УПРАВЛЯЮЩИЙ ГОРНЫМИ РАБОТАМИ 11 страница

Доктор Сьед писал, что был очень расстроен из-за своей неудавшейся попытки поговорить с пиром, но в нескольких строках излагал свою радость по поводу того, что мне все-таки удалось познакомиться с великим святым.

Несмотря на то что я не получил положительного ответа на просьбу увидеть его вновь, я все же настоял, чтобы мы вместе отправились к Махарши в Тируваннамалай в один из моих визитов в выходные дни. Некоторое время мы вместе сидели в зале и смотрели на Махарши. Спустя несколько минут пир поднялся, выразил свое почтение и откланялся.

Догнав его, я спросил, почему он так внезапно ушел, на что он ответил: «Я вдохнул аромат одного цветка в саду индуизма. Мне нет надобности нюхать остальные цветы. Теперь я удовлетворен и могу вернуться в Багдад».

Этот человек был джняни, истинным знатоком ре-альности. Такие люди встречаются очень редко. За эти несколько минут, проведенные с Махарши, он получил удовлетворение от осознания того, что «цветение» ин-дуистского джняни было таким же, как высший опыт мусульманских святых.

Благодаря своим частым визитам в Раманашрам Па-паджи подружился с младшим братом Махарши, и тот часто заходил к нему домой, когда приезжал в Мадрас по делам командировки. Дом Пападжи стал центром, где со-бирались преданные, приезжающие в Раманашрам и поки-дающие его.

Младшим братом Махарши, а также управляющим ашрама был свами Ниранджанананда по прозвищу Чиннасвами. Он испытывал ко мне глубокую симпатию. Когда бы он ни приезжал в Мадрас по делам ашрама, он всегда заглядывал ко мне на квартиру. Большей

частью он приезжал и занимался печатным делом, но также выполнял и более мелкие поручения, такие, как покупка новых колесных бандажей для повозок ашрама. Я всегда приглашал его пообедать со мной, но он обычно отказывался на том основании, что должен вернуться в ашрам вечерним поездом. Когда наступало время ехать, я провожал его до Милапора. Как-то в один свой визит он сказал мне, что Махарши дал полное благословение лишь мне и не дал его даже своему младшему брату.

Обычно я посещал ашрам дважды в месяц. По субботам и воскресениям армейские магазины, где я работал, были закрыты, и я свободно мог приходить в ашрам по выходным. Я садился на дневной поезд в субботу, а возвращался в воскресенье вечером. Таким образом, я проводил в ашраме целые сутки.

Однажды я пришел в ашрам со своим старым другом из Бангалора, который частенько приезжал в Мадрас навестить меня. Моя жена обычно жаловалась ему, что я трачу добрую половину своего заработка не только на поездки в Тируваннамалай, которые я совершаю дважды в месяц, но еще и на прием у себя дома различных садху и гостей из Шри Раманашрама. Многие из них остаются на ночь, чтобы скоротать время до отправления поезда в Бомбей, Дели или в другое место.

Однажды со мной произошел вот какой случай. В день выдачи денег я отправился в Шри Раманашрам, не дав некоторую сумму жене, чтобы она смогла заплатить за жилье, внести плату за обучение детей в школе и потратить на другие домашние нужды. Эти деньги лежали у меня в кармане, но я забыл отдать ей и спокойно пошел по своим делам. Лишь на станции, когда я вынул деньги, чтобы заплатить за билет, я осознал свою ошибку, так как предназначенная моей жене доля лежала у меня в кармане. Я сказал об этом ехавшему со мной другу из Бангалора.

Выходные я провел в ашраме. Я уже собирался вернуться в воскресенье вечером в Мадрас, но тут подумал: «Зачем мне везти обратно все деньги?» Вместо этого я отдал их Чиннасвами как пожертвование ашраму.

Мой друг, который должен был ехать со мной в это же время, пожертвовал 10 рупий. Увидев, что я отдаю все имеющиеся у меня деньги ашраму, которые, как он знал, предназначались для хозяйственных расходов в Мадрасе, мой друг рассказал об этом свами Ниранджанананде, который, в свою очередь, отказался принять такой дар. Чиннасвами сказал, что примет от меня такую же сумму, какую внес мой друг, — 10 рупий. Вернув остаток мне, он заметил, что в настоящее время у ашрама предстоят небольшие затраты.

«На сегодняшний момент мы готовим примерно на двадцать человек, — сказал он. — Наш расход не очень велик. Он составляет около 80 рупий в день, поэтому нам не нужны твои деньги».

Многие люди испытывали трудности при общении с Чиннасвами, но мы всегда с ним хорошо ладили. Когда бы я ни пришел в ашрам, его сын Шри Т. Н. Венкатараман, который был президентом «Совета попечителей» в Раманашраме на протяжении многих лет, обычно говорил мне, что я был единственным учеником его отца. Со всеми попечителями ашрама я всегда был в самых хороших отношениях.

У супруги Пападжи были свои причины раздражаться на его видимое пренебрежение к деньгам:

Если я не уезжал к Махарши по выходным, то суб-ботними вечерами я приходил на Марина Бич в Мадрасе и медитировал там целую ночь. Примерно в это время, думаю, в 1945 году, я прочитал историю о Рамакришне Парамахамсе, великом святом из Бенгалии.

Он часто проводил время на берегу Ганга в Калькутте. С одной стороны перед ним лежала кучка камней, а с другой

— кучка, сложенная из монет. Он поочередно бросал монеты

и камни в воду, пытаясь обнаружить, в чем же их отличие и есть ли оно. В конце концов он пришел к заключению, что между ними нет никакой разницы, и выбросил оставшиеся монеты в воду. Мне настолько нравились его отрешенность

и полное равнодушие к деньгам, что я решил ходить на берег

и следовать его примеру. Приходя к морю, я выбрасывал в воду все, что было в моих карманах, не заботясь о том, что у меня не хватит денег, чтобы добраться домой. Рано утром я проделывал долгий путь домой.

Как-то в субботу вечером моя жена вместе с детьми решили пойти вместе со мной на пляж. Придя на место, я сказал ей: «Когда я прихожу сюда, меня охватывает великий дух отречения. Все, что у меня есть с собой, я выбрасываю в море и возвращаюсь домой без денег. Так как в эти выходные ты пришла со мной, ты должна поступить так же. Сними с себя все свои украшения — кольца, браслеты, серьги — и брось их в море».

Моя жена подумала, что я сошел с ума, и недвусмыс-ленно высказала свое мнение. Но недолго она наслаждалась своими украшениями. Примерно неделю спустя наш дом обворовали и вместе с другими ценностями унесли все ее украшения, которые она отказалась бросить в воду.

В то время мы снимали жилье у школьного учителя, проживающего этажом ниже. У него было шесть дочерей и больной полиомиелитом сын, который не мог ходить. Для индийской семьи это было большим горем: мальчик никогда не устроится на работу и не создаст семью, а бедный отец, получающий мизерную зарплату, должен скопить приданое своим шестерым дочерям, чтобы они смогли выйти замуж и составить хорошую партию.

Как-то вечером, возвращаясь из храма после празднования Кришна Джанмастами, мы, приблизившись к дому, заметили этого школьного учителя. Он спускался по приставной лестнице с нашего балкона на свой этаж. Когда мы зашли внутрь, то обнаружили пропажу украшений моей жены, а также нескольких ее сари.

Я подумал: «Это должно было случиться. Она отказалась бросить свои украшения в море, поэтому пришел вор и забрал их».

Я испытывал глубокое сочувствие по отношению к этому человеку, живущему под нами. На его долю выпало так много несчастий: нужно поставить на ноги стольких дочерей, найти им мужей, да еще ухаживать за больным сыном.

«Пусть оставит себе вырученные за украшения деньги,

— подумал я. — Они нужны ему, чтобы содержать семью». Спустя несколько дней я получил письмо от адвоката

домовладельца, уведомляющее меня, что, если я в ближайшее время не выплачу должной суммы за аренду квартиры, моей семье придется покинуть дом. Он заявил, что я задолжал за двенадцать месяцев, хотя я заплатил необходимую сумму с авансом в три месяца. Я стал искать квитанцию об уплате за квартиру, но обнаружил, что и она была украдена, а без этого документа я не мог доказать, что вообще платил за жилье.

В связи с моим отказом выплачивать ему какие-либо деньги хозяин дома в конечном счете заставил меня явиться в суд. Я рассказал судье, что в день ограбления мы видели, как домовладелец спускался по лестнице из моей квартиры. В тот же день пропали и квитанции об уплате за жилье.

«Вы заявили о пропаже в полицию?» — поинтересовался он. «Нет, — ответил я. — Он бедный человек, и у него тяжелая жизнь. Я не хотел создавать ему еще больше

проблем. Ему нужны деньги, чтобы выдать своих до-черей замуж, и я не стал делать заявления».

Судья поверил мне, и дело было закрыто, но перед тем как отпустить меня, он предупредил: «Господин Пунджа, будьте осторожны. Ваша честность может сослужить вам медвежью услугу и причинить вам неприятности».

Позже от своих соседей я узнал, что наш учитель уже не в первый раз проделывает такой трюк со своими жильцами. И нам пришлось как можно скорее покинуть этот дом, так как мы не могли больше оставаться там после произошедшего случая. Спустя семь дней после этого происшествия сын учителя умер. А вскоре после этого скончался и сам учитель от укуса змеи. По закону природы обман никогда не остается безнаказанным. Обманув кого-либо, приходится расхлебывать последствия поступка.

Как-то я спросил его супругу и детей, не приходило ли им в голову, что все беды, свалившиеся на их семью, могут быть последствием их нечестного образа жизни. Его жена посмотрела на меня, как будто не поняла, о чем шла речь. Тогда я напомнил ей об украденных из нашей квартиры драгоценностях. В ту ночь она страховала своего супруга у лестницы, поэтому, полагаю, была в курсе происходящего. Но она все отрицала. Тогда я не хотел причинять им лишних проблем и не заявил об увиденном в полицию, но они возбудили против меня судебное дело и вызвали в суд. Впоследствии, когда их дело было закрыто, они продолжали врать — вот как бывает в жизни.

Наш мир — это большая самсара. Все люди — честные и лживые — находятся в ее ловушке. И лишь немногие осознают это и пытаются освободиться от самсары. Это пришло мне в голову, когда я наблюдал, как рыбаки забрасывают сети в море и вытаскивают на берег пойманную рыбу. Две лодки с натянутой между ними

сетью медленно движутся к берегу. Рыба в сети, но, не осознавая этого, она не беспокоится. Вокруг все еще много воды, и она продолжает спокойно плавать. Так происходит с каждым в мире. Нас окружает сеть смерти. Если мы не предпримем что-нибудь, то обречем себя на смерть. Но кому есть дело до этого, кто пытается выбраться? Практически никто.

В книге Рамакришны я прочитал одну историю, где рассказывалось о различных реакциях рыб, обнаруживших себя в сети. Наблюдая, как рыбаки окружают свой улов, я понял, насколько его слова были верны.

Некоторые рыбы очень осторожны и никогда не приближаются к сетям. В них заложен инстинкт недоверия. Некоторые святые ведут себя подобным образом. С самого детства они не позволяют миру поймать их в свою сеть. Они осознают ту опасность, которую несут в себе преходящие вещи: «Вчера здесь не было сетей. Это нечто преходящее. Лучше избегать этого». Шукдев был одним из тех, кто не позволял миру прикасаться к себе.

Остальные начинают чувствовать опасность только тогда, когда сети смыкаются вокруг них. Вначале еще есть возможность сбежать. До того как сети сомкнутся, еще можно миновать опасность, выплыв из зоны сетей. Как только почувствуешь приближение сети, устремись к свободе, иначе будет слишком поздно. Те, кто достаточно рано начинают ощущать, что сети самсары смыкаются вокруг них, быстро уплывают прочь и спасаются. К такой категории людей принадлежал Рама Тиртха. У него была семья, работа — он преподавал математику, — но он почувствовал, что сеть смыкается над ним, и успел обрести свободу до того, как сеть опутала его.

Те, кто по какой-либо причине медлят предпринять попытку освободиться, скорее всего окажутся на обеденном столе. Некоторые рыбы, опутанные сетью, продолжают оставаться в ней, полагая, что так безопаснее. Но привязанность к чему-либо в самсаре не может

помочь. Привязанность к семье, друзьям или религиозным идеям оказывается бесполезной — лишь упрощает задачу смерти поймать вас. Иногда рыба понимает, что над ней нависла опасность только тогда, когда сеть уже сомкнулась. И в последнюю секунду пытается вырваться на свободу, выпрыгивая из сети. Но большинству из них это не удается: либо рыбак поймает во время прыжка, либо хищная птица схватит в воздухе. Мало кому удается избежать сетей. В большинстве случаев люди пробуждаются и видят опасность самсары, уже когда их засосала трясина семейныхотношений, работа, обязанности и т. д. Прожив сорок, пятьдесят или шестьдесят лет, лишь некоторые осознают, в каком положении оказались, и героически сражаются за свободу. Побеждают немногие. Остальные, подавляющее большинство, ничего не предпринимают вплоть до самой последней минуты. Лишь за несколько секунд до того, как их вытащат из воды, они начинают борьбу. К такой категории относятся те, кто тянут до последнего момента, пока не становится слишком поздно. Детство и юность — самое благоприятное время для освобождения. А дальше все становится тяжелее и тяжелее.

Однажды вечером я наблюдал такую картину: рыбак привез на берег свой улов и, стоя на берегу, выбрасывал обратно в воду одну или две живые рыбины. Ему помогала жена. Я не мог понять, что он делает, и подошел спросить, почему он отпускает пойманную рыбу обратно в море.

«Чтобы выказать морю свою благодарность за то, что дает нам пищу», — ответил он.

Некоторые люди надеются, что в самый последний момент произойдет чудо, и они будут спасены, но этого практически никогда не происходит. Поэтому лучше самому бороться, пока есть сила, молодость и желание обрести свободу.

Пападжи не планировал возвращаться в Лаялпур, чтобы навестить своих родителей, но в середине 1947 года политическая обстановка в Индии вынудила его покинуть Раманашрам. Вот что он говорит по поводу своего отъезда.

В 1947 году английское правительство под давлением мусульман решило, что после обретения независимости должен произойти раздел Индии. Территория, где большая часть проживающих — мусульмане, будет новым государством Пакистан, а остальная территория будет принадлежать новой независимой Индии. Таким образом, граница проходила с севера на юг восточнее Лахоры. Следовательно, после утверждения независимости, которое должно было произойти в августе, моя семья оказывалась в Пакистане. За несколько месяцев до провозглашения независимости многие мусульмане, проживающие в Индии, мигрировали в еще не сформировавшееся государство Пакистан. В то же время индусы, проживающие на территории, которая должна была относиться к Пакистану, уезжали жить в Индию. В обоих сообществах отношения накалились до предела. Мусульмане нападали, грабили и убивали индусов, пытавшихся покинуть Пакистан, в то время как сами мусульмане, желавшие уехать из Индии, терпели такие же нападки со стороны индусов. Обстановка обострилась настолько, что мусульмане останавливали целые поезда, идущие из Пакистана, где пассажирами были индусы, и расстреливали их. То же происходило и с поезда-ми, идущими в другом направлении: индусы нападали на спасавшихся бегством мусульман и убивали всех пас-сажиров, находящихся в этих поездах. Я ничего не знал о такой жестокости, поскольку никогда не утруждал себя чтением газет и не слушал радио.

В июле 1947 года, за месяц до провозглашения неза-висимости, ко мне подошел Девараджа Мудальяр,

компилятор книги «День за днем с Бхагаваном», и поинте-ресовался, из какой части Пенджаба я приехал. Когда я ответил, что приехал из поселения, находящегося в не-скольких милях западнее Лахоры, он сообщил мне о предстоящем разделе, акцентируя мое внимание на том, что моя семья и отцовский дом после раздела территории будут находиться в Пакистане.

«Где сейчас находится твоя семья?» — поинтересовался он. «Насколько я знаю, — неуверенно сказал я, так как не поддерживал с ними связь, — они все еще в моем родном городке. Никто из них не проживает на территории, которая будет относиться к Индии». «Так почему бы тебе не поехать к ним и не привезти их сюда? — сказал он. — Им небезопасно оставаться там».

Он рассказал мне о происходящей там резне и о том, что мой сыновний долг заботиться о семье и увезти их оттуда. Он даже предложил мне привезти их в Тируваннамалай.

«Нет, — ответил я. — Я не могу оставить Махарши». Это не было предлогом. Я на самом деле так чувствовал.

Я достиг такой стадии во взаимоотношениях с Махарши, где моя любовь не позволяла оторвать от него глаз или даже допустить мысль о том, чтобы покинуть его на неопределенный период времени, уехав в другой конец страны.

Степень привязанности Пападжи к Махарши можно оценить по его истории, рассказанной мне в 1994 году.

Практически на протяжении всей жизни доступ к Махарши был неограничен. Его преданные могли прийти к нему в любое время. Но ближе к концу его жизни, когда ежедневно в ашрам приходило очень много народу, было установлено несколько периодов времени для отдыха, во время которых никому не позволялось находиться с ним. Мне было тяжело быть вне его

присутствия, поэтому, когда закрывались двери зала, я обычно садился напротив окна и пристально смотрел в него. Тахта Махарши располагалась таким образом, что из окон невозможно было увидеть его, но когда он поворачивался или вытягивался на спине, можно было увидеть его ногу или локоть. В надежде увидеть его даже мельком я целыми часами просиживал около его окна, как приклеенный. Обычно мне ничего не удавалось увидеть, но я сполна был вознагражден за свое терпение, когда мелькала его рука или нога. Возможность получить такой даршан удерживала меня у его окна на протяжении всего дня. Я даже спал там. Я так любил его форму, что не хотел упускать ни малейшей возможности увидеть хоть какую-либо часть его тела.

Когда я получал разрешение войти в зал, мой взгляд всегда устремлялся на его лицо. Я не мог смотреть больше ни на что. Иногда его глаза были полуоткрыты, но большую часть времени они были широко открыты и пусты. Ни у кого другого я больше не встречал таких глаз. Всего лишь один раз за этот период он ответил на мой взгляд. Он посмотрел прямо мне в глаза, и мой взгляд встретился с его взглядом. Это было подобно взглядам возлюбленных. Мое тело охватила дрожь. Я совершенно не чувствовал присутствия своего тела. Из глаз текли слезы, в горле стоял ком. Несколько часов я не мог ни с кем разговаривать.

Деварадже Мудалъяру не удалось убедить Пападжи поехать и забрать свою семью, и он решил рассказать обо всем Махарши.

В тот день мы сопровождали Махарши во время его вечерней прогулки недалеко от ашрама, и, обернувшись к нему, Девараджа Мудальяр сказал: «Кажется, семья Пунджи, проживающая западнее Пенджаба, попала в затруднительное положение. Пунджа не только не

хочет ехать за ними, но создается впечатление, что он не хочет даже попытаться вывезти их оттуда. Независимость будет провозглашена уже менее чем через месяц. Если он не отправится сейчас, может быть слишком поздно».

Махарши поддержал его, согласившись, что мое место рядом с моей семьей.

Он сказал: «Люди, живущие в местах, откуда ты приехал, переживают трудное время. Почему бы тебе не отправиться туда прямо сейчас? Поезжай туда и вывези свою семью».

Несмотря на то что его слова были равносильны приказу, я все еще колебался. С того самого дня, когда Махарши показал мне, кто я есть, я почувствовал к нему великую любовь и привязанность. Я искренне чувствовал, что ни с кем в мире у меня нет таких близких взаимоотношений, как с ним. Я попытался объяснить Махарши свою позицию.

«Моя старая жизнь была лишь сном, — сказал я. — Мне снилось, что у меня есть жена и семья. Но вы разбудили меня. У меня больше нет семьи. У меня есть только вы». Махарши возразил мне: «Но если ты знаешь, что все это сон, какая разница, если ты останешься в этом сне и выполнишь свой долг? Почему ты боишься поехать к ним, если знаешь, что это всего лишь сон?» Наступило время объяснить ему главную причину моего нежелания ехать: «Я слишком привязан к вашей физической форме. Я не могу оставить вас. Я так сильно люблю вас, что не могу оторвать от вас глаз. Как же я могу уехать?» «Я всегда с тобой, где бы ты ни был», — был его ответ.

По его манере разговора я понял, что он определенно считал мою поездку необходимой. Последняя его фраза была благословением на мою предстоящую поездку и будущую жизнь в целом.

Я тут же понял глубокий смысл его слов. Я, которое было подлинной природой моего учителя, было также и моей внутренней реальностью. Как я мог быть отделен от этого Я? Это было мое собственное Я, и мы оба — мой учитель и я — знали, что ничего иного не существует.

Я принял его решение. Я простерся перед ним и впервые

в своей жизни коснулся его ног в знак поклонения, любви и уважения. Обычно он никогда и никому не позволял припадать к своим стопам, но этот случай выходил за обычные рамки, и он не стал возражать. Перед тем как подняться на ноги, я собрал немного земли из-под его ног и положил себе в карман как знак священной памяти. Также я обратился к нему с просьбой благословить меня, так как интуиция мне подсказывала, что это была наша последняя встреча. Я предчувствовал, что больше не увижу его.

Так я покинул ашрам и отправился в Лахор. Атмосфера там была крайне накалена. Разъяренные мусульмане кричали: «Смерть индусам! Смерть индусам!» Другие выкрикивали: «Мы легко заполучили Пакистан, пришло время напасть на Индию и завоевать ее! Возьмем ее мечом!»

У некоторых действительно в руках были мечи и, размахивая ими, они выкрикивали свои лозунги.

Я пошел на станцию и купил билет до родного городка. Я занял место в практически пустом вагоне, поставил там свои сумки и вышел из поезда, чтобы купить чай на платформе.

Я был удивлен, увидев полупустые поезда, и спросил у одного прохожего: «Что происходит? Почему поезда ходят пустыми?» Он объяснил мне причину: «Индуисты больше не ездят на поездах. Они боятся ехать куда-нибудь на этом виде транспорта, поскольку они здесь в меньшинстве. Было убито так много пассажиров, что никто не решается путешествовать здесь таким способом».

В эти жестокие дни индуисты и мусульмане занимали разные вагоны, чтобы в случае опасности защитить себя. А полупустые вагоны, на которые я смотрел, были заняты как раз индуистами.

И тогда мой внутренний голос, голос моего учителя, сказал мне: «Иди и садись в вагон, где сидят мусульмане. Там с тобой ничего не случится».

На первый взгляд эта мысль показалась мне неплохой, но

я не был уверен в своих способностях провести сидящих там мусульман, убедив их в том, что я один из них. Я был одет не так, как они, да к тому же у меня были проколоты уши, что не было принято у мусульман. А еще у меня на тыльной стороне руки была броская татуировка «Ом». Я был выходцем из индуистских браминов, которые считали, что все мусульмане были порочны и нечисты, так как ели мясо. Любой, кто хотел войти в наш дом, сначала должен был показать тыльную сторону руки. У всех местных индуистов была сделана татуировка в виде «Ом», у мусульман — нет. Индуистам разрешалось проходить, а мусульман отсеивали.

Я прислушался к своему внутреннему голосу и сел в вагон к мусульманам. Никто не возражал и не спрашивал, имею ли я право быть здесь. Каждый был занят тем, что беседовал о повседневных проблемах, а когда вдруг начали скандировать: «Смерть индусам! Смерть индусам!» — я присоединился. Где-то в сельской местности мусульмане остановили поезд, и все пассажиры из индуистских вагонов были расстреляны. Но никто не обратил внимания на меня, хотя по мне, казалось бы, с первого взгляда было видно, что

я чистой воды индуист.

Доехав до Лаялпура, я сошел с поезда и сел в тонгу на станции. Но, узнав, что извозчик был мусульманином, я не осмелился сказать, где живу, и вместо того чтобы попросить его доставить меня в Гуру Нанак Пур — туда, где жили мои родители, — я указал другое место — Ислам Пур. Остальной путь я проделал пешком. Последнюю

милю своего пути к дому я шел по пустынным улицам. Придя к дому, я увидел что он заперт, как и все другие дома на этой территории. Я постучал, но никто не ответил. Наконец на крыше дома появился мой отец и спросил, кто я.

«Это я, твой сын Харбанз! — прокричал я ему в ответ. — Разве ты не видишь? Ты не узнаешь мой голос?» (Обычно родители Пападжи обращались к своему сыну, называя его Харбанзом. )

Наконец-то он узнал меня и был очень удивлен моему приезду. Он прекрасно знал, что я не очень считался со своими семейными обязательствами.

«Зачем ты вернулся? — с недоверием в голосе спросил он. — Пенджаб полыхает. Повсюду происходит убийство индуистов. Как же все-таки тебе удалось добраться сюда? Разве поезда все еще ходят?» «Да, — прокричал я ему в ответ, — поезда все еще ходят, а то как бы я сюда доехал».

Мой отец призадумался, перед тем как принять окончательное решение.

«В таком случае, — сказал он, — ты должен вывезти свою семью из Пенджаба и помочь обосноваться где-нибудь в Индии. Если поезда еще функционируют, я смогу достать для вас всех железнодорожные билеты».

Во время последующей беседы отец упомянул, что помощник инспектора был моим бывшим армейским другом. И так как мы оба считали, что он может оказать нам некоторую помощь, на следующий день пошли к нему. Я представил ему своего отца и рассказал, в какой мы находимся ситуации и о наших планах. Он согласился приставить к нашему дому охрану с целью защиты нашей семьи от мародеров, разгуливающих поблизости. А так как мы были индуистскими браминами, то вероятность нападения этих шаек была очень велика.

На следующий день, захватив с собой билеты, я вывез тридцать четыре члена своей семьи — практически

все из них были женского пола — из западной части Пенджаба в Индию. За время нашего путешествия мы были свидетелями многочисленных убийств. Вплоть до Лахоры жертвами были индуисты. А после Лахоры сикхи убивали мусульман. Повсюду были ужасающие сцены смерти.

Махарши послал меня в Пенджаб выполнять мой долг. Это было характерно для него, он не позволял своим преданным уклоняться от выполнения своих обязательств перед семьей.

Сказав мне: «Я всегда с тобой, где бы ты ни был», — он направил меня выполнить обязательства перед семьей.

Услышав его слова, я сначала оценил только их фи-лософское значение. Мне и в голову не пришло, что физически я тоже буду находиться под его защитой и покровительством. До сих пор это работало. Он подсказал мне, в какой вагон поезда сесть. Несколько часов спустя после той резни я продолжал ехать в одном вагоне с мусульманами, будучи не узнанным, хотя на моем теле были знаки, выдающие мою принадлежность к индуистам. Несмотря на царящую анархию, мне удалось получить места для всех членом моей многочисленной семьи и вывезти их из опасности на последнем поезде, который тогда направлялся из Лахора в Индию. После провозглашения независимости, поезда, пересекающие границу, были остановлены, а сама граница закрыта. Мы находились под милостью учителя, которая хранила нас и оберегала от опасности.

Свою семью я привез в Лакнау, поскольку там жил один мой друг по армии, и я знал, что на него можно положиться. Первые несколько месяцев мы оставались с ним в Нака Хиндоле, недалеко от станции «Чарбагх», но так как наши семьи были многочисленными, мы в сентябре 1947 года переехали в новый дом в Нархи. Даже там нам было тесно: более тридцати человек должно было проживать в четырех комнатах. В этом доме я жил уже

много лет. Постепенно члены моей семьи разъехались, поселившись в других домах в разных городах, а я остался в своем доме со своей семьей вплоть до 1990 года.

Мои родители остались в Пакистане и после раздела страны, но жизнь там вскоре стала невыносимой. Нашей семье принадлежало несколько близлежащих домов на одной улице в Гуру Нанак Пуре, но в скором времени их заняли мусульманские беженцы. Моим родителям позволили занимать всего лишь одну комнату в своем доме. Когда они возмутились, им сказали, что одной комнаты достаточно для проживания двум людям. Поселившиеся в их доме жильцы прекрасно знали, что мусульманское правительство никогда не выгонит их оттуда. В конце концов мои родители обратились за помощью к помощнику инспектора, оказавшему им содействие во время моего короткого визита, и он организовал их выезд в Индию. Не успели они сесть в самолет, как пакистанские служащие уже растащили все их вещи, не позволив им что-либо взять с собой. Отобрали даже личные украшения моей матери, оставив лишь одежду, которая была на них. В Лакнау они приехали без багажа. Мне не удалось связаться с ними из-за моего отъезда из Лаялпура, поэтому они даже не знали, где я, живы ли остальные члены семьи или нет. В конечном счете они вычислили нас, сделав запрос в правитель-ственной службе, где иммигранты могли оставить свои имена и адреса. Я оставил там свой адрес в Нархи, на случай если они будут искать нас. Таким образом, сначала они жили вместе с нами в Нархи, но так как там было очень тесно, я вскоре нашел им отдельный дом, располагающийся в окрестностях города на берегу реки Гомти.

Поиск по сайту: