О мировоззрении Кекавмена

Определяя Кекавмена как «среднего византийца», Лемерль имел в виду не его имущественное или служебное положение, а образ мыслей, характер, уровень духовного развития¹³⁴. Впрочем, можно ли определить этот уровень для всего византийского общества, раздробленного на классы, сословия и прослойки, как бы ни были размыты грани между ними? К сожалению, по сохранившимся письменным источникам можно судить скорее не об объеме чувств и мыслей, а о степени образованности отдельных представителей византийского, как правило привилегированного, общества, что далеко не одно и то же¹³⁵. В отношении образованности, пожалуй, Кекавмен действительно был «средним». Но и здесь следует оговориться. По объему своих знаний наш автор, конечно, не мог сравниться с блестящими представителями столичной чиновной знати. Но едва ли он был средним в обществе провинциальных аристократов — в книжной премудрости он, безусловно, опередил большинство из них. Что же касается неграмотного крестьянина, вечно занятого в своей мастерской ремесленника, невежественного монаха или «продающего свою кровь» воина, то кругозор Кекавмена, запас его знаний и мир интересов были, несомненно, более широкими и разнообразными.

¹³⁰ Литаврин Г.Г. Ответ рецензенту // ВВ. Т. 36,1975. С. 167-177.

¹³¹ Каждан. К вопросу. С. 154-167.

¹³² Kazhdan A. and Constable G. People and Power in Byzantium. An Introduction to Modern Byzantine Studies. Washington, 1982; Kazhdan A. in collaboration with S. Franklin. Studies on Byzantine Literature of the Eleventh and Twelth Centuries. Paris, 1984.

'"ODB.Vol. 2. P. 1119.

¹³⁴ Lemerle. Prolégomènes. С. 95-100.

¹³⁵ Этот мой тезис ставит под сомнение Я.Н. Любарский (см. выше, с. 43).

_______________Кекавмен и его поучение________________69

Я не ставлю задачу выяснения степени образованности Кекав-мена. Моя цель — составить представление о взглядах автора «Советов и рассказов» как выразителя интересов определенного социального слоя. Для того чтобы найти место Кекавмена в идеологическом климате эпохи, необходимо сопоставить мировоззрение нашего автора со взглядами его современников. Задача эта осложняется тем, что идейные течения в Византии XI столетия слабо изучены. В известной мере исследовано литературное наследие византийских теологов того времени (Симеона Нового Богослова, Никиты Сти-фата и др.). Но мир интересов этой среды был мало знаком Кекав-мену. Что же касается светской литературы XI в. (сочинения Михаила Пселла, Михаила Атталиата, Иоанна Скилицы, Продолжателя Скилицы, Иоанна Мавропода и др.), то выяснение ее идейного содержания, в сущности, только начато в работах Я.Н. Любарского о Михаиле Пселле. Поэтому мои попытки ввести Кекавмена в идеологическую борьбу его эпохи могут рассматриваться лишь как предварительные наблюдения, не претендующие на достаточную широту подхода.

В сочинении Кекавмена нет какой-либо продуманной и четкой идейной доктрины: он выражает свои взгляды непосредственно, не приводя их в систему в соответствии с определенным учением. Личный опыт и евангельские заветы — вот два основных ориентира во всех его рассуждениях, а цель поучения — научить, как добиться благополучия и духовного спасения, не нарушая закона и не впадая во грех.

Социальные воззрения Кекавмена, как это верно отметил В. Вальденберг¹³⁶, отличаются неожиданным для человека его положения демократизмом (точнее было бы сказать — либерализмом). Это отнюдь не только результат последовательно проведенного евангельского принципа равенства во Христе. У Кекавмена ^!нет и тени пренебрежения к беднякам. Занятия людей, каковы бы они ни были — будь то кузнечное дело, земледелие, служба судьи или изучение философии, — также не вызывают ни одобрения, ни порицания Кекавмена. Все зависит от личных качеств человека. 'Бывают праведники, живущие в нищете, и грешники, купающиеся в богатстве. Добросовестно исполняя даже скромные обязанности, "можно пасть под бременем жизненных обстоятельств и не заслужить укора. Напротив, и на высоких постах можно стать и челове-

¹³⁶ Valdcnberg V. Nikoulitza et les historiens byzantins contemporains // Byz., a927,3. P. 108-109.

70_____________________Г.Г.Литаврин

коненавистным и богоненавистным. Есть, правда, профессии, которые Кекавмен считает презренными, так как занятие ими равноценно преступлению. Это, например, подделка документов и печатей, обрезание номисм, чеканка фальшивой монеты. Недостойно также ремесло мима и скомороха — оно противоречит этическим нормам христианской морали. Сложнее отношение Кекавмена к занятию торговлей и исполнению должности налогового чиновника. Сами по себе эти виды деятельности законны и непредосудительны, но в конкретной действительности того времени они оказались настолько тесно связанными с корыстью и неправдой, что наш автор не рекомендует приобщаться к ним. Торговля, впрочем, — вполне почтенное дело для добывания денег, но только тогда, когда речь идет об обмене на деньги продуктов или вещей, добытых честным трудом (например, о торговле вином, произведенным в своем хозяйстве). В отношении Кекавмена к торговцам и чиновникам фиска отразилась социальная неприязнь людей его круга к нуворишам и бюрократам, преследующим в своей деятельности цели быстрого личного обогащения.

Благородство для нашего автора не является качеством, передаваемым по наследству, и не обусловлено высоким социальным или служебным положением. Все люди одинаково разумны, не раз повторяет Кекавмен, и происходящие «от великого корня», и простые воины, и незнатные жители фемы, и иноплеменники. Благородство — это поведение человека, проявление его личных достоинств. «Видывал я, — пишет наш автор, — весьма чванливых людей, которые погрязли в воровстве, прорицаниях и магии. Таких я объявляю худородными. Как существо разумное человек, если хочет, милостью божией сам становится Богом». Михаил IV был добродетелен и благороден, хотя и происходил «из самых низов» (С. 302).

По имущественному признаку Кекавмен делит людей на три разряда: богатых, средних и низших (С. 136). Богатый обладает и имуществом и «парресией» — он может и помочь бедному материально (он даже обязан сделать это) и вступиться за него перед властями. Средний в состоянии дать что-либо нуждающемуся, но бессилен защитить его от властей. Низший не в силах сделать ни того ни другого — он может только сострадать. Тем не менее все обязаны упражняться в добродетелях, с богатого лишь спрос у Бога больше. Однако все они — дети одного Адама (С. 302).

Кекавмен принимает сложившийся порядок вещей таким, каков он есть. Все естественно и в принципе не вызывает у него раздумий о каких-либо коренных причинах социальных бед. Несправедливостей много, но они проистекают от несовершенства человеческой натуры, от забвения страха божьего, от нарушения законов.

____________________Кекавмен и его поучение_________________Т\_

Что же касается жизненных устоев, то задача, напротив, состоит в том, чтобы утвердить традиционные отношения в обществе (где каждому определено место свыше), заботясь на путях благочестия и строгого соблюдения законов об избавлении от недостатков, которые нарушают гармонию.

Каждый должен добросовестно исполнять свою миссию. Василеве обязан быть отцом и защитником своих подданных, справедливым и беспристрастным, ко всем одинаково милостивым, источником добра и безопасности. Архонты пусть усердно служат, по долгу и совести, довольствуясь положенным жалованьем и не обижая подчиненных. Но и подвластные должны уметь повиноваться, прощать вышестоящим недостатки, не бунтовать, не роптать, не доносить, даже если архонт невежествен, неумен и бесталанен, а у подчиненного — и ум, и знания, и ловкость. Духовенство призвано утверждать мир и ходатайствовать за слабых, занимаясь благотворительностью. Долг стратига — «водружать трофей» и быть готовым вместе со своими воинами умереть «за василевса и отечество». Стратиот да не станет моряком, а нотарий — кузнецом. Философ пусть учит добру и не держит свои познания втуне, рабу нельзя быть ленивым. Всем следует трудиться, в поте лица добывая хлеб, в совершенстве овладевая своим ремеслом, ибо кто плох в своем деле — ни в чем не преуспеет (С. 240, 254).

Конечно, Кекавмен не осуждает стремления к личному успеху. Он знает «непостоянство жизни»; он предвидит, даже для близких ему людей, возможность и их взлета на общественной лестнице чинов и богатств и внезапного падения до нужды и бесчестья. Тем не менее он рекомендует строить свое благополучие на определенной каждому стезе, не меняя занятий и не вторгаясь в чужие сферы деятельности (С. 240). Неусыпно действующий всегда достигает вершины успеха (С. 204).

Однако знакомо ему и гордое сознание социальной грани, отделяющей его от более низких по положению людей,— верный человек, находящийся у него на службе, достоин любви и заботы, однако нельзя вводить его в круг семьи, разумеется, не только потому, что возможен грех дочери с таким человеком (С. 244,246), но и потому, что он — неровня. Наш автор страшится даже мысли, что презренный ростовщик может публично намекнуть на свое превосходство над кем-либо из круга Кекавмена (С. 206, 208).

Особый интерес представляют взгляды Кекавмена на императорскую власть и государство. Эта проблема занимала умы современников Кекавмена — ее ставила сама жизнь в это столетие государственных переворотов. О царском долге писал почти одновременно с Кекавменом Феофилакт Болгарский в «Слове» к Констан-

72______________________Γ.Γ. Литаврин

тину Дуке¹³⁷; с речью о принципах правления выступал в 1059 г. в синклите только что воцарившийся Константин X¹³⁸; как должно править, спрашивал Пселла Иссак I Комнин, прежде чем вступил в императорский дворец; на эту тему беседовали на Дунае во время похода Михаил Атталиат и Роман Диоген еще до воцарения этого василевса. Люди искали причины разразившегося кризиса и «аномалии» и по-разному отвечали на этот вопрос¹³⁹.

Размышлял об этом и Кекавмен, дерзнувший обратиться с советами к императору или даже к «будущим императорам». Кекавмен далек от мысли о необходимости серьезных преобразований в системе государства или в организации власти. Основную задачу он видит в соблюдении законности, в наведении должного порядка, в осуществлении бдительного контроля и в постоянном самосовершенствовании. Все в конечном итоге зависит от василевса, но лишь постольку, поскольку он сам будет действовать со страхом божиим, питая в себе высшие добродетели. Источник государственного блага — не в новых политические идеях или реформах, а в моральных свойствах государя.

Василеве — помазанник божий, высший авторитет и высшая власть на земле. Он — сам закон, «земной бог». Но превыше его — божественные законы, которые и ему не дано преступить. В противном случае он не имеет права рассчитывать на повиновение. Ибо сам василевс — человек, о чем он никогда не должен забывать, и как всякий человек — несовершенен. Цель его как раз и заключается в том, чтобы стремиться к совершенству и, приближаясь к нему, все более соответствовать величию ниспосланной ему Богом власти. И Кекавмен рисует образ идеального, на его взгляд, государя.

Василевс является примером для подданных, так как все и во всем подражают ему. Он обладает четырьмя добродетелями: мужеством духа, справедливостью, целомудрием и скромностью. Гордыня и кичливость не посещают его душу, ибо допустить это — значит забыть Бога. Ко всем василевс относится беспристрастно, как отец к своим детям, никого не обделяя и не задаривая без причины. Виновным он воздает в меру их проступков, а если кого и прощает, то это — «дело божеское и царское» (не простым смертным судить об этом). Отличившихся василевс награждает, невинным не причиняет горя, лжеобвинителям и льстецам не спешит довериться, титулы

¹³⁷ Theophylacte d'Achrida: Discours, traités, poésies, introduction, texte, traduction et note par P. Gautier. Thessalonica, 1980.

¹³⁸ Psellos. II, P. 139; Michaelis Attaliotae historia. Bonnae, 1853. P. 71.

¹³⁹ Attal. P. 97.23-98.1.

______________Кекавмен и его поучение________________73

и чины раздает лишь достойным. Каждому, находящемуся на государственной службе, по воле его выдается положенное своевременно и по заслугам. Надо всеми император осуществляет постоянный контроль. Иногда он отправляется в инспекционные поездки по стране, всюду восстанавливая правду и справедливость. Обо всем наиболее важном он лично осведомлен. Родственников своих он держит в узде, не позволяя им злоупотреблять своим положением. Все у него предусмотрено: в столице и во дворце — запасы продуктов и оружия, войско же — в довольстве и почете. Налоги посильны.

Если василевс поступает таким образом, говорит Кекавмен, «тогда каждый делом своим, как было искони установлено», будет служить ему без ропота (С. 300). Однако Кекавмен хорошо знает, что действительность не соответствует его идеалу. Он упоминает по имени девять императоров X-XI вв., из которых восемь были его современниками. Говоря семь раз о Василии II, в конце правления которого наш автор родился, Кекавмен одобрил лишь один аспект его политики — отказ от предоставления иноземцам, несшим службу в империи, высоких постов и важных титулов (С. 294, 296). За это же мельком он похвалил и Романа III Аргира (С. 296.4-5). Весьма кратко и недостаточно ясно замечание Кекавмена о Романе IV Диогене. Все-таки можно думать, что он питал симпатию к этому императору: даже взойдя на трон, Роман IV остался верен заветам старой дружбы — он вернул из ссылки Никулицу Дельфина; правда, не наградил его по достоинству, но и не прибегнул ни к каким репрессиям против него, хотя у Никулицы было немало недоброжелателей среди лиц, окружавших трон василевса (С. 282).

Более определенны высказывания нашего автора о четырех других императорах, в правление которых он жил и действовал как уже вполне сознательная личность, — о Михаиле IV, Михаиле V, Константине IX и Константине X. Все эти императоры были представителями столичной бюрократии, проводившими в целом курс, вротиворечащий интересам провинциальной аристократии, к котофей принадлежал Кекавмен. Поэтому и оценка политики этих васи-жвсов в «Советах и рассказах» в основном отрицательная, хотя автор и отдает должное личным качествам некоторых из них. ' Так, Михаил IV обладал великими добродетелями, но пренебрег своим царским долгом — личным контролем: не ведал, что тво-рят родственники во главе с Орфанотрофом, прикрываясь его именем. А они, забрав в свои руки бразды правления, чинили произвол в Целях личного обогащения и возбудили общую ненависть ко всему своему роду (С. 302). Эта ненависть распространилась и на Михаила V, племянника Михаила IV, который кичился своей властью

74______________________Γ.Γ. Литаврин

и, будучи утром тираном, вечером оказался достойным слез слепцом (С. 302-306).

Особую неприязнь выражает Кекавмен к Константину IX Мономаху, курс политики которого был особенно неблагоприятен для военной аристократии провинций. Этот василевс «погубил и разорил царство ромеев» (С. 304). Любопытно, что такая характеристика содержится лишь в той части «Советов и рассказов», которая обращена непосредственно к императору. Упоминая же о Мономахе в других местах (до пяти раз), Кекавмен не выражает никаких порицаний и неизменно пользуется эпитетов «благочестивейший». Возможно, цели, поставленные в «Советах императору», требовали от автора откровенного отзыва о политике этого василевса (надо было предостеречь от повторения подобного политического курса), в наставлении же для близких людей Кекавмен не рискует из дидактических соображений порицать василевсов, каковы бы они ни были.

Об отношении Кекавмена к Константину X Дуке можно судить только косвенно, так как этот император упоминается в той части «Советов и рассказов», которая, в сущности, не принадлежит Ке-кавмену, а является цитатой из письма Никулицы Дельфина или изложением этого документа. Но Кекавмен, видимо, согласен с оценкой Никулицы, которая в целом отрицательна: Константин X был глух к советам, деспотичен — никто не смел проявить инициативу без его повеления, даже если этого требовали обстоятельства; он отягчал подданных непосильным гнетом, преступил освященную патриархом клятву (С. 268 ел., 280).

И в данном случае характеристика Константина X, как и оценка Мономаха, находится в полном соответствии с мнением об этом императоре в тех кругах, из которых вышел Кекавмен: политика Константина X была также резко враждебна интересам военной аристократии.

Полным диссонансом, однако, со всем предшествующим является отзыв нашего автора о Михаиле VII, как этот отзыв ни краток («юный, кроткий, смирнейший»), и о его всесильном временщике Никифорице, перед которым Кекавмен рассыпается в похвалах, превознося его ум и опыт в военном и гражданском управлении (С. 282). Это единственная положительная характеристика данного деятеля, сделанная современником и известная на сей день¹⁴⁰. Остерегусь, однако, серьезных выводов: Кекавмен, видимо, писал свой труд в годы неограниченного владычества Никифорицы.

¹⁴⁰ А.П. Каждан отыскивает положительую характеристику Никифорицы (врага кесаря Никифора Вриенния) в труде самого кесаря (Kazhdan in collabor. with Franklin. Studies. P. 56). Мне это не удалось.

^_______________Кекавмен и его поучение_________________7í>

О подлинной оценке Кекавменом положения дел в момент, когда он писал свое сочинение, мы узнаём из «Советов императору». Призывая василевса следовать в своей политике тому идеалу, о котором сказано выше, Кекавмен восклицает: «А что за зрелище мы видим сейчас?» — и рисует прямо противоположную картину (С. 300). Непосредственно следом идет совет обуздать произвол близких к императору лиц (а таким лицом и был при Михаиле VII Никифорица). Да и самый факт обращения к василевсу с наставлением в период всевластия Никифорицы плохо согласуется с хвалебной аттестацией, которую Кекавмен выдал этому временщику.

Каким же было положение в империи, на взгляд Кекавмена? Воссоздадим вкратце ту картину, которую наш автор скупыми и беглыми штрихами набросал на страницах своего труда. Она оказывается достаточно мрачной как во дворце и вообще в столице, так и в провинции.

При дворе царит дух интриг и доносов, от императора скрывают правду, даже высшие должностные лица берут взятки, в канцеляриях изготовляют подложные документы, все шпионят друг за другом сверху донизу, должности продаются, процветает откуп налогов, отчего «и происходят беззакония в жизни». Руга стратиотов урезывается, заслуженные военные забыты и обойдены милостями василевса, а недостойные почтены, и «сокрушается сердце» от такой несправедливости. На границах ведется неосторожная политика, акриты неопытны и лживы, иноплеменные подданные обременены неслыханными податями, налоги растут непрерывно, вызывая восстания, а наживаются на их сборе лишь практоры и откупщики. Флот в плачевном состоянии, его командиры — вымогатели: они освобождают от службы за мзду или позволяют служить без оружия. Военные суда не стерегут побережье, а только обирают население приморских районов, взимая деньги и продукты на содержание флота. Иноплеменные наемники преуспевают по службе, а природные ромеи не удостаиваются наград.

В провинции имеющие власть лица чинят произвол. Судьи продажны, невинных осуждают на смерть; царские эпирии обременительны, их раскладка вызывает вражду: одни получают незаконное освобождение от поборов, а другие несут их без всяких на то оснований. Провинциальные чиновники, как и при дворе, подсиживают друг друга, строчат наветы, творят беззакония, берут дары. От практоров все бегут. Даже военачальники не гнушаются обирать своих воинов, лишая их пищи и самой одежды и т. п.

Когда же император вздумает отправиться в провинцию, чтобы навести порядок, то толпящиеся вокруг него высшие сановники, изнеженные и лживые, тотчас начнут отговаривать василевса от пу-

Г.Г. Литаврин

тешествия — и остается он в Константинополе, «как в узилище», и подданные не видят от него защиты и справедливости.

Даже духовные пастыри — стяжатели и накопители. Они отнимают имущество ближних, прикрываясь заботами о процветании церкви, окружают себя блестящей свитой и роскошью, вместо того чтобы творить богоугодные деяния.

Оценка, которую дает сам Кекавмен нарисованной им картине, весьма пессимистична. Он как будто признает, что еще при Василии II и Романе III «процветала Романия» (С. 296). Однако положение не было идеальным и при них — наилучшим оно было лишь в IV в. «Но с той поры, — пишет Кекавмен, — величайшее нерадение напало на людей, точнее — их поразил будто какой-то недуг, и ничего хорошего не случилось для царства ромеев» (С. 314).

Выход из положения Кекавмен ищет не на путях борьбы или глубоких преобразований. Он способен осудить того или иного императора, но считает кощунством самую мысль о восстании против него. «Поэтому заклинаю вас, дети мои желанные, которых дал мне Господь, оставайтесь на стороне василевса и на службе у него,— пишет Кекавмен,—так как сидящий в Константинополе василевс всегда побеждает» (С. 284). «Храни верность василевсу в Константинополе, — говорит он в другом месте, — и не ошибешься в своих расчетах» (С. 264).

«Василевс всегда побеждает», — заверяет Кекавмен читателя, откровенно в дидактических целях говоря неправду: на его памяти (он и сам упоминает об этом) был свергнут Михаил V, мятежный Исаак Комнин отнял престол у Михаила VI, отстранили от власти и ослепили Романа IV... Кекавмен исполнен пиетета перед императорской властью, кто бы ею ни был облечен, ибо здесь властен, видимо, лишь промысел божий.

Вероятно, к лучшему, по мнению Кекавмена, можно прийти лишь тогда, когда император сам поймет, как нужно действовать. А если не поймет, то следует подать ему совет (ибо и он — человек и, как таковой, несовершенен). Нужен умный и добрый наставник, подобный тому Афинодору, который из гневливого, жестокого и развратного Августа сделал «совершенного в добродетелях» императора. «Заполучи и ты такого же человека, — обращается к василевсу Кекавмен,— и дай ему разрешение без оглядок порицать тебя ежедневно за то, что ты сказал или сделал неразумного» (С. 308). Как следует из внутренней логики этого раздела, ныне окружающие императора «прислужники», не любящие утомляться (С. 312), отнюдь не такие советчики, которые надобны: свидетельством тому дурное положение дел. И Кекавмен, представитель военной аристократии провинций, сам пытается выступить в качестве советчика.

________________Кекавмен и его поучение________________77

Он, разумеется, не претендует на роль Афинодора, но, несомненно, надеется, что ее получит кто-нибудь из более видных его единомышленников. Трудно допустить, что Кекавмен не предусматривал сопротивления старых советчиков, на место которых стал бы метить кто-то новый, однако о том, как при этом добиться успеха, он умолчал.

Приступая к беглому (может быть, более беглому, чем в первом издании) сопоставлению взглядов Кекавмена и сочинителей — его современников, должен отметить, что именно в связи с этим сюжетом (во введении к моему первому изданию) было высказано больше всего критических замечаний, хотя я тогда же оговорился, что считаю свои наблюдения предварительными и во многом гипотетичными (С. 62)¹⁴¹. Следует, видимо, признать, что в ряде своих суждений я был излишне категоричен: картина была гораздо более сложной. Совершенно справедливо я постулировал в начале введения, что основным стержнем политического конфликта эпохи в империи была борьба военной знати с гражданской аристократией, но без достаточных к тому оснований руководствовался тезисом, что следует соотносить все воззрения рассматриваемых авторов с этими двумя полюсами, тогда как в идейном климате эпохи это объективно существовавшее противоречие еще не нашло адекватного отражения в творчестве авторов-современников. Наконец, рассмотрение взглядов хронистов-компиляторов (Иоанна Скилицы и Продолжателя Скилицы) обязывало меня к предварительному текстологическому анализу их сочинений и к более широкому привлечению историографии, что, однако, в рамках поставленной мною задачи не может быть выполнено и теперь. В противном случае нужно писать не введение к Кекавмену и не комментарий к его «Советам и рассказам», а совсем другую крупную работу.

Тем не менее я не отказываюсь и теперь от своих основных наблюдений и выводов, хотя и вношу в них необходимые коррективы.

Так, я и теперь повторяю свое прежнее заключение, что из всех выше названных авторов, современников Кекавмена, наиболее

¹⁴¹ А.П. Каждан упрекает меня в том, что, говоря о воззрениях Пселла, я не привлек его письма и речи (Каждан. К вопросу. С. 161). Однако столь масштабные цели и не могли прийти мне в голову в связи с Кекавменом. Ведь в таком случае, почему же оставлять в стороне написанные Михаилом Атталиатом юридические труды и типик основанного им монастыря? Сколь ни сомнительны некоторые из моих наблюдений, я удовлетворен уже тем, что анализ трудов авторов XI в. в сопоставительном ключе после моей — как будто впервые в историографии предпринятой робкой попытки — начат в византиноведении (в том числе и Кажданом, и Тиннефельдом, и Любарским).

78_________________ Г.Г.Литаврин

идейно враждебным ему был Михаил Пселл, а ближе всего к нему по духу был Продолжатель Скилицы¹⁴². Хотя Продолжатель обнаруживает знакомство с «Хронографией» Пселла и «Историей» Ат-талиата, из которой переписывает почти дословно целые пассажи, он проявляет порой полную независимость от своих предшественников в своих оценках. Пселлу он откровенно враждебен, с Аттали-атом порой также расходится кардинально. Позиции Продолжателя Скилицы и Кекавмена особенно близки в вопросах, касающихся церкви, войска и налогов, о чем — ниже.

К сожалению, Продолжатель весьма скуп в своих оценках организации государственной власти в империи. Отношение к синклиту как к показателю социальной и политической позиции автора было, видимо, мною преувеличено в первом издании. Синклит был в глазах всех авторов привычным, неотъемлемым институтом власти. Радикальные суждения на его счет были, конечно, исключены. И тем не менее важно проследить, если это возможно, нюансы в суждениях рассматриваемых здесь авторов о положении и роли синклита (должной и реальной).

Что касается Продолжателя Скилицы, то положение синклита его, как кажется, не слишком волнует, во всяком случае он к нему равнодушен, хотя и упоминает его 12 раз (подсчитал Каждан)¹⁴³, причем два раза (уточнил Тиннефельд) заимствует свои нейтральные замечания о синклите прямо из «Истории» Атталиата¹⁴⁴ и лишь один раз проявляет заботу о синклите независимо от него¹⁴⁵. Ясно, что Продолжатель, как и Кекавмен, стоял вне синклита, а Пселл, Атталиат и Скилица или входили в него, или были с ним тесно связаны. Мало занимал синклит и Кекавмена — он упомина-

¹⁴² Ф. Тиннефельд считает это заключение не доказанным. Справедливо его замечание, что прежде чем судить о взглядах Скилицы и его «Продолжателя», следовало бы высказать свое отношение к тезису Ф. Цолакиса об идентичности второго первому (Tinnefeld. Sověty i rasskazy. S. 441). Критическое издание Цолакиса, во введении к которому развит этот тезис, хотя и было мне известно в 1972 г. (см. addenda et corrigenda), но не было доступно. Что же касается идентификации Скилицы с его Продолжателем, то я не разделяю это предположение.

¹⁴³ Прежде всего на этом основании (относительно частое упоминание) Каждан считает мой вывод о равнодушии Продолжателя к синклиту ошибочным (Каждан. К вопросу. С. 161; Kazhdan in collabor. with Franklin. Studies. P. 44-47).

¹⁴⁴ Tinnefeld. Sověty i rasskazy. S. 441. См. Τσολάκη Ευ. Θ. Συνέχεια της χρονογραφίας του Ιωάννου Σκυλίτση (= loannes Scylitzes Continuatuś). Θεσσαλονίκη, 1968. Ρ. 109.22;116.8.

¹⁴⁵ Scyl. Cont. P. 185.30-186.3.

Кекавмен и его поучение

ет о синклитиках лишь один раз, коротко заметив, что и их император не должен обижать (см. с. 301).

Роднит Кекавмена и Продолжателя Скилицы явная ненависть к императорам — представителям чиновной бюрократии и симпатия к василевсам-полководцам. Как и Кекавмен, Продолжатель Скилицы считает, что дела идут плохо потому, что императоры забыли Бога: нарушили его заповеди и правят, не ведая добродетелей, любви и истины¹⁴⁶. Даже лучшие из них дерзают приписывать свои успехи не Богу, а собственной силе и опыту¹⁴⁷.

Несмотря на критические замечания Каждана¹⁴⁸, я не отказываюсь от предположения, что у Кекавмена имеется два намека на Пселла, лишний раз сближающих его позицию с позицией Продолжателя Скилицы.

Соглашаясь с Кажданом в том, что Пселл вряд ли слышал о Ке-кавмене, я никах не допускаю, что Кекавмен, как и любой представитель знати того времени, мог ничего не знать о философе, уже 30 лет ко времени написания «Советов» занимавшего при дворе видное место любимца императоров, советчика и воспитателя их детей. Как раз тогда, когда Кекавмен писал свой труд, два сына Никулицы Дельфина, свата Кекавмена, служили в Константинополе. Мысленно, как мы уже говорили и скажем ниже (см. С. 33, 74), Кекавмен адресовал свои советы именно Михаилу VII, в том числе совет — обрести себе философа-советчика, далекого от соблазна льстить ва-силевсу (С. 306 ел.). Но у Михаила уже имелся советчик-философ, известный льстец Михаил Пселл. Следовательно, вполне возможно, что Кекавмен имел в виду Пселла как не отвечавшего его идеалу философа, который был бы способен научить добру и пользовался бы уважением не только у встречающихся с ним, но и у слышавших о нем (С. 148).

В другом месте Кекавмен противопоставляет свой безыскусный, но правдивый труд сочинениям¹⁴⁹, составленным «из изысканных выражений и одних праздных басен» (С.288). Было известно об увлечениях Михаила VII в тяжкие дни для империи светскими науками, преподаваемыми ему Пселлом; Продолжатель Скилицы

^ш!Ыа. Р. 160.19-25. ·_; , _>>v,

¹⁴¹ Ibid. P. 103.1-8.

¹⁴⁸ Каждая утверждает, что Кекавмен и Пселл не слышали друг о друге и Литаврин усмотрел в тексте Кекавмена то, чего в нем нет (Каждан. К вопросу. С. 163).

¹ Вторую, последнюю часть своей «Хронографии», завершающуюся правлением Михаила VII Дуки, Пселл писал в начале 70-х годов (Любарский. Михаил Пселл. С. 181).

80______________________Г.Г. Литаврин

называет их «детскими игрушками»¹⁵⁰, а Иоанн Зонара — «разучиванием ямбов»¹⁵¹.

Недвусмысленно против ипата философов Продолжатель Ски-лицы высказался также дважды: один раз он обвинил Пселла в том, что он вместе с другими вельможами и родичами Михаила Дуки препятствовали походу Романа IV против врагов для защиты подвергшихся нападению ромеев¹⁵², второй раз хронист назвал философа среди главных виновников низвержения и гибели Романа IV¹⁵³, о котором он неизменно пишет с уважением и симпатией¹⁵⁴.

Я по-прежнему полагаю, что Продолжатель Скилицы если и не принадлежал непосредственно к тем же социальным кругам, из которых вышел Кекавмен, то во всяком случае разделял чаяния и надежды этих кругов.

Более сложен вопрос об идейной близости Кекавмена с Иоанном Скилицей¹⁵⁵. Скилица — куропалат, друнгарий виглы, протове-стиарий, один из высших чинов столицы, связанный с бюрократическими кругами и с командным составом армии. Он прежде всего синклитик: Скилица порицал императоров за пренебрежение к синклиту и одобрял императоров за благоволение к его интересам¹⁵⁶. Он возмущается тем, что Михаил VI назначал на ответственные посты не синклитиков, а «борзописцев» — мелких служащих¹⁵⁷. Но он и не противопоставляет синклит военной знати, как это делает Пселл. Более того, Скилица последовательно защищает интересы военной знати, — и делает это не только потому, что как государственный деятель понимает опасность для страны в умалении значения войска и его предводителей (это понимают и Атталиат и Пселл), но и потому, что сам близок к военным кругам. Он даже выгораживает военачальника Никифора Комнина как неповинного в заговоре против Константина VIII и несправедливо ослепленного¹⁵⁸, хотя из других источников известно, что Комнин действительно готовил переворот¹⁵⁹. Скилица дает в целом неизменно по-

¹⁵⁰ Io. Scyl. P. 156-5-8; 171.3-10.

¹⁵¹ loannis Zonarae Epitome historiarum libri XIII-XVIII/ T. III. Bonnae, 1897. P. 277. Ср. с. 284.

¹⁵² Scyl. Cont. P. 141.12-20.

¹⁵³ Ibid. P. 152. 22-24.

¹⁵⁴ Ibid. P. 137.27-138.4; 139.15-19; 142-143 etc.

¹⁵⁵ Именно к Скилице, считает Каждая, ближе всего Кекавмен по манере изложения эпизодов (ODB. Vol. 2. P.I 119).

¹⁵⁶ Io. Scyl. P. 483.79-80; 498.42-44 etc. s ' ,¹· „ ^» »•ή· u,

¹⁵⁷ Ibid. P. 482.89-91. ·* · -' ' * .»«»'«

¹⁵⁸ Ibid. P. 371.54-372.71. "" > ' · · "

________________Кекавмен и его поучение________________81_

ложительную характеристику всем императорам-полководцам: Иоанну I Цимисхию, Василию II¹⁶⁰ — и, напротив, резко отрицательно отзывается о представителях чиновной бюрократии, стоявших в стороне от военных тягот страны (о Константине VIII, Михаиле IV, Константине IX, Михаиле VI). Исключение он делает только для Романа III, и лишь потому, что тот вернул военным, пострадавшим при Константине VIII, их богатства, чины и титулы¹⁶¹.

Как и наш автор, Скилица считает личные добродетели и благочестие императора и его архонтов (помощников в управлении империей) залогом успехов, а пороки — причиной бедствий: ибо первые пользуются благосклонностью Господа, а вторые ему неугодны. Если архонты исполнены добродетелей, все идет хорошо, когда же они жадны и бесчеловечны, вспыхивают мятежи и все приходит в смятение¹⁶². Василеве — «Богом данный архонт»¹⁶³, но если он обрел царство через смертный грех, то ничего ему не поможет оправдаться — ни раскаяние, ни благочестие. В этом отношении Скилица еще больший ригорист, чем Кекавмен. Он более суров и в отзыве о Михаиле IV, чем наш автор. Хотя Скилица и делает оговорку, что главная вина за гибель Романа III лежала на Орфано-трофе, тем не менее он называет воцарение Михаила IV неугодным Богу¹⁶⁴ и считает, что надо было сложить царство, а не замаливать грех с помощью средств казначейства¹⁶⁵.

В полном согласии с нашим автором пишет Скилица о Константине IX Мономахе. У Скилицы это также пример худшего ва-силевса. Именно от его царствования, говорит он, начали «хиреть дела» ромеев и пришли в полное расстройство¹⁶⁶. Главная задача ва-силевса — наделять властью и почестями достойных людей¹⁶⁷. Мономах же презрел этот принцип, особенно при назначении на выс-

¹⁵⁹ Розен Б. Император Василий Болгаробоца. Извлечения из Летописи Яхъи Антиохийского. СПб., 1883. С. 70.

¹⁶⁰ Возможно, поэтому Каждая, отвергая мое мнение о Василии II как ставленнике столичной бюрократии, считает его скорее приверженцем и покровителем военной провинциальной аристократии (Kazhdan and Constable. People. P. 140-141). Но как в таком случае оценить его жестокую борьбу с ее мятежными представителями (Склирами, Фоками)?

¹⁶¹ Io. Scyl. P. 375.65-376.76. .-í

¹⁶² Ibid. P. 274-275. í « и, · I,'

¹⁶³ Ibid. P. 338.52. > ι Η '

¹⁶⁴ Ibid. P. 393.54-57,395.91 -94. ^ -№· Ч

¹⁶⁵ Ibid. P. 398.70-74; cf. P. 416.63-67. ť , 0· < V " ι -

¹⁶⁶ Ibid. P. 397.64-398.74. W. f &ч\ · ïO '

¹⁶⁷ Ibid. P. 230.25-45. · ·. ^J-С ,.,·-· ,- · ^ ν, ,

82_____________________Γ.Γ. Литаврин

шие командные посты в войске¹⁶⁸. Кекавмен предупреждает васи-левса об оп-асности доверия к наветам лжецов — и Скилица обвиняет Константина IX в том, что он, как и Константин VIII¹⁶⁹, карал по доносам¹⁷⁰. Кекавмен предостерегает василевса от неги и наслаждений — и Скилица обрушивается на обоих упомянутых Константинов за разврат, пьянство, забавы с мимами¹⁷¹.

Скилица — выходец из провинции, как и Кекавмен, и, видимо, из тех же кругов — из военной провинциальной знати (Скилица вел свой род из Фракисийской фемы в Малой Азии). Но в отличие от Кекавмена Скилица дослужился до высоких постов в столице. Поэтому он далек от решительного осуждения порядков при дворе. Он не видит серьезных противоречий между бюрократией и военной аристократией. В противоположность своему Продолжателю, он хвалит Пселла¹⁷². Государю нельзя пренебрегать знатностью и доблестями военных, нужно заботиться и об их благосостоянии, но не за счет умаления синклита. Должна быть гармония. Михаил VI делал верно, благоволя синклиту и даря его своею милостью, однако он незаслуженно обидел знатных военных, следствием чего и была «справедливая месть»¹⁷³. Синклиту надлежит играть и большую политическую роль, намекает этот историк: он всюду ополчается на выскочек, евнухов, недостойных людишек, которыми императоры окружали себя и которым вверяли правление. Чувства вельможного Скилицы оскорблены: на высшие посты надо избирать блестящих представителей синклита, а не случайных людей, превращающих некоторых императоров, как, например, Михаила VI Стратиотика, в игрушку и правящих по своей воле¹⁷⁴. Я по-прежнему считаю, что Скилица видит главного политического врага не в военной аристократии, а в придворной олигархии, оттеснившей синклитиков от трона.

Еще большим аристократизмом пронизаны воззрения другого младшего современника Кекавмена — Михаила Атталиата¹⁷⁵. Его представления об императорской власти и государственном уст-

• ·> н р; · , „ >-ж : ---------------------------------------------- ». ι,, >'*» . i s. ·ωτ^;

¹⁶⁸ Io. Scyl. P. 427.60-428.73; 464.11-19 etc. ο, α , · , · ,< r 'í

¹⁶⁹ Ibid. P. 372.72-78. O) > - ->. ,й

¹⁷⁰ Ibid. P. 465.53-55. , <K ' . \ - í ·

¹⁷¹ Ibid. P. 370.21-30; 473.64-474.84; 476.58-60. ' * 1 „· ¹⁷²Ibid. P.496.83-86. A-' *

¹⁷³ Ibid. P. 483.89-20.

¹⁷⁴ Ibid. P. 480.31-40; 482.84-88.

¹⁷⁵ Он родился между 1030-1040 гг. (Tsolakis E.Th. Aus dem Leben des Michel Attalemtes (seine Geburts- und Todesjahr) // BZ. 1965. Bd. 58. S. 3 ff.).

_______________Кекавмен и его поучение________________83

ройстве в одно и то же время и более отчетливы, чем у авторов, о которых шла речь ранее, и более противоречивы («двойственны», как говорит Каждан). Прежде всего именно по этому вопросу (кому принадлежали социальные симпатии Атталиата — военной знати или чиновной бюрократии) и выступили с критическими замечаниями против моей точки зрения Каждан и Тиннефельд. Они согласны со мной в главном — Атталиат симпатизирует и военной знати и высшей бюрократии, но они склоняются, в отличие от меня, к признанию Атталиата скорее выразителям интересов первой, чем второй¹⁷⁶.

В связи с этим оба мои оппонента уделили особое внимание оценке позиции Атталиата (подлинного синклитика по моему мнению) к синклиту. Каждан ведет при этом, однако, речь более всего о сходстве воззрений на этот счет Атталиата и Продолжателя Скили-цы. Его вывод: позиция практически сходная; Атталиат не может быть признан выразителем интересов именно синклита. Идеология столичной бюрократии трудно поддается определению (нужны, по-видимому, какие-то иные критерии)¹⁷⁷. Мои оппоненты усматривают больше противоречивых нюансов в позиции этого историка, как и больше сходств и отличий Атталиата от Кекавмена. Так, например, Каждан считает возможным сближать взгляды Кекавмена и Атталиата на налоговую политику только потому, что и Кекавмен призывал к установлению посильных налогов и Атталиат осуждал фискальные меры Никифорицы¹⁷⁸. Напротив, Атталиат превозносил как одну из высших добродетелей личное мужество государя¹⁷⁹, что составляет идеал военной аристократии¹⁸⁰, тогда как Кекавмен говорит лишь о «мужестве духа» (С. 304.13, ср. с. 204). Усматривает Каждан и некоторые черты сходства в позиции Атталиата, с одной стороны, и Пселла и Кекавмена — с другой в вопросе о царской щедрости¹⁸¹, тогда как буквальный смысл того, что эти авторы написали, свидетельствует о весьма существенных отмеченных мною отличиях (о них — ниже).

¹⁷⁶ Каждан. К вопросу. С. 161. '~^f'

¹⁷⁷ Kazhdan in collabor. with Franklin. Studies. P. 43-48, 50-57.

¹⁷⁸ Ibid. P. 57.

¹⁷⁹ Tinnefeid F. Kategorien der Kaiserkritik m der byzantinischen Historiographie. München, 1971. S. 136-142.

⁰ Kazhdan and Constable. People. P. 111 ; Kazhdan in collabor. with Franklin. Studies. P. 39; Каждан. К вопросу. С. 164.

¹⁸¹ См.: Moravcsik. Byzantmoturcica. I. S. 427-428. Kazhdan in collabor with "anklin. Studies. P. 41-42.

84 ____________Γ.Γ. Литаврин

Пока в науке доминирует мнение, что Атталиат, как и Кекавмен и Скилица, — не уроженец столицы. Он происходил из малоазий-ского города Атталия (отсюда и его прозвище). Теперь, однако, все чаще допускают, что он родился в Константинополе¹⁸²^⁸³, но, подобно Скилице, достиг высоких почестей при дворе. Атталиат носил блестящие титулы патрикия, проедра и магистра. Он был правоведом (что, кстати, отразилось на его творчестве) и в течение длительного времени служил судьей в центральном войске. Владения Атталиата и основанный им монастырь находились далеко от родины историка — они лежали в европейских районах империи, во Фракии (близ Редесто и в самом Редесто). Иначе говоря, это было не родовое имущество, а приобретенное за годы службы и полученное в награду от императоров.

Кекавмен едва ли мыслил когда-либо о другом государственном устройстве, кроме существующего, а Атталиат, значительно более образованный, чем Кекавмен, размышлял и над «демократической» формой правления, трактуя ее, однако, не в собственном смысле термина, а объявляя «раздроблением власти среди многих» — источником беспорядков и смятения. Нечто подобное, по его мнению, произошло при слабовольном и дряхлом Михаиле VI¹⁸⁴. Единоначалие — испытанная временем идеальная форма организации власти, если только неукоснительно соблюдаются божеские и человеческие законы. Император окружен божественным нимбом — он избранник Бога и всего народа, ибо народ действует по божьему внушению¹⁸⁵. Задача состоит в том, чтобы сохранить гармонию: василевс не должен быть тираном, синклитиков нельзя отстранять от власти, а полководцев лишать материальных благ и почестей. Самое страшное — «аномалия», нарушение равновесия в системе государственной власти.

Все — от Бога, глубоко неправы те, кто приписывает успехи и неудачи одним василевсам¹⁸⁶. Когда василевс не обладает необходимыми добродетелями (правдой, кротостью и справедливостью)¹⁸⁷, Господь карает империю, когда же он угоден небесам — Бог споспешествует. Целью императора является «общее благо»¹⁸⁸,

182 183 Каадал подчеркивает, что все связи Атталиата — с представителями чиновной бюрократии и поэтому разделяет предположение Цолакиса и других, что он был уроженцем Константинополя (Kazhdan in collabor. with Franklin. Studies. P. 58. Здесь и библиография).

^ш Attai P. 53. 2-6.

¹⁸⁵ Ibid. P. 232-233, 238-239, 256.

¹⁸⁶ Ibid. P. 87. 3-4.

¹⁸⁷ Ibid. P. 239

¹⁸⁸ Ibid. P. 275.1-2. /

_______________Кекавмен и его поучение_________________8Í5

он — не только повелитель, но и добрый отец¹⁸⁹, который не страшится тягот личного участия в борьбе с врагами — к ним он беспощаден, а с подданными обходителен и мягок¹⁹⁰. Каков василевс, таковы и подданные, вторит Атталиат Кекавмену, перефразируя изречение Сираха¹⁹¹. Страх божий — путеводная звезда на стезе

Q9

власти^1НЈ.

Атталиат не проявляет открытой враждебности к военной аристократии, он осуждает василевсов (Константина X, Михаила VI и Михаила VII) как раз за нерадение о благосостоянии и чести видных полководцев и за пренебрежение к нуждам войска. Но все-таки более дороги ему интересы синклита. Даже выскочка Михаил V Пафлагонец был вначале хорош для Атталиата, ибо оказывал благоволение к синклиту¹⁹³. Константин X, отмечает Атталиат, сначала также был привержен к синклиту¹⁹⁴. Он в восторге от того, что Ни-кифор III Вотаниат осыпал синклитиков милостями, вознося их на лестнице должностей и титулов не исподволь, а минуя четыре и пять ступеней¹⁹⁵.

С другой стороны, Атталиат считает выступление военных против трона аномалией: пролитие крови соотечественников во взаимной борьбе друг с другом — величайшее зло¹⁹⁶. И в этом Атталиат-синклитик является единомышленником нашего автора. Атталиат сурово осуждает Льва Торника, поднявшего мятеж против Константина IX, но в отличие от Кекавмена оправдывает мятежи, когда они вызваны явной несправедливостью, — он пишет, что лишенные пропитания воины выдвигали тиранов, ибо ждали от них избавления¹⁹⁷. Более того, иногда мятежи даже угодны Богу: когда восстающий против трона преследует цели не захвата власти, а спасения отечества. Так, замечает он, обстояло дело с воцарением Романа IV Диогена¹⁹⁸ и Никифора III Вотаниата¹⁹⁹.

Высшей добродетелью василевса Атталиат объявляет щедрость, причем щедрость, которая распространяется на всех: на бед-

¹⁸⁹ Ibid. P. 280. ' '

¹⁹⁰ Ibid. Р. 236-237.

¹⁹¹ Ibid. P. 322.1-4; ср. Сирах 10,2.

¹⁹² Ibid. P. 197.20-22. ¹⁹³/Ш. Р. 11.9-15. ¹⁹⁴/Ш. Р. 71.12-13.

¹⁹⁵ Ibid. P. 275.12-15.

¹⁹⁶ Ibid. P. 55.16-19; 69.17-23; 193.15-23. ¹⁹¹ Ibid. P. 212.

¹⁹⁸ Ibid. P. 97.8-15; 99-100.

¹⁹⁹ Ibid. P. 255-260.

86_________________ Γ.Γ. Литаврин

ных и богатых, на ромеев и иноплеменников. Мельком Атталиат признает, что дела пошли худо с царствования Мономаха²⁰⁰, но в противоречии с самим собой дает в целом хвалебную характеристику этому ничтожному императору именно потому, что он был «благодетелем», умел по-царски одаривать, как никто другой до него²⁰¹. Он говорит о Константине IX как о василевсе, имевшем «славную участь»²⁰². У Атталиата даже бездумные забавы и разврат этого императора не вызывают осуждения: василевс просто любил посмеяться с мимами и не страшился любви²⁰³. Все искупала тороватость Мономаха. Даже о его репрессиях против крупных представителей военной знати Атталиат предпочитает умалчивать, а если и осуждает Мономаха за политику последних двух лет царствования, то только потому, что прежний щедрый мот вдруг стал к концу жизни скуповат²⁰⁴.

Для воспевания, щедрости Никифора III Вотаниата, за три года разбазарившего средства, накопленные скрягой Константином X, Атталиат просто не находит слов²⁰⁵. Он пишет о «нильских потоках» даров, которые этот император обрушил на подданных. Всюду на протяжении своей «Истории» этот автор сетует по поводу непосильного налогового гнета, но странным образом: ставя в прямую зависимость добродетели императоров от их щедрости, Атталиат не видит такой же связи между разумным расходованием средств и размерами подвалов казначейства. В этом отношении Ке-кавмен, Скилица и даже Пселл проявили себя более здравомыслящими, говоря о необходимости определять и меру награды и лиц, ее достойных.

Противоречие во взглядах Атталиата выразилось и в том, что он, с одной стороны, считает соблюдение законности и порядка залогом спокойствия и процветания — так, на его взгляд, обстояло дело в кратковременное единоличное правление Феодоры (1055-1056), когда всеми делами ведал Лев Параспондил и никто не роптал²⁰⁶. Но, с другой стороны, он приветствует нарушение ва-силевсом всякой законности, когда тот одаривает всех без разбора и возносит синклитиков с низших ступеней почета и власти на высшие, пренебрегая степенью заслуг. Не согласуется и мечта Аттали-

²⁰⁰ Attal. P. 119.15-22.

²⁰¹ Ibid. Р. 18.11:47.15-20. ^ "

²⁰² Ibid. P. 79.20-21.

²⁰³ Ibid. P. 47.20-48. 3.

²⁰⁴ Ibid. Р. 50-51, 76. См.: Tinnefeld. Sověty i rasskazy. S. 442.

²⁰⁵ Attal. P. 238, 274-277, 282.

²⁰⁶ Ibid. P. 52.7-8.

Кекавмен и его поучение

ara o всеобщем материальном благополучии в результате щедрости василевса с провозглашаемым им принципом бескорыстного служения отечеству.

Атталиат, рассуждая о причинах упадка империи, как и Кекавмен, тоскует о порядках Позднеримской империи. Тогда, пишет он, люди были благочестивы и соблюдали законы. Василевсы искали причины неудач и исправляли положение. Стратиги не допускали несправедливостей. А ныне архонты и василевсы «под предлогом государственной пользы» богоненавистное и беззаконное творят. Предводители войска помышляют не о славе и пользе отечества, а о личной выгоде. Их примеру следуют все прочие — и Господь отвернулся от империи ромеев²⁰⁷.

Итак, Атталиат, по нашему мнению, более далек по своим воззрениям от Кекавмена, чем Скилица, хотя, может быть, и был близок по своему происхождению к военной аристократки провинции. А если и обстояло дело иначе²⁰⁸, то по долгу службы он постоянно вращался в высших военных кругах, имел возможность оценить их важную роль и понять «законность» их интересов. Он не видит в военной аристократии своих непосредственных врагов. Однако Атталиат не чувствует себя, по моему мнению, глубоко связанным с этой социальной группировкой господствующего класса империи. Его привычным миром стала жизнь двора, столицы, синклита, чиновной бюрократии. Атталиат — выразитель интересов синклита и, как Скилица, ополчается против тесной группы придворных сановников, которые вершат делами, не считаясь ни с василевсом, ни с синклитом²⁰⁹.

Прежде чем говорить о позиции Пселла, следует сделать две оговорки. Во-первых, должно четко заявить, что мой первый очерк взглядов писателей-современников в XI в. страдал преувеличениями двоякого рода (были слишком резко подчеркнуты и различия, и черты сходства), т. е. определенной абсолютизацией воззрений представителей разных социальных слоев, что ситуация была гораздо менее определенной, что совпадений в позиции самых разных лиц было гораздо больше, как больше было также нюансов и противоречий. Многое нередко определялось отнюдь не социальной принадлежностью, а личными склонностями и симпатиями и даже степенью осведомленности²¹⁰. Во-вторых, следующие ниже

²⁰⁷/Ш. P. 194-197.

²⁰⁸ См. ММ, V. Р. 294 (Acta et diplomata graeca medii aevi, sacra et profana collecta, éd. Miklosich F. - Müller J. I-VI. Vindobonae, 1860-1890).

²⁰⁹ Attal. P. 52.13-18.

²¹⁰ Cf.: Kazhdan in collabor. with Franklin. Studies. P. 56-57. ' >

Г.Г. Литаврин

сопоставления не совсем правомерны: Пселл слишком велик, как пишет Каждан, чтобы оказаться выразителем интересов одной социальной группы²¹¹. Хотя он и принадлежал несомненно к столичной бюрократии, он был, по мнению Любарского, совершенно независим в своих суждениях, намного превосходя авторов-современников по интеллектуальному уровню²¹². В-третьих, наконец, необходимо учитывать, что среди суждений наших авторов не мало общих топосов и тривиальных сентенций, широко распространенных в обществе того времени²¹³.

Пселл выглядит гигантом среди своих современников, о которых было сказано выше. Именно он, необычайно талантливый, умный, проницательный и лживый в одно и то же время, циничный и лукавый²¹⁴, дал, на мой взгляд, наиболее верную оценку общего положения империи в XI столетии. По моему мнению, Пселл — идейный антипод Кекавмена²¹⁵.

Мировоззрение Михаила Пселла теперь основательно изучено Я.Н. Любарским. Поэтому, соотнося наши впечатления с выводами этого исследователя, остановлюсь лишь на политических представлениях Пселла, отраженных в его «Хронографии», для их беглого сопоставления с воззрениями Кекавмена.

Пселл — ровесник нашего автора, он родился в 1018 г. в Константинополе, где и провел почти всю свою жизнь. Выходец из мелкой чиновной среды, Пселл получил блестящее образование. Ум, обширные знания и великолепное ораторское искусство проложили ему дорогу ко двору. Он был введен к Константину IX Мономаху и стал его любимцем. С тех пор, несмотря на временные осложнения в своей придворной карьере, Пселл более 30 лет играл неофициальную роль домашнего философа в императорской семье, интимного собеседника василевсов, наставника и учителя их детей, а затем и придворного историографа. Мономах сделал его иперти-мом и ипатом философов, вручив ему руководство философским факультетом так называемого «университета», восстановленного

²¹¹ Kazhdan in collabor. with Franklin. Studies. P. 58-59. *"'*' "*'^w'

²¹² Михаил Пселл. Хронография. С. 208-210, 215, 234. "'*?' ''-<"·'

²¹³ См.: Каждан. К вопросу. С. 163.

²¹⁴ Имея в виду мои замечания о моральной нечистоплотности Пселла, Каждан говорит, что натура талантливого философа была шире рамок принятых норм этики и что Литаврин принизил его образ (Каждан. К вопросу. С. 162).

²" Именно этот вывод решительно отвергает Каждан (К вопросу. С. 150-163), а Тиннефельд (Tinnefeld. Sověty i rasskazy. S. 442) считает нуждающимся в дополнительной аргументации. Ср.: Browning. Sověty i rasskazy. P. 400).

Кекавмен и его поучение

этим василевсом. Временная опала заставила Пселла принять монашескую схиму, но он почти не жил в монастыре и по-прежнему вращался в высших кругах придворной знати. Менялись императоры, нередко в жестокой борьбе, а Пселл неизменно оставался на поверхности, сохраняя благоволение и Михаила VI, сменившего Мономаха, и Исаака I, свергнувшего Михаила VI, и Константина X, и Романа IV, и Михаила VII...

Находясь в центре дворцовых интриг, будучи прекрасно осведомлен о скрытых пружинах событий, Пселл с затаенной улыбкой наблюдал василевсов и в их сценическом величии и в прозе ежедневного быта, не упуская из виду даже тайны их алькова. Они для Пселла — отнюдь не сверхчеловеки, окруженные божественным нимбам, а обычные, порой жалкие люди со всеми их слабостями и недостатками.

Теоретически Пселл безусловный сторонник демократической формы правления, о чем он прямо пишет в своей «Хроногра-фии», — факт поразительный в византийской литературе эпохи безграничного деспотизма. В древности, говорит он, «в хорошо управляемых городах списки граждан были составлены из лучших — как благородных, так вместе с тем и неблагородных, будь они из гражданских или военных кругов. Так, по крайней мере, управлялись афиняне и все те города, которые старались подражать их демократии. Но у нас это прекрасное установление отброшено и пре-небрегаемо. Не придают никакого значения благородству. И ведется это зло с его появления и является наследственным жребием (ибо Ромул первым совершил это смятение); синклит погублен, и каждый желающий — гражданин. Воистину, у нас нашлось бы немало людей, [недавно] кожух носивших и сменивших его на дорогое платье, ибо не однажды правят нами те, которых мы купили у варваров, и высокой власти удостаиваются не Периклы и Фемис-токлы, а никчемнейшие Спартаки»²¹⁶.

Но Пселл отлично знает, что демократия в его время — бесплодная мечта. Поэтому необходимо всячески добиваться сохранения стабильности и прочности сложившегося имперского таксиса. Перемены и новшества нежелательны и опасны²¹⁷. В связи с этим и наследственный порядок воцарения императоров представляется ему как более приемлемый и законный. Хотя род представителей Македонской династии утвердился на престоле с помощью убийст-

'i i

ί s.

^2l6Psellos. II. P. 35. SS

²¹¹ Ibid., L P. 59,95,117,132; II. P. 73,84,122 etc. ^ч

90______________________Г.Г. Литаврин

ва (основатель династии Василий Македонянин умертвил своего покровителя Михаила III и захватил престол), говорит Пселл, но этот род, видимо, люб Господу и народу²¹⁸.

А.П.Каждан решительно протестует против моего понимания пассажа из Пселла о демократии, полагая, что речь идет там только об умалении благородства и о вреде от выскочек»²¹⁹. Кажется, так же думает и Тиннефельд²²⁰. Но я не вижу возможности читать у Пселла не то, что он написал. Как я, понимает это место и Любарский²²¹. Характерно, что и ученик Пселла Феофилакт Болгарский также приводит в своем «Слове к Константину Дуке» демократию, наряду с царством и аристократией, как один из примеров совершенного государственного устройства²²².

Пселл в отличие от Кекавмена полагает, что благородство определяется рождением и является немаловажным качеством василев-са²²³. Однако ни благородство, ни личные качества василевса не служат и в глазах Пселла гарантией правильной политики. Непостоянство — свойство, в высшей степени присущее василевсам, что, впрочем, вполне понятно: императорская власть портит и изменяет характер человека, облаченного в порфиру, ибо на него обрушивается море забот и треволнений, неведомых простым смертным²²⁴. Поэтому василевс может стать тираном — и ему, как говорит Пселл об Исааке I Комнине, нужна узда²²⁵. Явное раздражение у Пселла вызывают василевсы, игнорирующие официальное право. Он считает тиранами Василия II, правившего по своим «неписаным» законам²²⁶, Константина VIII²²⁷, Михаила V²²⁸, Исаака I²²⁹, Романа IV²³⁰. Император, по мнению Пселла, не имеет права расходовать средства государственного казначейства на собственные прихоти и жела-

²¹⁸Pse«os,I. P. 117.6-13. ' ' ' · » " -'

^2|9Каждан. К вопросу. С. 161-162. . v '· * ι',^·>«

²²⁰ Tinnefeld. Sověty i rasskazy. S. 442. -,ч> _л ; , _(ítí

²²¹ Михаил Пселл. Хронография. С. 110,283.

²²² Феофилакт Ифест. Слово к багрянородному государю Константину. С. 25. («Если же у правления государством нечто вроде собрания всего народа, назвали этот тип демократией... демократии противостоит охлократия, т. е. сходка сбежавшейся со всех сторон черни, ни закона не ведающей, ни какого бы то ни было порядка»).

²²³ Psellos, I. Р. 98,99,102,110 squ., 117.

²²⁴/Ш.,1. Р. 130-131. , ,„,,-, s г, , ,

²²⁵ Ibid., L P. 121.17-19.

²²⁶ Ibid., I. P. 19.

²²⁷ Ibid., I. P. 26-27; II, P. 49,116.

²²⁸ Ibid., I. P. 95,106 squ. - -

²²⁹ Ibid., II. P. 120-122.

²³⁰ Ibid., II. P. 159-161.

_________________Кекавмен и его поучение________________91_

ния²³¹. Превыше всего — интересы государственного блага, и даже благочестивые цели (строительство храмов и монастырей), если на них тратятся огромные средства в ущерб другим нуждам, не могут оправдать василевса²³². Пселл делит население империи на три части: на народ, синклитиков и стратиотов²³³. Но народ на периферии внимания Пселла. Что же касается синклитиков (гражданской столичной знати), то ни один другой автор-современник не противопоставляет их так резко стратиотам (военной аристократии), как Пселл²³⁴: этому философу было совершенно ясно, что политическая борьба вокруг трона в его время определяется в основном конфликтом этих двух группировок господствующего класса. В стремлении «свергнуть гражданскую власть» усматривал Пселл существо и мятежа Льва Торника при Константине IX и мятежа Исаака Комнина против Михаила VI²³⁵ . Симпатии самого Пселла в этой борьбе явно не на стороне военной аристократии. Будучи сравнительно снисходительным при характеристике Исаака I, хотя в целом и относясь к нему отрицательно, Пселл становится прямо беспощадным, когда заходит речь о Романе IV Диогене.

Видимо, синклит и должен был, по мысли Пселла, ограничивать своеволие василевсов. Положение синклита глубоко огорчает Пселла («синклит погублен!»). Он всюду с удовлетворением пишет о добром отношении того или иного василевса к синклитикам и с осуждением — о недоброжелательном. Михаил IV не пренебрегал синклитиками²³⁶, Михаил V, напротив, не оказывал им уважения²³⁷. Мятежный Лев Торник осмелился еще до исхода борьбы за власть создать себе свой двор, с которым намеревался царствовать, таким образом заблаговременно преградив синклитикам доступ в круг своих приближенных²³⁸. С возмущением Пселл говорит, что Мономах ввел в синклит человека, лишенного рода и племени²³⁹, а некоему юнцу «с улицы» дал огромную власть над синклитом²⁴⁰. Ненавистный Пселлу Роман IV Диоген презирал столичных вельмож²⁴¹.

²³¹ Ibid., II. P. 119. « «

²³² Ibid., I. P. 40-42.

²³³/Ш., II. P. 83. ,><·-,,

^mIbid., I. P. 122; II. P. 83. . -i ,,_/Ь),

²³⁵ Ibid., II. P. 19-20; 83-85. < - <«',,'*

²³⁶/Ш., I. P. 57. . -J ι, ν -

²³⁷/Ш., I. P. 95. - ţ , .„ν,'''

²³⁸/Ы., Ι. Ρ. 18. , ·ί «ην

²³⁹Ibid., II. P. 36. ,_jt -, a w-¹ "

²⁴°/Ш.,1.Р.58. _ч I, ?" l I.V w -

²⁴¹/Ы., II. P. 159. '· ч ίι ч*'

92_____________________Г.Г. Литаврин

Дело управления государством требует широких знаний, в частности — осведомленности в законах и стратегии²⁴². Император-полководец Исаак I плохо знал законы²⁴³, а Роман IV ничего не смыслил в стратегии²⁴⁴. Сведущими же в законах и делах управления были представители бюрократии: Константин X²⁴⁵ и Михаил VII²⁴⁶. Если сам император недостаточно подготовлен к сложному делу управления государством, он должен опереться на знания сведущих людей — разумеется, синклитиков, таких, например, как Орфанотроф²⁴⁷ или правовед Константин Лихуд²⁴⁸.

Основой царства ромеев, пишет Пселл, являются чины и деньги. Василеве должен наделять ими подданных в соответствии с порядком и законом, не вознося одних с низших ступеней сразу на верхние и не низводя до уровня «прочих» заслуженных и видных сановников²⁴⁹. Государство, подобно организму человека, заболевает постепенно и незаметно. Многие ищут причины бедствий в ошибках политики сегодняшнего дня, тогда как корни несчастий — в прошлом²⁵⁰. Как и Атталиат, Пселл объявляет великой добродетелью василевса умение творить благодеяния. Даже Константин VIII, который, по выражению Пселла, первым начал «губить тело империи» и погубил бы, если бы пожил долее²⁵¹, удостаивается похвалы философа за щедрость, как и ничтожный жуир Константин IX — Ευεργέτης («Благодетель»)²⁵². Если бы награды распределялись благоразумно, с соблюдением меры, с учетом времени и обстоятельств, не было бы не

Поиск по сайту: