Буржуазная историография

Во второй половине XIX в. сложилась буржу­азная историография Белоруссии. В ее становлении влия­ние дворянской и клерикально-монархической историо­графии не прошло бесследно. Однако буржуазные исто­рики сумели выйти из уэкогр круга ее интересов, все более замыкавшихся на религиозно-церковной тематике, и предложили свое понимание истории Белоруссии. Вни­мание буржуазных историков — М. Ф. Владимирского-Буданова, М. К. Любавского, Ф. И, Леонтовича, М. В. Довнар-Запольского, А. С. Грушевского, В. И. Пичеты привлекли главным образом государственно-правовое развитие и аграрная история Белоруссии, Западного края. В созданных ими фундаментальных исследованиях по истории Великого княжества Литовского, Западного края широко привлечены данные о белорусских землях.

М. Ф. Владимирский-Будапов (1838—1916 гг.) — видный представитель русской историко-правовой шко­лы второй половины XIX — начала XX в.— искал в за­конодательных нормах, действовавших в Великом кня­жестве Литовском (по его терминологии, в Литовско-Русском государстве), истоки его исторического разви­тия. Так, ухудшение положения крестьянства, по его мнению, было вызвано тем, что нормы государственного права вытеснили обычное («исконное») право. Это пра­во было утрачено в результате проведенной государст­вом водочной померы, которая, по его мнению, воплоти­ла в себе принципы и нормы немецкого права, усвоен­ные Польшей и затем навязанные западно-русским зем* лям ^

Ограниченность исходной позиции привела этого ис­торика к идеалистической трактовке исторического про* цёсса. Однако следует отдать должное его утверждению о существовании этапа в развитии западно-русского крестьянства, когда сельская община и крестьянское землевладение составляли основу аграрного строя. Но трактовка общинного права как «полного, вечного и потомственного владения землями наравне с земянами и боярами» в XVI в. была явным преувеличением и спра­ведливо опровергалась М. К. Любавским. Смену принципов собственности на землю в XVI в. Владимирский-Буданов связывает с привнесением в Великое княжество Литовское польского шляхетского права, по которому крестьяне лишались земли и закрепощались. Поддержка в этом вопросе официальной версии охранительной идео­логии приближает Владимирского-Буданова больше к дворянской, чем к буржуазной историографии.

Владимирский-Буданов был одним из первых исто­риков, занявшихся историей городов. Его интересовали исторические судьбы городов Юго-Западного края, но он считал, что города Белоруссии и Литвы были основаны на общих принципах внутреннего устройства по образцу Вильно, Трок, Витебска, Бреста ⁵¹.

Придерживаясь идеалистического тезиса об опреде­ляющей роли в жизни общества законов, учреждаемых правительством, Владимирский-Буданов считает, что именно распространение немецкого права принесло Польше феодализм, который затем утвердился и в Ве­ликом княжестве Литовском. В связи с этой концепцией причину упадка городов в Великом княжестве Литов­ском он видит в устройстве их по Магдебургскому пра­ву ⁵².

По его утверждению, город, имевший Магдебургское право, «совершенно выделялся из сферы действия об­щих государственных законов», в то время как полити­ческая деятельность шляхты принимала общегосударст­венный характер⁵³. В этом он видел истоки и причины упадка городов. Такое мнение Владимирского-Буданова односторонне и ограниченно. Ведь известно, что все три Статута Великого княжества Литовского (1529 г., 1566 г., 1588 г.) содержат статьи, дававшие городам общегосу­дарственную гарантию и опору против произвола шлях­ты. Вывод о юридической изолированности городов опро­вергается широко применявшимся горожанами правом обращаться к королевскому (асессорскому) суду с жало-^ бой на действия местной администрации. /""ТЕГ В. Довнар-Запольский (1867—1934) придал бур-ыС. жуазной историографии Белоруссии отчетливую нацио­нальную направленность. Это выразилось, во-первых, в

Немецкое право в Польше и

его стремлении выяснить условия и тенденции процесса образования государства на белорусских землях и, во-вторых, в попытке проследить характерные черты запад­но-русской общины и ее судьбу в XVI в. Исследование первой проблемы опиралось отчасти на разработанную дворянской историографией колонизационную теорию, но ее трактовка в целом вполне согласуется с принципами государственной школы, составлявшей ведущее направ­ление буржуазной историографии. Вторая проблема рассмотрена также на основе той же государственно-юридической концепции исторического развития. В каче^ стве объекта исторического исследования Белоруссия впервые выступила в монографии М. В. Довнар-Заполь-ского «Очерк истории Кривичской и Дреговичской зе­мель до конца XII ст.».

Исходным теоретическим положением служит автору колонизационная теория. Он прежде всего рассматрива­ет те явления, которые, по его мнению, создали благо­приятную почву для колонизации: это географический рельеф и водная система белорусских земель⁵⁴. В пе­риод Киевской Руси кривичи вступили в торговые связи с соседними племенами Руси, с Новгородом, с литовски­ми племенами. Торговые связи и превратились в фактор колонизационного движения⁵⁵. Обоснованию этого те­зиса посвящена вторая глава книги — «Пути сообще­ния», в которой широко использованы свидетельства ле­тописей, данные топонимики. Полоцкие кривичи, писал он, «вели тихую колонизацию в землю Литовскую» ⁵⁶. Колонизацию и торговые связи автор определяет как факторы не только этнического, но и экономического раз­вития, поскольку они способствовали основанию городов в Смоленском, Полоцком и Туровском княжествах. Такой подход к вопросу обусловил преимущественный интерес автора к летописным сведениям о городах в этих кня­жествах.

Специфику политического развития кривичско-дрего-вичских земель историк объясняет их географическим положением—-они «лежали на окраинах, сторонились от общих дел Руси» ⁵⁷. Тем самым он превратил географический фактор в социально-историческую категорию, ко­торая определила направленность изложения второй части книги —• исторического очерка.

Несмотря на то, что летописные данные, приведенные автором, весьма убедительно показывают причастность этих земель к общим .делам Руси (тесные связи Полоцка с Новгородом, строительство лодок, на которых русы плавали в Константинополь, в Смоленск, Чернигов, по^--людье киевских князей в кривичских и дреговичских го­родах) , теория «отдельности» жизни кривичей и дрего­вичей играет в его книге роль исходного принципа. На ней он строит свое понимание содержания удельно-вече­вого строя. Становление удельной системы Довнар-За-польский считает проявлением стремления племен к соб­ственной государственности, которая дополняет созрев­шие этнические, языковые, религиозные различия. В связи с этим он ищет в летописях такие факты, кото­рые позволяют проследить начало возникновения госу­дарственных институтов в племенной организации. Он тщательно реконструирует по летописным данным ^кня^-жеекую власть в Полоцке, его вече, их взаимоотношения, зависимость от Полоцка Минска, Витебска,' Друцка и других городов, проявлявшуюся, по его мнению, во внешней политике⁵⁸. Очень обстоятельно освещает Дрвнар-Запольский борьбу Полоцка за независимость от Киева в соответствии с той задачей, которую он по­ставил,-^ показать вызревание в удельный период Руси • самостоятельной государственной организации у отдель­ных племен. Однако созданная .им конструкция выгля­дит весьма непрочно. Автор не раскрыл содержание по-нятия «общие дела Руси», от которых, по его мнению, отошли кривичи и дреговичи, начав собственную ^исто­рию. Необоснованно его утверждение и о различно» сте­пени развития культуры, различии торговых интересов. Факты подтверждают обратное.

••:.,-. Довнар-Залольский не смог увидеть истинные причи­ны развития удельного строя — рост производительных сил, в движении которых и были заложены предпосылки формирования местных политических образований в йи> де самостоятельного удела. Он не сумел понять слож­ность ситуаций, состоявшей в том, что формирование княжеской власти осуществлялось в условиях общности культуры, однотипности политических, фортя. Он уловил присущее удельной эпохе местничество, обособленность, но изобразил их, следствием лишь разной степени раз* вития культуры, религии, этнических черт и различия торговых интересов. Раздробление Киевской Руси; по мнению Довнар-Запольского,— результат «стремления отдельных этнографических групп к децентрализации, к установлению у себя самостоятельного государственного устройства»⁵⁹. Одной из черт удельной поры, отмечает Довнар-Запольский, было стремление князей «оседать» в своих волостях, другой чертой — опираться на местное боярство, ограждать свои владения от войн и разоре­ний⁶⁰. Довнар-Запольский характеризует удел как вполне сформировавшееся государственно обособленное общество с автономными интересами. Он выделил те явления, которые позволили построить схему станов­ления самостоятельного государства в землях кривичей и дреговичей. Методология Довнар-Запольского поры­вала с принципами дворянской историографии, она рас» ширила понимание содержания исторического процесса, включила в него явления экономической и культурной жизни.

Подход К истории с позиции внутренней эволюции об? щеетва привел его к догадке о том, что внес удельный строй в историю Древней" Руси. Но его объяснение этого строя лишь как сдвига в политической организации ог­раниченно, ибо он видел, как и все буржуазные истори­ки, в феодализме лишь политическую организацию, вне социально-экономической основы феодального общества. Он не сумел разглядеть в становлении местных центров, в возрастании роли боярства, в вызревании феодальной структуры на местах звенья единого процесса развития феодального общества в Древней Руси, ее перехода к более развитому этапу этого общества.

Рассмотренные аспекты истории Белоруссии до XII в. Д*ют основание сделать вывод о направляющем значе* ши во взглядах Довнар-Запольского государственно-правовой концепции.

Среди экономических факторов, влиявших на полита? ческую жизнь Древней Руси, Довнар-Запольский выде­лил лишь торговлю. По его мнению, интересы торговли обусловили союз князей Киева, Смоленска, Новгорода, поскольку Днепр был общей водной артерией⁶¹, Одна­ко этот фактор оказался в общей удельной теории Дов-нар-Запольского на втором плане. В известной мере у Довнар-Запольского проявляется присущее дворянской историографии объяснение причин событий, направлен­ности исторического пути личными чертами, характе­ром, наклонностями людей. Порой он придает им ре­шающее значение. В связи с этим много внимания уде­ляется в его работе описанию быта, княжеских междо­усобиц.

Ведущим началом последующей истории Западной Руси Довнар-Запольский считал объединение Руси и Литвы. Этот союз, по его мнению, был продиктован об* стоятельствами самой Жизни. Он видит в нем «взаим­ную полезность, сознание общности интересов обоих го­сударств и при всем том полнейшую равноправность»⁶². Это объединение автор представляет не только как влия^ ние исторических условий, но и как волю двух народов, «которые сошлись на основах взаимного уважения, рав­ноправности»⁶³. Столь резкая противоположность оцен­ки автором положения западнорусских земель в преде­лах Киевской Руси (обособленность «от общих дел Ру­си») и их союза с Литовским княжеством («взаимное уважение, общность интересов») обусловлена оппози' ционным отношением Довнар-Запольского к русифика* торской политике царизма, появлением в его взглядах на историю России оттенка враждебности.

Продолжая далее изложение взгляда на историче^ ское прошлое западнорусских земель, Довнар-Заполь­ский переходит к той ситуации, которая сложилась к концу XVI в. Для этого времени, по его мнению, харак­терна смена прежнего равноправия Руси и Литвы лолй" тикой религиозных гонений и притеснений, что обуслов­лено переходом политического влияния в Великом кня­жестве Литовском к польским феодалам. Итогом такого поворота политики явилась борьба белорусов и /мало­русов, поиск ими опоры «в единоверной и родственной Москве»⁶⁴. Вместе с тем Довдар-ЗапольекиД противопоставляет политическое бесправие русского народа, «где все одинаково были холопы» при деспотической власти Московского князя, положению белорусов, кото-рые, по его мнению, даже в условиях гонений сохранили важные права и преимущества — Магдебургское право, шляхетство, полученное принявшими католицизм «мно­гими белорусами» ^6б.

Суть исторической обстановки Довнар-Запольский / объясняет как противоречие " между централизацией . шляхетско-католического типа и боярско-олигархическо-го, одинаково неприемлемых для белорусского народа, который был «по своим историческим и народно-быто­вым традициям в высшей степени демократичен»⁶⁶. К таким историческим оценкам Довнар-Запольский при­шел вследствие полного игнорирования социально-эко* комических процессов, происходивших в Белоруссии в феодальный период. Узость буржуазно-националистиче­ской методологии не позволила Довнар-Запольскому разносторонне и объективно осмыслить ход историческо­го развития, обусловившего воссоединение Белоруссии с Россией, и его следствие; он не скрывает отрицательной оценки положения, в котором оказалась, по его мнению, Белоруссия «после окончательного присоединения ее к России»^е7.

- Среди проблем феодального прошлого Белоруссии в качестве объекта исследования Довнар-Запольский вы­делил сельскую общину XVI в. Результатом его иссле­дований в этой области явилась работа «Западнорусская сельская община в XVI в.».

Автор исходит из положения, что «само течение жиз­ни в Литовско-Русском государстве складывалось не­благоприятно для полного развития общинных поряд­ков». Рассматривая первую половину XVI в. как время «постепенного закрепощения крестьянства и развития крепостного землевладения», что действовало разруши­тельно на общину, он все же считал—«следы общины гораздо ощутительнее, чем это предполагают»⁶⁸. Для доказательства он анализирует грамоты, в которых со­держались факты нарушений давних прав подвинских и

поднепровских волостей конца XV — начала XVI в. В жалобах волощан на нарушение прежнего положения вещей, введение «новин» в области повинностей, сбора налогов, земельных распоряжений Довнар-Запольский видит отстаивание общинной традиции. Доказательством существования общины и ее ведущей роли в жизни крестьян автор считает свидетельства источников о вьь борах старцев, об их обязанностях, о самообложении во^ лощан на общие нужды, о совместном владении землёй» Исходя из этих данных, он пришел к выводу, что формы общинной жизни существовали не только в среде кресть-ян-данников, но и в среде тяглых, как на востоке, так и на западе Белоруссии⁶⁹.

'. Сопоставляя вышеуказанные жалобы, другие доку­менты и содержащиеся в них сведения с аналогичными данными в русской общине, он привел довольно убеди­тельные доказательства того, что община была истори­ческим этапом в среде западнорусского крестьянства. Эта община, по его замечанию, в первой половине XVI в. уже агонизировала.

На основе изучения общинного быта крестьянства Белоруссии Довнар-Заиольский предложил весьма наду­манную характеристику социально-политического разви­тия Белоруссии, России и Польши в XVI в. Объяснение причин возникновения в этом столетии крепостничества и упадка общины на востоке Белоруссии Довнар-За­польский дает с позиции государственной школы, ибо закрепощение (и вместе с тем исчезновение общины) он усматривает в пожаловании верховной властью частным лицам в собственность и в полное подчинение сел и во­лостей. Аргументация его построена на фактах, анализе источников, раскрывающих лщцъ вл^гшеде стороны про­цесса закрепощения. Объяснить природу процесса за­крепощения, определить его причины он оказался не в состоянии, ограничившись чисто декларативными поло; жениями. Так, более раннее развитие крепостничества в западных землях Белоруссии. он объясняет развитием торговли, тогда как на востоке в это время еще царил древний уклад, разрушенный системой земельных по­жалований верховной властью крупным феодалам.

Некоторые перемены в методологии и методике Довнар-Запольского прослеживаются в вышедших в начале XX в. фундаментальных трудах: «Государственное хо­зяйство Великого княжества Литовского при Ягелло­нах» (Киев, 1901); «Очерки по организации западно­русского крестьянства в XVI в.» (Киев, 1905). В первой монографии он отмечает, что в развитии Великого кня­жества Литовского решающую роль сыграли «государ­ственные начала и сословные отношения», не заимство­ванные извне, а представляющие собой «естественное следствие народной жизни и условий, в которых созда­лось государство»⁷⁰. Он оспаривает мысль о заимство­вании социально-политического строя из Польши, отвер­гая тем самым принципы дворянской историографии и юридической школы.

Свое освещение исторических процессов в государст­венном хозяйстве Великого княжества Литовского Дов-нар-Запояьский построил на идее преемственности древ* нерусской старины: он находит ее в 'системе налогообло­жения, в сходстве рады при великом князе с боярскими думами, в заимствовании форм организации хозяйства, практиковавшихся в Древней Руси.

Борьбу, развернувшуюся между различными группа­ми феодалов в конце XIV —первой половине XV в., он считает явлением, вызванным не религиозными моти­вами, а политическими: «Дело шло не о религии, а об удержании боярством» своей роли в государстве⁷¹. Ве­дущими аспектами изучения у него являются не только традиция, старина, но и новые формы, которые разви­лись в Великом княжестве Литовском. Факторами, вызвавшими изменения в устройстве государства, Дов-нар-ЗапОльский считал постоянную опасность нападе­ния, федеративный характер Великого княжества Литов­ского, развитие в нем высшего сословия и ограничение яу верховной власти, что составляло особенность этого государства, сложившуюся как «естественное следствие предшествующей народной жизни» ⁷².

Книга «Государственное хозяйство Великого княже^ь ства Литовского при Ягеллонах» не только раскрывает истоки и формы становления государственного хозяйства Великого княжества Литовского, но решает задачу определения направления развития экономической и по­литической жизни Западной Руси от удельного периода к новым формам. Указанный аспект рассмотрения подводил Довнар-Запольского к принципу историзма. Однако занять последовательную позицию Довнар-За-польскому помешало непонимание классовых истоков и сущности подмеченных им новых черт общественной жизни.

В третьей главе книги предметом освещения является государственное имущество, т. е. земельные владения верховной власти Великого княжества Литовского. Су­щественные недостатки обнаруживаются в характери­стике социальной структуры восточных территорий кня­жества, состоявших главным образом из белорусских .земель. Эту территорию Довнар-Запольский характери­зует как часть земель «государственных, но не велико­княжеских». Поэтому, по его мнению, вотчинная власть в эти области пришла не сразу, и «мужи волощане го­раздо позднее вошли в состав крепостного населения го-сподарских вотчин» (в конце -XVI—начале XVII в.)⁷³.

Другую своеобразную черту развития восточных об­ластей Великого княжества Литовского автор видит в «военном характере восточных старосте», в зависимости платежей и повинностей от земли (а не от личности крестьянина), которая делилась на тяглую и нетяглую, а также в том, что здесь преобладающую роль играли промыслы, и только во второй половине XVI в. хлебо­пашество стало крупной статьей производства ⁷⁴.

В этой оценке положения восточных областей доми­нирует формально-юридический подход и умозритель­ная оценка социально-экономических форм. Довнар-За­польский главной чертой в налоговой политике прави­тельства считал «нивелировку повинностей и сборов», не учитывая, что правительственные предписания, дея­тельность местной администрации не только не препят­ствовали, но прямо способствовали усилению крепост­нического угнетения.

Социальные последствия хозяйственной политики правительства Великого княжества Литовского Довнар-Запольский не рассматривает. Правда, он не мог обойти Магдебургское право и проведе­ние водочной померы. Довнар-Запольский не разделяет мнения дворянской историографии о чужеродности, ис­кусственности Магдебургского права, он выделяет его поощрительное значение. Социальное содержание волрч-ной померы Довнар-Запольский воспринял через оценку ее влияния на старину, традицию. Поскольку она озна­чала полный разрыв со стариной, постольку автор усмат­ривал объяснение причины этого явления в превращении землевладельца «из собирателя даней в помещика-хо­зяина, экспортера хлеба»⁷⁵.

Однако последующие рассуждения Довнар-Заполь­ского свидетельствуют о непонимании им классовой сущности волочной померы. Он считал, что по отноше­нию к крестьянству это было «заботой о его благосостоя­нии» ⁷⁶. По мнению Довнар-Запольского, под влиянием мер верховной власти меняется хозяйственный строй в направлении торгово-промышленной деятельности, при­ведшей к росту торгового капитала. Под влиянием ре­формы «старинное натуральное хозяйство постепенно заменяется более высшим и приближается к переходу на денежное» ⁷⁷.

Характеризуя поземельные отношения и их эволю­цию, Довнар-Запольский дает следующую трактовку процесса развития: вотчинное право Древней Руси и Литвы при образовании Великого княжества Литовско­го привело к подчинению удельных князей Руси, что обусловило замену вотчинного права условным, ограни­ченным. Военные нужды вызвали поиск государством служилых людей, что создало систему земельных пожа­лований при условии несения военной службы. Дальней­шее развитие военно-служилых пожалований привело к утверждению наследственного условного владения⁷⁸. Такое толкование процессу развития феодальной собст­венности продиктовано абсолютизацией роли государ­ства. Получается, что государство создало класс феода­лов, а не феодалы создали свое государство.

С юридических позиций, без учета социально-эконо­мических факторов прослеживает Довнар-Запольский становление шляхетского сословия. Отсюда и соответ­ствующая методика — рассмотрение правовых норм па текстам жалованных грамот и законодательных актов для выяснения положения шляхты в Великом княжестве Литовском. Правовая концепция привела Довнар-За-цольского к утверждению, что в Литовско-Русском го­сударстве с его «широкой автономией территориальных единиц»⁷⁹ существовал федеративный строй. Рост влия­ния военно-служилого строя и отказ от удельной систе­мы, по мнению автора, обусловлены постоянной военной опасностью.

Прослеживая эволюцию экономики Великого княже­ства Литовского в течение XVI в., Довнар-Запольский изображает ее как переход от промыслового хозяйства к земледелию и от натурального — к денежному⁸⁰, од­нако ничем не подкрепляет такого заключения.

В целом его обширный труд, содержащий огромное количество фактов, отражает ряд явлений экономиче­ской, социальной и политической жизни Великого кня­жества Литовского в XVI в., но истоки и сущность этих явлений, процесс их развития остались либо невыявлен­ными, либо ошибочно истолкованными. Несомненной заслугой автора является показ исторической преемст­венности явлений, связь и зависимость развития Вели­кого княжества Литовского л XII—XVI вв. от уровня и форм социально-экономической и политической жизни.

Эта исходная позиция отчетливо выступает и в сле­дующем труде Довнар-Запольского «Очерки по органи­зации западнорусского крестьянства в XVI в.». Как от­мечает автору объектом его исследования является «за­паднорусская община и ее распадение»⁸¹. По его мнению, судьба общины определялась деятельностью верховной власти и местной администрации. Земельные пожалования шляхты усиливали частную власть в ущерб общинной организации⁸². Социальные следствия пожа­лований — закрепощение и развитие крепостного земле­владения. В общине Довнар-Запольский видел лишь «крестьянскую самоуправляющуюся организацию»^ю, он не признавал общины как формы землевладения. В этом проявилась ограниченность его методологической позиции. Однако при освещении конкретных вопросов темы он вынужден был прийти к более широкому пони­манию существа общины, вытекающему из ее социаль­но-экономической природы. Довнар-Запольский сформу­лировал на основе изучения жалоб волощан и текстов великокняжеских грамот следующие черты западнорус­ской общины: 1) автономия; 2) отсутствие тяглых по­винностей; 3) повинностная солидарность, т. е. совмест­ное несение повинностей; 4) однообразие (т. е. социаль­ное равенство) всех жителей волости. Автор игнориро­вал документальные свидетельства о заметном разделе­нии волощан на бедных и богатых уже в XVI в.

В ходе исследования автор отходит от своего преж­него мнения, что «волостная община не представляла формы крестьянского совладения», и приходит к выводу, что волость имела право распоряжения, землями, при­знал принадлежность земель всей общине⁸⁴. Особенно важно объяснение причин гибели общины. Однако Дов­нар-Запольский не нашел ответа на этот вопрос вслед­ствие влияния на него юридической школы. Он выска­зал мнение, что в западной части Великого княжестве Литовского община исчезла «вследствие введения там управления на основании Уставы» ^ю. Таким образом, в его трактовке община пала жертвой насилия верховной власти, «крепостнических тенденций владельцев»⁸⁶. Определяющая роль развития феодальной собственно­сти во всем социально-экономическом развитии Запад­ной Руси не стала ключевым началом исследования Дов-нар-Запольекого и была подменена юридическим .фак­тором—наступлением частной власти.

Реформу, начатую в XVI в., автор трактует не как средство организации феодальной собственности, сту-пень в эволюции феодального поместья, а как следствие исчезновения общины. Он прямо утверждает, что распад общины «побудил правительство к мысли о реформе»⁸⁷.

Все освещение аграрной реформы во втором разделе книги свидетельствует о беспомощности в изучении при­чин, взаимосвязей явлений, процесса развития при тща­тельности и выразительности частных наблюдений. В подходе к исследованию реформы XVI в. автор, исхо­дя из фактов, признал ее следствием упадок общинного строя, отобрание лучших крестьянских земель для создания фольварков, закрепощение крестьянства. Вместе с тем, используя данные о феодальной деревне на востоке Белоруссии, Довнар-Запольский подчеркнул все то, что вопреки реформе «дышит седой стариной» ⁸⁸, Весь сложный процесс изменений в аграрном строе пред­ставлен автором как результат юридического акта вер­ховной власти и осуществленной ею системы пожало­ваний.

Естественно, что автор оказался бессильным понять реакцию крестьянства на реформу: он увидел лишь борьбу «за старину, за общину», а не против феодаль­ного гнета.

Творческое наследие Довнар-Запольского, несомнен­но, имело важное значение в преодолении узости пред­ставлений об истории Белоруссии, созданной дворян­ской историографией. Его работы расширили предмет исследований, включив социально-экономические и этни­ческие проблемы: Но методология и методика их изуче-Г ния не вышли за пределы буржуазно-либерального по-С^щмания истории.

М, К. Любавский (1860—1936) в своих трудах о Ли­товско-Русском государстве (каким он считал Великое княжество Литовское) сумел преодолеть односторонность позиции государственной школы. Об этом свидетельст­вует его интерес к сложившимся социальным отношени­ям, структуре населения государства, исторический под­ход к освещению положения крестьянства, формирова­ния общественной жизни в Великом княжестве Литов­ском.

Решительно оспаривал М. К. Любавский главное теоретическое положение государственной школы — те­зис о решающей роли законодательства в изменении всей общественной жизни. По его мнению, «законода­тельство только утверждало и оформляло уже сложив­шиеся социальные отношения»⁸⁹. Такой подход к своим исследовательским задачам позволил М. К. Любавско-му оспорить ряд выводов и суждений своих предшествен­ников, более глубоко и верно раскрыть сущность и характер социально-экономического и политического раз­вития Великого княжества Литовского, положение в нем белорусских и других земель Западной Руси.

Первый труд М. К. Любавского, посвященный иссле­дованию административно-политического устройства Ве­ликого княжества Литовского, в том числе и белорус­ских земель, вышел в свет в 1892 г. под названием «Об­ластное деление и местное управление Литовско-Русско­го государства ко времени издания первого Литовского Статута 1529 г.». В первом очерке автор выясняет про­исхождение областного деления и федеративного харак­тера государства, в остальных трех — подробно описы­вает органы управления и их деятельность. Кроме того, в третьем очерке рассмотрен состав населения в поветах; Всему изложению в книге придана юридическая направ­ленность с историко-административной и демографиче­ской подтемами. Подход к изучению основного вопро­са, содержащегося в первом очерке, автор расширил за счет экскурсов в область социальных отношений, отра­женных в административно-политическом строе/ Их ос­вещение легло в основу полемических построений авто­ра. Так, он оспаривает взгляды Ярошевича и Антонови­ча на происхождение поземельной собственности, счи­тает несостоятельным мнение о ведущей роли завоева­ния, опровергает отрицание Владимирским-Будановым роли «литовского владычества» в развитии феодального землевладения на Руси и считает, что оно имело опреде­ленное значение в утверждении и расширении послед­него посредством раздачи земель за военную службу⁹⁰. Он не соглашается, далее, с Владимирским-Будановым, считавшим, будто крестьяне в Литовско-Русском госу­дарстве имели в XVI в. «полное право вечного и потомст­венного владения землями наравне с земянами и боярами»⁹¹, доказывая ошибочность этого взгляда. Он пока­зывает необоснованность объяснения ряда явлений как следствия «подражания польскому образцу» и выдвига­ет тезис о решающей роли «местного исторического про­цесса» ⁹². М. К. Любавский отходит от концепций юри­дической школы, утверждая, что крепостное право ^ в Литовско-Русском государстве введено не земским при-вилеем 1447 г., что «законодательство только утвержда: ло и оформляло сложившиеся социальные отношения» ⁹³. Он доказывает фактами «личный характер при­крепления владельческих отчинных людей», отрицая ут­верждение В, Б. Антоновича (1834—1908 гг.) о зависи­мости лишь по находившейся в их пользовании земле⁹⁴. Таким образом, Любавский сделал значительный шаг вперед в области методологии исследования, хотя не дошел до последовательного и цельного научного объ­яснения исторических процессов.. Об этом свидетельству­ют допущенные им ошибки в освещении ряда вопросов. В применении к господским (великокняжеским) воло­стям он утверждал, что в них «прикрепление крестьян ... не имело личного характера, а только обязательствен? ный», и что крестьяне этих волостей имели право ухо­да⁹⁵. Однако это утверждение он не подкрепляет соот­ветствующими фактами, что свидетельствует о непосле­довательности его методологии, ибо после призвания существования личной зависимости крестьян в качестве принципа социальных отношений исключить из. него об­ширную территорию господских волостей значило бы противоречить самому себе. Кстати, Любавский не учел тот пункт «Уставы на волоки» 1557 г., в котором провоз­глашена личная зависимость как основа управления ве­ликокняжескими владениями.

Ограниченность методологии Любавского прояви­лась и в его оценке общины как исторического этапа; он считает ее лишь «следствием естественного размножения единой семьи» и рассматривает поиск общинного земле­владения в Древней Руси лишь плодом «формальных понятий» ⁹⁶.

В методологии Любавского видное место занимает юридический анализ, что предопределено самим выбором предмета исследования ^- административного устройства Великого, княжества Литовского и системы управления. Решающая роль юридического аспекта сформулирована автором в предисловии, в котором он основой феодаль­ного общества объявляет «сословные права и привиле­гии» ⁹⁷. Исходя из этого положения, автор пришел к вы­воду о федеративном устройстве Литовско-Русского го­сударства (так он называет Великое княжество Литов­ское), поскольку входящие в него земли имели различ­ный сословно-юридический статус. Утверждая, что за-, паднорусские земли имели свою юридическую «осрб-ность» и автономность, автор ищет специфические черты этой «особноети» в существовании различных терми­нологических определений одних и тех же явлений (на­пример, название надела в одних землях «жеребий», в других— «земля», «дворище», «селщце»), далее юн вы­деляет земли, где. сложилась ' государственно-правовая система — вече. Это позволило автору верно подметить некоторые различия между отдельными землями, но не дало оснований для вывода о федеративном устройстйе государства. Юридический подход не позволил Любав-скому проникнуть в исторический смысл полумер вер­ховной власти — ликвидации одних черт старины (вече, уделы) и сохранения других. Фэкт назначения старост, воевод, а в городах—войтов, отсутствие представитель­ства в верховном органе — раде — все это говорит, по мнению Любавского, об отсутствии у Полоцкой, Витеб­ской, Смоленской земель автономии^9§.

Второй очерк дает описание должностной иерархии, земельных пожалований, перечисление территорий вое­водств и поветов. Очерк содержит лишь констатацию фактов, что является свидетельством ограниченности ис­следовательского метода.

В земельных пожалованиях автор видит лишь поиск верховной властью компромисса «с местными полити­ческими силами» " и упускает из виду, что эти компро­миссы были лишь звеном внутренней политики, направ­ленной к централизации системы государственного управления. Другими звеньями были замена уделов на­местничеством, насаждение единой администрации, уп­равляемой сверху, устранение всего, что благоприят­ствовало федеративным тенденциям. Все меры верхов-ной власти, описанные в книге, Любавский не увидел во взаимосвязи, не заметил единства внутренней поли­тики: наблюдения над отдельными явлениями не приве­ли к исследованию процесса.

Третий очерк (наиболее объемный — 477 стр. из 884) рассматривает структуру населения западнорусских зе­мель, особенно различных групп крестьянства, а также функции местной администрации. В методике изложения основное место занял пересказ содержания документов, играющий роль аргументации. Зачастую основой оцен­ки явления служат 2—3 примера (например, из двух фактов разрешения ухода «отчина» Любавский делает вывод, что крестьяне-отчичи не безусловно были при­креплены к своим землям ¹⁰°). На основе нескольких примеров Любавский утверждал, что в господарских во­лостях крестьяне-отчичи не были «непохожими»; в Под-непровье отчич стал непохожим только тогда, когда вер­ховная власть «имела дело не с волостью в целом, а с отдельной службой» ^ш. Известно, однако, что и на во­стоке личная зависимость была неизбежным следствием возникавшей феодальной земельной собственности еще со времен Русской Правды.

Недостатки методологии Любавского хорошо улав­ливаются в сформулированных им обобщениях к третье­му очерку. Социально-экономическое развитие Запад­ной Руси в составе Великого княжества Литовского к началу XVI в. Любавский рассматривал лишь как про­должение утвердившихся форм в прежний удельный пе­риод. Социально-экономические перемены он усмотрел лишь в создании на землях Руси господарского хозяй­ства. С его развитием автор связал прикрепление крестьян к земле, хотя существование этого отмечает и в удельный период. Личный характер прикрепления крестьян—'это, ло его мнению, продукт немецкого пра­ва, известный только в частных владениях. Любавский отступает от собственной позиции, когда придает государ­ству роль решающего фактора, а иногда и первопричины явлений, сложившихся в экономической, социальной и политической жизни Западной Руси к началу XVI в.

В четвертом очерке Любавский представляет функции воевод и старост как- прямое продолжение функций удельных князей, а в сеймах земель видит лишь «про­должение и видоизменение древнерусских веч»¹⁰².

Таким образом, изучение истории Занадной России с позиций государственно-юридической школы породило противоречивые и ошибочные выводы.

Почти два десятилетия спустя М. К. Любавский опубликовал «Очерки истории Литовско-Русского госу­дарства до Люблинской унии включительно» ^Ж, 1910), В этой работе отсутствует освещение экономической ис­тории и культурного развития государства, что, по его словам, вызвано отсутствием «достаточно широких и глу­боких- специальных исследований по этой части»¹⁰³, Свой труд автор считает в значительной мере «истори­ческим комментарием» к основным государственным за­конам Великого княжества Литовского '°⁴.

Освещение истории Великого княжества Литовского Любавский ограничил характеристикой политики верхов­ной власти и внешнеполитической обстановки. Реши­тельнее, чем в «Областном делении», отвергает Любав­ский объяснение истории Литовско-Русского государст­ва воздействием польского влияния вследствие унии. Он утверждает, что уния, «оказав поддержку самому су­ществованию Великого княжества, как государственного союза, закрепила вместе с тем результаты его предшест­вующего социально-политического развития и оформила их, наложив яа них клеймо польской государственно­сти» ¹⁰⁵. Важную роль отводит Любавский религиозно­му фактору, оказавшему, по его мнению, серьезное влия­ние на весь ход исторического развития Литовско-Рус­ского государства и положение в нем западнорусских земель. Решающую роль в формировании всех сторон общественной жизни Любавский отводит древнерусской старине. Значительно больше внимания он уделяет здесь сдвигам во внутренней структуре социального и политического устройства Великого княжества Литов* ского.

; «Очерки» можно считать по праву первым система­тическим изложением политической истории Великого княжества Литовского на основе обобщения трудов историков государственно-правовой школы второй поло­вины XIX т— начала XX в.

Ф. И. Леонтович (1833—1911). Труды Ф. И. Леонто-вича отражают преимущественный интерес их автора к проблемам истории права. Определяющей чертой его методологии была узкоправовая трактовка социальной действительности, т. е. поиск правового смысла в различ­ных категориях, понятиях, обозначавших те или иные явления общественной жизни. В 90-х годах вышли две его книги: «Очерки истории литовско-русского права» и «Сословный тип территориально-административного со­става Литовского государства и его прошлое».

,В первой работе рассмотрев вопрос об образовании Литовско-Русского государства, в другой — дана харак­теристика социального облика западнорусских земель в составе Великого княжества Литовского.-

Исходным моментом для объяснения успехов Литвы в подчинении земель Западной Руси Леонтович считал татарское нашествие. Сведение сложного процесса к од­ной причине сужало понимание всех сторон историче­ского этапа в развитии взаимоотношений Литвы и За­падной Руси. Леонтович выдвигает тезис о добровольном объединении Руси с Литвой ради избавления от гнета Орды, Этот тезис он без труда обосновал рядом свиде­тельств из древнерусских летописей ¹⁰⁶. Однако он пре­небрег достаточно многочисленными свидетельствами летописей о борьбе западнорусских земель с вторжения­ми литовских князей, об их завоевательных походах в пределы Западной 'Руси.

Односторонность узкоправовой позиции привела Ле-онтовича к весьма искусственному определению сослов­ной структуры ЛитовскогРусского государства. Он раз­личает, с одной стороны, «крестьянские территории», с другой — районы «с основным шляхетским характером»;

юс Леонтович Ф. И. Сословный тип территориально-администра­тивного состава Литовского государства и его прошлое. Спб., 1895, с. 90—93. К первым он отнес волости, ключи, тиунства, ко вто­рым — поветы и воеводства.

Узкоправовая позиция особенно отчетливо видна в его мнении, что содержание общественной жизни госу­дарства формируют юридические институты. Вследствие этого он совершенно не понял экономической структуры Литовско-Русского грсударства и усмотрел в панских дворах — владениях, имениях, вотчинах, экономиях — не типичные для феодального строя экономические фор­мы, а насаждение польского образца и свидетельство «разложения государства» ¹⁰⁸.

Леонтович отрицает существование иерархии в среде феодального класса Литовско-Русского государства, при­писывая ему принцип «полного равноправия без всякого взаимного подчинения как и вне зависимости от какой бы то ни было высшей власти» ¹⁰⁹.

Наиболее полно методология и методика, присущая Леонтовичу, выступает в труде «Крестьянский Двор в Литовско-Русском государстве» (Спб., 1897). Формаль­но-юридический подход в этой книге привел к тому, что все освещение темы автор свел к разрозненным описа­ниям, констатациям. Он .стремится возможно подробнее раскрыть "смысл и значение таких терминов и понятий, как «дым», «двор», «дворище», «служба», «тягло», «зем­ля», «поле», «рожь», «пашня», «слуги», «данники»^ «от-чичи», «еябры:», «потужник», «вольные», «похожие» и др'. Объяснения основаны на примерах, взятых из источ­ников. Нельзя отказать автору в умении увидеть и опре­делить многосложность значений одного и того же тер­мина (например, «дворище», его соотношения с поняти­ем «дым»), щ> вместо исследования сложного явления автор создал терминологическое пособие.

Леонтович сумел объяснить ряд понятий, необходи­мых для изучения процесса развития феодального по­местья, крестьянского хозяйства в Великом княжестве Литовском. Однако он допустил целый ряд искусствен­ных аналогий, искажающих подлинный смысл явлений. Так, он считает, что дворище— «цельное, обособленное хозяйство или владение одной или нескольких крестьян­ских семей, живших вместе в одном дворе»,— аналогично панскому двору — фольварку. Такой вывод он делает на основании наличия одних и тех же видов угодий (пашные, бортные, огородные), хозяйственных построек

Иллюстративный метод занимает ведущее место при изложении вопроса. Такой метод помещал автору шире и разнообразнее рассмотреть структуру крестьянских по­селений ХУ-^ХУН вв. и привел к однобокому освещению вопроса. Построенная им схема преобладания хуторско­го типа крестьянских поселений в Западной Руси свиде­тельствует об односторонности избранного им метода.

Подробно исследует Леонтович значение групп сель­ского населения, которые отражают проникновение в семью крестьянина «лиц> не связанных ни родством, ни свойством»,— «сябра», «потужника», «товарища», «со­седа» и других, и ищет их место в хозяйстве ^ш. Однако автор не попытался выяснить, что означает изучаемое явление в эволюции крестьянского хозяйства, в развитии социальных отношений. В свой иллюстративный метод изложения Леонтович включает социальный аспект лишь Для того, чтобы установить влияние вотчинного права помещика на судьбу «сябрйнного совладения и коопера­ции» крестьянского труда. Вотчинное право оттесняет к устраняет их по мере развития крепостной зависимости. В итоге этих рассуждений, основанных не на фактах, а на предвзятой идее, Леонтович пришел к выводу, что «средние века — одна из лучших страниц в истории кооперативных форм народного труда: кооперация была, обычным явлением во всех слоях средневекового общест­ва от высших до низших» ¹¹². К таким формам он отно­сит духовно-рыцарские ордена (?1), студенческие корпо­рации, ремесленные цехи. Метод формальной аналогии привел автора к искусственному отождествлению совер^ щенно различных форм социальной структуры, возник­ших на основе специфических условий феодальной эпохи.

Описывая положение крестьян Великого княжества Литовского в XV—XVI вв., Ф. И. Леонтович характери­зовал главным образом правовое положение различных категорий сельского населения. Он высказал сомнение в правильности мнения большинства предшествовавших историков о единовременном закрепощении крестьян и" пришел к выводу, что этот процес был длительный и по* степенный. «Нельзя указать момента,— писал он,— с ко­торого собственно начинается несвободное состояние крестьян; переход к нему совершился незаметно. Кресть­яне мало-помалу опутывались сетью зависимых отноше­ний, которые вытекали из разнообразных источников и дали начало не менее разнообразным разрядам кресть­янства».

Пытаясь найти причинно-следственную зависимость для объяснения исторических судеб крестьянства Запад­ной Руси, Леонтович искусственно формирует эти связи» Так, он утверждает, что свободное крестьянское земле­владение было устранено посредством насаждения заим­ствованной из Польши немецкой системы волочного хо­зяйства ^из. Вместе с тем он признает, что задолго до во-лочной померы крестьянское землевладение в Западной Руси исчезло ¹¹⁴. Юридический аспект изложения приво­дит в ряде случаев к противоречиям в трактовках авто­ра. Так, подробно, с большим числом фактов описав источники закрепощения крестьянства, он здесь же утверждает о прочности юридических гарантий для воль­ных «похожих людей», не доказав этого фактическими данными ^ш.

При анализе крестьянских повинностей автор дает их подробную классификацию^ но из его поля зрения пол­ностью выпали экономические факторы, определявшие не юридические, а фактические нормы повинностей, и в особенности тенденцию их развития ^П6.

Отдельную, часть своей работы Леонтович посвятил характеристике сельских ремесленников. Он на основа­нии различных источников правильно отметил сущест­вование различных ремесленных профессий среди сель­ских жителей западнорусских волостей. Несмотря на описательный характер этого очерка, в нем много ценно­го. Автор систематизировал множество свидетельств о большом числе ремесленников в селах. Однако объясне­ние этого явления неверно: он пришел к выводу, что яв­ление это исконное, обусловленное извечной натураль­ностью крестьянского хозяйства; кроме этого, ряд заня­тий порожден нуждами господского двора (огородники,;пастухи, свинарки, конюхи, бобровники, писари и др.), К ремесленным профессиям автором отнесены многие чисто сельскохозяйственные виды деятельности.

Ф. В. Клименко работой «Западнорусские цехи XVI— XVIII вв.» внес в буржуазную историографию о Белоруссии важную проблему: ремесленное производство и его организация в городах XVI—XVIII вв. Вопрос о про­исхождении западнорусских цехов Клименко решает, учитывая определяющую роль происходивших в эти три столетия изменений «социально-экономических-условий быта и деятельности ремесленников», а не в результате внешних влияний ^ш. Это была новая для того времени позиция, порывавшая с методологией государственно-правовой школы, рассматривавшей цехи как форму цер-ковно-религиозного союза (И. Флеров, М. Кояловвч, И. Беляев).

Однако Клименко предложил весьма поверхностное определение цехов, считая их «самоуправляющимися ас­социациями ремесленников-мастеров, преследующими хозяйственно-технические задачи»¹¹⁸. Действительное назначение цехов было значительно шире и многообраз­нее, Клименко не учитывает их специфических конкрет­но-исторических функций, обусловленных феодальным способом производства. В характеристике цехов автор ограничился подробным пересказом цеховых уставов и не сделал необходимых обобщений, весьма ограничен причинно-следственный анализ.

В работе Клименко есть ряд ценных наблюдений о правовом положении учеников, подмастерьев, мастеров и их взаимоотношениях, о борьбе цехов с нецеховымй ре­месленниками, о правовом положении цехов в городе и др. Однако автор ограничился констатацией правовых норм в цеховых уставах XVI—XVIII вв. и не дал анализа социально-экономического развития городов, и прежде всего внутреннего рынка как главнейшего условия раз­вития ремесленного производства. Ф. В. Клименко не ре­шил основного вопроса своего исследования — причин возникновения и развития цехов в городах Белоруссии. Он часто механически переносил черты организации це­хов XVIII в. на предшествовавший период, нормы цехов

города Вильно распространял на цехи всех городов за­паднорусских земель.

В. К.. Стукалич первым сделал попытку изложить историю белорусских городов в работе «Белоруссия к Литва. Очерки из истории городов Белоруссии» (Ви­тебск, 1894). Он проанализировал значение Магдебург-ского права в жизни городов Белоруссии для развития ремесла и торговли в них, попытался определить его влияние на политическое положение горожан. Вместе с тем автор проследил влияние роста шляхетских приви­легий на развитие города, объяснил упадок некоторы* гор9дов увеличением в них феодальных юридик. Он от­метил, что вопреки жалованным грамотам на Магде-бургское право и несмотря на попытки государственной власти защитить города от проникновения в них магна­тов и шляхты, церковные и светские феодалы продолжа.-ли «осаживать» в городах своих подданных, которые уклонялись от выполнения городских повинностей и, за­нимаясь ремеслом и торговлей, выступали конкурента­ми городских ремесленников и торговцев. Рост частно­владельческой земельной собственности в городах с под­властным феодалам населением приводил, по мнению автора, к ослаблению городов, разорению городского населения, к экономическому и политическому упадку городов Белоруссии.

Хотя вопросы экономической жизни городов (тор­говля, ремесленное производство) не нашли достаточно полного отражения в работе,В. К. Стукалича, тем не ме­нее следует отметить, чтр он первый в дореволюционной историографии дал правильную оценку, причин возникно­вения в городах Белоруссии цехов..

Л. С. Грушевский(1877 —г. с. неизв.)* Монография А. С. Грушевского «Города Великого княжества Литов­ского в XIV—XVI вв. Их старина и борьба за старину» была закончена в 1914 г., но опубликована лишь в 1918 г. По исходным позициям, методике работа эта отражает преобладавшие в буржуазной историографии черты. Ме­тодология Грушевского близка к методологии Влади­мирского-Буданова. Он считает вечевую старину, един­ство города с волостью незыблемой основой существова­ния и развития городов. Автор стремится доказать, что горожане всячески отстаивали вечевую старину, выбрав для этого из текстов жалованных грамот великого князя по жалобам горожан только определенные места, в которых говорится о старине, а не о поборах, введенных наместниками. Грушевский не замечает, что в текстах грамот немало доказательства попирания старины имен­но великокняжеской властью. По мнению автора, стари­ну отстаивали как горожане, так и верховная власть. Однако факты заставили автора признать, что «в старых и богатых центрах прежний строй постепенно разлагал­ся в XV—XVI вв., несмотря на все сожаления и жалобы современников» ^ш. Бессильной оказалась и верховная власть, желавшая сохранения старины: «Условия жизни Великого княжества были сильнее и заставляли вводить новое в области финансовой, военной, административ­ной» ¹²°.

Приведенные автором факты городской жизни за­ставляют его признать рост городов как центров ремес­ла и торговли и разрыв их извечных связей с земледель­ческим миром волости ¹²¹. Грушевский констатирует не­обходимость введения в городах самоуправления для ограждения города от злоупотреблений¹²². Эти , нг другие выводы перечеркивали его концепцию о роли старины в истории городов Белоруссии.

В. И. Пичета (1878—1947 гг.). Важнейшим трудом, созданным В. И. Пичетой в предреволюционные годы, явилась двухтомная монография «Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Литовско-Русском, государстве» (М., 1917), Методологической основой поисков автора являлась государственно-правовая концепция историче­ского процесса. Монография посвящена изучению проб­лем социальна-экономического развития Белоруссии и Литвы в XVI в. Изменения в экономике, положении шляхты, горожан, крестьян, по мнению автора, происхо­дили в результате принятых верховной властью решений, выданных ею привилегий. Действия правительства Пи-чета рассматривает как акт, продиктованный тем или иным состоянием общества, внешней обстановкой, т. е. объективной ситуацией.

Политическая необходимость, точнее нужды внешней политики,— вот та основа, на которой построена вся внутренняя политика правительства в области экономи-

ки. Но в этой ,сфере интересы правительства сталкива­ются с интересами горожан и особенно шляхты. Из по* нимания В. И, Пичетой городской проблемы полностью выпал социальный аспект, но даже и в узком толкова­нии экономических «забот» правительства В. И. Пичета подошел различно к определению существа прогород-ской и прошляхетской позиций верховной власти. В пер­вой он видел только экономическую цель — рост поступ* лений в казну вследствие активизации .городской тор-,говли, во второй же и социальную направленность -— превращение шляхты в собственника и влиятельную силу государственного масштаба ^ш. Следовательно, в тради­ционную позицию государственной школы В. И. Пичета внес важный принцип причинной обусловленности дейст­вий государства, что серьезно ослабляло ограниченность этого направления, считавшего действия правительства началом всех начал, самопричиной всех изменений об­щественной жизни. Так, в рамках государственно-право­вой школы В. И. Пичета сформировал нетрадиционную для нее методологическую позицию, в которой государст­во— это фактор, действующий по велению обстоятельств и условий, сложившихся в общественной жизни, а не по произволу.

Нельзя не отметить, что В. И. Пичета, вполне разде* ляя исходный тезис о решающей роли государства в развитии общества в качестве главной, направляющей силы этого развития, вместе с тем существенно отличал­ся от адептов государственной школы своим определе-лием побудительных мотивов деятельности государства. Тем самым В. И„ Пичета внес в методологические кри­терии государственной школы принцип соотношения субъективного и объективного, позволявший трактовать деятельность государства не как произвол правителя, а как своего рода «осознанную необходимость». Правда, этот принцип у В. И. Пичеты применяется только при изучении финансовых вопросов. Он не видел, например, в чем заключалась причина, которая вынудила верхов­ную власть дать ряд привилегий шляхте, которые резко сужали возможность расширения доходов казны.

Присущее буржуазной историографии тяготение к подробным пересказам текстов документов, «нагнетание» фактов, событий дает себя знать и в книге В. И. Пичеты, но в них он ищет тенденцию развития. Подроб­но излагая документы, он применяет сопоставление тек­стов, что позволило ему обнаружить поворот во внутрен­ней политике верховной власти в интересах увеличения доходов казны. Никто из буржуазных историков, в том числе и учитель В. И. Пичеты М. К. Любавский, не до­стиг такого понимания сущности хозяйственной полити­ки верховной власти. Метод сравнительного изучения источников позволил проследить эволюцию господского хозяйства в великокняжеских владениях.

В. И. Пичета не стал эпигоном государственной шко­лы, труды ортодоксальных сторонников которой, отли­чаясь изобилием фактов, были бедны выводами. Таким образом, Пичета сделал важный шаг вперед в совершен­ствовании методики освещения проблемы^ развития аг­рарных отношений.

Во второй части книги Пичета показал отношение к водочной реформе различных слоев общества, ее особен­ности на востоке Белоруссии, ход осуществления в ве­ликокняжеских владениях. Наиболее примечательной чертой этой части является обстоятельность, с которой описаны нормативы реформы и претворение их в" жизнь. Но Пичета этим не ограничивается. Он выясняет сдвиги в ведении господского хозяйства — переход к трехполью» уничтожение чересполосицы, регулярное удобрение по­лей, изменение повинностей ¹²⁴.

- В третьей части книги Пичета выясняет реакцию шляхты, мещанства, крестьянства и церкви на реформу. -Постановка этой задачи в таком объеме была для того времени не только новым в историографии подходом к проблеме, она обогащала методологические начала всего исследования автора. Настораживало, однако, уже пер> вое утверждение, будто «аграрная реформа была встре­чена привилегированными слоями населения крайне .враждебно», что даже с их стороны «другого'отношения к реформе не могло и быть» ¹²⁵. Но из споров шляхты с верховной властью, о которых так подробно рассказы­вается, в книге, вовсе не следует,' будто шляхта не: при> няла принципы организации барщинно-крепостнического хозяйства.,Она оспаривала вызванное в ходе проведения реформы некоторое изъятие у нее земель, а не реформу как таковую. Не отделив эти две стороны вопроса, Пи-чета лишний раз дал повод убедиться в ограниченности формально-юридического подхода к .: изучаемым явле^г ниям.

Социальную основу жалоб волостного населения Пи» чета воспринимает лишь как некую возможность, по­скольку боярству (оно составляет главный объект рас­смотрения' в разделе «Аграрная реформа и волостное население») реформа грозила переводом в тяглое со-* стояние ^12§. Крестьянству же отведены в этом важней­шем разделе лишь четыре (из 67-ми) страницы, чтобы сообщить свое мнение, будто в жалобах крестьян «иск­лючительно преобладали хозяйственные интересы» ¹²⁷. Классовая феодально-крепостническая сущность аграр^: ной реформы не стала предметов изучения для В. И. Пи-, четы"— сказалось влияние -теоретических позиций госу­дарственной школы.

Заключительная часть книги посвящена характери­стике деятельности правительства и его администраций на местах по осуществлению реформы. Здесь В. И. Пи-чета отдает дань формально-юридическому истолкова­нию роли государственного аппарата в изучаемом явле­ний. Он даже забыл о своих наблюдениях многих на­рушений верховной и местной властями старины и ут­верждал, будто правительство «отстаивало крестьянскую старину». Проблема же исторического места волочной померы в хозяйственной эволюции, .социальных сдвигах в Белоруссии и всем Великом княжестве Литовском оста-* лась нерешенной. Главным препятствием были теорети* ческие представления государственной школы об истори­ческом процессе, сводившие освещение истории к опи­санию фактов, узости обобщений в пределах формально-юридического истолкования побудительных начал обще* ственной 1ЖИЗНИ.

В годы создания рассмотренного труда В. И. Пичета в целом оставался на позициях буржуазной историогра­фии.

Много внимания буржуазные историки уделяли изучению культурной жизни Белоруссии XVI—XVIII вв. Хотя их работы написаны с идеалистических позиций, в них собран обширный фактический материал, характе­ризующий самобытность белорусской культуры и борьбу белорусского народа против полонизаторской политики магнатов и шляхты. Большинство вышедших до рево­люции работ по истории культуры Белоруссии,— сравни­тельно небольшие исследования; многие из них посвя­щены описанию архитектурных памятников феодального периода — древних витебских и полоцких храмов, грод­ненских соборов, старинных замков в Мире (статьи Л, Сапунова, А, Павлинова, И. Красовицкого, В. Тряз-нова, И. Иодковского, А. Сементовского).

В ряде работ прослежена борьба против церковной унии. П. Н. Жукович, К. Еленевский, А. С. Осинский, А. Маркевич, Н. М. Костомаров осветили в своих рабо­тах жизнь и деятельность известного белорусского про­светителя Мелетия Смотрицкого.

Во многих книгах исследуются организация и дея­тельность церковных братств: Ф.Жудро «История Мо-гилевского богоявденского братства» (Могилев, 1890); С. С, Кедров «Древнерусские братства» (1901); М. О. Коялович «Чтения^ о церковных западнорусских братст­вах» (М., 1892); М. .Крамаренко «Западнорусские цер­ковные братства, их происхождение и значение» (Киев, 1913); А. Л. Папков «Братства. Очерк истории западно­русских православных братств» (Спб., 1900); Н. Скаба-ланович «Западно-европейские гильдии и западно-русские братства» (1875); И. И. Флеров «О православных цер­ковных братствах, противоборствовавших унии в юго-западной России в XVI, XVII и XVIII столетиях» (Спб., 1857).

Наиболее значительной из опубликованных работ является книга К. Б. Харламповича «Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в.» (Казань, 1898). В ней характеризуются церковные братства, орга-.низация ими школ с преподаванием на белорусском языке, основание типографий и издательского дела, пе­чатание полемических произведений, направленных про­тив окатоличивания и унии.

В большом исследовании П. В. Владимирова «Док­тор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык» (Спб., 1888) впервые глубоко освещена жизнь, книгоиздательская и переводческая деятельность выдаю­щегося представителя белорусской культуры конца XV — первой половины XVI в., основателя белорусского книгопечатания Франциска Скорины, На основании тщательного исследования изданий библейских книг, осуществленных Скориной в Праге и Вильно, Владими­ров привел сохранившиеся факты из жизни Скорины, обстоятельно проанализировал перевод им библейских книг, придя к выводу о том, что Скорина пользовался как латинскими, так и русскими и чешскими перевода^ ми, провел обстоятельный языковедческий анализ тек* стов перевода, установив, что язык Скорины близок к разговорному языку белорусских -земель конца XV—на­чала XVI в.

^ До сих пор не потеряли своего значения работы по истории культуры Белоруссии академика .Е.'Ф. Карско» го: «К истории звуков и форм белорусскои™|№Чи» (Вар* "ТШГва, 1893), «О языке так называемых литовских лето­писей» (Варшава, 1894), «Материалы для изучения бе­лорусских говоров», вып. 1—6 (Спб., 1897—1910) и фун-• даментальное исследование «Белорусы. Язык белорус­ского народа» (М., 1955—1956, тт. 1—3; Варшава, М.— П., 1903—1922).

_Е_А_Ф. Карский является основателем белорусского языкй;Ш"ан1Ш и филологии. В его трудах собрано много оригинального материала не только по языку белорус­ского народа, но и по истории быта, фольклорные мате­риалы, сведения по истории литературы и т. п.

Таким образом, русские, украинские,, белорусские дворянские и буржуазные историки собрали и система­тизировали значительный фактический материал по различным вопросам истории Белоруссии.

Дворянские и буржуазные историки не осветили историю Белоруссии в главном, существенном аспекте— ее социально-экономическое развитие, историю народа, трудящихся масс. Исследуя вопрос о крестьянской об­щине, о категориях и группах крестьянского населения, о крестьянских повинностях, они ограничивались осве­щением законодательных норм, правового положения крестьянства, не вникали в причины закрепощения, уси­ления феодального угнетения. Крестьянская борьба, народные восстания оценивались ими как разбойничьи на­падения, бунты, приносившие ущерб м разорение.

Буржуазные историки второй половины XIX и нача­ла XX в. не ограничились представлениями дворянско* клерикальной историографии о социальной роли и функ^ днях исторического звания. Это обусловило сдйиги, ко» •горые, как отмечено выше, 'буржуазная историография совершила'в изучении Белоруссии эпохи феодализма.

Буржуазная историография заметно расширяет пред­мет исследования, обращаясь к аграрной истории, в частности к истории сельской общины.

В целом буржуазная историография сделала опреде* ленный шаг вперед в сравнении с дворянско-клерикаль-иой. Он проявился в более широком понимании объекта и предмета исследования, в преодолении повышенного внимания к конфессиональным вопросам и деяниям правителей, в более широкой источнйковой базе.

Вместе с тем буржуазная историография оказалась в плену неокантианского определения истории как ки, способной лишь описывать события.

Глава II

Поиск по сайту: