ПАГАН — ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА

Слава древнего Ангкора в Кампучии или Боробудура в Индо­незии всемирна. О Нагане, древней столице Бирмы, мир почтя ничего не знает. А ведь нет на земле города, подобного ему.

Что мне видится, когда я говорю — Наган?

Голубые силуэты полуразвалившихся храмов, выжженная солнцем земля и зарево небес. Полоса земли в излучине Ирава­ди шириной три и длиной тринадцать километров сплошь усеяна храмами.

Когда-то Паган называли «Городом четырех миллионов па­год». Народная молва утверждает, что ныне в Нагане 9999 пагод.

Бирманское археологическое управление называет более скром­ную, но достаточно внушительную цифру — пять тысяч.

Из тысяч ступ в приличном состоянии сохранилось немногим более ста, остальные стали жертвами времени и стихии.

Тихий, безлюдный Паган для бирманцев не мертвое прошлое, а живой символ былого величия страны, начало всех начал, ко­лыбель религии, государственности, культуры, письменности.

Паган был крупным городом средневековой Юго-Восточной Азии. В нем действовал университет, куда приезжали слушатели из соседних стран, чтобы изучать священные буддийские тексты на языке пали.

Много лет ученые ломали голову, как мог на пустыре в ко­роткий срок возникнуть такой фантастический город? Кем и ког­да он был создан? Некоторые считали, что его построили не бир­манцы, а пришельцы из других стран. Но это не так.

Древняя архитектура Пагана — не подражание. Осталось немало доказательств национальных истоков города. Сохрани­лись кирпичи храмов, на которых стоят клейма с указанием де­ревень, где их обжигали. В ямах археологи обнаружили остатки известнякового раствора.

К сожалению, люди, чьи руки сотворили чудо Пагана, не оставили своих имен. Мало дошло до нас надписей на стенах храмов, сделанных дарителями. Эти надписи бесценны. Они рас­сказывают о том, сколько времени длилось строительство, сколько подвод с песком пришло, сколько затрачено на питание рабочих, на их одежду, сколько уплачено каменщику, водоносу, кровель­щику, скульптору, резчику, художнику. Есть в них имена врачевателей, музыкантов, писцов, цирюльников, поваров, обслу­живавших знать.

В Пагане денег в обращении не было, их заменяли рис и слит­ки серебра.

Рабочим платили натурой — рисом, материей. Художники и зодчие получали серебром. На строительстве храма трудились целыми артелями. Староста распределял, кому сколько выдать за труды. Когда строительство завершалось, устраивали пир, резали быка, забивали свиней, пили пальмовое вино — тодди.

В горах близ Пагана добывали драгоценные камни, в карье­рах— песок и глину, обжигали кирпич, рубили лес. Но все жи­тели Пагана в конечном счете работали на храмы.

Крестьяне сеяли рис, чтобы кормить строителей пагод, вали­ли деревья, чтобы строить монастыри, старатели добывали в го­рах самоцветы, чтобы украшать статуи Будды. Талант и трудо­любие народа были подчинены одному — возведению храмов.

Литература и искусство Пагана тоже служили религии. Ма­стера ваяли статуи, божества, резали барельефы на стенах хра­мов. Работу скульпторов сковывали раз навсегда заданные ка­ноны. Вот почему скульптурные изображения Будды так похожи.

Легче было художникам. Правда, их тоже ограничивала ре­лигиозная тематика — они писали фрески на сюжеты джатак — притч из жизни Будды. Но при этом селили героев джатак в при­вычные для себя дома, одевали в одежды своих современников. И фрески «заговорили», поведали потомкам, как жили, работали, проводили досуг, во что одевались, что ели, во что верили жите­ли древней столицы.

В XI веке Паган был уже известен всей Бирме. Социальная структура Пагана была строго регламентирована. Наверху иерар­хической лестницы располагался король. Он имел неограничен­ную власть, был «Господином всей земли и воды». За ним следо­вали знать и духовенство: министры — аматы (на санскрите «аматья» — сановник), военачальники, затем чиновники — сукри. Это могли быть сборщики налогов, управители провинций. По­том свободные граждане — купцы, ростовщики, ремесленники и крестьяне — асан. Низший, зависимый слой представляли рабы — чван.

В 1044 году король Анируда объединил всю Бирму, сделав столицей Паган и став основателем паганской династии. При бир­манском дворе появился монский буддийский монах Шин Ара-хан и склонил короля к переходу в буддизм хинаяны (тхеравады). Анируда просил монского царя Манугу добровольно отдать часть священных буддийских текстов и, получив отказ, объявил ему войну. В результате Мануга был взят в плен, город Татхоун разорен, и в Паган торжественно вступили пять слонов, гружен­ных вожделенными рукописями. За ними шли тысячи пленных. Столица буддизма переместилась в Паган. Анируда положил начало строительству храмов. Одиннадцать последующих прави­телей продолжили его. Один за другим в излучине Иравади под­нимались белоснежные сверкающие храмы.

Ранние паганские храмы принято называть монскими. Они возводились руками плененных монских мастеров. Темный зал, маленькие окна, забранные каменной решеткой, узкий коридор. Ступы приземистые, стоящие прямо на земле.

Бирманцы превзошли своих учителей в строительстве. Позд­ние храмы, построенные ими, устремлены ввысь, их архитектура легче, и они просторнее внутри. К платформам храмов ведут лестницы, двери украшены портиками, окна стали больше.

...Последний городок на пути к Пагану находится в двадца­ти пяти километрах от него.

Если есть в засушливых районах Бирмы самое сухое место, то это, бесспорно, Паган.

Наш «голден» превратился в пылевую комету, оставлявшую за собой длинный хвост клубящейся желтой удушливой пыли. Мы не ехали, а полоскались в пыли. Она скрипела на зубах, по­падала в глаза, забивалась в волосы.

Старая, безжизненная земля здесь ничего не родит, только кактусы тянут к небу распятые руки. Изредка попадаются невы­сокие пальмы и колючий кустарник.

Паган возник перед нами неожиданно, как видение. Безлюдный, заколдованный мир храмов, погруженный в безмолвие. Руины, поросшие жесткой травой. Потрескавшаяся от жажды земля и стрекот цикад. Под сводами храмов в полутьме стоят и лежат позолоченные Будды, загадочно улыбаясь миру.

Не верится, что на земле XX век, что где-то рядом живет и трудится город нефтяников Чаук, день и ночь качают нефть вышки, снабжая страну топливом.

...Есть в Пагане настоящие шедевры зодчества, уцелевшие на­перекор столетиям. Один из них — пагода Швейзигон.

Ее поставил в XI веке Анируда. Мощную ступу сплошной кирпичной кладки возводили двадцать лет. Реликвии ступы — зуб Будды, привезенный с Цейлона, его лобная и ключичная кос­ти из Прома и изумрудная статуэтка божества, доставленная из Китая,— сделали свое дело, Швейзигон — одна из самых по­сещаемых пагод. В Пагане с нею может конкурировать лишь бе­лоснежная Ананда.

Швейзигон стоит на трех могучих квадратных террасах. К ступе ведет лестница. Сверху, с ее платформы, открывается панорама города, простирающегося вплоть до Иравади.

Несмотря на известность пагоды, сегодня людей здесь немного. Напрасно я пыталась разыскать статуэтки тридцати шести натов, которые приказал свезти сюда Анируда. Те несколько чело­век, которые встретились на подворье, не понимали по-английски и не могли мне помочь. Поскольку солнце палило немилосердно и раскаленные плиты излучали жар, я отказалась от своей за­теи.

Если Швейзигон самая посещаемая пагода, то Швейсандо — самая древняя. Ее первой поставил Анируда после своего триум­фального возвращения из похода на монский Татхоун. Согласно легенде, реликварий Швейсандо содержит волосы Будды, приве­зенные в качестве трофея.

Это нетипичная ступа. Она напоминает египетскую пирамиду. Пять гигантских сужающихся террас образуют ступени, а невы­сокая цилиндрическая ступа наверху выглядит небольшой шляп­кой, надетой на последнюю ступень пирамиды.

В архитектуре и декоративном убранстве многих храмов про­слеживается индийское влияние. Так, белая пагода Махабодн выстроена в XIII веке по чертежам индийского храма Бодгайи. Меня сразу пленила ее хрупкая красота. Строение увенчано стройной пирамидальной башней, в маленьких нишах белеют из­ваяния Будд.

Своим изяществом Махабоди очаровала меня больше, чем величественный Годопален с пятидесятипятиметровым золотым шпилем, и даже, пожалуй, больше, чем прославленная Ананда.

Белоснежный храм Ананда по праву считается классическим во всей Юго-Восточной Азии. Сооружен он в XI веке наследни­ком Анируды, королем Тилуин Маном. Ананда стоит отдельно, как бы давая себя хорошенько рассмотреть. Храм — квадрат со стороной в восемьдесят метров. Крытые галереи ведут к че­тырем входам. Сужающиеся крыши увенчаны небольшой стройной «сикхарой» — четырехгранной башней, заимствованной из индийской архитектуры.

В каменных галереях полутемно и прохладно. Даже не верит­ся, что за стенами ярко светит солнце. Все сделано с расчетом подавить человека, вызвать в нем священный трепет от встречи с божеством.

Вы проходите темным коридором и оказываетесь у ног громад­ной позолоченной статуи Будды. Присмотритесь: Будда здесь не один. На высоком постаменте стоят, прислонившись спинами, че­тыре статуи Будды, словно парящие в воздухе. Свет, падающий на них через маленькие оконца вверху, делает их глаза странно живыми.

Последний Будда, Гаутама, обращен лицом к западу. Перед ним две каменные скульптуры: коленопреклоненный молодой человек с пухлыми губами — король Тилуин Ман и худой аске­тичный старец — монах Шин Арахан. Фигуры сделаны в челове­ческий рост.

Западный вход в Ананду самый оживленный, здесь располо­жились неизменные лавочки со всякой всячиной. К слову ска­зать, нигде в Пагане мы больше не видели лавок.

Все четыре Будды в храме Ананда равнодушно взирали с де­сятиметрового пьедестала на человеческие фигурки, распростер­тые внизу.

А вот еще один храм — Татбинью (Всезнающий). Он постро­ен преемником Тилуин Мана. Храм величественнее и выше Ананды, но уступает ей в благородстве пропорций. Он массивен и тя­желовесен. Чтобы увидеть Будду, надо взобраться на высокий второй этаж. Из верхнего зала по лестнице, выдолбленной в тол­ще стены, можно подняться выше статуи Будды и выйти на тер­расу, чтобы с шестидесятиметровой высоты, как на ладони, уви­деть весь Паган, холмы и Иравади.

Однако солнце, наш неумолимый погонщик, уже начало нам грозить. Ну еще полчаса! Хотя бы взглянуть на храм Мануги.

Плененный монский царь, чтобы поставить храм, продал все свои драгоценности, среди которых был уникальный изумруд.

Да и ни к чему они были «королю» пагодных рабов.

Простая и строгая снаружи, пагода производила удручающее впечатление внутри. Не храм, а склеп. Казалось, что огромным статуям Будды душно, тесно под сводами. Их головы, спины, руки касались стен, как будто хотели раздвинуть их, разрушить тюрьму. С тыльной стороны храма протянулся низкий и длин­ный, как пенал, зал, в котором, словно замурованный и сдавлен­ный стенами, лежал Будда. Так аллегорически были выражены чувства плененного монского короля.

При Тилуин Мане, или Кьянситте, Паган достиг расцвета. Пагоды и храмы возникали с невероятной быстротой. Большие и помпезные предназначались для королей, малые — разнообраз­ных и причудливых форм — для простолюдинов.

Удивительная вещь: многие восточные владыки увековечивали память о себе величественными гробницами. Но никто не зна­ет, где находили свое последнее пристанище короли Пагана. Они не оставили ни надгробий, ни мавзолеев. Видимо, они увекове­чивали свои имена, строя храмы. Храмы олицетворяли могущест­во короля, становились своеобразным пропуском в бессмертие.

Два с лишним века длился расцвет паганской династии. Две­сти лет поднимались на берегу Иравади блистательные статуи и храмы. В этом проявлялся не столько религиозный фанатизм, сколько всевластие и деспотизм королей, принуждавших целые поколения к изнурительному, каторжному труду во славу бо­жества. Диву даешься: строили храмы, а сами ютились в хижи­нах, умирали от лихорадки, холеры, оспы...

Строительство храмов требовало, как Молох жертв, колос­сального количества кирпичей. На топливо для их обжига руби­ли под корень окрестные леса и обрекли землю на бесплодие. Постепенно край превратился в пустыню, которая через двести лет уже не могла прокормить население столичного города.

Это стало одной из причин заката славы Пагана. По остат­кам строений XI—XIII веков можно судить, каким крупным цент­ром культуры по тем временам был Паган. Сохранились город­ские ворота «Сарабха», руины монастырей с молельнями, мона­шескими кельями и центральным залом. Дошли до нас упалитейны — библиотеки, хранилища священных книг — удлиненные здания с двускатной крышей и декоративными карнизами...

Во второй половине XIII века через всю Азию пронеслись, как вихрь, монгольские кочевые племена, под ударами которых и пал Паган.

Свидетелем битвы паганских воинов с кочевниками был зна­менитый итальянский путешественник Марко Поло. По его рас­сказам, король Пагана выставил шестьдесят тысяч воинов и сло­новую кавалерию. Но неуклюжие слоны оказались бессильны против юркой монгольской конницы и метких лучников. Разгром­ленный король бежал на юг, в Пром, и принял там из рук сына чашу с ядом. Город захватили монголы. Они сожгли все, что мог­ло гореть, и умчались дальше.

Но Паган больше не возродился. Шаны и моны вновь вернули себе независимость. Бирма распалась на ряд враждующих кня­жеств. Население Пагана заметно сократилось. А в 1300 году последний житель «по велению небес» покинул город.

Опустел Паган. Был оставлен, но не забыт. Древняя столица Бирмы стала легендарной. Народная память сохранила имена королей, строивших пагоды, сделав их героями волшебных ска­зок. Из истории они перекочевали в фольклор.

Так и стоит «мертвый город пагод», город-памятник. Сухой климат сохранил в веках это чудо.

Правда, после аннексии Бирмы Англией в Паган был открыт доступ любому солдату и путешественнику. Из древних храмов вывозились бесценные сокровища: статуэтки Будды, фигуры чинте, вырубались необыкновенные фрески. «Цивилизованные» исследователи еще не начали изучать Паган, но вовсю его гра­били.

Поиск по сайту: