ПЕРВОБЫТНАЯ ОБЩЕСТВЕННОСТЬ КАК ОСНОВА КОЛДОВСКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ

Спрашивается, чем объяснить целый ряд своеоб­разных черт психики у коми, также как и у других близких к природе народностей, проявляющихся в колдовских обрядах-поверьях? Почему подобие пред­мета заменяет весь предмет? Почему для воздействия на весь предмет достаточно воздействия на его часть? Каким образом получилось представление, что же­лаемое должно быть и реальным? Откуда такая вну­шаемость, которая в условиях коми действительности даёт такие разительные результаты в колдовских со­стязаниях (etsas’öm), в охотничьем быту (артели) и в vormdz’, откуда поверия о всемогуществе слова?

Объяснение всех поставленных вопросов нужно искать в явлениях социального порядка. Формы психиче­ских проявлений суть в известном смысле функции общественной жизни. Нормы мышления доисторического общества представляют аналогию формам и структуре этого общества.

В самом деле, что такое комплексность и нерас­члененность доисторического восприятия? Это есть со­ответствие нерасчлененности общества того времени. Почему мы встречаем “одноплоскостность” дологиче­ского мышления? Потому что и общество одноплоскостно, недифференцированно ни в производствен­ном, ни в сословном, ни в классовом отношениях.

С.253.

Первоначальное расчленение появилось сначала только на основе полового и возрастного характера. Таким образом, для возникновения механизма аппа­рата мышления по нормам логики мы не видим в примитивном обществе ни объективных образцов, по­строенных но этому типу, ни сил, которые бы навя­зывали такой порядок мышления.

Общественная жизнь регулировалась требования­ми простого сотрудничества, возникшего на почве стадного инстинкта. Однородность хозяйственной де­ятельности, однородность в правовом положении при­водили к однородности психологического типа и ум­ственных процессов. Общество представляло из себя в значительной мере простое собрание тождественных индивидуумов, связанных, однако, одинаковыми же интересами, инстинктами. Психологическая жизнь од­ного индивидуума в точности совпадала с таковой же у другого индивидуума и всего общества в целом. Интересы одного оказывались совпадавшими с инте­ресами всех остальных порознь и всего общества в целом. Вместе с тем целое общество, коллектив не представляло собою чего-либо принципиально иного, кроме того, что оно состояло из ряда тождественных единиц. Таким образом, часть, индивидуум, качест­венно мало отличается от целого коллектива. Часть, действительно, то же самое, что и все целое.

Формула “часть замещает целое” целиком соот­ветствует структуре недифференцированного общест­ва, формула мысли имеет прототипом структуру об­щества.

Однородность психических типов и интересов яв­ляется также достаточным условием для быстроты перехода переживаний от одного субъекта к другому. Для такого перехода отнюдь не требуется даже чле-

С.254.

нораздельной речи. Рефлексы, выражающиеся в те­лодвижениях, в инстинктивных выкриках отражаются на поведении остальных членов, как на резонаторах. Быстрота и сила перехода психических переживаний от одного индивидуума к другому обратно пропор­циональна общественной, следовательно, и психической дифференциации.

Из-за отсутствия общественной расчлененности вытекает и невозможность критического подхода к переживаниям сочленов своей группы. Восприятие мира, несмотря на коллективность, является в высо­кой степени субъективным, оно определяется суммой тех представлений, которые человек выработал в ре­зультате своих ограниченных достижений трудового опыта плюс психических элементов “космического” мышления, причем эти элементы космического мыш­ления часто перевешивают элементы трудового опыта.

До какой степени коллективно-субъективно может происходить психическое восприятие, показывает следующий рассказ закоренелого охотника из с.Важгорт (на Вашке), Черноусова, на тему о посещении его и его товарища во время ночлега в лесной избушке лесным духом (verzitts’em). [Сноска: Передается со слов Д.А.Пантелеева, близкого знакомого Черноусова, которому последний сообщил приводимый случай.] Однажды осенью собрался Черноусов промышлять вместе со своим соседом. На счастье они наткнулись на такое место, которое изобиловало белкой. К сожалению, в эту осень рано выпал снег и поэтому выловить всех белок не удалось. [Сноска: Обычно истребление белок выражается в такой мере, что количество оставшихся, ускользнувших от меткой пули, известно охотникам данного района наперечет.] Охоту пре­кратили в надежде на то, что, авось, весной, по насту им снова удастся здесь поохотиться. На этом и

С.255.

порешили. Весной Черноусов успел прибыть на место охоты раньше своего товарища-соседа. Между прочим, на дороге его все время беспокоила мысль о том, не разведал ли уже кто-нибудь о намеченном ими с осени месте охоты и не предупредил ли их в его использо­вании. Как бы то ни было, переночевав в баньке, на утро Черноусов выходит на промысел и слышит по соседству лай собаки, который подтвердил его опасе­ния относительно того, что он уже прозевал: кто-то раньше успел уже занять намеченное место. Прислу­шиваясь к доносившимся звукам, характеризующим темп охоты (сначала лай собаки, затем, через некото­рое время, выстрел охотника, потом пауза, соответст­вующая новым поискам собаки, и новое повторение тех же звуков, но уже с другой белкой), Черноусов оконча­тельно установил присутствие стороннего охотника. Для установления личности отбившего их охотничий район, охотник направляется в ту сторону леса, откуда доносились звуки, но не находит ни следов какой-либо собаки, ни следов человека. На завтра повторилось те же самое. Немного обеспокоенный охотник тогда дает по направлению подозрительных звуков уже большой круг, но и при этом никаких следов не обнаруживает. Прибывший к вечеру товарищ, более знающий охот­ник, установил, что в данном случае они имеют дело с vörsa (verzhitts’e). Легли спать. Поместились в избушке на верхние нары. [Сноска: На Удоре нары в охотничьих избушках устраиваются в два этажа.] Ночью Черноусов слышит, кто-то начал подходить на лыжах к баньке. Подошел. Сбросил с ног лыжи. Вытащил из скобы, пришитой на спине лузана, топор, поколотил им лыжи, встряхивая приставший к ним снег. Затем лыжи поставил на место

С.256.

(прислонил к стенке избушки), а топор всадил и стенку избушки. После этого из двустволки дал два выстрела настолько сильных, что сажа с потолка посыпалась на лица спавших товарищей, так что даже пришлось им встряхнуться. [Сноска: У охотников коми употребляются пистонные дробовики, а раньше были в ходу винтовки, двустволок почти нет в обиходе.] Прошло затем уже довольно продол­жительное время, но в избу никто не заходил. Тогда напуганный Черноусов толкает тихонько своею то­варища, стараясь его разбудить. Тот отвечает, что он уже давно не спит и все знает. Дальше велит он Черноусову скорее слезть с нар и бросить наотмашь в печку крошку хлеба, а также выполнить все то, что полагает­ся в таких случаях. Черноусов вытаскивает из своего мешка хлебные крошки и бросает в печку, а затем открывает двери, становится задом к ним, спускает штаны и показывает на улицу свой зад. После этого, — говорит Черноусов, — vörsa (лесной дух) больше не яв­лялся.

Утром охотники обследовали происшествие, но, однако, никаких следов ни приходившего челопека, ни выпавшей с потолка сажи не заметили. Тем не менее объективность происшествия они не могли под­вергнуть сомнению, так как при сличении своею во­ображаемого восприятия друг с другом находили пол­ную их тождественность, хотя никакой договоренности между ними заранее не было. Тот и другой слышали одно и то же.

Весь вопрос, на самом деле, объясняется одина­ковыми воззрениями охотников и большой податливо­стью их к внушению и самовнушению, в данном слу­чае даже фантазия их, настроенная в известном на­правлении, работала вполне тождественно.

С.257.

Восприятие субъективно не только у одной лич­ности, но оно оказывается субъективно даже и у кол­лектива (однородного).

УСЛОВИЯ ВНУШАЕМОСТИ

В условиях однородного состава общества мы по­лучаем исключительное проявление внушаемости. В связи с этим же становится понятной сила слова, как выражение тождественных, — одинаковых у всех индивидуумов, составляющих коллектив, — психиче­ских процессов. Для проявления личной обособлен­ности в первобытном обществе мы не находим ни хозяйственных, ни общественных, ни психологиче­ских условий. Слово, возникавшее в устах одного из членов, получалось в результате побуждения, имев­шего одинаковое значение и для остальных членов. Поэтому слово, сказанное одним, было в то же время точным выражением того же психического состояния другого. Слово должно было немедленно вызывать реагирование.

Психическая жизнь настолько функционально свя­зана с материей, что раньше она могла совершаться исключительно в связи с конкретным раздражением. Раздражения нет, нет и психической жизни. Отделить предмет от его представления, благодаря их нераз­рывной связанности, было очень трудно. Представ­ление о предмете поэтому совершенно не должно было поддаваться отделению от самою предмета. Предмет и его изображение создают почти одинаковое психиче­ское состояние. С изображением предмета перед гла­зами автоматически воспроизводятся все случаи его восприятия или наиболее яркие из этих случаев.

С.258.

Если формула симильной магии “подобное вызы­вает подобное” в настоящее время нашей логикой не принимается, как норма вообще, то в некотором смыс­ле эта формула верна и в настоящее время. Подобное, действительно, может вызывать подобное, только не объективно, а субъективно, в нашей психике. Ассо­циации по сходству суть нормы психической работы, без которых трудно представить мышление вообще. Если субъективно эта формула имеет резон для своего существования, то при скудости психической жизни, при чрезвычайно большой податливости к самовну­шению первобытного человека, одно фиксирование мысли на каком-либо неблагоприятном для него пред­мете должно было действительно отражаться губи­тельно на его организме.

Сила внушения во многих отраслях медицины и в настоящее время является могучим орудием в руках опытных психиатров. Таким образом, “подобное”, как средство внушения, есть закономерное явление для известной эпохи.

Податливость к внушению есть результат неустой­чивости и непосредственности психики. Культурно-исторически это есть следствие неподготовленности к переходу от первобытного общества космического, основанного на инстинкте, к обществу авторитарному. Если по отношению к борьбе с природой, с животными человек выработал в себе устойчивость, закаленность и выносливость, то по отношению к новому виду борь­бы, борьбы социальной, он должен был начать сна­чала, привыкать уже в процессе своего культурного совершенствования и поэтому психологические симп­томы начавшейся социальной борьбы проявлялись в высокой степени интересных и своеобразных формах.

С.259.

В этом отношении человек индивидуально оказался беззащитен.

Простота, легковерие, непосредственность дают возможность злоумышленнику пожать богатую жатву. Единственное спасение от злонамеренного внушения заключается в том, чтобы вызвать в себе инстинкт борьбы, перейти из состояния пассивности в состояние активное, в противном случае злое желание как на­силие психологически неминуемо вызовет плохие ре­зультаты. Отсюда — формулы защиты от vomidz’, которые выражаются в том, что человек, осознавший опасность пагубного внушения, немедленно или на­правляет мысленно болезнь на другой объект (“kas’lys’”), или говорит враждебное слово к неосто­рожному собеседнику: “s’ir pin’ gorshad” (щучий зуб тебе в глотку), “kuz’ purt gorshad” (длинный нож тебе в глотку) или у удмурт: “s’inmad jur ts’ag, sitanad kojtyl” (в глаза твои жгучую лучину, а в задницу сальную свечу). [Сноска: Сообщение К.М.Баушева. По Выми говорят: ”Kört n’ov s’ölömad, pym pyridz’ pitshögad” (железную стрелу тебе в сердце, горя­чую пешню — в пазуху).]

В других случаях против наступления пагубного результата враждебного слова немедленно принима­ются магические меры (тоже проявление активности). Плевок через отверстия между скрещенными паль­цами должен выразить недоброжелательное отноше­ние, вызов, одним словом, активное настроение на­ходящегося под угрозой человека и притом усиленное магическим значением отверстия. Опрыскивание, ко­торому подвергают заболевшего от внушения, должно напугать мыслящуюся в материальной форме болезнь. И, наконец, окуривание частями одежды или вещами, причастными к лицам, виновным в наступлении бо-

С.260.

лезни (обычно двум субъектам), имеет целью одно­временно и желание выгнать болезнь дымом, в бук­вальном смысле слова выкурить, и в то же самое время окуривание дымом, происходящим от сжигания предметов, принадлежащих виновникам болезни, — по-видимому, должно означать уничтожение болезни, через уничтожение части, относящейся к виновнику.

Поиск по сайту: