XIX. Предания о сотворении мира и человека 11 страница

¹Гануш, 120; Громанн, 213; Ч. О. И. и Д. 1865, III, 148.

²Путевые заметки Давида Мацкевича (Киев, 1856), 228.

рому можно будет избавить ее! Несомненна близость этих сказаний, во-первых, с преданиями о героях, спящих очарованным сном в подземных пещерах, и, во-вто­рых, — с преданиями о богине Гольде; увлеченная в полет неистового воинства, frau Holda скрывается в недрах гор и остается там со всею своею свитою до тех пор, пока не наступит время ее освобождения и торжественного странствования по земле; по­добно белым женам и девам, она купается при полдневном солнце, расчесывает свои волосы и при встречах с людьми награждает их золотом. Сокрытию в горах и подземельях соответствует погружение в глубину вод; идея того и другого пред­ставления одна и та же, хотя и выражается в различных поэтических образах: вме­сто облачных гор и подземелий фантазия живописует тучи, как дождевые моря, озера и источники. Гольда живет не только в горных пещерах, но и в прудах и ко­лодцах; духи героев и заклятые клады также почиют в водах. Так, император Карл сидит в Нюренбергском источнике, за столом, вокруг которого обвивается его длинная борода; клад нибелунгов, добытый некогда из потока карлика Андвари, снова попал в воду и лежит погруженный на дне Рейна. Чехи и доныне любят рас­сказывать о кладах, сокрытых в реках, озерах и колодцах. Народные предания упо­минают о девицах, которые, будучи уведены водяными духами, семь лет остаются вместе с ними и живут под водою; отождествляя белых жен с никсами, саги пред­ставляют их нередко с рыбьими хвостами. Существует, наконец, множество расска­зов о целых городах, монастырях и замках, провалившихся под землю, на месте которых образовались глубокие озёра; из их омутов раздается по временам коло­кольный звон и бывают видимы верхушки башен; там обитают заклятые люди (эльфы)¹. Те же предания о девицах, увлеченных нечистою силою в подводные се­ления, о скрытых на дне озер церквах и раздающемся оттуда звоне известны и на Руси. В Тульской губ. сохранилась следующая легенда об одной церкви: был боль­шой праздник; буйные толпы, собравшись к обедне, подрались в самом храме, и вот церковь со всеми прихожанами быстро погрузилась в землю, а на месте, где она стояла, выступила темная и мутная вода. Так образовалось озеро, откуда и до сего времени слышится колокольный звон накануне больших праздников. О Поганом озере, под Суздалем, рассказывают, что там, где оно расстилает свои воды, стоял прежде монастырь; но когда однажды напали на него разбойники, то земля потряс­лась и скрыла обитель, вместе с нечестивыми грабителями, в своих глубоких про­валах. В Коломне указывают небольшой пруд, откуда в праздничные дни раздается колокольный звон: здесь в давние годы скрылась под землею церковь². Подобное же предание сочеталось с именем Венеты: этот славный город погрузился некогда в море; от времени до времени он подымается над поверхностью вод и снова в них исчезает; жители его обладали такими богатствами, что городские ворота и колоко­ла были сделаны из благородных металлов и дети играли по улицам кусками се­ребра³. Эти подводные города и церковные башни, дающие о себе весть колоколь­ным звоном, однозначительны с теми очарованными горами, откуда слышится по временам стук оружия и звуки воинских труб (см. выше стр. 226). Звон — метафо­ра громовых раскатов, замки, города и башни — те чудесные здания, которые рисо­вались воображению древнего человека в грядах летних облаков; с наступлением

¹ D. Myth., 564, 914—921, 931-4; Beiträge zur D. Myth., II, 239, 243, 247, 294—6.

² Рус. Пред., I, 16—18, 27—28; Труды яросл. стат. комитета, в. I — о подводных монастырях, чтимых раскольниками.

³ Der Urspr. der Myth., 263.

осени они подвергаются хищному нападению нечистых духов и тонут в дождевых потоках.

Итак, временная утрата красоты сказочною царевною выражалась в мифе: во-1-х, принятием ею змеиного образа, и, во-2-х, помрачением ее светлого лика и заменою белой одежды черною. Но, сверх сего, встречается еще третье мифическое представление: под влиянием зимней стужи легкая облачная одежда красавицы превращается в жесткую кору, охватывающую все ее тело, что и продолжается до тех пор, пока не разрубит молниеносным мечом и не снимет эту кору пробудив­шийся в весеннюю пору могучий Перун. Поехал Святогор (= исполин-громовник, обитающий в святых горах, т. е. тучах — см. гл. XXI) разузнать свою судьбину: где и на ком ему жениться? И было ему предсказано мифическими кузнецами, кующи­ми брачные узы: «твоя невеста в поморском царстве, в престольном городе трид­цать лет лежит во гноище». Призадумался богатырь, направил путь в поморское царство и нашел девицу — лежит во гноище, спит крепким сном, а тело у ней слов­но кора еловая; поднял свой острый меч, ударил ее в грудь и уехал из царства. Оч­нулась девица от крепкого сна — а еловая кора с нее спала, и сделалась она красави­цей и невиданной, и неслыханной. Далеко пронеслась молва про ее красу, посватал­ся за девицу Святогор-богатырь и, женившись на ней, спознал, что от судьбы не уйдешь¹. Кто не узнает в этом великорусском сказании того же самого предания, какое в песнях Старой Эдды связано с именем Зигурда? После того, как герой этот победил змея и овладел драгоценным кладом, он совершает еще один подвиг: осво­бождает вещую деву от ее зимнего усыпления. Завидя вдалеке на горе сильный свет, подобный зареву пожара, он поскакал в ту сторону и обрел замок, внутри кото­рого лежал витязь в полном вооружении и спал глубоким сном. Зигурд снимает с его головы шлем, и что же? — перед ним покоится красавица, а на ней твердая бро­ня — будто приросла к телу. Тогда Зигурд чудесным мечом Грамом надрезывает эту броню от головы вниз и на обеих руках и совлекает ее с сонной девы. То была воинственная валькирия Брунигильда: как только броня была снята — она тотчас же пробудилась от сна и встала². Пламя, окружающее гору и замок, есть то грозовое пламя, в котором сокрушаются тяжелые оковы, налагаемые на облака и тучи демо­нами зимы. Согласно с этим преданием Эдды, сопоставляющим победу над драко­ном с освобождением очарованной красавицы, и русский стих о Егории Храбром соединяет оба означенных подвига вместе: Егорий Храбрый, т. е. первоначально — победоносный Перун, убивает огнедышащего змея и, освободив из-под его власти трех дев, приводит их к Иордан-реке:

«Ой вы мои три родных сестры!

Вы умойтеся, окреститеся.

Набралися вы духу нечистого:

На вас кожа (вар. тело), как еловая кора,

На вас власы, как камыш (вар. ковыль-трава»³.

Стих называет мать Егория — Софией Премудрою, следовательно, три сестры его — Вера, Надежда и Любовь. Смешивая древнеязыческие предания с христиан­скими, народная фантазия заменила трех вещих дев (норн, вил) тремя святыми се­страми, а мученичество, испытанное последними от басурманского царя Диокли-

¹ Рыбник., 1, 40-41.

² Симрок, 168.

³ Ч. О. И. и Д., год 3, IX, 154; Калеки Пер., II, 406.

тианища, сопоставила с теми страданиями, каким подвергаются первые в темни­цах лютого змея; омовение в Иордане-реке указывает на ту живую воду, которою смываются жесткие покровы зимы, т. е. на пролитие весеннего дождя.

В ту эпоху, когда позабыт был действительный смысл древних метафорических выражений, мифы о летучих, огненных змеях повели к обожанию змей обыкновен­ных, ползучих¹. По словам Кромера, в Литве и Польше дозволяли ужам и змеям селиться в домах, под печкою, чтили их как пенатов и приносили им в дар молоко, сыр, яйца и кур (сравни выше, стр. 274, с преданиями о домовых цмоках); если они вкушали предложенную им яству — это принималось за добрый знак, и, наоборот, нетронутая пища указывала на грядущие бедствия; наносить какой бы то ни бьшо вред этим гадам и убивать их — было строго воспрещено. Крестьяне наши до сих пор считают счастливым предзнаменованием, если в избе поселится уж, и охотно ставят для него молоко; убить такого ужа — величайший грех! За змеиными и ужо­выми головками и шкурками признается целебная сила². У других народов нахо­дим более ясные свидетельства о религиозном чествовании змей. И греки, и рим­ляне чтили их, как домовых охранительных духов; в Афинах, подле новорожденно­го ребенка, клали сделанную из золота змею. Но так как понятие о семейных и ро­довых пенатах было распространяемо на целые города и области, то полагали, что для каждой страны есть свой «genius, qui per anguem plerumque ostentitur». В Афинах на акрополе содержалась змея, посвященная богине — покровительнице этого го­рода³; во время персидской войны, когда медовый пирог, который ежемесячно приносили этой змее, остался несъеденным, афинские граждане отчаялись в защи­те своего города. В Эпире, в роще Аполлона, водились змеи, которым делались по­добные же приношения; если они съедали приготовленную для них пищу — это служило предвестием изобилия и счастья в течение целого года. В храме элевзинской богини плодородия — Деметры также содержалась змея⁴. Древние пруссы обожали огромную змею, за которою обязаны были смотреть жрецы; она покои­лась на колосьях и питалась молоком. Сверх того, сохранились еще известия о по­читании змей (эхидн) лонгобардами⁵.

¹ «Закрой, Господи, от змея ползучего и летучего». — Ч. О. И. и Д., год 3, IX, 221.

² Абев., 201, Эти. Сб., VI, 125; Ворон. Г. В. 1851, 10; Иллюстр. 1846, № 28; Рус. Сл. 1860, V, стат. Костомар., 6, 20; Нар. сл. раз., 121—3; Архив ист.-юрид. свед., II (Михалон-литвин, стр. 2 предислов. ); Слав. Мифол. Кайсарова, 87;, Вестн. моск. арх. общ. 1867, III, 137; Lituania Шлейхера, 16.

³ Припомним, что у ног Афины изображался дракон, что на щите своем она имела голову Горгоны и что сама она называлась γοργΰπις .

⁴Der Ursprung der Myth., 39, 42—43, 75; Пропилеи, II, изд. 3, 55.

⁵ D. Myth., 648—9, 650—1: Andeutung eines Systems der Myth., 155. Обоготворение змей в Египте засвидетельствовано Геродотом.

Поиск по сайту: