4 D. Myth., 650; Сказ. Грим., II, стр. 111—2; Die Götterwelt, 103.
5 Beiträge zur D. Myth., II, 441; Громанн, 79.
всего мира и будешь бессмертным1. В других славянских землях и в Германии думают, что обладание змеиною короною сообщает человеку чародейные знания, помогает находить подземные клады и наделяет бесчисленными богатствами2. Между другими кладами змеи стерегут камень, с помощью которого можно оживлять мертвых, возвращать зрение и открывать золото; грозовые птицы сражаются с змеями и похищают у них это сокровище. В Нормандии уцелело предание, что вестница весны — ласточка обладает таинственным знанием находить за морем драгоценный камень, дарующий слепым зрение; если разостлать под ее гнездом красный платок, то она, принимая его за огонь, бросит туда чудный камень, и тогда легко овладеть им3; т. е. весна выводит из-за облачного моря животворное солнце, это всевидящее мировое око, прогоняющее слепоту зимы и ночи и все позлащающее своими яркими лучами. На Юре рассказывают о бессмертной, летучей змее с алмазным (диамантовым) глазом4. У армян, как свидетельствует барон Гакстгаузен, сохраняется верование, что между змеями горы Арарат есть порода, состоящая под владычеством могучей царицы, которая держит во рту волшебный камень и в известные ночи бросает его высоко на воздух, где он сияет как солнце; вечное счастье тому, кто сумеет схватить его на лету5. У разных народов существуют рассказы о камнях, зарождающихся в голове ехидны, змеи и петуха; кто достанет такой камень, тот может считать себя совершенно счастливым: все желания его будут немедленно исполняться. Эти суеверные предания вызвали в средние века желание отыскать философский камень, обладающий силою превращать все в золото, увеличивать продолжительность жизни и наделять мудростью (ôskasteinn = wünschelstein)6. В русской сказке7 добрый молодец строит корабль и, нагрузивши его угольем, плывет в открытое море — к тому острову, где было логовище двенадцатиглавого змея, который выходил оттуда пожирать народ; змей спал, и сказочный герой, пользуясь этим, засыпал его угольем, развел огонь и принялся раздувать мехами: очевидно, это богатырь-громовник, раздувающий грозовое пламя кузнечными мехами. Когда змей лопнул, он отрубил ему мечом все двенадцать голов и в каждой голове нашел по дорогому самоцветному камню. В Белоруссии и Литве рассказывают о необыкновенной красоте царя-змея, о чудных переливах красок на его коже и об алмазном гребешке на голове; если станут его преследовать, то он издает ужасное шипение, и вмиг со всех сторон мчатся толпы ужей на его защиту — и тогда беда обидчику8. Свист ужиного царя так громок, что его слышно по всей Литве9. На Украйне думают, что царь-уж или царь-змей отличается от простых гадюк своею громадностью и сверх того имеет на голове золотые, светящиеся рожки. При встрече с ним в лесу должно положить на дороге красный пояс или платок; увидя красный цвет, он сбрасывает свои золотые рожки, и кто сумеет захватить их — тот будет и здоров, и счастлив, и богат; богат — потому, что ему будут доступны все клады. Рассказывают еще, что у царя-змея два золотых рога, овладевши
1 Каравел., 170.
2 Иличь, 125.
3 Sonne, Mond u. Sterne, 2—4; Die Götterwelt, 206.
4 D. Myth., 650.
5 Закавказский край, II, 56—57.
6 D. Myth., 1169-1171; Pentamer., № 31.
7 H. P. Ck., VIII, 21.
8 Иллюстр. 1848, № 28; Семеньск., 94.
9 Hap. сл. раз., 121.
которыми должно закопать их под двумя еще не распустившимися дубами; один дуб засохнет, а другой покроется зеленью; рог, зарытый под первым деревом, — несчастливый, мертвящий, а зарытый под другим — счастливый, оживляющий1. Выше (I, 348, 396—7) было указано, что, соединяя с молнией понятие об остром, наносящем кровавые раны орудии, фантазия уподобляла ее золотому рогу или зубу, и что зуб-молния называется в народных сказках мертвым и змеиным. Два змеиные рога, оживляющий и мертвящий, вполне соответствуют представлению о Перуновом цвете, который и пробуждает от смерти, и погружает в безжизненный сон = воскрешает природу от зимнего оцепенения и наносит смертельные удары. Нет сомнения, что и с змеиным камнем могло соединяться не только представление весеннего солнца, охваченного темными тучами, но и сверкающей в них молнии. Все могучие свойства, какие придаются змеиному камню: просветление очей, открытие кладов, исполнение всевозможных желаний, дарование здоровья, счастья и победы (первоначально над демоническими силами — siegstein), принадлежат и Перунову цвету, и Перуновой лозе.
Сверкающие в летние месяцы молнии исчезают на зиму, и глаз смертного не видит их более до прихода весны; вместе с тем перестают литься благодатные дожди и зимняя стужа налагает на облака свои леденящие оковы. Явление это на древнем живописном языке обозначалось так: змеи прячутся на зиму в облачных пещерах и скалах и засыпают в них долгим, непробудным сном — до тех пор, пока не явится весна и не отопрет эти пещеры и скалы ключом-молнией. Позднее, когда затерян был смысл старинных метафор, означенная поэтическая фраза, понятая буквально, стала прилагаться к обыкновенным змеям и гадам, которых холодная зима повергает в сонное, оцепенелое состояние. До первого весеннего грома, по русскому поверью, змеи не жалят2. В высшей степени интересен словацкий рассказ: однажды — это было осенью, в то самое время, когда змеи уходят спать в землю — лежал в поле овчар и смотрел на ближнюю гору. Он увидел чудо: множество змей ползло со всех сторон к каменной горе; приближаясь к ней, каждая змея брала на язык травку, которая тут же росла, и прикасалась ею к твердой скале; скала открывалась, и змеи одна за другою исчезали в ее вертепах. «Надо посмотреть, что это за трава и куда ползут змеи!» — подумал овчар; трава была ему неведомая; как только он сорвал ее и дотронулся до скалы — эта тотчас же раскрылась перед ним. Очевидно, здесь идет речь о чудесной разрыв-траве (springwurzel), т. е. о молнии, разверзающей облачные горы (см. стр. 203); овчар же — не кто иной, как сам Перун, пастырь небесных стад = облаков-барашков. Он вошел в отверстие и очутился в пещере, стены которой блистали серебром и золотом. Посреди пещеры стоял золотой стол, а на нем лежала огромная, старая змея. Вокруг стола лежали другие змеи. Все они спали так крепко, что ни одна не пошевелилась, когда вошел овчар. Долго осматривал он пещеру; наконец, опомнившись, хотел отправиться назад, но это нелегко было сделать; скала в ту же минуту сомкнулась за ним, как только он вступил в ее недра. Овчар не знал, как и где найти ему выход, и сказал сам себе: «если нельзя отсюда выйти, так стану я спать!» Лёг наземь и уснул. Сильный шум и шипение разбудили его; раскрывши глаза, он увидел множество змей, которые лизали золотой стол и спрашивали: «не пора ли?» Старая змея медленно подняла голову и отвечала: «пора!» Потом вытянулась от головы до хвоста, как гибкий прут, спустилась
1 Lud Ukrain., I, 251—2; Пантеон 1854, VI, ст. Шпилевск.
2 Эта. Сб., VI, 118.
со стола на землю и направилась к выходу пещеры; все змеи поползли за нею. Старая змея прикоснулась к каменной стене — и скала немедленно отомкнулась; вышли змеи, вышел за ними и пастух, но каково было его удивление! Вместо осени уже была весна, природа одевалась в новую зелень, и жаворонки оглашали воздух сладкозвучными песнями. Подобно Одину (стр. 225), целую зиму проспал он непробудным сном в пещере облачной скалы. О старой змее (= змеином царе) предание утверждает, что пробужденная от зимнего сна — она летит по воздушным пространствам, помрачая собою светлое небо, извергая из очей искры, из открытой пасти пламя и ударяя хвостом с такою силою, что вековые деревья гнутся и ломаются, как трости; земля дрожит, горы (= тучи) дают трещины, и с них падают шумные воды (= дождь). В такой картине рисует миф весеннюю грозу с ее громовыми ударами, сверкающими молниями, стремительными вихрями и проливными дождями1. Вместе с пробуждением царя-змея начинаются и бурные грозы. Предание это известно и в Болгарии, и в России. Как скоро наступит осень (рассказывают болгары), змеи собираются около своего царя, который распределяет их на «змийща» = места, логовища, где они должны провести зиму. С каждым змеиным стадом царь отпускает по главному змею, который ложится в средине, а прочие располагаются вокруг него. То же самое делает и царь с своею свитою, которая состоит из змей, имеющих на хвостах колокольчики2: звон — метафора грома. По русскому поверью, 14 сентября (на праздник Воздвиженья св. креста) все змеи (гадюки) лезут в вирий или скрываются в землю; только те, которые укусили кого-нибудь в продолжение лета, обречены: в наказание за это мерзнут в лесах. Сербы, встретив змею «по jeceн ему крстову дне (после 14 сентября), за ону се мисли да je yjелa како чел(ь)аде, па je земл(ь)а у се не пе да прими»3. В этот день змеи собираются в кучи в ямах, яругах и пещерах и остаются там на зимовье вместе с своею царицею; среди них лежит светлый камень-алатырь, змеи лижут его и с того бывают и сыты, и сильны4. Этот облегаемый змеями камень, которому соответствует золотой стол (= трон) словацкого предания и золотое ложе Фафнира, есть метафора солнца, окутанного тучами; по свидетельству русского заговора, змея Гарафена5 лежит на черном руне (= символ облака), а черное руно на золотом камне6. Одна девица заблудилась на Вздвиженьев день в лесу, плутала-плутала и неожиданно провалилась в яму. «Яма така глибочённа, що й свиту не видно. Дивитця — дак там гадюк сила-силённая, мабудь вони зо всего свиту зибрались на зимовья! Так уси зразу й кинулись до нejи, пидняли голови да й сичять. Злякалась вона... коли ж дивитця — одна така здоровенна да вся в золоти и лизе до неjи. He бийся, каже, дивчино! ничого; без мéне нихто тоби ничого не заподие, я тут найстарийша; як схочешь jисти, то он глянь — лежить каминь, ти й полижи его. Лизнула вона того каменю — и jисти вже не хоче». Так прожила она зиму с змеями. На Благовещенье (25 марта, когда прилетают птицы из вирия и приносят с собою ключи от неба), в то самое время, как уже стаял снег, велела ей золотая гадюка: «становись на меня!» Девица стала на змею, а гадюка как подкинет ее вверх — так и выкинула из ямы7! По другому вари-
1 Slov. pohad., 230-8; Westsl. Märch., 116—121.
2 Каравел., 170. .
3 Cpп. pjeчник, 213.
4 Иллюстр. 1845, 251.
5 Искаженное прозвание «Горыныч», с приданием ему женской формы.
6 Сахаров, 1, 21.
7 Основа 1862, IX, 104—5.
анту (Харьков. губ. ), змеи сплелись вместе и образовали столб, по которому девица и вылезла на белый свет, и воротилась она в деревню худая да бледная. Такому же усыплению подвергается и тот, кто попадает в подземные провалы, наполненные дорогими кладами1; сравни с преданиями о заклятых героях и разбойниках, заключенных в скалах (стр. 225—231). Известна еще между нашими поселянами не менее интересная сказка о кривой царевне. Весельчак-пьяница вызвался вылечить ей глаза и поехал в змеиное царство; в том царстве жили одни змеи и гады. Кругом города лежала большая змея, обвившись кольцом, так что голова с хвостом сходилась (= Iörmungandr). Пьяница воспользовался сном исполинской змеи, сделал веревочную лестницу с железными крюками на конце, накинул лестницу на городскую стену, забрался в город и посреди его нашел камень, а под камнем целебную мазь: стоит только помазать ею глаза, как слепота тотчас же проходит. Взял он эту мазь, спрятал под мышку, сел на корабль — и в море. Пробудилась большая змея, погналась за похитителем; плывет по морю, а под ней вода словно в котле кипит, махнула хвостом и разбила корабль вдребезги. Пьянице удалось выплыть на берег; он вылечил кривую царевну и получил щедрую награду. Смысл предания следующий: царевна-солнце в период зимы теряет свой блеск, или, говоря метафорически: кривеет (слепнет). Бог-громовник берется исцелить ее и для этого должен достать целебную мазь из-под змеиного камня, т. е. живую воду дождя, хранимую царем-змеем; именно этим нектаром и насыщаются змеи, когда лижут камень-алатырь (сравни выше, стр. 76, с источниками целющей воды, текущей из-под камня-алатыря). В весеннюю пору он будит змея от зимнего сна, вступает с ним в борьбу и счастливо похищает целебное снадобье: корабль — метафора тучи, несущейся по небесному океану, и гибель его есть поэтическая картина грозы; согласно с представлением молниеносного Перуна богом, всегда готовым сосать дождевые облака и упиваться небесным вином, сказка дает своему герою характеристическое название пьяницы. Добытый им дождь проливается на землю, и царевна-солнце снова начинает блистать своим лучезарным оком. По русскому поверью, кто поймает белую змею, старшую над всеми змеями, и, убивши, натопит из нее сала, и потом вымажет этим салом свои очи, тот получит дар видеть скрытые под землей клады2; т. е. дождь, проливаясь из разбитой тучи, освобождает из туманных вертепов золотое сокровище солнечных лучей и открывает его взорам смертных. Эпитет белый указывает на змею — хранительницу небесного золота = на тучу, озаренную солнечными лучами. В Литве есть поверье, что свеча, сделанная из сала змеи или ужа, приносит своему обладателю счастье: если он зажжет эту свечу (намёк на грозовое пламя), то со всех сторон приползут на его защиту змеи и ужи, вместе с своим царем, и принесут ему множество золота3. Из сказанного уже видно, что с змеем, как олицетворением дождевой тучи, неразлучна мысль о хранении им живой воды. Весьма знаменательное указание на эту связь находим в сказке о Василисе — золотой косе, где живой (богатырской, сильной) воде придано название змеиной4. По
1 Записки Р. Г. О. по отдел, этногр., I, 730: «Сбился с дороги крестьянин и бродил около большой ямы; глядит: земля отворилась и стали видны бочки с серебром и золотом. Черт ли его туда пихнул, сам ли повел — только очутился в подвале, посмотрел, как бочки на цепях висят, и хотел было вернуться назад, а выхода уже нет; что делать? Помолился Богу, лег спать и проспал там целый год. Как пришло время просушиваться кладу, разбудил его старичок и вывел на дорогу».
2 О. 3. 1848, V, ст. Харитонова, 4.
3 Сын Отеч. 1839, X, 140; Нар. сл. раз., 122—3; Черты литов. нар., 140.
4 Сказ. Брониц., 25.
свидетельству русских преданий, многоглавые змеи, испускающие жгучее пламя, лежат у входа в солнцево царство (т. е. в вирий, царство вечного лета) и стерегут доступ к устроенным там криницам живой воды; сюда-то отправляются сказочные герои за бессмертным напитком. Так, одна народная сказка1 говорит о чудесном саде, где растут моложавые яблоки и бьют ключи живой и мертвой воды, а вокруг того сада обвился кольцом громадный змей — голова и хвост вместе сошлись. В сказке про Ивана Голого и Марка-Бегуна2 летучий змей указывает этим богатырям на два озера; пришли к одному озеру, бросили в воду зеленый прут — прут тотчас сгорел; пришли к другому, бросили в него гнилушку — она тотчас пустила ростки и зазеленела листьями. «Огненное» (мертвое, адское) озеро — поэтическое изображение дождевой тучи, пожигаемой молниями (о подобных источниках см. гл. XXII). По малорусскому варианту легенды о Марке Богатом, этот богач посылает своего зятя к царю-змею попросить живой водицы. Чехи ставят дождевые ливни в зависимость от змеиного дыхания: как скоро должен пойти дождь — из-под печи, где живет гад-господарик, исходит сильный запах3. По немецким сагам, у святых, целебных колодцев (heilbrunnen) лежат белые змеи4. У одного из источников Иггдразилли обретается змея, грызущая корень всемирного дерева-тучи. В глубоких погребах драконов и змеев хранятся сосуды или бочки с сильною (живою) водою, и в пылу битвы они и враждебные им богатыри бросаются туда, чтобы испить этого нектара и укрепить себя для новой борьбы. Кто из соперников успеет прежде напиться, за тем остается и победа. Предание глубочайшей древности! Гимны Вед заставляют Индру пить из облачных источников небесную сому, чтобы укрепиться на битву с змеем Вритрою5. «Пить живую воду» или «купаться» в ней — выражения однозначительные, равно указывающие на пролитие дождей; потому одна метафора легко заменялась другою. Отсюда возникло поверье, известное на Руси и в Богемии: кого укусит ядовитая змея, тот должен бежать к воде; если он прибежит к источнику прежде змеи и омоет свою рану, то укушение пройдет без последствий; если же змея успеет окунуться в воду прежде, то человек непременно умрет6. По свидетельству народных сказок, змей теряет свою могучую силу и гибнет, как скоро обсохнет от внутреннего огня или солнечного жара, т. е. змей-туча сгорает в грозовом пламени и иссыхает под влиянием летнего зноя (сравни выше стр. 269). Сражаясь с Кириллом-кожемякою, змей, когда ему становилось невыносимо жарко, спешил на Днепр и вскакивал в воду, «щоб прохлодитьця трохи». В сербской приповедке читаем: схватился змей с царевичем, «а как подне (полдень) пригpeje, онда рече aждaja: та пусти ме, царев сине, да замочим cвojy пусту главу у jeзepo, па да тебацим у небеске висине!»7. Русская былина о Михайле Потоке Ивановиче рассказывает, что живая вода этому витязю была принесена лютой змеей из-под земли (см. ниже); подобно тому Один выпил вдохновляющий мед, сокрытый в горе-туче, пробравшись туда в просверленное отверстие в образе змея (I, 200). Замечательно предание, занесенное в стих о голубиной книге:
1 Н. Р. Ск., VII, 5, а.
2Ibid., VIII, 23, b.
3 Громанн, 78.
4 D. Myth., 554, 651.
5 German. Mythen, 96—99.
6 Громанн, 80.
7 Срп. припое., 8; Кулиш, II, 30.
У нас Индра-зверь всем зверям отец:
Была на сём свети засушейца,
Ня было добрым людям воспитанница,
Воспитанница, обмыванийца;
Iон копал рогом сыру мать-землю,
Выкопал ключи все глыбокии,
Доставал воды все кипучий;
Iон пускал по быстрым рякам
И по малиньким ручьявйночкам,
По глубоким, по большим озярам;
Iон давал людям воспитанница,
Воспитанница, обмыванийца.
Приведем варианты:
a) Куда хочет (зверь) — идет по пóдземелью, Аки солнце по поднебесью,
Он происходит все горы белокаменные,
Прочищает ручьи и проточины,
Пропущает реки, кладязи студёные:
Куда зверь пройдет — тута ключ кипит.
Когда этот зверь возыграется,
Словно облацы по поднебесью,
Вся вселенная (мать-земля под ним) всколыбается.
b) Когда этот зверь (рогом) поворотится, Воскипят ключи все подземные1.
Священные песни Вед утверждают, что бог Индра низводит из облачных гор стремительные потоки дождя и, собирая их в особые вместилища, творит земные источники, ручьи и реки, умножает их воды, роет для них широкие русла и направляет их бег2. Сходство русского предания с ведаическим — в высшей степени поразительное! Спрашивается: должно ли индийского Индру считать за первообраз нашего мифического зверя или в совпадении их имен следует видеть не более как случайное созвучие? В первом случае звериный тип, приданный Индре, можно бы объяснить таким же низведением этого бога в разряд демонических существ, какое постигло его в религиозных представлениях зендскои отрасли. Мы более склоняемся в пользу второго мнения; слово Индра (другие формы, встречаемые в разных списках стиха о голубиной книге: Индрик, Вындрик, Единорог) исследователи наши сближают с греч. υδρα . От санскр. корня ud, und (= vad, vand) — делать мокрым образовались слова: снк. uda, греч. υδωρ, литов. wandů = сл. вода; снк. udra, литов. udrà, англос. otor, сканд. otr, др.-нем. оttаr = слав. выдра (илл. vidra) — собственно: водяное животное; греч. υδρία — водонос, υδρα(hydra) — баснословная водяная змея3. Греческий миф рассказывает о славной борьбе Геракла с лернейскою гидрою; это была страшная змея о девяти головах, обитавшая в лернейском болоте, близ источника Амимоны; оттуда нападала она на стада (первоначально разумелись стада небесные) и опустошала страну. Геракл выгнал ее жгучими стрелами (т. е. молниями) из логовища и убил; совершив этот подвиг, он смочил свои стрелы ядом гидры и с тех пор стал наносить неизлечимые раны4. В числе других жи-
1 Калеки Пер., 11, 371-2.
2 German. Mythen, 144—6.
3 Пикте, I, 443; Radices linguae slov., 11; звук н в слове «Индра-зверь» вставной; сличи этот — энтот (Архив ист.-юрид. свед., I, ст. Буслаев., 22).
4 Griech. Myth., II, 192-3.
вотненных олицетворений облачного демона он представлялся и выдрою; у змея Фафнира был брат Otur, который в образе выдры ловил в водопаде рыбу и был убит камнем (= молнией), пущенным рукою Локи, и за это убийство боги должны были поплатиться тем сокровищем, на котором впоследствии возлежал Фафнир1. Змеи и драконы часто изображаются, как чудовища, обитающие в водах или вблизи какого-нибудь источника. Так Тугарин-змей плывет по Оке-реке, длина ему триста сажен, спиною валит круты берега, угрожает залить всю страну2. Герои старинных былин встречают Змея Горыныча на Израй-реке и Сафат-реке3; змей, с которым сражался Кирило-кожемяка, жил на Днепре; сербская аждаjа — в озере4. Еще теперь, когда неистовый поток, низвергаясь с гор, рушит деревья и скалы, в Германии говорят: «es ist ein Drach. ausgefahren!»5 Огненному змею, приносящему людям обилие и богатство (хлеб и золото), чехи дают название plivnik, plevnik, plevel, а лужичане plon — от корня плу, плю: снк. plu — fluere, наше плыть употребляется и в значении течь, лить («свеча плывет»); к этому же корню можно отнести слова: племя, чеш. plenny, plinny, слов, plěnny, plemenný — плодовитый, дающий много семян, пол. plenić, plonić — удобрить, сделать плодородным6. В некоторых вариантах стиха предание о звере-Индре связывается с священными горами: «живет тот зверь в Сионских горах, в Фаворе или Афоне-горе, он пьет и ест во святой горе (вар. из синя моря) и детей выводит во святой же горе; когда зверь поворотится — все святые горы всколыхаются»7. Это свидетельство роднит зверя-Индру с Змеем Горынычем. Разрывая своим рогом, т. е. молнией, облачные горы и подземелья и заставляя дрожать мать сыру землю (= потрясая ее громовыми раскатами), чудовищный зверь (= змей) дает исток дождевым ключам и рекам. Молниеносный рог, которым наделяют народные предания мифического царя-змея, дал повод певцам о голубиной книге подставлять непонятное для них название Индрик созвучным словом единрог. В XVII веке рог единорога считался обладающим силою исцелять тяжкие недуги и поддерживать цветущее здоровье в продолжение всей жизни. Царь Алексей Михайлович соглашался за три таких рога заплатить десять тысяч рублей; говорили, что они светятся и бывают длиною до шести пядей. Небогатые люди старались доставать какие-то кости, признаваемые за змеиные рожки; толкли их в порошок, примешивали к питью и давали это снадобье больным8. Как олицетворение молнии, змей буравит своим рогом облака, проливает дожди и производит наводнения; но как воплощение черной тучи, как существо демоническое, он сам задерживает дожди, запрятывая их животворную влагу в облачных пещерах, и причиняет засуху и бесплодие. С таким враждебным характером и является он в большинстве народных сказаний. По немецким сагам, драконы отравляют колодцы и чрез то насылают мор на людей и животных, особенно на коров, т. е. своим пламенным дыханием они на небе иссушают дождевые родники и изводят облачных коров, а на земле производят томительный зной, заставляют пересыхать источники, вызывают вред-
1 Симрок, 156.
2 Сказ. Сахарова, 98, 106.
3 Кирша Дан., 184, 346.
4 Срп. припов., стр. 57.
5 Der Ursprung der Myth., 59. В норвежской сказке (I, 24) пятиглавый тролль появляется из лона морских вод; на лубочной картинке (см. сказку об Еруслане) змей изображен плывущим пó морю.
6 Ч. О. И. и Д. 1865, IV, 275.
7 Калеки Пер., II, 372.
8 Очерк домашн. жизни и нрав, великор. нар., 194—5; Ак. Ист., II, стр. 46; IV, 242.
ные испарения и творят неурожаи; естественным же и необходимым последствием всего этого бывает сильная смертность между людьми и падеж скота. При солнечных затмениях, которые издревле приписывались нападению страшного дракона, было в обычае закрывать колодцы, чтобы охранить их от порчи отравы1. Залегая источники и реки, змеи и драконы лишают всю окрестную страну воды, томят и людей и стада смертельною жаждою. В апокрифической статье про Федора Тирона (по рукописи XVI в. ) читаем: «в граде том... бяше един кладязь кипяй водою благо: той же кладезь одержим бяше зверьми-змеями и множеством иного гаду, и даяше им царь жртву по вся лета коров 12 и оунец 80 и агнец 25, и пущаху воду, и насыщаше весь народ». Когда обычная жертва была отменена, «разгневась змей и удржа воду, и быша прискорбии людие и скоти их издыхаше»2. Подобный же эпизод встречаем в малороссийской сказке: в чистом поле на раздолье стояла криница, а вокруг нее лежало двенадцать змеев, и только этот один источник и был во всем царстве; всякий раз, когда приходилось брать из криницы воду, народ должен был давать змеям по двенадцати человек на пожрание; так продолжалось долго, пока не явился богатырь, который перебил чудовищ и освободил народ от тяжелой дани3. В Новгороде сохраняется предание о чародее Волхове, который в образе крокодила (вернее: дракона) залегал водяной путь в тезоименитой ему реке и тех, кто не хотел чтить его, топил и пожирал (стр. 116). Новогреческая сказка4 упоминает о змее, который поселился в источнике; только однажды в год допускал он соседних жителей к воде, и то не прежде, как после привода к нему девицы, которую тут же и съедал. По древнему греческому преданию, вблизи фивского источника скрывался в пещере страшный дракон, из глаз которого сыпались огненные искры; он оберегал источник, не позволял спутникам Кадма черпать оттуда воду и беспощадно умерщвлял их; Кадм выступил против дракона и убил его5. Такой захват и оберегание источников змеями и драконами и свободный доступ к воде после их убиения соответствуют усилиям Вритры задержать небесные потоки, которые, после победы над ним могучего Индры, с шумом низвергаются из облачных гор. Герои, убивающие змеев и открывающие для всех безопасное пользование водными ключами, суть представители бога-громовника, разителя туч и подателя дождей. Ту же мысль выражают и мифы о драконах, приставленных сторожить золотые яблоки гесперид и золотое руно Колхиды; ибо золотые яблоки тождественны, по своему значению, с живою водою (стр. 160), а золотое руно — метафора весеннего дожденосного облака (I, 350). По белорусскому поверью: кто желает вызвать дождь, тот должен убить змею и повесить ее на березе6; чехи во время засухи ловят змею и вешают головою вниз на древесном суке, с полным убеждением, что через несколько дней непременно пойдет дождь7. Эсты думают8, что, вешая топор или змею, можно приманить ветры, пригоняющие дождевые облака (см. выше, стр. 158—159).
Народные предания утверждают, что змеи любят пить и сосать молоко. У чехов и немцев известны многие рассказы о том, как ужи и змеи являются на полях, пас-
1 Der Ursprung der Myth., 52, 74; D. Myth., 671.
2Пам. отреч. лит., II, 93—95.
3 Кулиш, II, 53-54.
4 Ган, I, стр. 308.
5 Der Ursprung der Myth., 58—59.
6 Hap. сл. раз., 149.
7 Громанн, 52, 80.
8Die Windgottheiten bei den indogerman. Völkern, von Genthe, 15.
тбищах и в домах к детям поселян и пьют вместе с ними налитое в чашки молоко, причем змеиный король (или королева) слагает с своей головы золотую корону. Одна мать, отправляясь в поле, отводила своего ребенка в сад и оставляла ему кринку с молоком; странно казалось ей, что как бы много ни давала она молока — кринка всегда опорожнялась дочиста; решилась подсмотреть, что бы это значило? и вот что увидела: выползла из стены змея и вместе с дитятею принялась за молоко, а когда горшок опустел — легла к ребенку на колени и стала играть с ним. Здесь змее придан характер охранительного домового духа; в немецких сагах змеи нередко являются у детских колыбелей и оберегают младенцев. В Gesta Romanorum занесено следующее любопытное сказание: ежедневно утром и вечером, когда молодая коровница отправлялась доить коров, приползала в хлев большая змея с золотою короною на голове, и коровница всякий раз давала ей пить парное молоко. Случилось, что служанка эта должна была оставить своего хозяина; при уходе ее из дому благодарная змея подарила ей золотую корону1. Подобные предания можно услышать и в русском царстве. В Новгороде рассказывают, что на том месте, где теперь стоит Перюньский (Перынский) скит, жил некогда зверь-змияка Перюн (= Перун), который каждую ночь ходил спать в Ильме к волховской коровнице2. Во многих деревнях убеждены, что огненный змей летает по ночам к молодым бабам и сосет у них из грудей молоко; такая женщина день ото дня все более и более слабеет, чахнет и, наконец, лишается жизниз; оборотни и ведьмы превращаются в огненных змеев и в этом виде высасывают у коров молоко. С огненным змеем, говорят простолюдины, надо обходиться осторожно, не сердить его й, когда он прилетает на двор — ставить ему молоко; в противном случае он сожжет дом. Поверье это стоит в ближайшей связи с другим, по которому пожар, происшедший от удара молнии, можно затушить только молоком. У нас есть примета: «если молоко поставлено непокрытое, то его пьет нечистая сила», и ходят рассказы, будто в сонных людей, привыкших спать с разинутым ртом, вползали змеи и, поселившись внутри человека, ничем другим не могли быть вызваны назад, как только запахом парного молока4. Болгары уверяют, что змей-cмок сосет коров и женщин; такой беды, главным образом, опасаются 9-го августа: в этот день не гоняют коров на паству, а женщины, особенно те, которые кормят ребенка грудью, не выходят из дому; бывало, что женщины, отправляясь в поле жать, брали с собой грудных детей, и вот когда утомленная мать засыпала на ниве — тотчас приползал смок, высасывал у ней молоко с кровью, и так искусно, что она не чувствовала ни малейшей боли, а думала, что ее сосет ребенок5. То же рассказывают и в Германии. От этого молока змеи в короткое время становятся сильными и толстыми; а женщины, которых сосут они, сохнут и хиреют6. Смок, белор. цмок, пол. smok, cmok, чешcк. zmok, zmek, литов. zmakas — собственно: сосун (от smoktać — сосать, см. стр. 222); в пол. smok означает и дракона, и водяной насос; чехи говорят: «mokrý gako zmok»7. Когда мы напомним, что дождевые тучи представлялись нашим предкам то полногрудыми женами, то дойными коровами, которых сосал и доил своими молниями бог-громовержец, низводя