Старые и новые хозяева 6 страница

– Пальчик нарежет ремней из его кожи! – Голос Якопо почти не доходил до нее. – Говорят, он умеет делать это так, что человек не умирает. Он специально упражнялся на трупах!

– Замолчи! – Ей хотелось его ударить. С каждым днем он становится все больше похож на Козимо, хотя сам предпочел бы походить на деда.

– Отсюда ты все равно ничего не услышишь. Они поведут его вниз, в подвал возле ям. Я там был. Там все на месте, заржавело немного, но еще годится: цепи, ножи, тиски и железные шипы.

Виоланта так посмотрела на Якопо, что он замолчал. Она подошла к окну, но клетка, где раньше держали Перепела, была пуста. Лишь тело Огненного Танцора так и лежало перед ней. Странно, что вороны его не трогают. Как будто боятся.

Якопо взял тарелку, которую принесла ему служанка, и обиженно ковырял вилкой в еде. Сколько ему лет? Виоланта не могла вспомнить. По крайней мере, он перестал носить жестяной нос, после того как Свистун высмеял его за это.

– Он тебе нравится.

– Кто?

– Перепел.

– Он лучше их всех.

Она снова приложила ухо к двери. Почему он не сказал "да"? Тогда у нее, возможно, еще был бы шанс его спасти.

– А если Перепел сделает новую книгу, дедушка все равно будет так вонять? Я думаю, да. Я думаю, он однажды просто упадет и умрет. Он и так уже похож на покойника.

Как равнодушно он все это говорит. А ведь еще несколько месяцев назад Якопо боготворил ее отца. Интересно, дети все такие? Откуда ей знать? У нее только один ребенок. Дети… Перед глазами Виоланты все еще стояла картина: дети, выбегающие из ворот замка в объятия матерей. Правда ли они стоили того, чтобы Перепел за них погиб?

– Мне теперь неприятно смотреть на дедушку! – Якопо, передернувшись, закрыл глаза руками. – Когда он умрет, я ведь стану королем, да? – Холод этого звонкого голоса произвел на Виоланту впечатление – ей стало страшно.

– Нет, не станешь. Потому что твой отец воевал с дедушкой. Королем станет его сын. Он будет править во Дворце Ночи и в Омбре.

– Но он же еще маленький.

– Ну и что? Значит, пока за него будет править его мать. И Зяблик. "А кроме того, твой дед бессмертен, – мысленно добавила Виоланта, – и пока никому не удается это изменить. Похоже, так и не удастся".

Якопо отодвинул тарелку и побрел к Брианне. Она вьшивала рыцаря, подозрительно похожего на Козимо, хотя Брианна утверждала, что это герой старинной легенды. Хорошо, что Брианна здесь, хотя с тех пор как ночной кошмар убил ее отца, она стала еще молчаливее. Наверное, она его все-таки любила. Дочери обычно любят отцов.

– Брианна! – Якопо дернул ее за красивые волосы. – Почитай мне! Живо! А то мне скучно.

– Ты сам отлично умеешь читать. – Брианна отцепила от волос его пальцы и продолжала вышивать.

– Я позову ночной кошмар! – Якопо сорвался на визг, как всегда, когда ему не подчинялись. – Пусть он тебя сожрет, как твоего отца! Хотя его он как раз есть не стал. Он лежит там внизу во дворе, и его жрут вороны.

Брианна даже головы не подняла, но Виоланта видела, что руки у девушки дрожат. Она даже укололась иголкой.

– Якопо!

Сын повернулся к ней, и на мгновение Виоланте показалось, что его глаза умоляют мать продолжать. "Встряхни меня! Ударь меня! Накажи меня! – говорил его взгляд. – Или возьми на руки. Мне страшно. Я ненавижу этот замок. Я не хочу здесь оставаться".

Она не хотела детей. Не знала, как с ними обращаться. Но отец Козимо мечтал о внуке. Зачем ей ребенок? Ей вполне хватало борьбы с собственным изболевшимся сердцем. Если бы хоть девочка! У Перепела вот дочка. Все говорят, что он ее очень любит. Ради нее он, может быть, все же уступит и переплетет для Змееглава новую книгу. Если это правда, что Зяблик поймал его дочь. О его жене ей не хотелось думать. Может быть, она уже погибла. Зяблик жестоко обращался с пойманной добычей.

– Почитай мне! Ну почитай! – Якопо все еще стоял перед Брианной. Быстрым движением он сорвал вышивку с ее колен, так резко, что она снова укололась.

– Твой рыцарь похож на моего отца.

– Нисколько. – Брианна мельком взглянула на Виоланту.

– Похож! Почему ты не попросишь Перепела вернуть его из мертвых? Твоего отца он ведь вернул…

Раньше Брианна дала бы ему затрещину за такие слова, но смерть Козимо что-то сломала в ней. Она стала мягкой, как моллюск внутри раковины, и мягкость эта была пропитана болью. Тем не менее с ней было лучше, чем одной, и Виоланта засыпала куда спокойнее под колыбельные Брианны.

Снаружи кто-то отодвинул засов.

Что это значит? Ей пришли сказать, что Свистун все же убил Перепела? Или что Пальчик сломал его, как стольких до него? "Даже если и так, Виоланта? – Подумала она. Какая разница? Твое сердце все равно разбито вдребезги".

Это был Четвероглазый. Орфей, или Круглолицый как презрительно называл его Свистун. Виоланта так и не поняла, когда он успел втереться в доверие к ее отцу. Наверное, дело в его голосе. Голос был так же хорош, как у Перепела, но что-то в нем вызывало у Виоланты смутный ужас.

– Ваше высочество! – Гость поклонился ей так низко, что это было уже похоже на издевку.

– Что, Перепел все же дал моему отцу нужный ответ?

– Нет, к сожалению. Но он еще жив, если вы это хотели узнать. – Его глаза глядели сквозь круглые очки с самым невинным выражением. Она заказала себе подсмотренные у Орфея очки, но не носила их постоянно, как он. Иногда Виоланта предпочитала, чтобы мир расплывался перед глазами.

– Где он?

– А, вы увидели пустую клетку. Я предложил Змееглаву другое место для Перепела. Вы, вероятно, знаете о ямах, куда ваш дед бросал узников. Я уверен, что там наш благородный разбойник быстро перестанет сопротивляться требованиям вашего отца. Но перейдем к цели моего визита.

Улыбка у него была сладкая, как сироп. Что ему от нее нужно?

– Ваше высочество! – Его голос погладил Виоланту, как заячья лапка, какими Бальбулус разглаживал пергамент. – Я, как и вы, большой любитель чтения. К сожалению, библиотека замка, как мне доложили, в ужасном состоянии, но я слышал, что у вас всегда при себе несколько книг. Не могли бы вы одолжить мне одну, а еще лучше две? Я, разумеется, сделаю все возможное, чтобы отблагодарить вас.

– А моя книга? – Якопо встал перед Виолантой, скрестив руки на груди, как это любил делать его дед, пока боль в распухших руках не вынудила Змееглава отказаться от привычного жеста. – Ты мне ее так и не вернул. Ты мне должен, – он поднял детскую пухлую ладонь и посчитал на пальцах, – двенадцать серебряных монет.

Взгляд, которым Орфей смерил Якопо, не выражал ни тепла, ни нежности. Но голос оставался сладким:

– Разумеется! Хорошо, что вы мне напомнили, принц. Зайдите потом ко мне, и я отдам вам деньги и книгу. Но сейчас мне нужно поговорить с вашей матерью.

С извиняющейся улыбкой он повернулся к Виоланте.

– Так что же? – спросил он, доверительно понижая голос. – Вы одолжите мне книгу, ваше высочество? Я слышал чудеса о ваших книгах. Поверьте, я буду обращаться с ней очень бережно.

– У нее с собой только две! – Якопо показал на сундук, стоявший у кровати. – И обе о Пере…

Виоланта зажала ему рот, но Орфей уже шагнул ксундуку.

– Мне очень жаль, – сказала она, заступая ему дорогу, – но эти книги мне слишком дороги, чтобы одолжить их кому бы то ни было. Как ты, несомненно, слышал, мой отец позаботился о том, чтобы Бальбулус не мог изготовить мне новых взамен.

Орфей явно ее не слушал. Он как зачарованный смотрел на сундук.

– Вы позволите хотя бы взглянуть?

– Не давайте ему книги!

Орфей до этого, похоже, не замечал Брианну. Когда он услышал за спиной ее голос, его лицо окаменело, а пальцы сжались в кулаки.

Брианна поднялась и спокойно встретила его исполненный ненависти взгляд.

– Он делает с книгами странные вещи, – сказала она. – С книгами и словами, которые там написаны. А Перепела он ненавидит. Мой отец рассказывал, что он хотел продать его Смерти.

– Ненормальная! – пробормотал Орфей, нервно поправляя очки. – Она была у меня служанкой, как вы наверное, знаете, и попалась на воровстве. Видимо, поэтому она теперь и говорит обо мне бог знает что.

Брианна покраснела, словно ей плеснули в лицо кипятком. Виоланта встала с ней рядом.

– Брианна не способна на воровство! – сказала она. – А теперь уходите. Книги я одолжить не могу.

– Ах вот как, не способна на воровство? – Орфей старался говорить все тем же бархатным голосом. – Но мужа она у вас украла, как я слышал?

– Вот! – Не успела Виоланта понять, в чем дело, Якопо уже протягивал Орфею ее книги. – Тебе какую? Она больше любит толстую. Но ты должен теперь заплатить побольше, чем в прошлый раз!

Виоланта попыталась отобрать у него книги, но руки у Якопо оказались на удивление сильные. Орфей поспешно распахнул дверь.

– Живо! Забрать книги! – приказал он страже. Солдат без труда отобрал у Якопо книги. Орфей открыл каждую, полистал – и торжествующе улыбнулся Виоланте.

– Да, это именно то чтение, которого мне не хватало, – сказал он. – Я верну книги, когда они исполнят свое предназначение. Но на этот раз, – прошипел он, наклонившись к Якопо и больно ущипнув его за щеку, – я возьму их бесплатно, понял, жадный сынок мертвого князя? И про плату за твою книгу советую забыть – не то познакомишься с моим ночным кошмаром. Слыхал про него?

Якопо молча смотрел на него со смешанным выражением ужаса и ненависти.

Орфей, поклонившись, направился к двери.

– У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность, ваше высочество, – сказал он на прощание. – Вы не поверите, как осчастливили меня эти книги. Теперь уж Перепел точно даст вашему отцу желаемый ответ.

Часовые задвинули засов снаружи. Якопо отчаянно кусал губы, как всегда, когда получалось не так, как ему хотелось. Виоланта с такой силой ударила его по лицу, что он споткнулся о ее кровать и упал. Мальчик беззвучно заплакал, глядя на мать глазами наказанной собаки.

Брианна подняла его и утерла слезы своим платьем.

– Что Четвероглазый собирается делать с книгами? – Виоланта дрожала всем телом. У нее появился новый враг.

– Не знаю, – ответила Брианна. – Я знаю только, что отец выкрал у него одну, потому что с ее помощью он совершил очень злое дело.

Злое дело.

"Теперь уж Перепел точно даст вашему отцу желаемый ответ".

Сброшенная одежда

Архимед прикончил воробья, воспитанно вытер клюв о сучок и уставил на Варта широко распахнутые глаза. На этих больших, круглых глазах лежал, как выразился один знаменитый писатель, налет света, подобный лиловатому налету пыли на винограде.

– Теперь, поскольку ты умеешь летать, – сказал он, – Мерлин желает, чтобы ты побыл Диким Гусем.

Т. X. Уайт. Король былого и грядущего.

Том 1. Меч в камне^[33]

Летать оказалось совсем легко. Умение пришло вместе с птичьим телом, каждым пером и каждой хрупкой косточкой. Да, зерна превратили Резу в птицу после мучительных корчей, до смерти испугавших Силача, но она не стала сорокой, как Мортола. "Ласточка! – прошептал Лазаро, когда она вспорхнула ему на ладонь. У нее кружилась голова оттого, что все вокруг вдруг стало намного больше. – Ласточки – славные птицы! Это тебе подходит".

Он осторожно погладил ее по крыльям указательным пальцем. Самым странным ей казалось, что она не может ему улыбнуться клювом. Зато говорить она могла, своим обычным голосом, от чего бедный Туллио перепугался еще больше.

Перья хорошо согревали, а дозорные на берегу озера даже не подняли глаз, когда она пролетала у них над головами. Судя по всему, они еще не обнаружили своих товарищей, убитых Лазаро. Герб на серых плащах напомнил Резе застенки Дворца Ночи. "Забудь об этом, – думала она, расправляя крылья по ветру. – Это прошлое. А ты должна попытаться изменить будущее. Или жизнь в конечном счете – лишь сеть из нитей судьбы, откуда невозможно вырваться? Не думай, Реза! Лети!"

Где он? Где Мо?

"Свистун запер его в клетку". Туллио не мог объяснить ей, где эта клетка стоит. "Во дворе, – бормотал он, – во дворе с нарисованными птицами". Реза слышала о расписных стенах замка. Но снаружи они были почти черными, из темного камня, встречавшегося и по берегам озера. Реза была рада, что ей не нужно переходить через мост. Там кишели солдаты. Шел дождь, капли рисовали по воде бесчисленные круги, но ощущение полета было великолепно. Внизу она увидела свое отражение, стрелой проносившееся над волнами. И вот ей навстречу уже выступили башни, мощные стены, серые шиферные крыши, а между ними – дворы, словно зияющие дыры в каменном узоре. Голые деревья, загон для собак, колодец, замерзший сад, и везде солдаты. Клетки…

Вскоре она их нашла. Но сперва Реза увидела Сажерука, валяющегося на серой брусчатке, как связка старой одежды. О Господи! Она надеялась, что ей никогда больше не придется увидеть его так. Рядом с ним стоял ребенок. Он смотрел на неподвижное тело, словно ожидая, что оно вот-вот зашевелится, – как это однажды уже случилось, если верить песням комедиантов. "Да, им можно верить! – хотелось Резе крикнуть. – Я касалась его теплых рук. Я видела, как он снова улыбается и целует свою жену". Но при виде тела, распростертого на камнях, ей казалось, что он и не шевелился с тех пор, как погиб в шахте. Спустившись ниже и порхнув под одну из шиферных крыш, Реза увидела и клетки, но пустые. Мо не было. Пустые клетки и опустевшее тело… Ей хотелось камнем упасть вниз, ударится о булыжники и остаться лежать неподвижно, как Сажерук.

Ребенок обернулся. Тот самый мальчишка, что стоял на стене замка в Омбре. Сын Виоланты. Даже Мегги обожавшая детей, говорила о нем с отвращением. Якопо. На мгновение он посмотрел на Резу, словно видел под перьями женщину, но потом снова наклонился над мертвецом, коснулся застывшего лица – и выпрямился, когда кто-то позвал его по имени.

Этот гнусавый голос ни с чем не спутаешь.

Свистун.

Реза вспорхнула на конек крыши.

– Пошли, тебя дед зовет! – Свистун схватил мальчика за шкирку и грубо подтолкнул к лестнице.

– Зачем? – Голос Якопо звучал как наивная пародия на деда и в то же время был голосом ребенка, одинокого среди сплошных взрослых, сироты без отца… и без матери, если верить тому, что рассказывала Роксана о холодности Виоланты.

– Действительно, зачем? Вряд ли он соскучился по твоему нытью! – Свистун ткнул Якопо кулаком в спину. – Он хочет знать, что рассказывает тебе мать, когда вы вдвоем в комнате.

– Она со мной не разговаривает.

– Это плохо. Что ж мы будем с тобой делать, если ты и в соглядатаи не годишься? Может, скормить тебя ночному кошмару? Он давно ничего не ел, а если все пойдет так, как желает твой дед, то и Перепел ему достанется еще не скоро.

Ночной кошмар.

Туллио говорил правду. Как только голоса стихли, Реза слетела вниз, к Сажеруку. Но плакать ласточка не могла, как и улыбаться. "Лети за Свистуном, Реза, – думала она, сидя на мокрых от дождя камнях, – ищи Мо. Для Огненного Танцора ты уже ничего не можешь сделать". Хорошо хоть, что ночной кошмар не заглотил его, как Хвата. Она прижалась птичьей головкой к его холодной щеке.

– Как это ты нарядилась птицей, Реза?

Шепот доносился из пустоты, из дождя, из влажного воздуха, из расписного камня, но не из застывшего рта. И все же это был голос Сажерука, грубоватый и в то же время нежный, навеки родной. Реза завертела во все стороны птичьей головкой – и услышала его тихий смех.

– А ведь ты уже оглядывалась так на мой голос – помнишь, в застенках Дворца Ночи? Тогда я тоже был невидим, но без тела этот фокус куда интереснее. Хотя долго этим развлекаться нельзя. Боюсь, если это тело еще немного полежит тут брошенное, оно мне станет не по размеру – и тогда даже голос твоего мужа не сможет вернуть меня обратно. Не говоря уж о том, что без помощи плоти быстро забываешь, кто ты такой. Надо признаться, я почти и забыл, пока не увидел тебя.

Мертвый зашевелился – это было похоже на пробуждение ото сна. Сажерук откинул со лба мокрые волосы и осмотрел свое тело, словно желая убедиться, что оно по-прежнему хорошо сидит. Реза видела эту сцену во сне в ночь после его смерти, но тогда он не проснулся. Пока Мо его не разбудил.

Мо. Ласточка взлетела на плечо к Сажеруку, но когда она открыла клюв, он предостерегающе поднес палец к губам. Подозвав тихим свистом Гвина, он показал глазами на лестницу, по которой поднялись Свистун и Якопо, на окна слева от нее и на башню-эркер, в тени которой они стояли.

– Феи рассказывают о растении, способном превращать людей в животных и наоборот, – прошептал он. – Они говорят, что пользоваться им очень опасно. Давно ты носишь перья?

– Часа два.

– Тогда пора тебе их стряхнуть. К счастью, в этом замке много заброшенных комнат, и я успел все их изучить до появления Свистуна.

Он протянул руку, и Реза уцепилась коготками за его теплую кожу. Он все-таки живой! Или нет?

– Из царства мертвых я принес несколько полезных умений, – проговорил Сажерук, спускаясь с Резой на пальце по коридору, расписанному рыбами и русалками. – Я могу снимать тело, как платье, могу оживлять огонь и читать сердце твоего мужа лучше, чем буквы, которым ты меня с таким трудом научила.

Он открыл какую-то дверь. В этой комнате не было окон, но Сажерук прошептал что-то, и стены покрылись искрами, словно огненной шубой.

Когда Реза выплюнула зернышки из-под языка, оказалось, что двух не хватает. На миг она испугалась, что останется птицей навсегда, но ее тело еще не утратило память. Вернувшись в человеческий облик, она невольно провела рукой по животу, спрашивая себя, превращается ли вместе с ней и ребенок в утробе. Эта мысль так напугала Резу, что ее чуть не стошнило.

Сажерук поднял перышко, лежавшее у ее ног, и задумчиво посмотрел на него.

– С Роксаной все в порядке, – сказала Реза.

Он улыбнулся:

– Я знаю.

Он, похоже, все знал. Поэтому она не стала рассказывать о Мортоле и о том, что Черный Принц едва не погиб. А Сажерук не спросил, почему она все же отправилась вслед за Мо.

– А как получилось с ночным кошмаром? – Даже произносить это слово ей было страшно.

– Я успел ускользнуть из его черных пальцев. – Он провел рукой по лицу, как бы стирая тень. – К счастью, эти твари не интересуются мертвецами.

– Откуда он взялся?

– Его привел Орфей. Он у него вроде цепного пса.

– Орфей?

Этого не могло быть! Орфей же в Омбре, заливает горе вином и жалостью к себе, с тех пор как Сажерук похитил у него книгу!

– Да, Орфей. Уж не знаю, как он этого добился, но он теперь в услужении у Змея. И он только что приказал бросить твоего мужа в яму под замком.

Над их головами раздались шаги, потом смолкли.

– Отведи меня к нему!

– Тебе туда нельзя. Эти ямы глубокие и хорошо охраняются. Один я, может быть, туда и проберусь, но вдвоем мы попадемся. Как только они заметят, что Огненный Танцор снова вернулся из мертвых, солдаты начнут прочесывать каждый закоулок.

"Тебе туда нельзя… Жди здесь, Реза… Там слишком опасно". Она не могла больше это слушать.

– Как он сейчас? – спросила она. – Ты ведь говорил, что можешь читать в его сердце.

Она прочла ответ в его глазах.

– На птицу никто не обратит внимания, – сказала Реза и положила зерна под язык, прежде чем Сажерук успел ее удержать.

Чернота

Ты – птица, прошумевшая крылами.

Когда я пробудился и позвал, О, не по имени, а лишь руками

В тысяченочный имени провал.

Райнер Мария Рильке.

Ангел-Хранитель^[34]

Яма, куда бросили Мо, была хуже башни во Дворце Ночи и застенка в Омбре. Его спускали туда на цепи, со связанными руками, глубже и глубже, пока тьма не закрыла ему глаза, словно слепота. А Свистун, стоя наверху, гнусавым голосом расписывал, как он привезет сюда Мегти и Резу и убьет их у него на глазах. Какая разница? Мегги все равно погибла. Смерть заберет ее вместе с ним. Но может быть, Владычица превращений пощадит хотя бы Резу с нерожденным ребенком, если он откажется переплести Змееглаву новую книгу. Чернила, Мортимер, черные чернила, вот что тебя окружает. В сыром мраке было трудно дышать. Но им овладело странное спокойствие от сознания, что от него в этой истории больше ничего не зависит. Он так устал писать своей кровью ее продолжение…

Мо упал на колени. Влажный камень напоминал на ощупь дно колодца. В детстве он боялся упасть в колодец и умереть там от голода в темноте и одиночестве. Он вздрогнул. Хорошо бы здесь был сейчас Сажерук с его теплом и светом. Но Сажерук мертв. Ночной кошмар Орфея погасил огонь. Мо так отчетливо услышал рядом дыхание чудовища, что стал искать во мраке красные глаза. Но ничего не было.

Он услышал шаги и посмотрел вверх.

– Ну как, нравится тебе тут?

На краю ямы стоял Орфей. Свет его факела не проникал до дна, яма была слишком глубокая, и Мо невольно пригнулся, прячась в темноту. Как зверь в клетке!

– Ты, похоже, со мной не разговариваешь? Это можно понять! – Орфей самодовольно улыбнулся.

Рука Мо невольно потянулась туда, где прежде был нож – нож, который Баптиста так хорошо спрятал, а Пальчик тем не менее нашел. Мо представил, как вонзает лезвие в жирное тело Орфея. Беспомощная ненависть рисовала до того кровавые картины, что его самого затошнило.

– Я пришел рассказать тебе, что будет дальше. Чтобы ты перестал воображать, что играешь в этой истории главную роль.

Мо закрыл глаза и прижался спиной к сырой стене. Пусть себе болтает. Думай о Резе, о Мегги. Нет, лучше не надо. Как Орфей проведал о пещере?

"Все пропало", – шептал ему внутренний голос. Спокойствие, подаренное Белыми Женщинами, исчезло. "Вернитесь! – хотелось ему прошептать. – Пожалуйста! Помогите мне!" Но они не пришли. А слова вгрызались в его сердце, как жирные белые черви. Откуда они взялись? Все пропало. Прекрати, Мортимер! Но слова продолжали вгрызаться, и он скорчился, как от физической боли.

– Что-то ты притих. Уже чувствуешь их, да? – Орфей рассмеялся, как довольный ребенок. – Я знал, что подействует. Знал с того мгновения, как прочел первую песню. Да, Мортимер, у меня снова есть книга! И даже не одна, а целых три, до краев полные словами Фенолио, – и две из них рассказывают о Перепеле. Виоланта привезла их в этот замок. Очень мило с ее стороны. Пришлось, конечно, кое-что изменить несколько слов переставить, кое-что выпустить… Фенолио балует свого Перепела, но это нетрудно было исправить.

"Песни о Перепеле" Фенолио, аккуратно переписанные Бальбулусом. Мо закрыл глаза.

– Но за воду я не в ответе! – крикнул ему сверху Орфей. – Это Змееглав велел открыть шлюзы. Ты не утонешь, вода поднимается невысоко, но будет неприятно.

В то же мгновение Мортимер почувствовал воду. Она поднималась вверх по ногам, как будто темнота стала жидкой. Он задохнулся от этого черного холода.

– Вода – не моя идея, – небрежно продолжал Орфей. – Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы пытаться сломить твою волю такого рода страхом. Ты, наверное, надеешься своим упрямством умилостивить Смерть, раз не можешь уплатить обещанный выкуп. Да, я знаю о сделке со Смертью, я все знаю… Но я выбью из тебя упрямство. Ты у меня забудешь весь свой героизм и благородство. Я заставлю тебя забыть обо всем, кроме страха, потому что от моих слов Белые Женщины не смогут тебя защитить.

Мо хотелось его убить. Голыми руками. "Но руки-то у тебя связаны, Мортимер".

– Сначала я хотел написать что-нибудь о твоей жене и дочери, но потом подумал: нет, Орфей, надо, чтобы он ощутил твои слова на собственной шкуре!

Как же Круглолицый наслаждается каждым словом! Как будто давно мечтал об этой минуте. "Он – наверху, а я – в темной яме, – думал Мортимер, – и я беспомощен, как пойманная крыса, которую он может убить в любой момент".

– Нет! – продолжал Орфей. – Нет, сказал я себе. Пусть он сам почувствует мощь твоих слов. Покажи ему, что отныне ты можешь играть с Перепелом, как кошка с мышкой. Только вместо когтей у тебя буквы!

И Мо почувствовал эти когти. Как будто вода вдруг просочилась ему под кожу и капала прямо в сердце. Черная вода. А потом пришла боль, такая резкая, словно Мортола еще раз выстрелила в него, такая подлинная, что он прижал руки к груди и, казалось, почувствовал на пальцах собственную кровь. Он видел ее, хотя темнота делала его слепым, видел, как окрасились в алый цвет рубашка и руки, чувствовал, как тают силы – в точности, как тогда. Он с трудом держался на ногах, упираясь спиной в стену, чтобы не соскользнуть в воду, которая поднялась уже до бедер. Реза, Господи! Реза, помоги!

Отчаяние сотрясало его, как ребенка. Отчаяние и бессильный гнев.

– Сперва я не знал, на что решиться. – Голос Орфея проникал сквозь боль, словно тупой нож. – Послать к тебе из воды чудовищ? У меня ведь есть еще книга, которую Фенолио написал для Якопо. Там имеется парочка достаточно мерзких тварей. Но потом я выбрал другой, куда более интересный путь! Я решил свести тебя с ума призраками из твоего собственного мозга, старым страхом, старой яростью и старой болью, скопившимися в твоем героическом сердце, запертыми там, но не забытыми. "Верни их все, Орфей, – сказал я себе, – и добавь несколько картин, которых он всегда боялся: смерть жены; смерть ребенка. Пошли все их к нему во мрак и безмолвие. Пошли ему ярость, пусть мечтает об убийстве, пусть захлебнется гневом. Как чувствует себя герой, дрожащий от страха, зная при этом, что страх этот живет только в нем самом? Как чувствует себя Перепел, мечтая о кровавой резне? Каково сомневаться в собственном разуме? Да, Орфей, – Подумал я, – если можно его сломать, то только так. Пусть потеряет самого себя, пусть воет, как бешеная собака пусть давится собственным страхом. Спусти на него фурий, которые научили его убивать".

Мо чувствовал все, что описывал Орфей, и понял что эти слова давно уже написаны и прочтены голосом обладавшим не меньшей силой, чем его собственный.

Да, вот она, новая песня о Перепеле: как он сошел с ума в сырой темной яме, как едва не утонул в собственном отчаянии, как взмолился в конце концов о пощаде и дрожащими руками переплел для Змееглава новую Пустую Книгу.

Вода больше не подымалась, но Мо почувствовал, как что-то ползет по ногам. Дыши спокойно, Мортимер. Замкни сердце от этих слов, не впускай их. Ты сможешь. Но как это сделать, если грудь уже снова раскалывалась, кровь смешивалась с водой и все его существо жаждало мести? Его бросало в жар и в холод, как тогда. Он до крови закусил губы, чтобы Орфей не услышал его стонов, и прижал руки к сердцу. Нет там крови, убедись. И Мегги не погибла, хотя ты видишь эту картину так отчетливо, как только мог написать Орфей. Нет, нет, нет! Но слова шептали: да! Мо казалось, что он разбивается на тысячу глиняных осколков.

– Часовой, брось вниз факел! Я хочу на него посмотреть.

Факел полетел вниз. Вспышка ослепила Мо. Несколько секунд огонь плыл по темной воде, а потом погас.

– Ага, ты их чувствуешь! Ты чувствуешь каждое слово! – Орфей глядел вниз, как ребенок, который насадил червяка на крючок и теперь зачарованно наблюдает, как тот извивается.

Обмакнуть бы его головой в воду и держать, пока не задохнется. Прекрати, Мортимер! Что он с тобой делает? Сопротивляйся! Но как? Он хотел сам погрузиться в воду, чтобы хоть так уйти от этих слов, но знал, что и там они его дожидаются.

– Через час я приду снова! – крикнул Орфей. – Я, конечно, не удержался и подпустил тебе в воду несколько на редкость противных существ, но они тебя не убьют, не бойся. Кто знает, может быть, ты будешь даже рад, что они отвлекают тебя от чудовищных порождений твоего разума… Да, надо быть поосторожнее, выбирая себе роль. Позови меня, когда поймешь, что героизм тут неуместен. Я тебе тут же напишу слова избавления. Например… "Но настало утро, и безумие отступило от Перепела…"

Орфей засмеялся. И ушел. Оставил его одного с водой, тьмой и словами.

"Переплети Змееглаву книгу". Эта фраза возникла в голове у Мо, словно выведенная каллиграфическим почерком. "Переплети ему новую Пустую Книгу, и все будет хорошо".

Боль снова разорвала ему грудь с такой силой, что он вскрикнул. Он видел, как Пальчик подносит тиски к его пальцам, как Зяблик за волосы вытаскивает Мегги из пещеры, как собаки догоняют Резу… Его трясла лихорадка – или озноб? Это все у тебя в голове, Мортимер! Он ударился лбом о камень. Увидеть бы что-нибудь, кроме картин Орфея. Почувствовать что-нибудь, кроме его слов. Прижми ладони ко лбу, ну, давай же, окуни лицо в воду, ударь себя кулаком. Это – реальность, а все остальное – грезы. Так ли?

У Мо вырвалось рыдание. Он прижал ко лбу связанные руки. За его спиной послышалось биение крыльев. В темноте вспыхнули искры. Темнота отступила, словно кто-то снял у него повязку с глаз. Сажерук? Нет, Сажерук умер. Хотя сердце Мо не желало в это верить.

"Перепел умирает, – раздавался шепот в его голове, – Перепел сходит с ума". И снова раздался шорох крыльев. Конечно. Смерть пришла за ним, и на этот раз она не стала посылать Белых Женщин ему на помощь. Она пришла забрать его, потому что он не справился с заданием. Сперва его, потом Мегги… Но даже это, наверное, лучше, чем слова Орфея.

Поиск по сайту: