Цвета и наружность человека

Среди множества факторов, поражающих нас, когда мы пытаемся понять мир цвета, есть один, являющийся для (66) меня особой загадкой. Мне кажется, что во всех культурах homo sapiens — а не homo mecanicus, — приступая к толкованию своего мира цветов уделял особое внимание, несомненно бессознательно, цвету своей кожи. Белый человек сделал свою белую кожу титулом своего величия; китайцы помещали желтый цвет в центр вселенной; чернокожие приписывали черному цвету смысл преуспеяния и изобилия, что, пожалуй, больше нигде не встречается. Вследствие контраста между цветами, их поляризация всегда находила (и до сих пор находит) отражение на моральном уровне. Белый человек связывает белый цвет с жизнью и добром, а черный — со смертью и злом. Чернокожий выработал систему, основанную на тех же цветах, но с прямо противоположным значением. Белый цвет для него связан со смертью и потусторонним миром, тогда как черный ассоциируется с жизнью и плодородием. Что же стоит за этой взаимосвязью? Почему же цвет кожи человека, похоже, идет рука об руку с его представлениями о добре, о жизни, и почему находится в антагонизме с его понятиями о зле и о смерти?

Я не намерен пытаться решить эти проблемы, если они на самом деле существуют. Мне бы просто хотелось высказать некоторые предположения в отношении африканцев.

В черной Африке существует довольно широко распространенная концепция, согласно которой люди, прежде чем "прийти" в этот мир, обитали на небе, где они были белыми. Так как само небо является белым, то и все его обитатели также являются белыми. Поэтому чем светлее ребенок при рождении, тем он прекраснее. Другими словами, в этот конкретный момент жизни индивида особое значение приписывается бледности его кожи, которая наделяется исключительными качествами. Чтобы подкрепить это заявление, я хочу пересказать сказку ронга под названием "Дорога в небо". В ней описываются две молодые сестры, одна из которых, выбрав правильный цвет, успешно приводит детей в жизнь; тогда как другая, выбрав неверный цвет, не только терпит неудачу в этом, но даже оказывается наказанной:

"Молодая девушка разбила кувшин, пытаясь набрать воды, и так как боялась упреков матери, то "взяла (67) веревку", чтобы отправиться на небо. По дороге двигался муравей, который дал ей совет. Девушка была милой и послушной, она благоразумно последовала доброму совету муравья. Прибыв на небо, она нашла там деревню. Ее милый нрав пришелся всем по душе, и чтобы показать свое дружеское расположение, жители деревни предложили девушке ребенка. На следующий день ей сказали: "Мы покажем тебе прекрасный дом, в котором много детей". Войдя в дом, девушка увидела, что одна часть его красная, а другая — белая. Это объяснялось одеждой детей. Ей велели пойти и выбрать ребенка. Молодой девушке хотелось взять ребенка в красном. Но муравей, сидящий в ее ухе, посоветовал взять в белом. Девушка взяла ребенка. Он был очень красивым!".

За этим следует другая часть сказки, в которой рассказывается о том, как ее младшая сестра также отправилась на небо, но не послушалась совета муравья, и, когда люди из деревни послали ее за ребенком, она взяла его с красной, а не белой стороны. Девушка потерпела неудачу и вернулась на землю тысячью кусочками.

Такое предпочтение белой и светлой кожи становится очевидным и в отношении молодых девушек брачного возраста. Фактически считается, что девушка со светлой кожей обладает большим обаянием, чем та, у которой кожа черная как смоль. Светлокожая девушка лучше "смотрится". Ее светлый цвет говорит об уме, о молодости.

В соответствии с этим же представлением, утверждается также, что новорожденный младенец в период между рождением и принятием в общество не только белое, но еще и мягкое создание. Более того, в течение всего этого периода он не считается настоящим человеком, и такое отношение может заходить настолько далеко, что родители и община могут лишить его жизни по таким причинам, которые для каждой социальной группы определяются по-разному. Считается, что лишив эти создания жизни, их автоматически возвращают туда, откуда они пришли, то есть на небо.

Если в течение этого периода ребенок умирает естественной смертью, то мать тайно хоронит его в обломках (68) глиняного сосуда у реки. Его не оплакивают, потому что он принадлежит другому миру.

Многие обряды, исполняемые в период раннего детства, имеют своей целью "затвердевание" такого "мягкого" создания. Я ограничусь лишь одним из наиболее важных. Неделю спустя после появления на свет новорожденного младенца, тонга празднуют специальную церемонию. Бабушка по материнской линии обмазывает хижину молодой матери глиной, а затем:

"Она возвращается к себе и собирает всех женщин-родственниц, которых может быть от двенадцати до пятнадцати. Они берут с собой еду, охру и специально приготовленный жир. Входя в деревню, они исполняют специальный танец, называемый khana, повторяя нараспев следующую строку: "Я славлю мой горшок, который принес nge/ebend/e".

Согласно Жюно это слово непереводимо, однако он поясняет, что:

"Они (женщины) приравнивают ребенка к глиняному горшку, который был обожжен, а затем испытан, согласно обычаю, бросанием на землю. Горшок не разбивается; поскольку он не дал трещины в печи, он остается целым. Именно это и означает определяющее наречие nge/etoend/e".

Таким образом, светлый цвет и мягкость характеризуют состояние человека в течение первых лет его жизни.

В этой связи следует вспомнить, что в некоторых районах Франции, если молодая девушка выходит замуж раньше своей старшей сестры, то последнюю сажают на печь, чтобы "испечь". В этом случае фактически считалось, что младшая сестра "созрела" (то есть "испеклась") раньше старшей, которую, поэтому, следует "допечь", чтобы она созрела для замужества.

Для нового человека время, следующее за этим периодом инициации, является временем "обожженного гончарного изделия" и красного цвета. Этот период характеризуется изучением жизни и социальных обычаев. Человек проходит обряды инициации и обучается основным (69) принципам интеллектуальной, религиозной и моральной жизни общества. Подобно обожженному гончарному изделию, которое подрумянилось от огня печи, но пока еще не использовалось для приготовления пищи, индивид в этот период своей жизни является как бы пассивным инструментом в руках своих наставников. В это время его часто сравнивают с железом в раскаленном до красна кузнечном горне, где оно закаляется под действием жара. Процесс физического и социального воспитания индивида ассоциируется с красным цветом и твердостью, потому что они отмечают переход от начала к расцвету. Фактически, красный цвет является промежуточным между белым (белым цветом неба, а также белым цветом глины) и черным, в то время как твердость указывает на то, что гончарным изделием и человеческим существом может распоряжаться общество. Идея о том, что в период своего развития человек находится в распоряжении общества, довольно прозрачна, чего не скажешь в отношении керамических изделий. Однако, ритуал, называемый "обрядом нового гончарного изделия", практикуемый банту, поможет нам понять эту идею. У этого народа новая керамическая посуда используется лишь после того, как в ней приготовят горсть маиса, который затем выбрасывают. Считается, что если пища будет подана в сосуде, который не подвергся такому ритуалу, то руки и даже все тело тех, кто съест эту пищу, покроются сыпью. Жюно говорит, что этот обряд называется kwangula, слово, очень близкое к обозначению радуги, kwangula tilo, и означающее буквально "то, что отражает опасность с неба". Фактически известно, что радуга появляется после дождя, когда небо начинает проясняться. Она отмечает переходный период от бури к хорошей погоде, от опасности (из-за молний) к спокойствию.

Подобно новой, красной керамической посуде, молодая личность считается находящейся в распоряжении общества; подобно керамической посуде и небу, насыщенному огнем молнии, такой индивид представлял бы опасность для общества, если бы ему доверили выполнение социальных задач. С другой стороны, его могут попросить выполнять обязанности, соответствующие его положению. (70) Так, например, женщины, изготавливающие керамическую посуду, доверяют маленьким детям разжигать огонь для обжига горшков.

Красный цвет, будучи символичным для молодой личности, которая все еще пребывает в процессе обучения и воспитания, появляется не только в связи с новой керамической посудой. Во время церемонии инициации молодые люди надевают на суставы рук и ног браслеты из красного волокна. Суставы наших конечностей являются именно теми частями тела, что дают нам возможность передвигаться и работать. Цель ассоциации их с красным заключается в отождествлении их со всеми деятельностными явлениями. Иногда голова, лицо или все тело инициируемого красятся охрой, чтобы подчеркнуть участие всего человеческого существа в движении и динамизме, которые оно должно обрести.

Когда человек заканчивает формирование и становится социально зрелым, он начинает ассоциироваться с черным цветом, цветом своей кожи. Таким образом, он сравнивается с керамической посудой, прошедшей вышеупомянутый ритуал. Как кухонные принадлежности, которые с употреблением темнеют, так и человек придает все большее значение черноте своей кожи, и сама эта чернота придает ему весомость. То, каким образом ухаживают за телом и заботятся о коже после принятия человека в общество, говорит о значении, придаваемом тому органу, что покрывает тело. Особое значение придается гладкости и блеску кожи. Ее блеск и сияние являются признаками силы и хорошего здоровья. Чтобы усилить великолепие кожи и ее черный цвет, применяются растительные масла и животные жиры. Часто используются остатки жирного соуса на пальцах, чтобы смазать бедра и ноги. Это делается не из соображений экономии. Это часть косметического ухода, направленного на усиление красоты кожи и ее черного цвета.

Тот факт, что человек по-разному представляет себя в зависимости от своего цвета, является общим аспектом человеческой культуры, и африканской — в особенности, значение которого трудно переоценить. В этой связи следует указать, что значение, приписываемое африканцами своей (71) коже, по меньшей мере сравнимо с их интересом к шкурам животных. Косметика близко стоит к искусству дубления и обработки кож, которое встречается не во всех человеческих культурах. Судя по библейским текстам, иудеи, например, вообще никогда не практиковали это искусство. Даже в качестве одежды шкуры животных упоминаются в Библии, насколько мне это известно, лишь два или три раза, тогда как большинство африканцев знает и практикует искусство дубления. В некоторых районах шкуры животных используются даже в ритуальных целях и поэтому играют намного более важную роль, чем просто одежда.

Однако, в действительности, ощущения африканцев не изменяются, когда при помощи разнообразных методов они меняют цвет своей кожи. Три цвета, которые они ассоциируют с ходом жизни, на самом деле отражают процесс, связанный с идеей созревания. Традиционная африканская косметика предназначается не для усиления эстетичности внешнего вида человека, а для раскрытия его внутреннего богатства и демонстрации возможностей своего великолепия. То, как окрашивается кожа, может служить способом самовыражения; поэтому африканец, окрасив половину своего лица в красный или белый цвет, вторую половину может оставить естественной. Иногда он даже акцентирует черноту этой нераскрашенной половины, используя древесно-угольный порошок или другие подобные средства.

Таким образом, два цвета оказываются симметрично расположенными на вертикально разделенных половинах головы. Такое разделение затрагивает исключительно интересную проблему.

Такое размещение двух цветов для обозначения контраста между двумя половинами головы — не единственный пример такого рода. Многие мифы и легенды повествуют о событиях, отражающих представление и симметричном делении человека на две половины вдоль вертикальной оси. В результате деления две противоположные части становятся "автономными". Тремери пересказывает следующую историю о женщине, которая умерла во время беременности и была похоронена у ямы красильщика: "В течение последующих трех месяцев красильщикам кто-то досаждал, постоянно разливая краску, пряча (72) красильные шесты и вообще причиняя вред. Днем никого не было видно, но сторож, оставленный на ночь на дереве chedia, на следующее утро рассказал, что видел, как из норы в близлежащей насыпи выбрался мальчик. Поиграв, как и прежде, с имуществом красильщиков, он вернулся в свое укрытие. Когда это место разрыли, то обнаружили рядом с телом женщины живого ребенка. Хотя женщина и была мертва, но разложилась лишь одна половина ее тела. Другая половина, от головы до ступней, гниению не подверглась и выглядела нетронутой, что и дало ей возможность родить и вскормить ребенка. Когда люди смотрели на это удивительное зрелище, тело женщины рассыпалось в прах".

В других сказках описываются странные создания, состоящие из двух перпендикулярных частей, одна из которых является правой или левой половиной человеческого тела, а другая — целым животным. Иногда эти "монстры" выглядят просто как половина человека: с одной рукой, одной ногой, одним глазом — как если бы тело человека было рассечено, начиная с головы (вдоль шва передней части черепа и сагиттального шва) до лобкового сращения. Зулусы рассказывают даже о целом племени таких созданий. Этот пример приведен здесь лишь для того, чтобы показать, насколько широко распространено такое явление в Африке, хотя оно никоим образом не ограничивается этим континентом.

Как отдельный феномен, оно не наводит на какие-либо предположения, но нам также известны фигуры и сказочные чудовища — наполовину люди, наполовину животные — и в других культурах. Если мы сравним, например, кентавров, сатиров, горгон, сирен, грифонов, силен и так далее Греции с африканскими "монстрами", описанными выше, то увидим, что тела первых не разделены вертикально на две функциональные половины, а имеют горизонтальное деление. Симметрии здесь не наблюдается. Проблема приобретает свое значение, как применительно к Греции, так и применительно к Африке, именно благодаря этому различию в подходах. (73)

При этом возникает вопрос, почему же греческая цивилизация (если не обращаться к другим), которая оставила после себя бессмертные произведения искусства, которая дала нам математику и геометрию, проигнорировала симметрию человеческого тела при создании кентавров и других "монстров"? И почему африканские культуры, которые, очевидно, несопоставимы в этом отношении с культурой Греции, настаивают на соблюдении симметрии, создавая своих "монстров"? Здесь, вероятно, не место обсуждать эту проблему. Однако мне хочется указать на то, что своим ритуальным делением человеческого тела на половины разного цвета африканцы дали нам некоторое представление о своей концепции человечества и его судьбы. Наполовину черные, наполовину белые человеческие существа являются симметрично разделенными в отношении их мужского и женского начала. Белая половина соответствует их женственности, а черная половина — их мужественности. Причем обе рассматриваются здесь в отношении зарождения и созревания. Белая половина является частью-родительницей, а черная половина представляет завершение созревания. Мы помним, что белое открыла женщина. Это не было случайным совпадением. Поскольку женщина дает начало роду, она считается белой, как и ее потомство, белой, как небо. В некоторых языках банту женщина, родившая двойню (то есть лучше всего выполняющая свою роль родительницы) обозначается тем же словом, что и небо, то есть tilo.

В некоторых случаях африканские культуры представляют человеческое существо как не красное или черное, а с точки зрения лишь одного цвета, то есть белого.

Здесь при рассмотрении необходимо принять во внимание два рода аргументов.

Во-первых, относительно альбиносов, которые никогда не становятся черными вследствие отсутствия меланина в тканях кожи. Для нас это явление объясняется с позиций физиологии и биологии, но африканцы приписывают его причину небу. Как мы уже говорили ранее, банту юго-восточной Африки считают, что альбинос — это тот, кого поразила молния еще в материнской утробе. В других местах альбинос считается небесным ребенком в высшем (74) смысле этого слова. Фактически, он подобен небу и остается таким в течение всей своей, часто короткой, жизни. В черной Африке альбиносы обычно в первую очередь приносились в жертву. Считалось, что их волосы, смешанные с посевным зерном, являются наилучшим подношением для обеспечения хорошего урожая. Их кровь, пролитая на жертвенный алтарь ради будущего урожая, должна вызвать животворные дожди, столь же животворна она и в пище человека. Как же может быть иначе, если посредством жертвоприношения небо сливается с землей?

Другой аргумент связан с теми случаями, когда в белый как ритуальный цвет, окрашивается голова, лицо или даже все тело человека. В этой практике присутствует мистический компонент. Она обычна для многих районов Африки: у Nyakusa, Ova-ambo в Анголе, Киапуата и других. Получаемая из каолина или путем растворения пепла в воде белая краска дает цвет посвященных, достигших высшей стадии инициализации. В этом случае их считают вновь рожденными для жизни на небе. Будучи раньше людьми, теперь они становятся богоподобными и белыми. Коrе, высший институт инициации бамбара, своим посвященным позволяет носить одежду только белого цвета, то же самое относится и к тем, кого собираются принести в жертву. Согласно постулатам Коrе, таким преобразованием человек перемещается с человеческого уровня на божественный. Посвященные такого братства "являются" уже не людьми, а богами, и как таковые они не обращают внимания на трудности жизни и даже на муки смерти. Они воспринимают смерть не как разлучение, а как соединение, наподобие брака.

Таким образом, люди завершают цикл своего существования, проходя через три цветовые стадии. Белыми они приходят на эту землю, белыми они и возвращаются на небо — туда, откуда пришли. Однако там они не остаются, поскольку их существование не имеет конца. Их судьба принадлежит земле. Вот почему они постоянно вновь включаются в жизненный цикл через новые акты рождения. Поэтому белый цвет приобретает значение мистической жизни, или единения с Богом. (75)

Однако не следует подходить к описанной мной африканской концепции жизни и религии с точки зрения западных способов толкования. Мистическая жизнь и единение с Богом, упоминаемые здесь, — не более чем аналогии понятий Терезиана или же св. Иоанна Крестителя. Африканский мистицизм не стремится склонить людей к самоизоляции или уходу от мира. Совсем напротив, здесь предполагается участие людей в жизни как необходимое. Именно мир определяет принципы и сущностные аспекты этого мистицизма. Бамбара сказали бы, что нет никакого единения с Богом без мира, в котором мы живем.

Такой подход помогает черному человеку, живущему согласно этим заповедям своей религии, отрешиться от всех страданий. Нас не должны настораживать здесь и непрерывные перевоплощения или движение между небом и землей, то есть двумя полюсами, между которыми разворачивается судьба человека. Эсхатологическая идея совершенно отсутствует в этой религии. Она такова, будто бы человек осознает что необходим этому миру, а мир необходим ему. (76)

Заан Д. Белый, красный и черный: цветовой

символизм в черной Африке // Психология

цвета.Сб. Пер. с англ. М.: «Рефл-бук»,

Поиск по сайту: