СИКАЙН — ГОРОД МАСТЕРОВ

— Куда теперь? — спросил Тюнтин.— В какую пагоду?

— Ни в какую. Куда-нибудь к ювелирам. Посмотреть, как чеканят серебряные ковши и чаши.

У каждого города своя слава, которую создают ему мастера. В Магуэ живут лучшие кузнецы, на озере Инле — ткачи, в Ман­далае — каменотесы и ювелиры, в Сикайне — чеканщики.

Издавна завоевали славу кустарные ремесла и народные про­мыслы. Бирманское прикладное искусство народно в истинном значении слова: оно делается руками народа и адресуется наро­ду. В редком доме не найдется керамической посуды, деревян­ной поделки или бамбуковой плетенки. Из раковин жемчужных устриц бирманцы делают редкостной красоты чаши, светильники, тарелки с ажурной резьбой.

Часами можно смотреть на шелковые ткани ручной работы — «ламе» с золотым и серебряным шитьем. Прежде из этой изысканной ткани шили одежды королю и его свите, теперь в нее обла­чаются артисты балета.

Под руками народных мастеров оживают нехитрые материа­лы — глина, тростник, тыква, превращаются в полные очарова­ния вещи.

Никого не оставит равнодушным лаковая миниатюра: на зер­кально-черном фоне светится золотая вязь рисунка. Секрет из­готовления лаковых подносов и шкатулок бережно пронесли мастера через многие поколения до наших дней.

Технология промысла сложна. Сначала готовят лак. В него входит сок тропического дерева, твердеющий на воздухе и сме­шанный с различными добавками. Лак наносят на основу, дают высохнуть, тщательно полируют. Повторяют этот процесс не­сколько раз, пока черная поверхность не заблестит, как зеркало. Тогда на нее наносят тонкий рисунок золотом. Основа изделий чаще всего бамбуковая. Это придает вещам легкость и прочность.

Бирманцы очень любят и очень дорожат всем национальным. «Колониальное мышление», годами насаждавшееся англичанами, не нашло здесь благодатной почвы. Молодежь (за редким исклю­чением) не стремится одеваться на иностранный манер, не стре­мится жить, «как на Западе».

Бирманцы предпочитают традиционную одежду, матерчатые сумки через плечо, казаны для варки риса, глиняные горшки для воды. Кстати, в условиях жары глиняная посуда удобнее, чем фарфоровая.

Раньше талант ремесленников служил пагодам, монастырям и королевским дворам. Изделия мастеров чеканки предназнача­лись как для почитания Будды, так и для мирских целей. Чаши для риса, ковши для воды, цветочные вазы, коробочки для бете­ля — все это издревле изготовлялось для королевского двора из серебра, реже — из золота. Ими короли одаривали верноподдан­ных министров и храбрых военачальников.

Свадьбы, шинпью, натвин — ничто не обходилось без посу­ды из чистейшего серебра, настолько мягкой, что она прогиба­лась в руках.

Духовенство не одобряло такую роскошь, не очень-то соче­тавшуюся с буддийским правилом быть воздержанным во всем. Оно признавало лишь серебряные алтари, вазы для цветов или чаши для риса, предназначавшиеся Будде.

И сегодня бирманские ювелиры работают так же, как их деды и прадеды. Все делается вручную, буквально на коленях. Внача­ле будущее изделие имеет вид бесформенного тусклого куска серебра. Его многократно нагревают, карандашом наносят чер­новой рисунок, а потом с помощью маленьких резцов-молоточ­ков получают сосуд нужной формы. Все зависит от фантазии и ис­кусных рук мастера. Готовое изделие погружают в кипящую воду с квасцами. Ополаскивают в холодной воде с отваром специаль­ного масла, полируют — и работа закончена.

Узоры на серебряных сосудах необыкновенно выразительны. Здесь сцены из джатак, из народного быта, сюжеты легенд. Па­хари с буйволами, танцовщицы, рыбаки — обычные герои рисун­ков. Не забыты и сказочные персонажи — билу, чинте, Галоун. Стук молоточков, доносящихся со двора дома, остановил нас. Ворота были распахнуты, и мы вошли. В тени под крышей длин­ного сарая сидели два мастера — старик и юноша.

— Вам не повезло,— сокрушался Тюнтин.— Уже поздно, работа закончена, все разошлись.

Но нам вполне хватило и этих двоих. С большим интересом мы наблюдали, как они, сидя на корточках, точными и быстрыми движениями чеканили серебряные кружки.

— Здесь есть человек, который может вам кое-что предло­жить,— шепнул наш верный водитель.

А «человек» уже открывал замок неказистого деревянного ам­бара. На грубых, неструганых полках блеснуло несколько под­носов и ваз филигранной чеканки.

Но когда мы услышали цену, то даже не попытались торго­ваться. И наверное, зря...

Кстати, сегодняшние чеканные вещи уже не прогибаются в руках. А возникающий на них со временем темный налет красно­речиво свидетельствует, что их давно уже не делают из чистого серебра.

АРХИТЕКТОРЫ БУДУЩЕГО

— А теперь назад, в Мандалай,— только и смогли мы выдох­нуть и в изнеможении плюхнулись на горячие от жары сиденья «голдена».

— Нет, погодите,— возразил Тюнтин, улыбаясь так широко, что видны были все его, без единого дефекта, зубы.— Еще Акедми. Мне сказали, чтобы я обязательно отвез вас туда! — И он обернулся в сторону нашего «почетного эскорта».

Что это — Акедми? Еще одна пагода? Не хватит ли на сего­дня?

Но Тюнтин твердо стоял на своем, н мы, смирившись, покор­но согласились. Пусть везет, куда хочет.

Через несколько минут он притормозил у внушительного вида здания. Видимо, нас здесь ждали. Навстречу вышла симпа­тичная, средних лет бирманка и представилась: «Заместитель ру­ководителя института».

Института? Да, об этом говорит вывеска у входа на бирман­ском и английском языках: «Академия по развитию националь­ных меньшинств».

Так вот что значило «Акедми» Тюнтина.

Гостеприимная, полная достоинства хозяйка на превосходном английском языке участливо спрашивала, не устали ли мы в доро­ге? Предложила отдохнуть, немного подкрепиться.

И вот уже мы сидим в прохладной, кондиционированной ком­нате — рай после знойной улицы — в удобных креслах, за длинным столом. Пол в комнате натерт до зеркального блеска, тихо жужжит кондиционер, на полках у стен настоящая выставка при­кладного искусства — вышивки, ткани, шкатулки, ожерелья, сумки и много других работ народных умельцев из самых глухих уголков страны.

Принесли еду. Сэндвичи в белых салфетках (очень кстати, потому что руки у нас не мыты, по локоть в пыли), чашки и чай­ник зеленого чая.

Две девушки — одна в бирманском лоунджи, другая в одеж­де народности кая — потчуют нас, а хозяйка рассказывает о целях и задачах Академии.

Все очень интересно, но мы чувствуем себя неловко: вид у нас с дороги отнюдь не парадный... А рассказ продолжается. Затем нам показывают учебные аудитории, ведут на спортивные пло­щадки и наконец знакомят с прелестными девушками в красоч­ных национальных костюмах. Их пятеро — бирманка, чинка, кая, каренка и качинка. Мы фотографируемся на добрую память и дружески прощаемся.

Теперь, уже сидя в машине, можно обменяться мнениями.

— Наверное, они заранее подготовились к нашему визиту, знали, что приедем.

— А впрочем, может быть, и нет. Тогда это просто замеча­тельно!

Во всяком случае очень хотелось, чтобы всё, что мы видели, было не показным, а отражало реальное положение вещей.

Предмет особой заботы правительства — просветительская работа, улучшение здравоохранения и образования в глухих угол­ках страны, где живут национальные меньшинства.

На развитие окраинных районов выделяется средств в несколь­ко раз больше, чем до 1962 года. Но и их все же недостаточно.

Сохранить единство Бирманского Союза, не допустить сепа­ратистских тенденций и в то же время дать простор развитию собственной экономики, культуры всех этнических групп — задача сложная.

Основанная в 1964 году Академия по развитию национальных меньшинств делает немало для решения национальной проблемы. Здесь учатся юноши и девушки — посланцы почти всех народно­стей страны.

За четыре года учебы они становятся квалифицированными специалистами, чтобы потом нести свет знаний в те края, откуда они родом. Выпускники Академии должны стать, как нам сказа­ли, «архитекторами будущего и служить делу объединения всех народов Бирманского Союза». И это прекрасно!

ЛЕТНЯЯ СТОЛИЦА БИРМЫ

Англичане умели выбирать. Меймьо — горный курорт на вы­соте более тысячи метров, с каскадами водопадов, обильной зе­ленью. Когда-то тут отдыхали колониальные чиновники, теперь сюда выезжают на каникулы студенты, школьники, проводят досуг военные.

Места здесь благодатные — плантации ананасов, клубники, мандаринов. Но нам не советовали останавливаться: дороги не совсем безопасны.

Из Мандалая в Меймьо ездят отдохнуть от жары. Хотя это в каких-то семидесяти километрах, климат и растительность сов­сем иные: воздух чист, как вода из горного источника, растут высокие эвкалипты, царственные каштаны, дубы и даже необык­новенно пахучая сосна.

Ползут по шоссе старенькие, перегруженные грузовики и битком набитые автобусы. Люди висят на подножке, устраиваются на капоте, на крыше кабины водителя, наконец, рядом с ним умудряются втиснуться пять-шесть человек. Что делать? Тран­спорта не хватает, а ехать надо!

Иногда мы замечали высокие рыжие конусы на земле, на кус­тах и даже на ветвях деревьев. Это термитники. Если растрево­жить гнездо, оттуда поползет скопище белесых насекомых. Тер­миты — настоящий бич для бирманцев. Горе тому дому, где они появятся: все будет превращено в труху.

В Меймьо ведет широкая асфальтированная дорога. И все равно Тюнтин был крайне предусмотрителен. Не проехав и кило­метра, он вырулил на обочину, вышел из машины и отряхнул лоунджи.

— Что случилось?

— Ничего. Но лучше подождать, пока они проедут,— кив­нул он на дорогу.

Мимо шла колонна тяжелых грузовиков, с трудом одолевая витки крутого подъема. Впереди двигалась машина с солдатами в зеленых касках, с автоматами наизготовку. Остальные грузо­вики везли технику.

— Едут вверх, в Лашо,— сказал Тюнтин.— Сильно перегру­жены. Боюсь, не повисла бы какая-нибудь машина.

Мы тоже с опаской взглянули на колонну. Это казалось поч­ти невероятным, но она уверенно, метр за метром преодолевала подъемы и шла вперед.

Переждав, мы двинулись следом. И дорога раскрывала нам свои тайны. Вот длинные ровные ряды невысоких колючих ку­стов — ананасы! А когда последние повороты сменились у верши­ны маленьким плато, мелькнули такие же ровные ряды... дере­вянных святилищ. Их, вероятно, было около тридцати, и в каж­дом лежали цветы, фрукты.

«Плато патов!» — не успела я подумать, как оно исчезло так же быстро, как возникло. Нет, это был не мираж. Когда мы возвращались, они стояли па том же месте — десятки деревян­ных, совершенно одинаковых домиков на четырех столбах. Лишь слегка потемнели с тех пир, как мы увидели их утром,— свечи внутри догорели.

Меймьо преподнес нам несколько приятных сюрпризов. По­казались первые дома. Не бамбуковые, а кирпичные и, заметьте, с самыми настоящими, дымящими трубами.

Куда теперь? Конечно, в ботанический сад. Знаменитая кол­лекция растений — около трех тысяч видов — самая большая гордость Меймьо. Одних фикусов в саду сорок разновидностей. Фикус еще называют баньяном или индийской смоковницей.

Но наверное, все ботанические сады воздействуют на непо­священных одинаково. Мы отдали должное красивым клумбам, ухоженным аллеям, аккуратным табличкам с латинскими назва­ниями... Но главной прелестью для нас был зеленый простор, свежий горный воздух, тенистые уголки со скамейками — бла­женство!

Лилии, флоксы, астры — все это растет и у нас. К чему уче­ные латинские названия, если это так похоже на чешские сады! Вдруг я увидела бледно-желтый цветок нарцисса на стройном стебле и склонилась над ним почти так же благоговейно, как бир­манцы перед своим божеством.

Ну а как не побывать на базаре в незнакомом городе? Дело даже не в покупках. В этих краях базар означает нечто большее. Он барометр общественной жизни, своеобразный культурный центр. С первого же взгляда базары скажут вам о многом.

Крытый рынок Меймьо показался через минуту. Было до­вольно рано, и в ремесленных рядах каждая вторая лавка пусто­вала. Зато шумел под открытым небом фруктовый базар. И он удивил нас.

Бетонированная площадь была тщательно вымыта. Нигде ни соринки. В центре площади блестел, отражая солнце, водоем. Лавки, окружавшие его, радовали опрятностью. Желтели связ­ки бананов, аккуратно подвешенные на шнурках; теснились на прилавках ананасы, корзины с апельсинами, лукошки с клубни­кой, свежие, еще влажные от росы овощи. Все это было заботливо выложено на мытых прилавках, все радовало глаз.

Мы уже как-то привыкли к тысячам Будд и сотням пагод, но такое аккуратное изобилие земных даров видели впервые.

Поиск по сайту: