Через стену и прямо в пасть 4 страница

Завершив эту яростную схватку, темноволосая женщина протянула Рорану руку, помогая ему встать, и сказала:

– Приветствую тебя, Молотобоец.

И он увидел, что ее запястье – там, где его не прикрывали изрядно потрепанные наручные доспехи, – покрыто жуткими шрамами, словно было сожжено или иссечено до кости. За сииной у женщины стояли бледнолицая девочка-подросток в доспехах, явно собранных по частям и не слишком ей подходящих, и мальчик, годом или двумя младше.

– Ты кто? – спросил Роран. Лицо у женщины было впечатляющим: широкое, с крепкими скулами, с бронзовой, исхлестанной ветрами кожей – лицо человека, который большую часть жизни провел под открытым небом.

– Так, случайная прохожая, – сказала она. Потом наклонилась, подняла одно из копий и сунула его Рорану.

– Спасибо тебе!

Она молча кивнула и вместе со своими юными спутниками рысцой побежала к центру города и исчезла между домами.

Роран, потрясенный этой встречей и своим неожиданным спасением, некоторое время смотрел им вслед, потом встряхнулся и поспешил к своим.

Воины его полка приветствовали его изумленными криками и сразу несколько воодушевились. Когда Роран вместе с ними снова ринулся в атаку, кто-то из жителей Карвахолла сказал ему, что тот же камень, что так сильно его задел, убил Дельвина на месте. Это печальное известие пробудило в душе Рорана еще большую ярость и ненависть к врагу, и он с удвоенной свирепостью стал крушить воинов Гальбаторикса, стремясь как можно скорее завершить эту битву и добиться победы.

Имя всех имен

Эрагон, подавляя страх, решительно двинулся вместе с Арьей, Эльвой и Сапфирой к тому возвышению, на котором стоял трон. Гальбаторикс смотрел на них, по-прежнему расслабленно раскинувшись и опираясь руками о подлокотники.

Шли они достаточно долго, и у Эрагона хватило времени кое-что обдумать, однако большую часть возникших у него идей он тут же и отмел как неосуществимые. Он прекрасно понимал: одной силы недостаточно, чтобы победить Гальбаторикса, нужна еще и хитрость, а вот хитрости-то в нем, Эрагоне, как раз и было недостаточно. Впрочем, выбора у него не было – теперь оставалось только сразиться со своим главным противником.

С обеих сторон ярко освещенный беспламенными светильниками, проход к тронному возвышению был достаточно широк, чтобы они все четверо смогли по нему пройти бок о бок. И Эрагон был этому очень рад: ему всегда становилось легче, если Сапфира оказывалась рядом.

Тем временем он продолжал изучать обстановку. Странный это был зал – во всяком случае, для приема гостей столь великим правителем он был, по мнению Эрагона, чересчур мрачен. Помимо ярко освещенного прохода к трону, большая его часть скрывалась во мраке, местами непроницаемом; этот зал был даже мрачнее подземных залов Тронжхайма и Фартхен Дура; в воздухе чувствовался сухой мускусный запах, который показался Эрагону знакомым, однако он никак не мог понять, чей это запах.

«А где же Шрюкн?» – спросил он у Сапфиры. Она фыркнула:

«Я чую его запах, но не слышу его».

Эльва нахмурилась и прошептала:

– Я тоже его не чувствую.

Им оставалось шагов десять – пятнадцать, когда висевшие за троном тяжелые черные занавеси, сделанные из какого-то бархатистого материала, вдруг взметнулись до самого потолка. Эрагон и его товарищи тут же остановились и замерли на месте.

Тень упала на лицо Гальбаторикса, но он наклонился вперед, и Эрагону удалось наконец его рассмотреть. У правителя Империи было продолговатое, худощавое лицо, гладко выбритое, с густыми бровями и острым, как клинок, носом. Глаза у него были жесткие, как камни, а радужки такие большие, что белков почти не было видно. Губы тонкие, рот довольно большой с чуть опущенными книзу уголками; аккуратно подстриженная бородка и усы его были черны, как уголь. Одет он был тоже во все черное. Возраст его было трудно определить, но выглядел он лет на сорок – как человек в самом расцвете сил, но уже начинающий чувствовать груз прожитых лет. Его лоб пересекали довольно глубокие морщины, и по обе стороны от носа вниз тоже спускались морщины; кожа была очень загорелая, но какая-то странно истонченная, увядшая, словно он всю зиму питался только кроличьим мясом и вареным турнепсом. Плечи у Гальбаторикса были широкие, талия стройная, подтянутая, и вообще сложен он был хорошо.

Его голову украшала корона из красноватого золота, усеянная самоцветами. Корона, похоже, была старинной – куда старше, чем этот зал, и Эрагон подумал: уж не королю ли Паланкару когда-то принадлежала эта корона?

На коленях у Гальбаторикса лежал меч. Совершенно очевидно, это был меч Всадника. Но Эрагону никогда прежде не доводилось видеть таких мечей: его лезвие, рукоять и гарда были белоснежными, а драгоценный бриллиант, вделанный в рукоять, был совершенно прозрачен и чист, как горный ручей. И потом, было в этом мече нечто такое, что вызывало в душе Эрагона смутное беспокойство. Его цвет – точнее, отсутствие цвета – напоминал выбеленные солнцем мертвые кости. Это был цвет смерти, не жизни.

Он казался куда более опасным, чем любой темный оттенок, пусть даже совсем черный.

Гальбаторикс на каждого по очереди пристально глянул своими острыми, но как-то странно застывшими глазами и сказал:

– Итак, вы явились, чтобы меня убить. Ну что ж, тогда начнем? – Он поднял с колен свой меч и широко раскинул руки, словно приветствуя дорогих гостей.

Эрагон прочнее уперся ногами в пол и поднял свой меч и щит. Радушное приглашение Гальбаторикса встревожило его: «Да он же с нами играет!»

По-прежнему не отпуская конец копья Даутхдаэрт, Эльва шагнула вперед и стала что-то говорить, обращаясь к Гальбаториксу, однако из уст ее не вырвалось ни звука, и она испуганно оглянулась на Эрагона.

Эрагон попробовал ее успокоить, связавшись с нею мысленно, но отчего-то не почувствовал ни одной ее мысли; казалось, Эльва куда-то из этой комнаты исчезла.

Гальбаторикс рассмеялся, снова положил меч на колени и с явным удовлетворением откинулся на спинку трона.

– Неужели ты, детка, думала, что я не знаю о твоих способностях? Неужели ты надеялась с помощью своей жалкой уловки сделать меня беспомощным? О, я не сомневаюсь: твои слова могли бы навредить мне, но только в том случае, если бы я их услышал. – Его бескровные губы изогнулись в жестокой усмешке. – Какая глупость! Значит, это и есть твой план, Эрагон? Девочка, которая и рта открыть не сможет, пока я ей этого не позволю? Копье, которому место скорее на стене, чем в бою? Коллекция Элдунари, выживших из ума от старости? Ц-ц-ц! А о тебе, Арья, я был о тебе более высокого мнения. Как и о тебе, Глаэдр. Впрочем, чувства, видно, помутили твой разум с тех пор, как Муртаг по моему приказу уничтожил Оромиса.

И Эрагон, Сапфира и Арья услышали мысленный приказ Глаэдра: «Убейте его!» Тон золотистого дракона казался спокойным, но под этой кажущейся безмятежностью таился гнев такой силы, что все прочие чувства меркли в сравнении с ним.

Эрагон быстро переглянулся с Арьей и Сапфирой, и все трое ринулись в атаку; Глаэдр, Умаротх и остальные Элдунари попытались подчинить себе мозг Гальбаторикса.

Но прежде чем Эрагон успел сделать каких-то два шага, Гальбаторикс, вскочив со своего бархатного сиденья, громко выкрикнул какое-то Слово. Эти звуки с такой силой отдались в душе Эрагона, что каждая клеточка его существа, казалось, задрожала в ответ; казалось, он стал неким инструментом, по струнам которого ударил умелый музыкант. И все же, несмотря на столь бурную реакцию души и тела, Эрагон не смог вспомнить и воспроизвести это Слово; оно словно растаяло в его памяти, оставив лишь понимание того, что оно действительно было произнесено и подействовало на него удивительно сильно.

Затем Гальбаторикс изрек и некоторые другие слова, но ни одно из них, похоже, не обладало могуществом первого. Впрочем, Эрагон был слишком ошеломлен и даже не пытался понять смысл его последующих высказываний. И когда на устах правителя умолк последний звук, Эрагон почувствовал, что полностью находится во власти некой неведомой силы, заставившей его остановиться, так и не завершив начатый шаг. От неожиданности он охнул и попытался поставить на пол поднятую ногу, но не смог. Он не мог даже пошевелиться – казалось, тело его вмуровано в каменную глыбу. Он мог только дышать, смотреть и, как выяснилось впоследствии, говорить.

Он не понимал: как же так? Ведь магические стражи должны были защитить его от чар Гальбаторикса. У него было такое ощущение, словно с трудом удерживается на самом краешке бездонной пропасти.

Рядом с ним Сапфира, Арья и Эльва тоже застыли – похоже, и они были точно так же обездвижены.

Эрагон, злясь на себя за то, что Гальбаториксу удалось так легко его поймать, мысленно связался с Элдунари и понял, что им не удается атаковать сознание Гальбаторикса: им противостояли слишком многочисленные Элдунари других драконов, и все эти плененные души что-то ворчали, напевали и пронзительно вскрикивали, создавая такой безумный, хаотический хор, и в голосах этих драконов слышалась такая боль и печаль, что Эрагону захотелось немедленно прервать связь, пока они и его не втянули в этот водоворот безумия. Подчиненные Гальбаториксу души драконов тоже были очень сильны; по всей видимости, когда они были живы, большинство было даже крупнее Глаэдра.

Благодаря их защите мысленно атаковать Гальбаторикса также не удавалось. Каждый раз, когда Эрагону казалось, что он вот-вот коснется его сознания, в его мысли злобно врывался кто-то из драконов-рабов и заставлял его отступать. Сражаться с Элдунари этих драконов было невероятно трудно – и в первую очередь из-за их диких, неадекватных мыслей, а пытаться подчинить себе сознание кого-то из них Эрагону и вовсе не удавалось: это было похоже на попытку удержать руками бешеного волка. К тому же этих Элдунари было куда больше, чем тех, кого Всадники успели спрятать в Своде Душ.

Но Гальбаторикс не стал ждать, когда та или иная сторона добьется преимущества в схватке; собственно, его вообще почти не занимала эта невидимая битва. Он вдруг воскликнул:

– Ну, дорогие мои, выходите, встречайте наших гостей!

И откуда-то из-за трона вышли мальчик и девочка, которые остановились но правую руку правителя. Девочке на вид было лет шесть, а мальчику – лет восемь или девять. Они были Очень похожи друг на друга, и Эрагон догадался, что это брат и сестра. Оба были в ночных рубашках, и девочка цеплялась за руку брата и пряталась за него. Мальчик, хоть и был тоже испуган, держался более мужественно. Даже сопротивляясь воздействию, которое начинали оказывать на него Элдунари Гальбаторикса, Эрагон сумел почувствовать мысли этих детей – оба пребывали в ужасе и смятении – и понял, что они настоящие.

– Разве она не очаровательна? – спросил Гальбаторикс, одним длинным пальцем приподнимая за подбородок лицо девочки. – Такие большие глазки, такие чудесные волосы. Да и парнишка – настоящий красавец! – Он положил руку мальчику на плечо. – Дети, как говорится, наше общее благословение, хоть я лично этой точки зрения и не разделяю, ибо на собственном опыте убедился: дети ничуть не менее жестоки и мстительны, чем и взрослые. У них просто пока не хватает сил, чтобы подчинить своей воле других.

Возможно, вы со мной согласитесь, а может, и нет, но вне зависимости от этого, я знаю, что вы, вардены, гордитесь собой и своей добродетелью. Вы считаете себя носителями справедливости, защитниками невинных – как будто есть по-настоящему невинные! – благородными воителями, сражающимися с неким древним злом. Ну что ж, прекрасно! Давайте испытаем ваши убеждения и посмотрим, действительно ли они таковы. Если вы немедленно не прекратите ваши попытки меня атаковать – как физически, так и с помощью мысленного воздействия, – я убью их обоих, – и он сильно тряхнул мальчика за плечо. – На самом деле, если вы как-то особенно станете мне досаждать или просто чем-то меня расстроите, я этих детей все равно убью, так что советую вам быть со мной более вежливыми и осторожными. – От этих его слов мальчик и девочка, казалось, совсем сникли, но никакой попытки убежать не сделали.

Эрагон посмотрел на Арью и увидел, что его отчаяние отражается и в ее глазах.

«Умаротх!» – мысленно воззвали они оба.

«Нет», – прорычал белый дракон, сражаясь с мощным Элдунари-рабом.

«Тебе придется нам помочь!» – воскликнула Арья.

«Нет!»

«Он же убьет их», – сказал Эрагон.

«Нет! Мы не намерены отступать! Только не теперь!»

«Довольно! – проревел Глаэдр. – Детеныши в опасности!»

«Еще большее число детенышей окажется в опасности, если мы не прикончим этого Губителя Яиц!»

«Да, но сейчас не самый подходящий момент, – возразила Арья. – Подождите еще немного, и, возможно, мы сумеем найти способ получше, не рискуя жизнью этих несчастных детей».

«А если не найдете?» – спросил Умаротх.

Ни Эрагон, ни Арья на этот вопрос ответить, разумеется, не смогли.

«Тогда мы сами сделаем то, что считаем нужным», – сказала Сапфира, и Эрагон вздрогнул от ужаса, понимая при этом, что Сапфира права. Невозможно было сопоставлять судьбу этих детей с судьбой всей Алагейзии. Если будет возможно, они, конечно, спасут их обоих, но такой возможности у них не возникнет, они снова пойдут в атаку на Гальбаторикса. Иного выбора он не видел.

Когда возмущение Умаротха и других Элдунари несколько стихло, Гальбаторикс улыбнулся и сказал:

– Так-то лучше. Теперь можно и поговорить, как цивилизованные существа, не тревожась о том, кто кого пытается убить. – Он погладил мальчика по голове и указал ему на ступени тронного возвышения. – Сядьте. – Дети, не споря, тут же уселись на самой нижней ступеньке – как можно дальше от Гальбаторикса. А он, взмахнув рукой, промолвил: – Кауста! – как бы подзывая к себе Эрагона и всех остальных, и через секунду они уже стояли у подножия тронного возвышения.

Более всего Эрагона смущало то, что ни у кого из них не действует магическая защита. Он вспомнил то Слово – что бы оно ни обозначало, – и страшное подозрение возникло в его душе. А за ним – и безнадежность. Несмотря на все их заранее продуманные планы, несмотря на все их тревоги и страдания, несмотря на все их жертвы, Гальбаторикс взял их в плен с той же легкостью, с какой жестокий хозяин складывает в шапку выводок новорожденных котят, чтобы их утопить. И если подозрение Эрагона имело основания, значит, этот бывший Всадник обладал куда большим могуществом, чем это можно было предположить.

И все же они не были совершенно беспомощны. Их мысли, их сознание пока что принадлежали им самим. И насколько мог судить Эрагон, в какой-то степени они по-прежнему могли пользоваться магией, а значит…

Он вдруг почувствовал, что Гальбаторикс смотрит прямо на него.

– Значит, это ты доставил мне столько неприятностей, Эрагон, сын Морзана. Мы с тобой давным-давно должны были бы встретиться. Если бы твоя мать не проявила такой глупости и не спрятала тебя в Карвахолле, ты бы вырос здесь, в Урубаене, как сын знатного семейства, и обрел бы соответствующее богатство и ответственность, с таким положением связанную. Ты не тратил бы время зря, вместе с варденами копаясь в грязи. Но, как бы то ни было, теперь ты здесь, и все это, наконец, станет твоим. Все это принадлежит тебе по праву рождения, это твое наследие, и я позабочусь, чтобы ты его получил. – Он вглядывался в Эрагона со все возрастающим вниманием, а потом сказал: – Ты, пожалуй, больше похож на мать, чем на отца. А вот у Муртага все наоборот. Впрочем, это неважно. На кого бы из своих родителей вы ни были похожи, по справедливости ты и твой брат просто обязаны служить мне, как это делали и ваши родители.

– Никогда! – прошипел Эрагон сквозь стиснутые зубы.

Тонкая усмешка искривила губы Гальбаторикса.

– Никогда? Это мы посмотрим. – Он посмотрел на Сапфиру: – А ты, Сапфира? Тебя я рад видеть более всех моих сегодняшних гостей. Ты отлично выглядишь и стала вполне взрослой. Ты помнишь это место? Помнишь мой голос? Я немало ночей провел в беседах с тобой и другими детенышами, находившимися в яйцах. Я заботился о вас, даже когда еще только утверждал свое господство в Алагейзии.

«Я… я кое-что помню», – сказала Сапфира, и Эрагон передал ее слова Гальбаториксу. Сама она не захотела мысленно общаться с ним. Впрочем, и Гальбаторикс ей бы этого не позволил. То, что их мысли оставались независимыми друг от друга, лучше всего защищало их обоих, пока дело не дошло до открытого противостояния.

Гальбаторикс кивнул.

– И я уверен: ты еще многое сумеешь вспомнить, когда подольше пробудешь в этих стенах. Ты, возможно, в те времена этого и не сознавала, но большую часть своей жизни ты провела в комнате, которая находится неподалеку отсюда. Это твой дом, Сапфира. Твой родной дом. Здесь ты построишь свое гнездо, здесь отложишь свои яйца.

Сапфира прищурилась, и Эрагон почувствовал в ее душе некое страстное желание, смешанное с обжигающей ненавистью.

А Гальбаторикс продолжал говорить, обращаясь уже к Арье:

– Арья Дрёттнингу, похоже, судьба сыграла с тобой злую шутку. Вот ты и сама сюда явилась. Помнишь, как я когда-то приказал тебя сюда доставить? Тебе пришлось идти окольным путем, но ты все же оказалась здесь. Да к тому же пришла по собственной воле. Я нахожу это довольно забавным. А ты?

Арья лишь крепче сжала губы и ничего не ответила.

Гальбаторикс усмехнулся:

– Признаюсь, достаточно долго ты была для меня настоящей колючкой в заднице. Ты, правда, причинила мне несколько меньше неприятностей, чем этот смутьян Бром, но тоже времени даром не теряла. Можно было бы даже сказать, что вся эта ситуация – это, в известной степени, твоих рук дело. Ведь это ты отправила яйцо Сапфиры Эрагону. Но я не держу на тебя зла. Если бы не ты, Сапфира могла и вообще не проклюнуться, а я не смог бы выманить последнего моего врага из его логова в Карвахолле. Уже за одно это я должен быть тебе благодарен. Теперь ты, Эльва, девочка с печатью Всадника на лбу, отмеченная драконами и благословенной способностью воспринимать боль ближнего и чувствовать все то, что имеет намерение причинить ему болы Как ты, должно быть, страдала из-за этой непростительной ошибки! Как презирала всех за их слабость, ибо была вынуждена волей-неволей разделять с ними все их беды! Впрочем, вардены весьма убого использовали твои возможности. Но ничего. Сегодня я положу конец всем сражениям, которые так истерзали твою душу, и тебе больше не придется терпеть чужую боль, чужие страдания и чужие ошибки. Это я тебе обещаю. Порой, возможно, и мне понадобится твое умение, но в основном ты сможешь жить в мире и покое и заниматься всем, чем твоей душе угодно.

Эльва нахмурилась; было заметно, что предложение Гальбаторикса искушает ее неокрепшую душу. Слушать его, понял Эрагон, может быть, не менее опасно, чем слушать Эльву.

Гальбаторикс помолчал, водя пальцем по украшенной финифтью рукояти своего меча и поглядывая исподлобья на Эльву и Эрагона. Затем он повернулся в том направлении, где в воздухе плавали невидимые глазу Элдунари, и на лицо его набежала мрачная тень.

– Передай мои слова Умаротху в точности так, как я произнесу их, – сказал он Эрагону. – Мы с тобой снова встретились, как враги, Умаротх, хоть я и был уверен, что убил тебя тогда, на острове Врёнгард.

Умаротх ответил, и Эрагон уже начал передавать его ответ вслух:

– Он говорит, что… – Но тут вмешалась Арья и закончила вместо него:

– Что ты убил лишь его тело.

– Ну, это-то очевидно! – воскликнул Гальбаторикс. – Где же Всадники прятали тебя и тех, что явились с тобой? На Врёнгарде? Или где-то еще? Мои слуги – да и сам я – самым тщательным образом обыскали руины Дору Арибы, но ничего там не обнаружили.

Эрагон колебался, не решаясь произнести вслух ответ Умаротха, поскольку этот ответ наверняка разозлил бы Гальбаторикса, но выбора у него не было:

– Он говорит, что… никогда по своей воле тебе об этом не расскажет!

Гальбаторикс так насупился, что брови его совсем сошлись на переносице.

– Это он сейчас так говорит. Ну что ж, достаточно скоро он все мне расскажет – хочет он этого или нет. – Гальбаторикс погладил рукоять своего ослепительно-белого меча. – Я взял этот меч у его хозяина, Всадника Враиля, когда убил его в той сторожевой башне, что смотрит на долину Паланкар. Враиль дал своему мечу имя Ислингр, что означает «Приносящий Свет», но я решил, что ему больше подходит имя Врангр.

«Врангр», «искаженный, неправильный», и тут Эрагон был, пожалуй, согласен: это имя больше подходило мечу, который теперь служил человеку, убившему его хозяина.

У них за спиной раздался глухой удар, и Гальбаторикс улыбнулся.

– Ага! Вот это хорошо. Итак, вскоре к нам присоединятся Муртаг и Торн, тогда-то мы и начнем настоящие переговоры. – После этих его слов в зале послышался еще один звук, более всего напоминавший шелест сильного ветра и исходивший, казалось, со всех сторон. Гальбаторикс глянул через плечо и сказал: – Кстати, весьма неразумно с вашей стороны было начать атаку с утра пораньше. Я-то уже не спал – я обычно встаю еще до рассвета, – но вы разбудили Шрюкна. А он, если его не вовремя разбудить, становится весьма раздражительным; а когда он раздражен, то обычно закусывает людьми, желая себя утешить. Моя стража давным-давно усвоила, что Шрюкна нельзя тревожить, когда он отдыхает. Жаль, что вы не последовали их примеру.

И тут занавеси за троном Гальбаторикса шевельнулись, потом взметнулись до самого потолка, и Эрагон с ужасом понял, что на самом деле это крылья дракона!

Черный дракон лежал, свернувшись на полу и обвивая телом трон; голова его была, оказывается, почти рядом с лицом Гальбаторикса, а мощное тело казалось стеной невероятной высоты и крутизны. Чешуя Шрюкна не сверкала, как чешуя Сапфиры, а скорее вспыхивала искрами и был похожа на темную жидкость. То, что его черные, как чернила, чешуи были почти непрозрачными, делало их еще более прочными на вид. Такой прочной чешуи Эрагон еще ни у кого из драконов не видел; казалось, Шрюкн облачен в кольчугу из камня или сверхпрочного металла.

И он был невероятно огромен! Эрагон сперва даже не сумел до конца оценить размеры этого существа. Он видел лишь часть изогнутой шеи Шрюкна, но ему казалось, что это большая часть его тела; он видел сустав его задней лапы, но полагал, что это лопатка. Одну лишь складку драконьего крыла он принял за целое крыло. И лишь когда он посмотрел вверх и увидел шипы, торчавшие вдоль хребта Шрюкна, до него стало доходить, каков этот ящер на самом деле. Каждый шип был толщиной со ствол старого дуба, а чешуи на хребте вокруг шипов в ширину были никак не меньше фута.

Шрюкн, приоткрыв один глаз, посмотрел на незваных гостей. Радужка в этом глазу была бело-голубой, цвета высокогорных ледников, и на фоне черной чешуи глаз казался каким-то особенно ярким.

Прищуренный глаз дракона скользил но их лицам, явно изучая, но в глубине его взгляда таились ярость и безумие, и Эрагон совершенно отчетливо почувствовал: Шрюкн тут же убил бы их, если бы Гальбаторикс ему это позволил.

Взгляд громадного драконьего глаза, прямо-таки источавшего злобу, вызывал у Эрагона желание убежать и спрятаться в какую-нибудь щель глубоко-глубоко под землей. Так, наверное, кролик чувствует себя, оказавшись перед огромным зубастым хищником, от которого нет спасения.

Сапфира, стоявшая рядом с Эрагоном, негромко зарычала, и чешуи у нее на спине задрожали и встали дыбом.

В ответ язычки пламени появились в зияющих провалах ноздрей Шрюкна, и он тоже зарычал в ответ, совершенно заглушив голос Сапфиры и наполнив зал гулом горного обвала.

Сидевшие на ступеньках тронного возвышения дети дружно пискнули и свернулись клубком, спрятав головы между коленями.

– Тихо, Шрюкн, – сказал Гальбаторикс, и черный дракон умолк и снова прикрыл свой глаз веком, но не до конца: он продолжал наблюдать за «гостями», словно выбирая подходящий момент для прыжка.

– Вы ему не понравились, – сказал Гальбаторикс. – Но, с другой стороны, ему никто не нравится, верно, Шрюкн? – Дракон всхрапнул, и в воздухе сильно запахло дымом.

Эрагона снова охватило чувство безысходности. Этот Шрюкн был способен убить Сапфиру одним ударом лапы. И хотя этот зал весьма просторен, вряд ли она сумела бы долго уходить от его ударов. Затем безысходность сменилась какой-то отчаянной яростью, почти бешенством, и Эрагон рванулся в своих невидимых путах и крикнул, напрягая каждый мускул:

– Как ты сумел сотворить с нами такое?

– Мне бы тоже очень хотелось это знать, – поддержала его Арья.

Глаза Гальбаторикса блеснули из-под густых бровей.

– Разве ты не догадываешься, эльфийка?

– Я бы предпочла не догадываться, а получить прямой ответ, – сказала Арья.

– Ладно. Но сперва вы должны кое-что сделать, чтобы полностью убедиться в том, что я говорю правду. Попытайтесь оба произнести какое-нибудь заклинание, и после этого я скажу вам, в чем тут дело. – Поскольку и Эрагон, и Арья продолжали молчать, Гальбаторикс, сделав приглашающий жест, повторил: – Ну же, произнесите любое заклинание. Обещаю, что не стану вас наказывать, чего бы вы ни пожелали. Ну, давайте… Я настаиваю!

Арья попыталась первой.

– Тхраутха, – сказала она негромко, но твердо, и Эрагон догадался, что она пытается послать копье Даутхдаэрт в Гальбаторикса. Однако оружие так и осталось у нее в руке.

Затем заговорил Эрагон.

– Брисингр! – воскликнул он, надеясь, что его тесная связь с мечом позволит применить магию, тем более что это не удалось сделать Арье. Но, к его огромному разочарованию, клинок остался недвижим, мертво поблескивая в неярком свете светильников.

Взгляд Гальбаторикса стал более пристальным.

– Ответ должен быть вам очевиден. Особенно тебе, эльфийка. Я потратил большую часть минувшего столетия, чтобы добиться таких результатов, но все же нашел то, что искал: способ управлять всеми заклинателями Алагейзии. Это были нелегкие поиски; большая часть моих помощников в отчаянии сдавалась, или же, если у них все же хватало терпения, их побеждал страх. Но я не сдавался. Я был настойчив. И в итоге сумел отыскать то, к чему давно стремился: некую табличку с надписью, сделанной в других землях и в другие времена руками тех, кого нельзя назвать ни эльфами, ни гномами, ни людьми, ни ургалами. И на этой табличке было написано некое Слово – некое Имя. За этой табличкой маги всех времен и народов охотились в долгие века, но тщетно, обретая лишь горькое разочарование. – Гальбаторикс поднял палец. – Это имя всех имен. Имя древнего языка.

Эрагон с трудом сдержал рвущееся с языка проклятие. Значит, это правда! «Значит, именно это пытался сказать мне в подземельях Хелгринда тот раззак», – думал он, вспоминая слова одного из этих чудовищных полулюдей-полужуков: «Он уже почти нашел это имя… Истинное имя!»

Но каким бы обескураживающим ни было откровение Гальбаторикса, Эрагон все же цеплялся за ускользающую надежду на то, что даже имя всех имен не сможет помешать ему, Арье или Сапфире воспользоваться магией, если они не будут употреблять слова древнего языка. Хотя проку от этого, наверное, будет немного. Наверняка магия защищает Гальбаторикса и Шрюкна от любых заклинаний. И все же, если Гальбаторикс не знает, что магией можно воспользоваться, и не употребляя слов древнего языка, или же если он считает, что это неизвестно им самим, тогда они, возможно, и сумеют застать его врасплох и, может быть, на несколько мгновений отвлечь. Впрочем, Эрагон не был уверен, что это им так уж поможет.

А Гальбаторикс продолжал:

– С помощью этого Слова я могу полностью перестраивать чужие заклинания с той же легкостью, с какой некоторые маги могут повелевать силами природы. В итоге все заклинания подчинятся только моей воле, и ни одно из них не сможет оказать на меня воздействие. За исключением тех, которые выберу я сам.

«Возможно, он все-таки этого не знает», – думал Эрагон, и в сердце его зародилась искра отчаянной надежды и решимости.

– Именно этим Словом я и воспользуюсь, – гордо заявил Гальбаторикс, – чтобы держать в узде всех магов Алагейзии. Ни один из них не посмеет произнести заклятие без моего на то соизволения! Ни один – даже эльфы! И между прочим, как раз в данный момент ваши заклинатели открывают для себя эту истину. Как только они осмелились отойти от центральных ворот и углубиться в город, их магия перестала действовать. У некоторых это произошло сразу, а у других заклятия полностью исказились, так что все их усилия оказались направленными против своих. – Гальбаторикс помолчал, чуть склонив голову набок; взгляд его даже приобрел некий оттенок мечтательности; казалось, он слушал кого-то невидимого, шепчущего ему на ухо. – Это вызвало величайшее смятение в рядах варденов.

Эрагон с трудом подавил желание плюнуть ему в рожу.

– Ничего, мы еще сумеем найти способ не только остановить тебя, но и победить!

Гальбаторикс глянул на него с каким-то мрачным весельем:

– Вот как? Ты действительно так думаешь? Но как вы сможете это сделать? И зачем это вам? Подумай, что ты говоришь. Неужели ты хочешь лишить Алагейзию первой в ее истории возможности обрести настоящий мир и покой исключительно ради того, чтобы удовлетворить собственную жажду мести? Неужели ты хочешь, чтобы маги повсеместно продолжали делать все, что им заблагорассудится, не заботясь о том вреде, который они наносят другим? На мой взгляд, это гораздо хуже того, что сделал я. А впрочем, все это пустые разговоры. Самые лучшие из Всадников не сумели меня победить, на что же ты-то надеешься? Разве ты можешь равняться с ними? Нет, никому из вас никогда меня не победить!

Поиск по сайту: