Функции колыбельной песни

Как отмечено во введении, большинство исследователей колыбельной песни определяли жанр лишь по одной функции – функции усыпления (успокоения). Эту функцию даже выделяли как "ведущую утилитарно-бытовую" и дополняли ее воспитательной и эстетической.[23] На наш взгляд, чтобы определить функциональное поле жанра, нельзя ограничиваться только текстом и очевидным наблюдением. Колыбельная песня функционировала в традиционном обществе, в поле традиционного мировоззрения и была органически включена в общую систему традиционных представлений.

Функциональность колыбельной песни проявляется в непосредственной форме.[24] Ситуация убаюкивания в традиционной среде требует колыбельной песни, без нее она не состоится. Даже в сегодняшнем времени, даже в "посттрадиционной" среде, такое требование ощущается[25]. Следовательно, колыбельная песня воздействует на действительность. Такое свойство, присущее в непосредственной форме далеко не всем жанрам фольклора, привносит особые функциональные смыслы. Колыбельная песня по своей природе, по форме своего функционирования, становится "транслятором" традиционного мировоззрения.

Ситуация исполнения колыбельной песни объединяет в себе взаимосвязанные и взаимовлияющие явления. "Ситуация жанра" включает исполнителя и адресата текста (в его специфике), "технологию" текста и "технологию" убаюкивания, время и место действия.[26] Функциональность жанра определяет все составляющие. Все они являются функционально производными. Если мы откажемся от этого тезиса, мы откажемся от понимания синкретического единства традиционной культуры (Путилов 1991, 151).

Функция колыбельной песни не сводится только к усыплению младенца (убаюкиванию, успокоению). Основные функции заложены и в природе адресата песни (младенца), и в специфике ее исполнения.[27] Система восприятия младенца в традиционной культуре определяет функции текста. Текст функционально "транслирует" это восприятие. Восприятие младенца в традиционной культуре имеет "открытый" мифологический контекст. Более того, для жанров фольклора, обладающих свойством прямого воздействия на действительность, особенно характерна "открытая" трансляция мифологических категорий традиционного сознания.

Рассмотрим, в контексте функциональности, все составляющие "ситуации жанра". Мы рассматриваем традиционный жанр, его носители и исполнители – "Homo traditionalis". Адресат текста – младенец – еще не Homo traditionalis. Это "переходное существо".

Свидетельств восприятия новорожденного, младенца как "переходного существа", как еще "недооформленного", как "недочеловека" в традиционной культуре множество. Это общеизвестный и "общемировой" факт. Обозначим лишь некоторые моменты, подтверждающие "переходность" младенца:

1. Новорожденного, младенца можно править и исправлять. То есть оформлять (дооформлять) его тело (от ног до губ и носа).[28]

2. Необходимы действия по раскрыванию органов ребенка.[29]

3. Младенца возможно перепекать[30], перерождать,[31] перемывать[32], то есть "переделывать", "переустраивать".

4. Новорожденный (младенец), в языке традиционного мировоззрения не имеет четкого полового статуса, поэтому его обозначают как младенца, младеня, дитя, чадо, люлечника, ползня, лялю и другими терминами.[33]

5. Ребенка маркируют в категориях хлеба и каши, которые "оформляются" и "завершаются" в приготовлении. Хлеб "стоит", "закисает", "поднимается", обретает твердость, "готовость", форму. Ребенок, младенец еще не хлеб. Этот факт точно подмечен А.К. Байбуриным: "В терминах, описывающих различные этапы получения хлеба, кодировались представления о развитии младенца, о возрастных изменениях его тела: роды уподоблялись выпечке хлеба в печи, всходы урожая – обучению ходьбе, закисание теста – его росту, набиранию сил."(Байбурин 1983, 7). Каша также в процессе приготовления "растет", "затвердевает", принимает форму. Ребенка надо "захлебить" (напр.: Архив РЭМ. Ф. 7. Оп. l. Д. 840. Л.16. Новг., Череповецкий, 1899. Власов А.), "закашить" (напр.: ТФА, 1996-1998), то есть дать хлеб или кашу до первого кормления грудью. Здесь же можно вспомнить "крестильные" и "бабьины" каши.

6. Представления об опасности младенца, его "нечистоте", с одной стороны,[34] и особой и постоянной опасности "всего" окружающего для него с другой.[35] Вследствие этого прибегают к постоянным апотропейным действиям.

7. Постоянные действия по включению его в семейный и общинный социум.[36]

8. Существуют обряды над младенцем, ребенком, фиксирующие завершение определенного этапа перехода (доформирования) и перехода его в новый статус.[37]

Мы назвали ряд признаков (далеко не исчерпывающий), который свидетельствует о "переходном", "недооформленном" статусе адресата колыбельной песни. Но младенец в перспективе должен преодолеть состояние перехода, необходимо его полное оформление в человеческом статусе. Он должен расти и правильно (в смыслах традиции) развиваться. Поэтому любой текст фольклора в такой адресной привязке будет непосредственно или опосредованно проявлять "формирующие" функции. Но не только вследствие "переходного" статуса младенца мы "обязываем" колыбельную песню обрести особый функциональный ряд и ритуальный характер. Сама колыбельная песня, на уровне своего мотивного фонда, который, в свою очередь, формировался в контексте "ситуации" жанра, свидетельствует об этом. Все восемь вышеприведенных примеров конкретно (иногда даже в дословной проекции) отразились в колыбельной песне.

"Переходное" состояние, "переходное" время в традиционной культуре характеризуется прогностическими качествами – возможностью определить "долю", узнать и "заказать" благополучное будущее. "Правильность" или "неправильность" поведения (ритуального и обыденного) в момент перехода или вокруг человека, находящегося в переходном состоянии (беременной, роженицы, невесты, младенца, покойника) в представлениях традиционного общества неизбежно влияет на будущее.

Следует заметить, что, кроме различного рода ритуалов с положительной прогностикой, совершаемых над человеком в момент перехода, всегда существует особый текст (в виде фольклорного жанра или молитвы), представляющий прогностическое "благопожелание" (напр.: благопожелание христославов, колядующих, "сеяльщиков" в святки, когда все и вся находится в переходном состоянии; заговоры и молитвы на успешное разрешение от бремени, свадебные величальные, похоронные причитания и др.).

Традиционная культура прецедентна по своей сущности, и "переходный" младенец не может остаться как без обрядов и ритуалов прогностического характера, так и без прогностического текста благопожелания, каким и является колыбельная песня.

Человек в состоянии перехода, по народным представлениям, находится в ситуации повышенной опасности (порча во время родов; подмена, сглаз младенца; многообразная и многовариантная порча невесты, свадьбы, вплоть до "оборачивания" всех свадебников), что вызывает многочисленные апотропейные действия (никому не говорить о рождении младенца, одеть сразу по рождении на младенца пояс, быстро крестить; сетка на невесте, "свой" колдун на свадьбе и т.д. и т.п.) Есть и тексты обережения (текст апокрифа "Сон Богородицы", заговоры от порчи свадьбы). Колыбельная представляет собой постоянный "охранительный" текст (детство – самое "растянутое" во времени переходное состояние).

"Ситуация жанра" колыбельной песни имеет еще один акт "переходности". Колыбельная песня исполняется в момент перехода из бодрствования в сон и часто в момент смены дня и ночи, света и темноты. Концентрация "переходности" (самого адресата, его состояния, времени) не может не оказать функционального влияния на жанр.

Переход из бодрствования в сон в контексте народных представлений о "преображающей" функции сна (в многочисленных аналогиях "сон-смерть", пророческих смыслах сновидений) имеет особое значение.

Особенно важное значение сон ("результат жанра") имеет как переходное состояние. Во сне может угадываться и узнаваться доля. Примеров таких узнаваний (и определений) во сне будущей доли в традиционной культуре множество, достаточно вспомнить гадание во сне в Святки или Иванов день (переходное время)[38].

В традиционной культуре всегда фиксируется благословение младенца на сон и обережение его сна. Ребенку, даже когда он выходит из "колыбельного" возраста, на сон всегда говорят краткий оберег (напр., тихвинский: "Улегся спать, // Под Господню печать, // Под Господен мост, // Благослови тебя Христос"). Сон как особое состояние, особенно в контексте "переходности" младенца, требует благословения и обережения, и колыбельная песня своеобразным образом это транслирует. Более того, даже взрослый "оформленный" человек на сон осеняет себя молитвой. В традиционной и в дворянской культуре существовал обычай вечерней молитвы всей семьи. "Собирание" семьи – ритуальный знак.

Таким образом, мы можем в сопоставлении с традиционными прецедентами (еще не "заглядывая" в текст) обозначить некоторые функции колыбельной песни, присущие ей по природе "ситуации жанра".

Естественно, что в традиционном сознании "текст", воздействующий на действительность, исполненный в момент перехода или над субъектом, находящимся в переходном состоянии, в переходное время обретает ритуальный характер, и его слово насыщается магической силой. Магический потенциал колыбельной усиливается не только поэтической организацией, но и структурированностью самого жанра, его устойчивой формульностью (и устойчивостью формульных мотивов), повторяемостью исполнения (по времени, месту и адресату), системой образов, лексическими ограничениями.

Текст колыбельной находится внутри традиции. Комментируя и толкуя его, мы постоянно обращаемся к традиции. Без нее невозможно понимание большинства текстов. Традиция является носителем смысла текста. Определив такую (весьма очевидную) взаимосвязь, мы не вправе не учитывать заложенные в ситуации убаюкивания смыслы, которые являются функционально-определяющими для колыбельной песни. Впоследствии мы постараемся подтвердить эту гипотезу, исходя из анализа содержания корпуса исследованных русских колыбельных.

Если бы колыбельная песня ограничивалась одной усыпительной функцией, в ней бы не было таких строгих ограничений на уровне словаря: ограничений в пространственно-временной (в том числе и по качествам пространства), "демонологической", цветовой лексике. В ней бы не доминировало повелительное наклонение только в отношении команды на сон.

Наше основное расхождение с исследователями колыбельной песни находится в понимании природы содержания основной функции жанра. На наш взгляд, это не просто "утилитарно-бытовая" функция. Эта функция, в контексте совокупности "переходов" ее адресата, сама "настраивающая" на переход (на сон), привносит в текст ритуальные смыслы и, в соответствии с этим, создает особое функциональное поле жанра.

Отметим еще один факт. Колыбельная песня – первый долговременный жанр общения с ребенком. После родильных заговоров, приговоров на "правление" тела, крестильного обряда и крестильного "кашного" столования колыбельная песня надолго, на 1.5 – 2 года, занимает доминирующее положение в общении с ребенком. В контексте народного мировоззрения, где все обладает взаимовыводимостью, где ничего не происходит случайно, колыбельная песня занимает особое место в процессе "оформления" младенца в статус Homo traditionalis.

Функция усыпления

Обычно данную функцию колыбельной определяют как основную и достаточно кратко описывают жанровые приемы усыпления. Отмечают ритмику и повторы, фиксируют усыпляющий эффект качания.[39] Попытаемся рассмотреть данную функцию усыпления более комплексно и не только в контексте поэтики колыбельной песни, но и в контексте ее содержания. При этом следует отметить, что почти все элементы колыбельной песни, в той или иной степени, реализуют функцию усыпления.

Поиск по сайту: