Роль государства и русской истории

Восприняв тезис о зависимости национальной культуры и ее развития от

географического места, Милюков сосредоточил свое внимание на причинном обосновании

этой связи. Поскольку на территории России «соединяются, по крайней мере, три-четыре

самостоятельные и законченные культуры разного характера, не говоря о культурах

незаконченных, соединить их в целое могло только слияние государственное». Милюков

придерживался мнения, что роль государства в истории России определялась ее

географическим положением. В сильной роли Российского государства он видел отличие

нашей страны от западноевропейских стран. Милюков писал о чересчур высоких

государственных требованиях к чересчур неразвитому экономически населению, о том, что

политический рост государства постоянно опережал его экономическое развитие, особенно в

период реформации.

Свои соображения о роли государства и механизмах его роста он высказал в рецензии

на сочинение А.С. Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском

государстве» (СПб., 1892), возможность написать которую Милюкову была предоставлена

благодаря содействию С.Ф. Платонова. Потребность научного самоутверждения привела к

появлению под вывеской рецензии монографии, общим объемом 183 страницы. Из-под пера

Милюкова родилось произведение невиданного жанра — рецензия-монография «Спорные

вопросы финансовой истории Московского государства».

Сомнительной, с точки зрения Милюкова, была сама постановка вопроса о

необходимости изучения «специфических явлений, свойственных национальному типу, а не

черт, общих ему и другим народностям». Он не был согласен с идеей частно-хозяйственного

происхождения государственных отношений Московского княжества: «... в наше время,

кажется______________, роль этой идеи следует считать сыгранной».

Важнейшая функция государства — податная система. Милюков строит свою критику

на анализе характера ее отдельных исторических форм. Так, различая кормления (как род) и

корм (как вид), он писал: «Будучи государственным налогом, с самого начала, корм никогда

не был «частным доходом» (упрек А.С. Лаппо-Данилевскому), а составной частью казенного

жалованья; кормление же, действительно, могло быть передачей государственного налога в

частное пользование (если давалось частному лицу, а не чиновнику), но оно не создавало

никакого нового налога».

Петр I

«Финансовые затруднения должны быть главною движущей пружиной

реформационной деятельности Петра и... необходимо, следовательно, привести ход реформы

в связь с историей государственного хозяйства России...» Цели заполнения этого пробела в

науке была посвящена диссертация Милюкова.

Он выделил три периода, или три порядка, в государственном хозяйстве эпохи Петра:

1. до 1709 г. — время упадка приказного хозяйства, когда шло разрушение старого

государственного порядка;

2. 1710—1718 гг. — время становления губернского хозяйства, когда нарастал кризис как

государственного хозяйства, так и государственных учреждений; и, наконец,

3. с 1719 г. — период коллежского хозяйства, «систематической реорганизации

государственного строя, едва успевшей закончиться к концу царствования Петра

Великого, а в ближайшие годы после него потерпевшая существенные изменения».

Первых девяти лет Северной войны было достаточно, чтобы привести старые

учреждения к окончательному кризису. Основной причиной этого кризиса Милюков считал

быстрое возрастание военных расходов (на армию и флот), «превысившее как параллельный

рост дохода, так и платежеспособность населения». Это заставило правительство коренным

образом пересмотреть старый бюджет. «Не доведенная до конца в XVII столетии, — писал

Милюков, — организация военно-феодальных ______________округов быстро и незаметно осуществилась

под влиянием военных потребностей первого десятилетия XVIII в.».

Реформа, с точки зрения Милюкова, «не была делом теоретического обсуждения.

Законодатель не пошел в ней дальше, чем требовали неотложные военные нужды времени, и

для их удовлетворения ограничился тем, что попалось под руку».

В цепи многочисленных ошибок, допущенных Петром, Милюков подчеркивает

отсутствие преемственности и согласования в проведении административной реформы

1718—1722 гг. и податной 1708—1712 гг.: «Административное и податное устройство не

было приведено в одну общую связь, в цельную систему».

«Государственная реформа не вызвана личными планами или увлечениями

законодателя, как его флот или немецкое платье; но она не произведена также одним

историческим процессом. Воля Петра была, конечно, необходима для ее осуществления; но

эта сторона реформы выходила из его кругозора и была осуществлена им поневоле. Факты

исторического прошлого тоже подготовляли государственную организацию, но она не

вытекала из них сама собою. Не личная инициатива и не исторические прецеденты вызвали

эту реформу, хотя тот и другой элемент в ней соединились; ее вызвали текущие потребности

минуты, в свою очередь, созданные и личной инициативой, и историческими прецедентами».

«Ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы».

Петровские реформы (по своим целям) были своевременны «по отношению к внешнему

положению I России», однако «по отношению к внутреннему положению ответ на вопрос о

своевременности должен быть отрицательным».|

После Октябрьской революции Милюков вынужден был эмигрировать. Об этом

тяжелом для него времени оставил свидетельство Г.М. Катков: «Понадобилось несколько

лет, чтобы в историческом анализе Милюкова ослабло влияние революционной фразы. В

«Истории русской революции», написанной весной—летом 1918 г., утверждалось, что

монархию свергла Дума. С годами это утверждение получило некоторые коррективы, но

совершенно освободить свое историческое мышление из-под власти того политического

жаргона, который им владел в феврале 1917г., Милюкову не удалось. Может быть, для этого

нужно было еще больше времени, а может быть — это вообще выше человеческих сил».

Он много и серьезно занимается историей русской культуры. Перерабатывает и

переиздает «Очерки по истории русской культуры». К 100-летию со дня смерти А.С.

Пушкина Милюков написал историко-биографический очерк «Живой Пушкин 837—1937)».

Милюкову было важно показать, как с годами Пушкин прошел определенный путь в сторону

консерватизма, религиозности и русской государственности. Созвучными настроениям

историка были слова Пушкина: «Мы все должны умереть, не высказавшись. Какой язык

человеческий может выразить все, что чувствует и думает сердце и мозг, все, что предвидит

и отгадывает душа?» «Все, что я пишу, — ниже того, что я хотел бы сказать. Мои мысли

бегут гораздо быстрее пера, на бумаге все выглядит холодно, в голове у меня все это иначе».

А.А. Кизеветтер (1866-1933)

В воспоминаниях «На рубеже двух столетий» Александр Александрович Кизеветтер

описал события своей жизни 1881—1914 гг. В год рождения сына отец Кизеветтера (юрист

по образованию) заведовал архивом Главного штаба. В том же здании была служебная

квартира, где родился будущий историк.

Немецкую фамилию Кизеветтер унаследовал от предков из Тюрингии, но немецкий

язык знал плохо. Поэтому, когда его выслали из России в 1922 г., он поехал в Прагу, а не в

Германию, так как чтение лекций на немецком языке вызывало у него серьезные трудности.

Человек русской культуры, А.А. Кизеветтер был похож на мать, Александру Николаевну.

Она принадлежала к богатому талантами роду Турчаниновых (прадед историка был

известным церковным композитором, дед преподавал историю в Духовной академии). Из

этого родника Кизеветтер черпал свои литературные и ораторские способности. Мать,

выпускница Смольного института, аккумулировала то ценное, что вырабатывалось не одним

поколением и бережно передавалось детям.

Интерес к истории в семье был глубоким, и в воспитании большое значение

придавалось истории.

Отец в чине тайного советника представлял военное министерство при Оренбургском

генерал-губернаторе. В 1884 г. в Оренбурге Кизеветтер окончил гимназию. Позднее он

вспоминал: «Ближайшим университетским городом к Оренбургу была Казань, и

большинство воспитанников Оренбургской гимназии по окончании гимназического курса

поступало в Казанский университет. Но меня неудержимо влекла к себе Москва. Уже в

средних классах гимназии я принял твердое решение посвятить себя изучению русской

истории, и к Москве меня притягивало, словно магнит, имя Ключевского, тогда только что

прогремевшее в связи с его блестящим докторским диспутом, на котором он защищал

диссертацию: "Боярская Дума Древней Руси"». Профессиональные исторические занятия в

то время были интересны обществу, и защита докторской диссертации талантливым

человеком превращалась в общественное событие.

В момент поступления Кизеветтера в Московский университет преподавание русской

истории было всецело сосредоточено в руках Ключевского. Кизеветтер вспоминал:

«Ключевский блистал ослепительным талантом первоклассного ученого и художника-

лектора».

Кизеветтер оказался трудолюбивым учеником: «7 лет почти ежедневно просидел я в

архиве (Министерства юстиции) от 9 часов утра до 3 часов и накопил такую гору выписок из

архивных документов, что для их обработки потребовалось еще около 2 лет». Много

времени занимала и преподавательская работа, в том числе на МВЖК, в Коммерческом

институте. «Наконец, в 1903 г. была отпечатана моя магистерская диссертация под

названием «Посадская община в России XVIII столетия». Книга получилась в 50 печатных

листов. Она была насыщена совершенно новым архивным материалом и раскрывала полную

картину жизненного строя русского города XVIII века». В свое время тема получила

одобрение Ключевского. Кизеветтер вспоминал: «Ключевский сказал мне на диспуте: «Вашу

книгу еще долго надо будет не столько критически разбирать, сколько изучать».

Кизеветтер показал, что магистратские учреждения, скопированные Петром I с

иностранных образцов, составили всего только показной верхний слой городского

самоуправления, под которым в течение всего XVIII в. вплоть до городской реформы

Екатерины II продолжал существовать типичный посадский мир, унаследованный от

Московской Руси, с его органом — мирским посадским сходом. «Состояние посадского

общинного хозяйства в XVIII столетии ярко отразило тяглый, закрепощенный характер

посадских общин того времени» — к такому выводу пришел Кизеветтер. «Мечты Петра

опережали русскую действительность». Личный состав посадской общины определялся

двумя началами: наследственностью посадского состояния и профессиональным характером

посадского тягла, который «выражался в том, что всем, не вложившимся в посадское тягло,

запрещалось иметь торговлю и промыслы в пределах посада». Для вступления в посадскую

общину со стороны требовалась наличность торга и промысла установленного размера.

В качестве источников Кизеветтер пользовался многочисленными мирскими

приговорами различных посадов, и на основании этого материала он смог начертить

подробную картину того посадского самоуправления, которое существовало тогда не на

бумаге, не в официальных регламентах, а в действительности, на практике. Он подробно

изучил социальный состав посадского населения того времени (его основные разряды:

посадское купечество, цеховые ремесленники, «подлые» люди — огородники и

чернорабочие) и посадские службы, повинности и подати, т.е. посадское тягло. Любивший

образно писать, Кизеветтер говорил о господствующих чертах социальной физиономии

типичной посадской общины XVIII столетия.

Его общий вывод был неутешительным: «Разорение плательщика и недоимка в казне

являлись естественным результатом... финансовой системы, представлявшей собой

хроническое вытягивание жил из податного населения». Скорбная ситуация Петровского

времени несколько облегчается к середине XVIII в., но уже в начале 1760-х гг. «последовал

новый пароксизм нажимания податного пресса». В прямой зависимости от организации

посадского общинного тягла мирское посадское самоуправление получало резко

выраженную олигархическую окраску. «Земские по выборному составу, эти учреждения

(магистраты) являлись органами бюрократической централизации в сфере управления по

всему кругу присвоенных ими задач». Магистерская диссертация заканчивалась

оптимистическим выводом Кизеветтера о смягчении крепостнического характера посадской

общины (автор к тому времени изучил развитие русского муниципального строя до

середины 1760-х гг.), который «шел на убыль», причем сам процесс готовил почву для

коренной реформы муниципального строя в 1780-е гг.

Этот вывод был скорректирован в докторской диссертации, специально посвященной

Кизеветтером анализу «Городового положения» Екатерины II 1785 г. Деятельность

Екатерины II не оправдала возлагавшихся на нее Кизеветтером либеральных надежд.

Диспут по защите магистерской диссертации Кизеветтера состоялся в декабре 1903 г.

Громадная актовая аудитория университета была «битком». Кизеветтера хорошо знали как

лектора и автора статей («Иван Грозный и его оппоненты», опубликованной в журнале

«Русская мысль», о Домострое, напечатанной в «Русском богатстве»). Его исторические

очерки печатались в журналах «Образование» и «Журнале для всех». Однако сам Кизеветтер

считал главной «приманкой» для публики присутствие на своей защите Ключевского,

который должен был выступить официальным оппонентом. «Слушать, как диспутирует

Ключевский, было величайшим наслаждением для тонких ценителей научных споров».

Впрочем, защита прошла гладко, у Кизеветтера сложились совсем иные отношения с

Ключевским, чем у Милюкова. «Все заметили, что Ключевский на этот раз вел диспут

совсем не в обычном тоне: совсем не было «игры кошки с мышкой», соединенной с легким

экзаменом диспутанту; Ключевский вел диспут таким тоном, который ясно давал понять

всем присутствующим, что он признает в своем ученике собрата по науке, и вот этот-то тон

его был для меня лучшей наградой за мои долголетние труды», — вспоминал Кизеветтер.

При работе над докторской диссертацией Кизеветтера интересовали источники

«Городового положения» 1785 г., его черновые проекты и применение в жизни. Историк

показал, как в 1770—1780-х гг. Екатерина II проштудировала Блекстона. Проанализировав

остзейские, шведские, прусские источники «Городового положения», особенно

«Ремесленное положение», Кизеветтер определил и проанализировал характер

заимствований. Екатерина II пользовалась работами Уложенной комиссии 1767 г. как

подготовительным материалом. Она «накладывала на них штемпель собственной

политической идеи». «Идея сводилась к установлению общественных союзов и корпораций,

по форме самоуправляющихся, по существу служащих подчиненными органами коронной

администрации. Эта идея проходит красной чертой через все крупнейшие законодательные

акты Екатерининского царствования». Основной тенденцией екатерининского

законодательства было подчинение действию старых начал государственной жизни

некоторых вводимых ею новых форм государственного устройства. «Подновлялся и

перекрашивался фасад государственного здания, но все, прикрываемое этим фасадом, лишь в

слабой степени затрагивалось вводимыми переменами».

«Россия Петра Великого знала лишь закрепощенные — служилые и тяглые —

общественные группы. Вот почему попытки Петра подвести под государственное здание

фундамент самоуправляющихся союзов потерпели неудачу». Усложнение и развитие

экономических отношений, повышение уровня городской культуры — объективные

процессы XVIII в. «Дворянство из служилых людей превратилось в земле — и

душевладельцев». Подчеркнув это глубокую «социальную метаморфозу», Кизеветтер не

провел анализа ее взаимосвязи с правительственной политикой.

Кизеветтер испытывал сильнейшее влияние Ключевского. Милюков писал по этому

поводу: «Как историк он был подавлен готовой схемой русской истории в блестящем синтезе

Ключевского». Это мнение Милюкова не совсем справедливо. Обращение Кизеветтера к

«локальным» и «мало разработаннымисторическим проблемам» свидетельствовало еще и о

другом. О том, что наука развивается по собственным законам. В конце XIX в. она вступала

в период углубленной специализации.

Поиск по сайту: