Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Некоторые предпочитают погорячее



Блэр сидела за столиком в углу крас­ного бара на нижнем этаже нового уютного ро­мантического отеля на Пери-стрит и пила «Аб­солют» с тоником. Она намеренно отвернулась от телевизора, на экране которого канал «Мет­ро» обозревал Неделю высокой моды. Сколько можно было показывать один и тот же фрагмент, в котором Серена в школьной форме и этой ду­рацкой футболке «Я люблю Аарона» с важным видом расхаживала по подиуму шоу Леза Беста. Даже в баре люди задавали друг другу одни и те же вопросы: «Кто она такая?» и «Кто такой Аарон?» Этого было вполне достаточно, чтобы отодвинуть­ся к обитой красным бархатом стене.

— На этот раз я в галстуке с эмблемой универ­ситета, - объявил Оуэн с хитрой улыбкой на лице, подходя к ее столику.

На нем был короткий желто-коричневый ма­кинтош от Берберри с поясом и мягкая фетро­вая черная шляпа, которые еще больше подчеркивали в нем мужественность и изысканность. Он сел па обитую красным бархатом скамейку рядом с Блэр и поцеловал ее в щеку. Из-за снего­пада лицо его было влажным и холодным, одно его прикосновение вызвало у нее дрожь во всем теле.

— Привет, красотка.

Этого было достаточно, чтобы в одно мгно­вение Блэр забыла обо всем и о Серене в том чис­ле. Рядом был взрослый мужчина, которого она считала очень сексуальным и который назвал ее только что красоткой. Просекли?

— Привет. — Она беспрестанно вертела на бе­зымянном пальце перстень с рубином. — Извини­те, что вытащила вас в такую ночь. Мне просто было так... так одиноко.

Подошла девушка-сомелье, и Оуэн заказал мартини «Сапфир Бомбея» безо льда. Потом вы­нул из кармана пачку «Мальборо», достал две си­гареты, прикурил, одну оставил себе, а другую предложил Блэр. Но когда он посмотрел на нее пронзительным взглядом своих ярко-голубых глаз, его черные брови озабоченно нахмурились:

— У тебя что, неприятности? «Неприятности?» Блэр затянулась сигаретой,

обдумывая свой ответ. Если неприятностью счи­тать то, что она сходит с ума по взрослому же­натому мужчине, тогда да, у нее были большие не­приятности.

— Может быть, — робко ответила она. — А у тебя? Девушка принесла мартини. Он съел зеленую оливку, плавающую в нем, и салфеткой вытер губы. На его четко очерченный подбородок упа­ла тень.

— Сегодня утром на собрании я все время ду­мал о тебе, — признался он.

Блэр провела ногтем по колену, облаченному в ажурный чулок.

— Правда? — спросила она, желая скрыть в го­лосе оттенок желания и надежды.

Оуэн поднял бокал к губам, его голубые глаза горели.

— Да. Эта неделя была просто сумасшедшей, но обещаю, что отошлю свой отчет в приемную комиссию Иеля.

— А-а-а, — разочарованно произнесла Блэр. Она водила своей маленькой коричневой коктейльной соломинкой по дну бокала. Она вдруг перестала думать об университете. Находиться рядом с Оуэном было для нее важнее. Она его «красавица», звезда его шоу. А может, она лишь тешит себя?

Вглядываясь в оконное стекло, Блэр едва мог­ла различить силуэты машин, припаркованных на улице. Они были просто белой массой, слов­но огромные спящие немые слоны. Она чувство­вала взгляд Оуэна на себе. Он наблюдал, как она затянулась и выпустила в воздух струю се­рого дыма. Потом спросил, могут ли они встре­титься еще раз? Он бы этого не сделал, если бы не считал ее привлекательной. Он просто не­рвничал, вот и все. В головке Блэр-режиссера завращались камеры. Она отвела себе роль роко­вой женщины, соблазняющей красивого юриста. О Иеле говорить сейчас ей хотелось мень­ше всего.

Она затянулась в последний раз и затушила сигарету о хромированную пепельницу, стояв­шую посередине стола.

— Я однажды чуть не попала в тюрьму, — зая­вила она, пытаясь его заинтриговать.

Это была неправда. Несколько месяцев назад она украла из мужского отдела «Барниз» кашеми­ровые домашние брюки. Ей хотелось сделать Нейту сюрприз, у них уже тогда начались пробле­мы. Но когда они расстались окончательно, Сере­на убедила Блэр вернуть штаны в магазин. Так что тюрьмы она благополучно избежала.

Оуэн засмеялся и взял свой напиток. У него были золотые запонки с синей буквой «И», ко­торые сочетались с золотисто-синим галстуком с эмблемой Йельского университета.

— Вот видишь, как раз такие, как ты, и нужны в Иеле, — пошутил он.

— Я еще девственница, — сболтнула Блэр, час­то заморгав ресницами из-за неожиданно сорвав­шихся слов. Странно. Ей уже не терпелось уз­нать, как Оуэн целуется, но она все еще чуть-чуть опасалась того, что делала.

— Я думаю, что в Иельском такие тоже нуж­ны, — засмеялся Оуэн. Он положил ногу на ногу, потом сбросил, и Блэр поняла, что заставляет его нервничать, а этого она как раз не добивалась.

Она протянула под столом руку, и ее малень­кие дрожащие пальцы опустились на его теплую загорелую ладонь.

— Я совсем не против, если ты меня поцелу­ешь, — прошептала она низким хриплым голо­сом, как Мэрилин Монро в фильме «Некоторые любят погорячее».

Оуэн поставил бокал.

— Иди сюда, — сказал он, обнимая ее и притя­гивая к себе.

Его колючий подбородок царапал Блэр во время поцелуя, но еще никто в жизни не цело­вал ее так умело и так крепко. К тому же от него слегка пахло самым любимым ее мужским одеко­лоном «О-д'оранж-верт» от Эрме.

Блэр думала, что ее будут мучить угрызения совести, когда их губы встретятся. «Он ведь друг отца, — напомнила она себе. — Он уже в возрасте». Но Оуэн так хорошо целовался, что ей не хоте­лось, чтобы он останавливался.

 

С не может найти воего парня, ну и что с того?

— Я сказал ей, что ни у одной девуш­ки в нашем бизнесе нет такой классной задницы, как у нее, — сообщил один из стилистов Леза Бсс-та фотографу из журнала «Дабл ю». — Да с ее худы­ми бедрами это просто супер. Даже если бы она влезла в грязные старые джинсы своего парня, они показались бы всем свежими и сексуальными.

Серена покачала своей прелестной белокурой головкой, добродушно протестуя, и выпустила струю дыма от своих сигарет «Американ Спи­рит».

— Мой парень никогда не носит джинсы. Он говорит, что они не заслуживают того повышен­ного спроса, которым пользуются. Он носит зе­леные камуфляжные штаны. Причем только на­стоящие, которые можно найти лишь в мага­зинах, где продают обмундирование.

Она обвела взглядом толпу, отрывающуюся на полную катушку на банкете в прокуренном клу­бе «Крэм», что недавно открылся на 43-й улице, но нигде не видела Аарона. Он не заходил за ку­лисы во время показа, поэтому она посчитала, что он должен быть где-то здесь.

— А вашего парня, случайно, зовут не Аарон? — спросил стилист. Он засмеялся, показывая на фут­болку. — Вы должны уговорить Леза выпустить серию таких. Она всем понравится. Это будет улет!

— Вы не могли бы сделать шаг назад, чтобы я сделал снимок? — попросил фотограф стилиста.

— Серена, а вы не подпишете эту фотографию для моей коллекции, — попросил маленький му­жичок в кожаных штанах, постриженный под ежик.

— И мне тоже! — вторил ему еще чей-то голос.

Серена подтянула голубые облегающие джин­сы от Леза Беста, за которые получила столько комплиментов, и стала позировать перед каме­рой: рукой она указывала на надпись на футбол­ке «Я люблю Аарона» и широко улыбалась.

— Уверен, что, если бы вы выставили на аук­цион эту футболку прямо сейчас, продали бы ее за тысячу долларов, — пытался сострить фото­граф, делавший снимок. — Но, конечно же, вы с ней не расстанетесь.

Серена сделала еще затяжку, пока окружив­шие ее люди ждали ответа. Футболка была класс­ной, но это был всего лишь экспромт: Серена не говорила Аарону о своей задумке, потому что счи­тала, ему эта идея покажется ему нелепой, а ей хотелось как-то отблагодарить его за то, что он пришел на шоу в тот вечер, ее вечер. Она все делала экспромтом, именно поэтому мысль об аук­ционе показалась ей очень даже интересной. Она могла потратить деньги на благотворитель­ность, например на программу «Маленькие серд­ца», куда пойдут деньги, и от проведения бала на день святого Валентина.

— А почему бы так и не сделать! — легкомыс­ленно засмеялась она.

Поклонники ее приветствовали эту новость восторженными криками и последовали за Сереной к бару, словно завороженные мыши за ска­зочным крысоловом.

— Кто желает купить футболку? — крикнула Серена, залезла на стойку бара и стала ходить по

ей, как по подиуму.

Конечно, с этой затеей мог справиться только тот, кто был так же великолепен, как она. Диджей подыграл ей: он поставил старую пес­ню Мадонны «Вог» и включил колонки на полную мощность. Серена покачивала бедрами и выстав­ляла вперед грудь — это было настоящим прико­лом. Взгляды всех присутствующих были устрем­лены на нее.

Кто-то крикнул:

— Пятьсот долларов.

— Кто больше? — Серена подзадоривала обал­девшую толпу. — Все деньги пойдут на благотво-

рительность.

— Семьсот!

— Восемьсот! Серена прекратила танцевать, закатила глаза

и достала сигареты, словно говоря: «Ваша жадность нагоняет на меня тоску». Толпа засмеялась, и ей сразу же предложили около пятнадцати за­жженных зажигалок. Она наклонилась, чтобы прикурить у какого-то счастливчика в меховой жилетке, тут же отпрыгнула от него и продолжи­ла трясти бедрами под музыку, выпуская обла­ко дыма. Она ждала, когда стоимость футболки возрастет.

— Тысяча долларов! — крикнул парень в мехо­вой жилетке. Он видел Серену вблизи и знал, что футболка того стоит.

Серена подняла руки вверх и громко закрича­ла от радости, подзадоривая кого-то поднять цену еще выше. Стыдно признаться, но ей было все равно, что Аарона нигде не было видно. Может быть, она и любила его, но сейчас отрывалась по полной без него.

 

 

Ухаживания под кайфом

— Мы можем попросить дворецкого раздеться и поиграть нам на пианино, — ска­зала Джорджи Нейту. — Он делает все, что я ему говорю.

Когда сеанс групповой терапии закончился и нестационарные больные разошлись по до­мам, снегопад был настолько сильным, что Нейт не мог поймать машину, чтобы доехать до вокзала. И тогда Джорджи предложила подвез­ти его. А когда они добрались до вокзала, вы­яснилось, что поезда прекратили ходить, и лю­безной Джорджи ничего другого не оставалось, как отвезти Нейта на своем черном «Рейндж-Ровере» к себе домой. Теперь они сидели на полу ее огромной роскошной спальни и курили траву, наблюдая за тем, как за окном все шел и шел снег. В четырехэтажном доме в Верхнем Ист-Сайде, в котором вырос Нейт, у них был и лифт, круглосуточный повар. Но в особняке Джорджи и было то, чего не было у них, — много-много места в доме и акры земли вокруг. Можно сказать, что поместье было городом, в котором у Джор-жи был свой собственный район, где она могла делать все, что хотела, в то время как ее старая английская няня лежала в постели и смотрела Би-би-си, а остальные слуги занимались каждый сво­ими делами. В ванной Джорджи даже была рим­ская скамеечка, на которой можно было поле­жать в ожидании того, как заполнится мра­морная джакузи шириной в три с половиной метра.

— Мы могли бы позаниматься сексом на сту­пеньках, было бы прикольно, — сказала Джорд­жи. Это сведет с ума всех слуг.

Нейт прислонился головой к изножью крова­ти с пологом на четырех столбиках, размеры ко­торой были поистине королевскими, и взял ко­сяк, который они курили по очереди.

— Давай сначала просто посмотрим, как идет снег.

Джорджи перевернулась на спину и положи­ла голову на ногу Нейта, на нем были темно-си­ние брюки с лейблом «Культура гуманизма».

— Блин, ты такой славный. Я не привыкла ту­соваться с такими, как ты.

— А какие у тебя друзья? — спросил Нейт, при­сосавшись к косячку. Марихуана была ничего и казалась еще лучше оттого, что некоторое вре­мя ему пришлось обходиться без нее.

— У меня больше нет друзей, — ответила Джор­джи. — Они все забили на меня, потому что у меня не все дома.

Нейт положил ей на голову руку и начал пе­ребирать ее волосы. У нее были роскошные, не­вероятно мягкие волосы.

— Я постоянно тусовался с этими тремя пар нями из своего класса, — сказал он, имея в виду Джереми, Энтони и Чарли. — Но несколько дней у меня не было возможности оттянуться, и я их не хотел видеть, понимаешь?

— Это то, что Джеки называет негативной дружбой. Позитивная — это, когда ты прикалы­ваешься с ними, создаешь что-то вместе с ними, например: печешь печенье, делаешь коллажи и лазаешь по горам.

— Я твой друг, — тихо предложил Нейт. Джорджи потерла головой о его ногу.

— Я знаю. — Под ее облегающей белой футбол­кой вверх-вниз дергались не такие уж маленькие груди. — Хочешь, испечем печенье?

Нейт приподнимал пальцами локоны ее волос и отпускал их, и прядь за прядью они падали к нему на колени. У Блэр тоже были длинные во­лосы, но не настолько гладкие и шелковистые, как у Джорджи. Прикольно, что все девчонки такие разные.

— Можно, я тебя поцелую? — спросил он, хотя вовсе не хотел, чтобы его просьба звучала так формально.

— Ладно, — прошептала Джорджи.

Нейт наклонился, провел губами по ее носу, подбородку и, наконец, губам. Она тут же отве­тила на его поцелуй, затем поднялась и легла, опершись на локти.

— Это то, что Джеки называет «способствовать пристрастию»: ты делаешь что-то, от чего ты чув­ствуешь себя хорошо только временно, вместо того чтобы «залечивать раны».

Нейт пожал плечами:

— Почему же это временно?

Он показал на световой люк, который был полностью засыпан снегом:

— Я никуда не тороплюсь.

Джорджи встала и удалилась в ванную. Нейт слышал, как открылась дверца шкафчика, как зазвенели пузырьки с таблетками, как побежала вода. Затем она вышла с зубной щеткой во рту, ее светло-карие глаза так светились, как будто на нее снизошло прозрение или, по крайней мере, посетила какая-то хорошая мысль.

— Там на чердаке есть старая коляска. Мы мо­жем пойти и посидеть в ней, — объявила она с полным ртом зубной пасты.

Она ушла в ванную, чтобы сплюнуть, и верну­лась назад, протягивая Нейту свою бледную руку:

— Ты идешь?

Нейт встал и взял ее за руку. Его тело возбуди­лось от травы и гладкой кожи Джорджи. Все, чего он по-настоящему хотел, это целовать ее еще и еще.

— Можно мне поспособствовать своей страс­ти? — спросил он, находясь под хорошим кайфом.

Джорджи приподняла свою узкую бровь и об­лизала губы:

— Я бы даже разрешила Тебе залечить мне раны.

Нейт криво улыбнулся, как часто улыбаются обкумаренные чуваки. Кто знал, что эта дурацкая болтовня на курсе реабилитации окажется таким отпадом.

 

 

Тела и ты

— У меня рука устала, — пожалова­лась Дженни Элиз, закончив с ее головой и шеей. — Дорисую остальное завтра.

— Дай посмотреть, — приподнимаясь, попро­сила Элиз. Ее грудь была такой маленькой, что Дженни невольно уставилась на нее. Они были похожи на те две маленькие картофелины, кото­рые вырастил ее отец, когда однажды летом они снимали дом в Пенсильвании. Маленькие, плот­ные и бежево-розовые.

— Здорово, — сказала Элиз, искоса взирая на холст. — Но почему лицо зеленое?

Дженни ненавидела, когда люди задавали ей вопросы о творчестве. Она не знала, почему она делала то, что делала. Ей просто так хотелось. А ее отец всегда говорил: «Художник не должен никому ничего объяснять».

— Потому что у меня было зеленое настрое­ние, — ответила она раздраженно.

— Зеленый — мой любимый-цвет, — радостно отозвалась Элиз.

Она натянула водолазку и трусы, оставив лиф­чик и джинсы на полу.

— Ух ты, у меня тоже такая есть! — взвизгнула Элиз, показывая на толстую книгу в мягком переплете, которая стояла на полке за телевизором. Она подошла к полке и достала книгу.

— Совсем новая. Ты никогда ее не читала? Дженни откусила печенье и прочитала назва­ние на корешке: «Это мое тело».

— Отец купил ее мне в прошлом году. Он, на­верное, думал, что если я прочитаю ее, то буду

знать о сексе все, и ему не придется мне ничего рассказывать. Может быть, и стоило ее полистать.

— Неужели ты никогда не смотрела ее? Кое-что в ней представлено очень даже наглядно.

Дженни об этом ничего не знала. Она сразу отправила книгу на полку за телевизор, где уже стояли и другие подаренные отцом книги, кото­рые она никогда не собиралась читать: «Дыша­щая комната, или Как жить буддисту творчес­ки», «Секретная семерка Мао: женщины в тени Мао», «Поиски дракона в себе, или В чем состо­ит твое искусство».

— Что ты имеешь в виду под словом «нагляд­но»? — заинтересовалась Дженни.

Элиз положила книгу на потертый кожаный диван и села, театрально закинув ногу на ногу.

— Я тебе покажу. — И открыла книгу. Дженни расположилась рядом, наклонившись поближе, чтобы было лучше видно.

Сначала Элиз открыла иллюстрацию, на ко­торой были изображены женщина на четвереньках и лежащий под ней мужчина. Книга была на­писана в семидесятые годы, с тех пор текст был обновлен, иллюстрации остались прежними. Мужчина был с волосами до плеч и бородой, еще и с бусами. Его член был у нее во рту. Девчонки разразились смехом.

«Ухты!»

—Я же тебе говорила, — сказала Элиз, доволь­ная тем, что именно она обнаружила такое.

— Как жаль, что я раньше этого не видела, — воскликнула Дженни, вырвала книгу у Элиз и про­листала вперед.

— Вот блин! — сказала она, раскрыв рот от удив­ления. На картине была та же пара, но в другой позиции. Член патлатого парня все еще находил­ся во рту у женщины, только на этот раз она ле­жала рядом с ним, а ее ноги обхватывали его го­лову так, что он мог делать то же самое и с ней. Дженни даже не знала этому названия.

— Я думала, это какая-нибудь занудная книга о всякой фигне, типа как следить за циклом. Но это настоящее пособие по сексу для женщин.

— Мне кажется, что-то подобное есть и для под­ростков, вот та правда скучная. Мать купила мне книгу по ошибке. Поняла это, когда начала чи­тать.

Девушки пристально разглядывали страни­цы, пока не дошли до раздела «Однополая лю­бовь».

— Это как мисс Крамб, — заметила Дженни, прочитав заголовок. Вступление было длинным и начиналось со слов: «Ваши чувства истинны, и их не нужно игнорировать...» Она слышала, как мимо дома с грохотом проехал снегоочиститель, и подняла глаза, чтобы увидеть сквозь грязное окно гостиной, что снег все еще падает.

— Хочешь попробовать? — спросила Элиз. Дженни вернулась к книге:

-Что?

— Поцеловаться, — почти шепотом ответила подруга.

«Ваши чувства истинны, и их не нужно игнори­ровать».

Да, но Дженни не испытывала никаких чувств к Элиз. Она ей нравилась, вот и все, но она не находила ее привлекательной. С другой стороны, целоваться с девушкой, в этом что-то было. Она никогда не делала этого раньше, и если бы ей не понравилось, она могла бы представить, что це­луется с тем высоким блондинчиком, которо­го встретила в «Бенделз».

Она закрыла книгу и положила руки на коле­ни. Ее лицо было совсем рядом с лицом Элиз.

— Ну, давай попробуем.

Это было всего лишь экспериментом, чем-то новым в такую скучную снежную ночь.

Элиз наклонилась вперед и обняла Дженни. Она закрыла глаза, и Дженни тоже. Элиз прижа­лась губами к стиснутому рту подруги. Это совсем не напоминало поцелуй — он был слишком сухим. Скорее похоже на легкое подталкивание или что-то типа того. Элиз откинула голову назад, и обе девушки от­крыли глаза.

— В книге говорится, что нужно расслабить­ся и наслаждаться, особенно когда это впервые. Она что, книгу наизусть выучила?

Дженни убрала назад свои волнистые кашта­новые волосы и глубоко выдохнула через нос. Она нервничала, не понимая почему, но ей было бы легче, если бы Элиз все же была в джинсах.

— Ты не наденешь свои джинсы? — спросила она. — Думаю, мне не удастся расслабиться, пока ты раздета.

Элиз вскочила и натянула джинсы.

— Ну что, так лучше? — спросила она и, не за­стегивая пуговицы, села на диван.

— Ладно. Давай попробуем еще раз, — взвол­нованно ответила Дженни. Она закрыла глаза и обняла ее за шею, не пытаясь казаться скром­ницей.

В конце концов она была художницей, а они позволяли себе много разных выходок.

 

 

Новый Китс встречает новую музу

Когда шоу «Лучше, чем голые» подо­шло к концу и свечи, выставленные вдоль подиу­ма, были убраны, на стенах, обитых черным бар­хатом, замелькали красные и синие стробоскопи­ческие огни. Диджей Сэсси зарядил французские хаус-ритмы, и клуб «Харрисон» превратился в евродискотеку семидесятых с полуобнажен­ными моделями, хлещущими шампанское «Кри­сталл» прямо из бутылок.

Дэн стоял в одиночестве у стойки бара и по­тягивал свой коктейль «Ред Булл» кто знает еще с чем. На вкус он напоминал аспирин для детей, и пил он его только потому, что бармен обещал добавить в него кофеин и какой-то таурин, они должны были помочь ему продержаться бодряч­ком всю ночь.

Вдруг он заметил невообразимо высокую жен­щину в ярко-красном пышном парике — должно быть, это был парик — с розовой неоновой по­мадой на губах и огромными солнцезащитными очками в оправе из панциря черепахи. Она сто­яла посередине переполненного зала и кричала, сложив руки рупором:

— Дэниел Хамфри! Дэниел Хамфри! Это была Расти Клейн.

Дэн запрокинул голову назад, часто моргая. Кофеин и еще какая-то фигня, подмешанная в коктейль, наконец-то добрались до его мозга. Он поставил бокал и, спотыкаясь, направился пря­мо к женщине. Сердце его билось быстрее рит­ма музыки.

— Я Дэн, — прохрипел он.

— Вы только посмотрите на него! Наш новый поэт! Тебя уже все обожают! Восхитительно!

Расти Клейн подняла свои огромные очки, нацепила их на волосы. Огромные золотые брас­леты, закрывающие ее костлявые запястья, за­гремели, когда она схватила Дэна и расцеловала в обе щеки. Ее духи пахли тягуче и кисло, как тунец.

— Я люблю тебя, дорогой, — промурлыкала она, крепко сжимая Дэна в объятиях.

Дэн отстранился от нее: он не привык к тому, чтобы его так тискали, особенно тот, с кем он только что познакомился. Он не ожидал, что Ра­сти Клейн окажется настолько ужасной. Ее бро­ви были выкрашены под цвет парика, и одета она была, как фехтовальщик: черная бархатная кур­тка с рукавами-бомбер и с лейблом «Лучше, чем голые», облегающая фигуру, и сочетающиеся с ней черные бархатные штаны, как у тореадо­ра; нитка черного жемчуга касалась ее бледной, костлявой груди. — Я пытался написать еще несколько стихот­ворений, — заикаясь, проговорил Дэн. — Ну вы знаете... для моей книги.

— Замечательно! — крикнула Расти Клейн, це­луя его снова и, возможно, размазывая ярко-ро­зовую помаду по всему его лицу. — Давай как-ни­будь пообедаем вместе.

— Вообще-то всю следующую неделю я в шко­ле, но после... Я заканчиваю в половине чет­вертого.

— В школе! — закричала Расти Клейн. — Ты просто крут! Тогда попьем где-нибудь чаю. Позво­ни мне в офис и скала! Бакли, моему ассистенту, чтобы он все уладил. Мать твою, блин!

Она схватила Дэна за руку своей похожей на клешню рукой. Ее ногти были длиной как мини­мум сантиметров семь и покрашены в оранжево-розовый цвет.

— Здесь есть кое-кто, с кем тебе просто необ­ходимо познакомиться.

Расти отпустила Дэна, чтобы обнять болез­ненного вида девушку с грустным вытянутым ли­цом и грязными светлыми волосами. На ее кост­лявом теле была только бледно-розовая полу­прозрачная комбинация, а ее гладкие волосы, до­стающие до талии, были непричесапы, так что казалось, будто она только что встала с постели.

— Мистерия Бзик, это Дэниел Хамфри. Дэни­ел, это Мистерия Бзик, — громко замурлыкала Расти. — Мистерия, ты помнишь то стихотворе­ние, которое я тебе давала прочитать? О котором ТЫ сказала... Мать твою, скажи теперь ему сама что ты тогда сказала. А теперь извините меня, мне надо пойти полизать задницу моему любимо­му дизайнеру, может, тогда он даст мне еще ка­ких-нибудь халявных тряпок. Люблю вас обоих. Чао!

Сказав это, она заковыляла в своих черных туфлях на двенадцатисантиметровых каблуках.

Мистерия моргала большими уставшими серыми глазами. Складывалось впечатление, что она всю ночь не спала и мыла полы, как Зо­лушка.

— Твое стихотворение спасло мне жизнь, — разоткровенничалась она. Голос у нее был низ­кий и хриплый.

Высокий узкий стакан с ярко-красным зельем был втиснут в ее бледную руку.

— Это кампари, — сказала она, заметив его взгляд. — Хочешь попробовать?

Дэн не пил ничего, не содержащего кофеина. Он отрицательно покачал головой и сунул под мышку свой черный блокнот. Затем прикурил «Кэмел» и сделал глубокую затяжку. Что могло быть лучше? Теперь, даже если бы он не нашел­ся, что ей сказать, у него было хоть какое-то за­нятие.

— Так ты тоже поэт? — спросил он.

Мистерия опустила палец в стакан и затем об­лизала его. От кампари уголки ее рта были крас­ного цвета, словно она только что съела вишне­вое мороженое.

— Я пишу стихи и короткие рассказы. А сей­час работаю над романом о кремации и преждевременной смерти. Расти говорит, что я очеред­ная Сильвия Плат, — ответила она. — А ты?

Дэн пригубил из своего бокала. Он не очень-то хорошо представлял, что она имела в виду под преждевременной смертью. Разве наступает ког-

нибудь время, когда пора умирать? Он подумал, что ему стоит написать об этом стихотворение.

I [о ему не хотелось красть материал Мистерии.

— Говорят, я новый Ките.

Мистерия снова опустила палец в бокал и об-лизнула его. — Какой твой любимый глагол? Дэн сделал еще одну затяжку и выпустил дым

в шумную толпу. Он не знал, почему так получи­лось: из-за того ли, что он находился в клубе, или из-за музыки, из-за кофеина с таурином, но, раз­говаривая о словах с девушкой по имени Мисте­рия, чью жизнь он спас, он чувствовал себя так бодро и так хорошо. Ему все это было просто по кайфу.

— «Умирать», наверное, — ответил он, допи-

вая коктейль и ставя пустой бокал на пол. — Гла­гол «умирать». Он знал, что это, должно быть, прозвучало так, будто он хотел произвести на нее впечатле­ние. Она все-таки писала книгу о преждевремен­ной смерти и кремации. Но это была сущая прав­да. Почти во всех его стихотворениях кто-нибудь умирал. Умирал от любви, от ярости, от скуки, от восторга; кто-нибудь засыпал и никогда не про­сыпался.

Мистерия улыбнулась:

— У меня тоже.

Ее серые глаза и худое, вытянутое лицо были удивительно красивыми, но его портили зубы, такие кривые и желтые, будто она никогда в жиз­ни не была у стоматолога.

Она схватила с подноса официанта еще один коктейль «Ред Булл» и отдала его Дэну.

— Расти говорит, что скоро поэты станут вос­требованы, как кинозвезды. Когда-нибудь мы оба будем разъезжать на собственных лимузинах, и у нас будут личные телохранители.

Она тяжело вздохнула:

— Как будто это облегчит нам жизнь.

Она подняла свой бокал и стукнула им по бо­калу Дэна.

— За поэзию, — решительно объявила она. Затем схватила его за затылок, притянула его

голову к себе и раздавила его губы в крепком по­целуе со вкусом кампари.

Дэн знал, что ему следовало бы оттолкнуть Мистерию, запротестовать, сказать, что у него есть девушка, которую он любит. Ему не должны были понравиться приставания странной, прак­тически раздетой девицы с желтыми зубами. Но ее губы были сладкими и одновременно кислыми, и ему хотелось понять, почему она была такой пе­чальной и такой уставшей. Он хотел открыть ее, так же как он открывал совершенные метафоры, когда писал стихи, а для этого он должен был продолжать целоваться с ней.

— А какое твое любимое существительное? — прошептал он ей в ухо, передохнув.

— «Секс», — ответила она и снова прильнула к его губам.

Дэн, усмехавшись, поцеловал ее снова. Может быть, все дело в таурине...

Девушка с камерой

— Так ты одна. Красивый загорелый парень улыбнулся Ва­нессе, обнажив свои блестящие белые зубы. На нем были мешковатые шорты для серфинга, бе­лые кожаные туфли от Биркенстока и меховая жилетка бело-коричневого цвета, одетая прямо на голое тело. Его звали Дорк или Дьюк или что-то вроде того, и он заявлял, что был продюсером.

— Гениальный режиссер.

— Она новый Бертолуччи. — Кен Могул попра­вил Дьюка или как его там. — Дайте мне год, и ее имя будет у всех на слуху.

Кен был одет как городской ковбой. Поверх черной рубашки с перламутровыми кнопками вместо пуговиц на нем была длинная серебряная жилетка с лейблом «Культура гуманизма». Его вью­щиеся рыжие волосы были убраны под черную ковбойскую шляпу, даже ковбойские сапоги и джин­сы на нем были черные. Он прилетел в Нью-Йорк из Юты, где на кинофестивале в Сандансе был представлен его последний фильм. Это был амбициозный проект о глухонемом мужчине, ко­торый работал на консервном заводе на Аляске и жил в трейлере с тридцатью шестью кошками. Мужчина все время молчал и дни и ночи прово-дил у компьютера, отправляя одиноким девуш­кам с сайта сообщения по электронной почте, поэт ому Кену пришлось изрядно попотеть, что­бы придумать какое-нибудь развитие действия. Пока это была его лучшая работа.

— Подруга, посмотрев твой фильм, я просто заново родился, — сказал Дорк Ванессе.

Уголки рта Ванессы приподнялись, она улыб­нулась не то скучающей, не то изумленной улыб­кой Моны Лизы. Она не знала, как отнестись к тому, что он назвал се подругой, но была до­вольна тем, что сделала его счастливым.

Банкет после шоу «Культура гуманизма» от Джедидаи Эйнджела был в сто раз круче, чем сам показ. Дом по адресу Хайвей, 1, был украшен как индуистский свадебный шатер, и одетые в бики­ни модели, которые даже не принимали участия в показе, лежали, развалившись, на кожаных ди­ванах, пили мартини или танцевали под живую музыку бхангра. Ванесса подтянула свой красный топ. Было нелегко чувствовать себя жирной сви­ньей среди такого множества худых и стройных тел.

— Смотри, вот парень из журнала «Энтертей-нмент Уикли», — сказал Кен Могул и обнял ее за Талию,— Улыбайся, он фотограф.

По другую руку от Ванессы стоял Дьюк, при­жавшись своей загорелой худой щекой к ее бледной мягкой щеке. От него пахло лосьоном после загара «Коппертоун».

— Скажи «салями»!

У Ванессы был принцип не улыбаться, когда ее заставляют фотографироваться, но почему бы и нет? Она не собиралась воспылать страстью к Дьюку, выходить за него замуж в храме волн и песка и жить в Малибу в убогой студии по со­седству с акулами. Она слишком привязана к Нью-Йорку, а помимо этого она ненавидела пляжи. Нет, улыбаться она будет лишь сегодня ночью, а завтра будет такой, как всегда.

— Салями! — крикнули они все трое одно­временно, сверкая улыбками перед фотообъек­тивом.

После того как фотограф ушел, Дьюк, пред­полагая, что она из Лос-Анджелеса, как и все, кого он знал, спросил:

— В какой гостинице ты остановилась? Ванесса открыла бутылку минеральной воды «Эвиан» и сделала большой глоток.

— Вообще-то я живу здесь, в Нью-Йорке, в Уильямсбурге, с сестрой. Я еще учусь в школе, а она играет в группе. Дорк посмотрел с восхищением.

— Подруга! — крикнул он. — Да ты знаешь, ты прямо как тот сценарист, который в начале ка­рьеры презирает условности и мораль. Только ты реальная. Даже реальней реального. Ты просто ди-на-мит!

Для парня по имени Дорк он оказался доста­точно проницателен.

— Спасибо, — сказала Ванесса, пытаясь понять, правильно или нет она отреагировала. Она никогда не разговаривала с кем-то, кто был настолько глуп. Она почувствовала чью-то руку у себя на локте и обернулась. Ей и улыбался болезненного вида мужчина в годах в фиолетовом пиджаке и черных круглых очках.

— Ты ведь и есть режиссер фильма? — спросил ОН.

— Да, — кивнула Ванесса.

Старик покачал перед ней своим костлявым пальцем.

— Не воспринимай свой дар слишком серьезно, — сказал он и ушел.

Дьюк нагнулся к ее уху и настойчиво произнес:

— Я живу в отеле «Хадсон». Не хочешь пойти ко мне и выпить чего-нибудь? Ванессе бы сказать ему: «Отвали», но к ней никогда прежде не клеился такой прикольный глупый серфингист. Он мог запросто пристать к любой модели в клубе, но почему-то выбрал ее. Это ей льстило. И разве не прав был тот старик, который сказал ей не воспринимать все слишком Серьезно? Слава богу, что она, пройдя через все муки, удалила волосы на ногах.

— Может быть, чуть попозже, — ответила она, чтобы Дорк не чувствовал себя полным победителем. — По-моему, там снег идет.

— Пожалуй, ты права.

Дорк шлепнул себя ладонью по лбу и глупо засмеялся:

— Ну, может, тогда потанцуем?

Он протянул руку, и мышцы его слегка заиг­рали, приглашая. Наверное, он ни разу в жизни не пропустил тренировку и питался исключитель­но протеиновыми коктейлями и проросшей пше­ницей.

Ванесса снова подтянула красную блузку, взя­ла Дьюка за руку и пошла следом к переполнен­ному и пульсирующему танцполу. Ей просто не верилось — она ведь ненавидела танцевать! Сла­ва богу, никого из ее знакомых там не было.

Да уж.

 

Одри не раздевается

Так как по городу было невозможно передвигаться, а они застряли в центре, Блэр решила, что оптимальным вариантом будет снять номер в гостинице.

— Мы можем посмотреть телевизор и заказать еду в номер, — заманчиво прошептала она в ухо Оуэну. — Это будет здорово.

Номер оказался просто шикарным, в нем была огромная кровать, джакузи, на стене висел телевизор с жидкокристаллическим экраном, а из окна открывался восхитительный вид на полузамерзшую заснеженную реку Гудзон. Оуэн заказал бутылку шампанского «Вдова Клико», филе миньон, картошку фри и торт с шоколад­ным кремом. Когда все принесли, они залегли на кровать и, угощая друг друга тортом, стали смот­реть «Топ-Ган» по Ти-эн-ти.

— Как получилось, что вы с женой разошлись? — спросила Блэр, отправляя кусок торта в откры­тый рот Оуэна. Шоколадные крошки упали на бе­лые хлопчатобумажные наволочки.

Оуэн в свою очередь отломил ложечкой кусо­чек торта и предложил его Блэр:

— Мы еще не... — Он сомневался, его краси­вые брови нахмурились, пока он думал, что ей ответить: — Я бы не хотел об этом говорить.

Блэр улыбнулась, когда шоколадная корочка растаяла у нее на языке. Ей нравилось играть роль другой женщины. Она чувствовала свою... власть над ним. На огромном экране Том Круз и Келли Макгиллз мчались куда-то на мотоцикле.

— Она тоже училась в Йельском?

Оуэн взял пульт и направил его на телевизор, а затем положил, так и не переключив канал.

— Не знаю, — ответил он.

Так отвечал ее младший брат Тайлер, когда смотрел телевизор, а мама спрашивала, выучил ли он уроки.

Блэр схватила пульт и стала переключать с канала на канал. «Друзья» уже который раз. Ре­стлинг. Эм-ти-ви. Ей как-то не очень нравился Оуэн-мальчик, она предпочитала Оуэна-мужчину.

— Так она училась в Йеле или все-таки нет?

— Угу, — ответил Оуэн, жуя огромный кусок торта. — Специализировалась в астрономии.

Подняв брови, Блэр смотрела, как Шон «П. Дидди» Комбз показывает свой особняк в Верх­нем Вест-Сайде. Похоже, жена Оуэна настоящий гений. Интересно, кто вообще специализирует­ся в астрономии? Тот, кто хочет стать астронав­том? Ей бы хотелось услышать, что его жена ни­когда не училась в университете, а сидела и смот­рела по телевизору «Дог-шоу» и ела пончики с кремом. В конце концов, она стала весить две-сти с лишним килограммов, и ему приходилось спать в комнате для гостей до тех пор, пока он не съехал совсем. Просто ему стало не­где жить.

Блэр переключила на Эй-эм-си, ее любимый канал. Там часто крутили старые фильмы. Пока-зывали «Касабланку» с Ингрид Бергман и Хамф­ри Богартом в главных ролях, и уже прошло пол-фильма. Немцы вошли в Париж, и героиня Инг-рид ужасно перепугалась.

— Иногда я представляю себе, что живу в то время, — мечтательно сказала она Оуэну, откинув-шись на подушки. — Оно кажется мне гораздо более изысканным. Никто не носил джинсы, все были такие вежливые, и у каждой женщины своя неповторимая прическа.

— Да,но тогда шла война. Великая война, — напомнил ей Оуэн. Он вытер рот льняной сал-феткой и лег на подушки рядом с ней.

— Ну и что? — настаивала Блэр. — Все равно было лучше.

Оуэн потянулся к ее руке, и Блэр отвернулась от телевизора, чтобы рассмотреть его профиль.

— Знаешь, а ты очень похож на Кэри Гранта, — прошептала она.

— Ты так считаешь?

Оуэн повернулся, чтобы посмотреть на нее, в его голубых глазах было столько сексуального огня.

— Я постриглась, чтобы быть похожей на Одри Хепберн, — призналась Блэр и повернулась к нему спиной, чтобы положить голову на его мужествен­ную грудь в белоснежной сорочке.

— Мы могли бы быть Одри и Кэри.

Оуэн поцеловал ее волосы и нежно сжал ее руку.

— За тебя, крошка, — пробормотал он. Свобод­ной рукой он принялся массировать ей спину, и Блэр почувствовала, как обручальное кольцо на его пальце ударялось о ее выступающие по­звонки.

Снег за окном повалил сильней. Блэр смотре­ла в окно и никак не могла расслабиться. Она представляла, как жена Оуэна, гениальный аст­ронавт, сидит дома и пишет на доске неверо­ятные астрономические уравнения и все вре­мя думает о своем муже. Хотя Блэр и Оуэн были похожи на Одри Хепберн и Кэри Гранта, Блэр знала, что хорошие девочки, которых играла Одри, не расставались со своей девственностью в отелях с женатыми мужчинами старше себя, каким бы глубоким ни был снег. Почему бы на этом и не закончить фильм, пока она его не ис­портила?

Оуэн теперь глубоко дышал и рука его, масси­рующая ей спину, обмякла. Как только Блэр удо­стоверилась, что он спит, она тут же выскочила за дверь и попросила консьержа вызвать маши­ну, чтобы отвезти ее домой. В конце концов, нуж­но было поддерживать репутацию. Она вовсе его не бросала.

Самый лучший способ заинтриговать парня — это исчезнуть.

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.