замечательное прозвище для Фенолио!

– Вам нравятся его сказки?

Якопо пожал плечами:

– Мне больше нравятся песни о Перепеле, но мать мне их не дает.

– Ах, как нехорошо с ее стороны! – Орфей неотрывно смотрел на книгу, которую Якопо собственнически прижимал к груди, и ладони у него взмокли от желания немедленно заполучить ее обратно.

Сказки Фенолио… Что, если они окажутся такими же действенными, как "Чернильное сердце"?

– Принц, а хотите… – ах, с каким удовольствием свернул бы шею княжескому отродью, – хотите, я бvду рассказывать вам истории о разбойниках, а вы за это одолжите мне книгу?

– Ты умеешь рассказывать истории? Я думал, ты торгуешь единорогами и гномами!

– И то и другое, принц! – "Я заставлю единорога проткнуть тебя насквозь, если ты сию же секунду не отдашь книгу", – подумал Орфей и скрыл темные мысли за еще более широкой улыбкой.

– Зачем тебе эта книга? Она для детей. Только для детей.

Проклятый маленький всезнайка!

– Я хочу посмотреть картинки.

Якопо открыл книгу и полистал пергаментные страницы.

– Они скучные. Одни звери, феи и кобольды. Я терпеть не могу кобольдов. Они воняют и похожи на Туллио. – Он посмотрел на Орфея. – А серебро у тебя есть?

Серебро. Яблочко от яблони недалеко падает, хотя он стал больше похож на своего покойного отца, чем на деда.

– Конечно. – Орфей развязал висевший на поясе кошель. "Ну погоди, княженок, – думал он. – Если эта книга действительно может то, на что я надеюсь, я тебе еще устрою сюрприз!"

Якопо протянул руку, и Орфей положил на нее монету с портретом его деда.

Маленькая ладошка оставалась требовательно открытой.

– Я хочу три!

Орфей сердито заворчал, и Якопо еще сильнее прижал книгу к груди.

Жадный маленький ублюдок! Орфей вложил ему в ладонь еще две монеты, и Якопо поспешно сжал кулак.

– Это за один день.

– За один день?

К ним подошел Осс. Из сапог у него торчали пальцы. Обувь мгновенно рвалась на этих слоновьих ножищах. Ну ничего, пусть пока босиком походит.

– Хозяин, палатка готова.

Якопо сложил монеты в кошель у пояса и благосклонно протянул Орфею книгу.

– Три монеты – три дня, – сказал Орфей, кладя ее за пазуху. – А теперь идите отсюда, пока я не передумал.

Якопо втянул голову в плечи, но через мгновение вспомнил, чей он внук.

– Как ты со мной разговариваешь, Четвероглазый? – пронзительно крикнул он и так сильно наступил Орфею на ногу, что тот вскрикнул. Солдаты, мерзшие под деревьями, насмешливо захохотали, а Якопо зашагал прочь – уменьшенная копия Змееглава.

Кровь ударила Орфею в голову.

– Ты телохранитель или кто? – рявкнул он на Осса. – Даже от шестилетнего ребенка не можешь меня защитить!

И, прихрамывая, пошел в палатку.

Осс зажег там масляную лампу и расстелил на земле медвежью шкуру, но Орфей, протиснувшись через узкий вход, сразу затосковал по своему роскошному дому.

– И все из-за Мортимера и его дурацкой игры в разбойники! – ругался он, кое-как устраиваясь на шкуре. – Я отправлю его в ад, и Сажерука с ним вместе! Они же у нас теперь неразлучны, как я слыхал. А если в этом мире ада нет, придется тебе, Орфей, его выдумать. Адский огонь, наверное, даже Сажеруку не понравится!

Выдумать. Орфей нетерпеливо раскрыл книгу, которую выторговал у жадного до денег чертенка. Медведи, кобольды, феи… Малыш прав, это детские сказки. Нелегко будет вычитать отсюда что-нибудь привлекательное для Змееглава, а ведь тот скоро его позовет. Кто еще будет его здесь развлекать в бессонную ночь?

Опять кобольды. У старика к ним, видимо, слабость. Сентиментальная история о любви стеклянной девушки… Русалка, влюбившаяся в принца, – этим даже Якопо не заинтересуешь. Черт возьми, неужели разбойники здесь вообще не упоминаются? Или хотя бы крик перепела? Да, вот это было бы здорово: зайти в шатер Змееглава и вычитать у него на глазах врага, за которым он так долго гонялся. Чего тут только нет: дятлы, соловьи, даже говорящий воробей, – но ни единого перепела. Пропади все пропадом! Неужели он зря потратил три монеты? Носощипы... Ну что ж, этих созданий можно будет напустить на Якопо. А это что? Минутку… "В самом темном месте леса… – Орфей беззвучно зашевелил губами, – там, куда не забирались даже кобольды в поисках грибов…"

– Да уж, малоприятное тут место, хозяин! – Рядом с ним вдруг оказался Халцедон, нахмуренный и мрачный. – Как вы думаете, долго еще продлится наше путешествие?

Стеклянный человечек с каждым днем терял прозрачность. Может быть, ему не хватало бесконечных ссор с предателем-братом. А может быть, все из-за того, что он без конца ловил мокриц и личинок и с явным удовольствием поглощал.

– Не мешай! – отмахнулся Орфей. – Ты что, не видишь, что я читаю? И что у тебя снова за крыло на куртке налипло? Я же запретил тебе есть насекомых. Может, прогнать тебя в лес к твоим диким родственникам?

– Нет! Ни в коем случае! С моих уст не сорвется больше ни единого слова и ни одно насекомое в них не войдет! – Халцедон поклонился аж три раза подряд. (Орфею нравились его повадки.) – Позвольте лишь последний вопрос. Это та самая книга, что была у вас похищена?

– Нет, к сожалению, это ее младшая сестра! – ответил Орфей, не поднимая глаз от страницы. – А теперь отстань наконец!

"… не забирались даже кобольды в поисках грибов, – читал он дальше, – жила чернейшая из всех теней, страшнейший из всех страхов. Ночные кошмары считали его своим, но когда-то у Призрака было человеческое имя. Ведь ночные кошмары – это человеческие души, которые Белые Женщины не смогли отмыть от злобы и потому отправили их обратно…"

Орфей поднял голову.

– Смотри-ка, до чего мрачная история, – пробормотал он. – С чего это старик вдруг такое сочинил? Наверное, этот чертенок так его разозлил, что Фенолио решил придумать ему подходящую колыбельную. Пожалуй, эта история может понравиться и деду Якопо.

И он снова склонился над страницей, на которой Бальбулус изобразил Призрака, черными пальцами хватающего буквы.

– Да, это просто отлично, – прошептал он. – Халцедон, подай перо и бумагу! Поживее, а то я тебя лошадям скормлю!

Стеклянный человечек поспешно выполнил приказ, и Орфей взялся за работу. Полфразы из одного места, несколько слов из другого, для связи несколько обрывков со следующей страницы… Слова Фенолио. Легче и небрежнее, чем в "Чернильном сердце" – Орфею слышалось из-за страниц хихиканье старика, – но с той же неповторимой мелодией. Так почему бы им не оживать не хуже тех, из старой книги, коварно у него похищенной?

– Да. Так. Звучит вполне в его духе! – шептал Орфей глядя, как бумага впитывает чернила. – Только нужно сделать поярче…

Он листал и листал иллюминованные страницы в поисках нужных слов, как вдруг стеклянный человечек с визгом забился ему под руку.

У входа сидела сорока.

Халцедон испуганно вцепился в рукав Орфея (задирой он был только с теми, кто меньше его). Надежда, что это окажется обычная птица, развеялась, как только сорока разинула клюв.

– Вон отсюда! – прошипела она Халцедону, и тот ринулся наружу, хотя там солдаты Змееглава кидались в него желудями и орехами.

Мортола. Конечно, Орфей знал, что она найдет его рано или поздно. Но почему именно сейчас? "Сорока! – подумал он, глядя, как она прыгает к нему на птичьих ногах. – Если бы я умел превращаться в животных, каких дел можно было бы натворить!" Потрепанный у нее вид, однако! Наверное, ее шуганула куница или лиса. Жаль, что не поймала.

– Что ты здесь делаешь? – сердито спросила Мортола. – Я тебе разве велела предлагать Змееглаву свои услуги?

Старуха совсем обезумела. Не говоря уж о том, что ее сварливый голос не внушал страха, выходя из желтого клюва. "Твоя история закончилась, Мортола! – подумал Орфей. – Она позади. Зато моя только начинается…"

– Что ты на меня таращишься? Он поверил тому, что ты рассказал о его дочери и Перепеле? – Она схватила клювом жука, заползшего в палатку, и расклевала с таким хрустом, что Орфею стало дурно.

– Да! – сказал он с раздражением. – Разумеется, он мне поверил. Я говорил очень убедительно.

– Хорошо. – Сорока вспорхнула на книги, украденные Орфеем из библиотеки замка, и посмотрела с высоты стопки на исписанные листы. – А это что? Змееглав тебе тоже заказал единорога?

– Нет, нет… Это… ничего. Просто… м-м… сказка, которую я сочиняю для его урода-внука. – Орфей как бы случайно прикрыл слова рукой.

– А Пустая Книга? – Мортола пригладила клювом растрепанные перья. – Ты узнал, где Змееглав ее прячет? Она у него наверняка при себе!

– Тысяча чертей, нет, конечно! Ты думаешь, Змееглав так и ходит с ней у всех на виду? – На этот раз Орфей не пытался скрыть презрение, и Мортола клюнула его в ладонь с такой силой, что он вскрикнул.

– Мне не нравится твой тон, Луноликий! Где-то он ее да прячет, так что поищи, раз уж ты тут. Я не могу все делать сама.

– Ах вот как? А что ты вообще сделала? – "Сверни ей тощую шею, Орфей, – думал он, стирая кровь с ладони. – Ты же видел в детстве, как отец сворачивает головы курицам и голубям".

– Как ты со мной разговариваешь? – Сорока снова попыталась ударить его клювом, но на этот раз Орфей во время отдернул руку. – Думаешь, я все это время праздно сидела на ветке? Я убрала с дороги Черного Принца и позаботилась о том, чтобы его люди отныне помогали мне, а не Перепелу.

– В самом деле? Принц мертв? – Орфей очень старался не выдать волнения. Фенолио, наверное, очень страдает. Старик до смешного гордился этим персонажем. – А что с детьми, которых он похитил? Где они?

– В пещере к северо-востоку от Омбры. Кикиморы называют ее "хоромами великанов". С ними осталось несколько разбойников и женщины. Глупое укрытие, но, поскольку Змееглав счел разумным поручить поиски своему шурину, которого даже кролики умудряются перехитрить, дети там, наверное, еще некоторое время будут в безопасности.

Интересно! Вот уж действительно новость, которая убедит Змееглава, что от Орфея есть польза!

– А жена и дочь Перепела? Они тоже там?

– Разумеется. – Мортола хрипела, как будто у нее в глотке застряло зерно. – Я хотела отправить маленькую ведьму вслед за Черным Принцем, но ее мать меня прогнала. Она слишком много обо мне знает!

Чем дальше, тем лучше! Но Мортола прочла его мысли.

– Погоди расплываться от самодовольства! Ни слова ты Змееглаву об этом не скажешь! Мать и дочь – мои! Я не отдам их Серебряному князю, чтобы он их снова упустил. Ясно?

– Конечно! На моих устах печать молчания! – Орфей сразу сделал невинное лицо. – А что делают остальные – те разбойники, которые хотят тебе помочь?

– Идут за вами. Завтра ночью они устроят засаду на Змееглава. Им кажется, что они сами до этого додумались, а на самом деле это я заронила идею в их глупые головы. Где легче всего заполучить книгу, как не в лесу? Хват сотни раз устраивал такие засады, а тут даже Свистуна нет. Глупый Змей оставил дома своего лучшего сторожевого пса – наверное, хочет наказать его за то, что тот упустил Перепела. Но накажет он только собственное гниющее тело, а Мортола, может статься, уже завтра выменяет у Смерти его труп на своего сына. Жаль только, что я не увижу, как Белые Женщины забирают переплетчика, ну да ладно. Забрать они его все равно заберут и на этот раз уже не отпустят. Кто знает? Может статься, Смерть так обрадуется, получив сразу и Змееглава и Перепела, что забудет про Пустую Книгу, и Мортола сможет вписать туда имя своего сына, чтобы никогда уже больше не дрожать за его жизнь!

Она говорила, как в лихорадке, все быстрее и быстрее, словно боялась, что слова ее задушат, если она не успеет их прострекотать.

– Спрячься в кусты, когда они нападут! – проговорила она. – Я не хочу, чтобы Хват ненароком пришиб и тебя. Может, ты мне еще пригодишься, если этот дурак не справится с задачей.

Орфей, она по-прежнему тебе доверяет! Он чуть не рассмеялся вслух. Куда подевался хваленый ум Мортолы? Или все ее внимание сосредоточено теперь на жуках и червяках? "Тем хуже для нее, – подумал Орфей, – и тем лучше для меня".

– Отлично. Замечательно, – произнес он, лихорадочно прикидывая в уме, как распорядиться всей этой информацией. Ясно было одно: если Мортола действительно завладеет Пустой Книгой, для него игра будет проиграна. Смерть заберет себе Змееглава, Мортола впишет в Пустую Книгу имя своего сына, а он, Орфей, не получит обратно даже похищенное у него "Чернильное сердце", не говоря уж о вечной жизни. Единственное, что у него останется, – это сказки, сочиненные Фенолио для избалованного ребенка. Нет! Так дело не пойдет. Он должен и дальше делать ставку на Змееглава.

– Что ты таращишься на меня, как лунатик? – Голос Мортолы с каждым словом все больше превращался в стрекот.

– Хозяин! – встревоженный Осс просунул голову в палатку. – Вас зовет Змееглав. Говорят, он в отвратительном настроении.

– Иду! – Орфей чуть не наступил сороке на хвост, выходя из палатки. Она отпрыгнула с сердитым стрекотом.

– Мерзкая тварь! – буркнул Осс, пытаясь пнуть птицу. – Прогоните ее, хозяин. Моя мать говорила, что сороки – это заново родившиеся воры.

– Да, я их тоже не люблю, – шепнул ему Орфей Знаешь что? Сверни ей шею, пока меня нет.

Губы Осса искривила злобная улыбка. Он любил такие поручения. На самом деле он был вовсе не плохим телохранителем. Пожалуй, даже очень хорошим.

Орфей пригладил волосы (в Омбре их считали ранней сединой, таких светлых блондинов здесь больше не было) и зашагал к шатру Змееглава. Перепела он ему не вычитает и до конца аудиенции не узнает, что интересного скрывается в книжке Якопо, но благодаря Мортоле у него теперь было чем развлечь Серебряного князя.

Шатер Змееглава темнел среди деревьев, словно забытый клочок ночи. Ну и что? "Ночь, Орфей, всегда была к тебе благосклоннее, чем день", – думал он, когда Пальчик с непроницаемым лицом раздвинул перед ним черные полотнища. Разве в темноте и тишине воображению не легче перекраивать мир по своему вкусу? Пожалуй, нужно будет погрузить историю Фенолио в вечную ночь, как только он получит обратно "Чернильное сердце".

– Ваше величество! – Орфей низко поклонился, увидев лицо Змееглава, выплывавшее из мрака, словно луна. – Я принес новости, подслушанные у ветра… Мне кажется, они вам понравятся.

Ленивый старик

Однажды Бог решил, что пора сделать в мастерской весеннюю уборку. (…) Просто поразительно, сколько всякого запылившегося барахла он вымел из-под верстака. Незаконченные создания; части, выглядевшие вполне приемлемо, но, очевидно, не подошедшие к целому; идеи, которые он отложил в сторону, а потом забыл (…). Там валялся даже комочек солнца.

Бог почесал в затылке. И что делать со всем этим мусором?

Тед Хьюз. Отходы

Опять она! Элинор Лоредан. Имя звучит так, как будто это он ее выдумал. Фенолио, чертыхнувшись, натянул на голову одеяло. Мало того что эта тетка – синий чулок, всезнайка и упряма, как мул, так она, оказывается, еще и любительница вставать спозаранку? На дворе наверняка еще темно!

– Гм, не похоже на прилив вдохновения! – Она воззрилась на чистый лист бумаги у его постели.

Какой же чудовищно бодрый у нее голос!

– Разве не правда, что музы слаще всего целуют по утрам? Помнится, я что-то такое читала.

О Господи! Что она может знать о сладких поцелуях?! И разве не заслужил он право поспать (раз уж в этой проклятой пещере нет приличного вина)? Разве не спас он только что Черного Принца? Тот, правда, еще с трудом держался на ногах и почти ничего не ел, как озабоченно твердила Минерва, – но не умер, и это главное!

Принц даже снова выезжал на охоту, хотя Роксана ему запретила. Детей ведь нужно было чем-то кормить. Добыть пропитание в это время года было непросто, а малыши постоянно просили есть, кроме тех моментов, когда они требовали от Дариуса рассказать сказку, от Фарида – показать фейерверк, а от Мегги – спеть песню о Перепеле (она пела их теперь не хуже чем Баптиста).

"Вот чем надо заняться в первую очередь, – думал Фенолио, демонстративно поворачиваясь спиной к сеньоре Лоредан. – Сочинить охотникам побольше легкой добычи – крупной, с нежным мясом…"

– Фенолио!

Нет, это же надо! Она стаскивает с него одеяло! Розенкварц высунул голову из кармана, в котором повадился спать в последнее время, и протер сонные глаза.

– Доброе утро, Розенкварц! Приготовь бумагу и очини перья!

Эти интонации! Медсестра, да и только. Фенолио со стоном сел. Он слишком стар, чтобы спать на полу в сырой пещере!

– Это мой стеклянный Человечек, и я говорю ему, что делать! – буркнул он.

Но Розенкварц уже бросился исполнять поручение со сладчайшей улыбкой на бледно-розовых губах.

Тысяча чернильных чертей! Предатель стеклоголовый! С какой готовностью он выполняет ее приказы! А когда о чем-нибудь просит Фенолио, он и вполовину не так услужлив.

– Замечательно! – медовым голосом произнесла сеньора Лоредан. – Благодарю тебя, Розенкварц!

Элинор. "Я бы подобрал ей другое имя, – думал Фенолио, поеживаясь и нашаривая ногами сапоги. – Что-нибудь боевое… Пенфесилея, Боадицея или какие там еще были воинственные дамы… Какой же в этой пещере собачий холод, ко всему прочему! Ты не мог бы это изменить, Фенолио? Кажется, нет…"

Пока он дул на замерзшие руки, непрошеная гостья принесла ему дымящуюся кружку.

– Держи! Невкусно, но согревает. Кофе из древесной коры. Розенкварц все-таки самый милый из стеклянных человечков, – доверительно шепнула она. – Сланец тоже прелесть, но он до того застенчивый! А эти розовые волосы!

Польщенный Розенкварц пригладил прическу. Слух у стеклянных человечков был острый, как у сов (еще одна причина посылать их шпионить, несмотря на хрупкость). Засунуть бы этого тщеславного коротышку в пустой винный мех!

Фенолио отхлебнул горячего отвара – действительно, редкая гадость, – встал и окунул лицо в миску с водой, которую ему с вечера ставила Минерва. Показалось ему или вода действительно покрылась тоненькой корочкой льда?

– Лоредан, ты ничего не понимаешь в писательском деле! – буркнул он. Да, он будет звать ее "Лоредан". Это имя ей больше подходит, чем романтичное "Элинор". – Во-первых, раннее утро – самое неподходящее время: мозги спросонок похожи на мокрую губку. Во-вторых, настоящая работа начинается с того, чтобы смотреть в пространство и ждать, пока придет нужная мысль.

– Да, эту часть ты отрабатываешь сполна, не сомневаюсь! (Вот ехидна!) – Скажи еще, что работе очень способствует вливать в себя побольше водки и медовухи.

Кажется, Розенкварц кивнул? "Прогоню его в лес, пусть учится там у своих диких родственников питаться улитками и жуками", – думал Фенолио.

– Ты, Лоредан, конечно, давно уже знаешь, чем все закончится. Наверное, финал нащебетал тебе вчера во робушек, пока ты сидела перед пещерой и млела от восторга, таращась на мой мир!

Проклятье, штаны опять порвались! А у Баптисты уже нитки на исходе.

– Чернильный Шелкопряд! – из-за перегородки появилась Деспина. При виде девочки он всякий раз таял и ненадолго забывал, куда его занесло. – Завтракать будешь?

Ах, Минерва, добрая душа! Она по-прежнему заботилась о нем, как дома в Омбре. Фенолио вздохнул. Хорошее было время…

– Нет, спасибо, Деспина, – ответил он, покосившись на другую свою посетительницу. – Передай маме, что мне, к сожалению, с самого раннего утра перебили аппетит.

Деспина переглянулась с Элинор – и в этом взгляде ясно читалась единодушная насмешка над ним! Неужели и дети Минервы теперь на стороне Лореданши?

– Уже два дня, как ушла Реза, не говоря уж о Хвате. Для чего она оставила тебе книгу – чтобы ты целый день спал или наливался дрянным вином за компанию с Баптистой?

До чего прекрасна была бы жизнь, если бы не этот голос над ухом!

– Твой долг перед Мортимером – написать несколько слов ему в поддержку. Кто еще ему поможет? Черный Принц не скоро оправится от болезни. Дочка Мортимера, бедняжка, ждет не дождется, чтобы ты дал ей что-нибудь прочесть. Но ты не пишешь! "Холодно, вино плохое, дети шумят, работать невозможно…" Для нытья у тебя слов хватает!

Розенкварц снова кивнул. "Я подмешаю ему супа в песок, – думал Фенолио, – и побольше, чтобы у него начались судороги, как у Черного Принца, – только тут уж я не буду сочинять спасительных слов!"

– Фенолио! Ты меня слышишь? – Как она на него смотрит! Учительница, требующая домашнее задание!

Книга. Да, Реза ему ее оставила. Ну и что? Какой с этого прок? Книга только напоминала ему, как легко было сочинять, не думая о том, что каждое написанное слово может стать реальностью!

– Неужели это так трудно? Мортимер ведь почти все придумал за тебя! Он скажет Змееглаву, что может исцелить Пустую Книгу, Виоланта отвлечет отца, а Мортимер впишет три слова. За этим последует поединок со Свистуном – такие сцены всегда эффектно получаются, – потом еще выход Огненного Танцора (хоть я его и не люблю), и для Резы ты тоже мог бы написать роль. Она могла бы, например, задержать этого омерзительного Хвата, уж не знаю как, но ты наверняка что-нибудь придумаешь…

– Хватит! – Фенолио заорал так, что Розенкварц с перепугу спрятался за чернильницу. – Что за вздор ты несешь! И ведь это типично – читатели со своими идеями! Да, план Мортимера, конечно, хорош – прост и ясен. Перехитрить Змееглава с помощью Виоланты, вписать три слова – и все, Змееглав мертв, Перепел спасен, Виоланта воцаряется в Омбре – красота! Вчера ночью я пытался это написать. Ничего не выходит! Мертвые слова! Эта история не любит легких путей. Она задумала что-то другое, я нутром чую! Но что? Свистуна я вставил, для Сажерука нашел применение, но… чего-то не хватает! Кого-то не хватает! Кого-то, кто здорово подпортит Мортимеру его замечательный план. Хват? Нет, он слишком глуп. А кто же тогда? Коптемаз?

Поиск по сайту: