Рецепция русской классики в современной литературе («Голова Гоголя» А. Королева, «Бесконечный тупик» Д. Галковского, «Dostoevsky-trip» В. Сорокина)

В повести «Голова Гоголя» есть все: начиная с ярчайших признаков постмодернизма в литературе - диалогизма, интертекстуальности; заканчивая вечными вопросами мировой литературы и мироздания в целом (естественно, без ответа, ведь автор следует традиции гениев русской литературы и оставляет читателю возможность самостоятельно выбирать ответы).

Рисуя красоту зла, поднимая ее до эстетики, автор переносит нас в революционную Францию. Вот где воистину можно "насладиться" изысканной эстетикой смерти, эстетикой умерщвления, только здесь можно встретить настоящих эстетов-ценителей, где "рождается предмет новой красоты …: голову врага народа нужно показать гражданам свободного Парижа".

Еще в самом начале повести, когда речь, казалось бы, идет о судьбе России, автор рассказывает о присутствии на казни во Франции Тургенева. Казнили некоего Тропмана, совершившего зверское убийство целой семьи. Пишет он о негодовании Достоевского по поводу того, что Тургенев, согласившись лицезреть диковинное зрелище, не нашел в себе силы досмотреть его, отвернувшись "лицом, глазами, мыслью и душой в сторону от смерти". "Нельзя отвертываться, нельзя …"

Отвернувшись, он еще не увидел и нечто знаковое: "два француза прорвались сквозь оцепление и, подлезши под гильотину, стали мочить белые носовые платки в крови, которая текла наземь сквозь дощатые щели помоста. В этом жесте - вся Франция, с ее патетическим смакованием смерти… сцена совершенно невозможная в России.

Итак, Королев начинает сравнивать Францию и Россию. Казалось бы, что может быть различного в двух самых известных и самых кровавых революциях, когда-либо потрясавших мир? Но мастер мысли и слова ищет эти различия - и находит в самых неожиданных местах. Если во Франции казни и торжество революционного разгула, кровавого и беспощадного, - это жест новой, кровавой по сути, но чистой именно благодаря этой крови, Свободы, то в России дело обстоит не совсем так. Россия то ли с революционером, то ли с самим Сатаной передает поклон Октябрьского переворота Великой французской революции. Сталин - хозяин мертвых душ (привет Николаю Васильевичу) - здесь за Бога. Казни, смерть, ужас также гиперболизируются, доводятся до абсурда, но на российской почве все это видится и звучит как-то иначе: вместо высокой патетики и эстетичности Зла во Франции - в России Corpus mysticum, источающий лишь яды, доносы, зависть и злобу. И в то же время в этом есть проблеск надежды, и даже проявление духовности. Только в разговоре о России на страницах повести появляются понятия: жалость, сострадание, мысли о Боге, хотя и в смысле их отсутствия. Но все же это не холодная бесчувственная эстетика Франции, люди здесь все же чувствуют боль и испытывают муки. Но главная мысль в том, что и там, в холодной Франции, и здесь, в жестокой и неуловимой птице-тройке - России, - присутствует то самое абсолютное Зло, Сатана, который искушает народ и заставляет его совершать немыслимые преступления против самого человеческого сердца. Но заставляет ли, или это суть самой человеческой природы - по первому зову искусителя окунаться в самое противоестественное, что только существует на земле - убийство себе подобных ради славы, ради собственного блага? А если это не собственное благо, а благо будущих поколений? А если иначе не выжить?

Причем же здесь Гоголь? Не стоит забывать о том, что речь идет о постмодернистском произведении, где Гоголь - всего лишь инструмент, хотя и главный ключ к пониманию. Рассмотрим, как Королев использует фигуру Гоголя. Сатана присутствует в произведении, постоянно появляясь в разных обликах, принимая различные облики, отождествляясь с разными персонажами, но чаще всего с Гоголем, возможно, из-за его дьявольской загадочности. А может из-за того, что Гоголь первым показал всю неприглядность мира (российской глубинки) в его собственном, гоголевском, зеркальном отражении, в котором он "приумножил фантазией сумму злых вещей в мире". Гоголь, как и дьявол, служит увеличительной линзой, "которая как взглянет на кого, так разом увеличивает человека до сущности вопроса", и "негде спрятаться человеку в гоголевской пустыне". Основой сюжета становится перепев мифа о Гоголе: его нервическая натура, страдающая манией преследования, любовь к чертовщине и в то же время почти фанатическая вера в христианство, трудноизлечимая и малопонятная болезнь, "помрачающая ум невыразимыми предчувствиями", обстоятельства смерти и, наконец, ужасающие слухи о его захоронении заживо до сих пор будоражат воображение. Отчего же Гоголю вменяется ответственность за судьбу России? Гоголь - великий мастер слова. А слово обладает огромной силой. Королев говорит, что язык -- это обыкновенный фашист, что власть слова слишком велика и божество глагола жаждет крови, о том, что тенью круглой фразы становится отрубленная на гильотине революции голова врага народа. Война может быть не только войной пушек, но и фраз. Фразы жаждут приношений. "Мертвецы становятся восклицательными знаками во фразе. Смертоносное цветение фраз дает плоды." В оценках своих Королев обнаруживает эту тенденцию к постмодернистской двойственности, к поиску абсолютной объективности. Слово может творить и добро и зло, но грань настолько тонка, что никогда нельзя точно знать, чем откликнется сказанное слово - вот в чем пафос Французской революции (а также Октябрьского переворота и революции в целом) - в том, что одно лишь слово Свобода вскружило головы, и их обладатели понеслись вперед защищать свою Свободу, чтобы потом, оказавшись на вершине, потерять эти свои головы уже в самом обычном смысле - на гильотине, под ожесточенные возгласы пьяной от запаха крови толпы. И снова мы видим двойственность, противоположные полюса одного и того же явления, которые, несмотря на полярность, легко переходят одно в другое, в очередной раз напоминая известную французскую поговорку о том, что противоположности сходятся. Противоречивость и двойственность - почти в каждой фразе повести: зло - красиво, красота - это добро, но порождена красота злом. Все неоднозначно: Сталин, творящий самосуд, на самом деле пытается привлечь внимание Бога, чтобы найти спасение; отрубленная голова Иоанна Крестителя - это "червонно-красный плод с древа познания добра и зла".

Поиск по сайту: