Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

XIX. Предания о сотворении мира и человека 7 страница



 

1 D. Myth., 650—1; Beiträge zur D. Myth., II, 443.

2 Путев, письма из Новгор. и Псковск. губ. П. Якушкина, 118—9.

3 Сравни Н. Р. Ск., V, 35; VIII, 23.

4 Записки Авдеев., 140, 149; Терещ., VI, 14; Вест. Р. Г. О. 1853, III, 6; Послов. Даля, 1037.

5 Каравел., 250.

6 Beiträge zur D. Myth., 442.

7 D. Myth., 654.

 

 

на землю их благодатное молоко в виде дождя, то для нас будут понятны все приве­денные сказания о змеях (т. е. молниях), являющихся пить молоко и сосать жен­щин и коров. Молоко здесь — метафора дождя, а выражения пить и сосать равно­сильны выражению: проливать, низводить влагу (I, 343—4). По общему закону развития мифов, эти поэтические представления были впоследствии перенесены на землю и преобразились в суеверные рассказы и приметы, имеющие в виду обыкновенных змей, коров и баб. Когда молния сосет и доит тучи, они постепенно редеют, умаляются и исчезают с неба; отсюда — убеждение, что змей-сосун сутит коров и жен, отнимает у них вместе с молоком силы, здоровье и самую жизнь. Ему приписываются болезни и падеж скота; если у коровы опухнет вымя, это знак, что ее сосут змеи и лягушки1; чума рогатого скота называется змеиным пострелом2. Лужичане различают три рода огнедышащих, летучих змеев: peńežny, žitny и mlokowy zmij; первый приносит своим любимцам золото, второй — хлеб = урожаи, а последний наделяет коров изобильным и вкусным молоком3. Такое раздробление мифического змея на три отдельные вида возникло под влиянием различных, ус­военных ему эпитетов: как укрыватель золотых лучей солнца, он назван был денеж­ным; как обладатель и низводитель небесного молока, получил эпитет молочного; а как молоко-дождь воспитывает жатвы, дает урожаи, то ему присвоено название житного. Те же поверья находим и у других славянских племен. Согласно с немца­ми, чехи думают, что красноогненный дракон приносит деньги, а синий — зерно­вой хлеб; для своего хозяина домовой драк похищает молоко и масло чужих коров; кто убьет гада-господарика, тот лишается счастья в скотоводстве и на полях его бу­дут родиться одни плевелы4. Тому, кто сумел заслужить расположение цмока, он, по мнению белорусов, доставляет деньги, хлеб и молоко, делает его нивы плодород­ными, а коров богатыми молоком. Когда цмок несет золото, то бывает ясный, ог­ненный; а когда — рожь и пшеницу, то летит черною тучею или принимает темно-синеватый цвет5. Все это подтверждает указанное нами выше сродство змеев с ко­больдами; о последних рассказывают, что они любят пить молоко, собирая разли­тые капли, и приносят своим хозяевам и хлеб, и деньги6. Летты прямо называют змей молочными матерями (peena mahtes), т. е. производительницами дождя7. Ли­товское название громовой стрелки Láumes papas указывает на молнию, как на со­сок облачной жены, посредством которого точится молоко-дождь из ее материн­ской груди. По мнению наших знахарей, змеиное молоко (теперь этим именем на­зывают блестящую ртуть) может легко разрушить всякую мельничную плотину; стоит только влить этого молока в пруд — и плотина будет разорена8, т. е. вследст­вие дождевых ливней прибывают воды и своим напором ломают поставленные им преграды. С живою водою нераздельны понятия здоровья, крепости сил, красоты, молодости, заживления ран и восстания из мертвых. Боги-громовники (Индра и Донар), как щедрые податели дождей, почитались целителями всяких болезней9; то

 

1 Громанн, 130.

2 Толков. Слов., I, 616.

3 Volkslieder der Wenden, II, 266.

4Громанн, 23, 230; 233; Der Ursprung der Myth., 73. По болгарскому поверью, змей собирает по но­чам росу с чужих нив и пастбищ и переносит на поля своего любимца.

5 Приб. к Ж. М. Н. П. 1846, 22—25; Могилев. Г. В. 1851, 19.

6 Beiträge zur D. Myth., II, 337.

7 D. Myth., 651.

8 Сахаров., I, 39.

9 German. Myth., 133-5.

 

 

же значение присвоялось и змею как хранителю и проводнику животворной влаги небесных источников. Пробуждение природы от зимнего омертвения, дарования людям красоты и здоровья (поставленное народными поверьями в самое близкое соотношение с весенним громом и дождями), богатырская и целебная сила змея — все это представления, тесно между собою связанные. Заклятие против болезни «родимца» скрепляется обращением к змее медной медянице, закладенной в мед­ный столб1; в заговоре на защиту ратного человека от ран читаем: «в моих узлах си­ла могуча, сила могуча змеиная сокрыта — от змея двунадесятьглавого, того змея страшного, что пролетел со окиан-моря, со острова Буяна, со медного дома, того змея, что убит двунадесять богатырьми под двунадесять муромскими дубами. В моих узлах зашиты змеиные головы». Последние слова указывают на действитель­ный обычай носить в амулетах (наузах) засушенные змеиные головки. Крестьяне, в предостережение от лихорадок, йосят на шее змеиную или ужовую шкурку или ожерелье из змеиных головок2; для защиты от чар и недугов привязывают к шей­ному кресту голову убитой змеи, а в привесках (ладонках) между прочим зашива­ют и лоскуток змеиной кожи3: кто носит такую привеску, того все будут любить и желать ему всякого добра. Чехи ловят на Юрьев день змею и содранную с нее шкуру носят девять дней на шее от лихорадки. С змеиною шкуркою они соединяют раз­личные спасительные свойства: если превратить ее в пепел и присыпать раны — они скоро затянутся; если смешать этот пепел с водою и смочить глаза — никто те­бя не очарует; если посыпать этим пеплом голову — враги будут бояться. Кто носит при себе язык, отрезанный у живой змеи на Юрьев день, тот будет силен, страшен своим недругам и непобедим в речах: поверье, возникшее из представления мол­нии — огненным или змеиным языком, а грома — победоносным словом. От паду­чей немочи чехи дают больному лепешку, приготовленную на змеином яйце4. В прежнее время на Руси вышивали на ладонках змеиные головы в связке — числом десять или двенадцать; иногда они примыкали к круглому лицу, которое изобража­лось в средине и напоминало собою голову Медузы. Любопытно сравнить с этими ладонками те старинные металлические амулеты, которые дошли до нас в немно­гих экземплярах и были несправедливо называемы медалями. Таких круглых или овальных амулетов известно нам шесть: черниговский (золотой), тульский (из композиции), куликовский (медный), два рязанские (один — медный) и принад­лежащий Казанскому университету. На одной стороне этих амулетов изображена голова с выходящими из нее семью, десятью, двенадцатью или 14-ю змеями; толь­ко на куликовском амулете змеи представлены в связке. На одном из рязанских амулетов центральная голова изображена в диадиме. На другой стороне представ­лены священные изображения архангела Михаила или богоматери, а на одном из рязанских — изображение святого, который бичом или молнией поражает убегаю­щего дьявола. Все амулеты сделаны с ушками, в которые, конечно, вдевался шну­рок или лента с тем, чтобы носить их на шее. Амулеты носились для отвращения колдовства и сохранения здоровья, что подтверждается и находящимися на них надписями. Надписи — некоторые славянские, а большая часть греческих. На чер-

 

1 Припомним, что воззрение на медного змея исцеляло евреев от ядовитого укушения обыкновен­ных змей.

2 Сахаров., I, 27, 31; Терещ., VI, 16; Чернигов. Г. В. 1842, 40.

3 Владим. Г. В. 1844, 50; Вест. Р. Г. О. 1860, XI, 136; Лузин., 161. Финны употребляют при лечении болезней змеиные зубы, горло и кишку. — Вест. Р. Г. О. 1856, IV, 309.

4 Громанн, 81, 166, 176.

 

 

ниговском амулете читаем: «Господи, помози рабу своему Василию, аминь»; на тульском: «Сыне Божий, спаси и сохрани носящего (амулет), аминь». Кроме при­веденной надписи, на черниговском амулете, а также на амулете Казанского уни­верситета находим следующее заклинание: «очерненная чернотою (т. е. нечистая сила) — как змея будешь ты извиваться в прахе, как лев реветь и как агнец трепе­тать в ужасе». Все исследователи признают древность означенных амулетов, что подтверждается формою букв и сокращениями в их надписях, напоминающими письмо Остромирова евангелия1. Амулеты эти, судя по их греческим надписям, должны быть византийского происхождения; но такое заимствование нисколько не шло вразрез с национальными верованиями. Обычай носить охранительные при­вески, наузы, был общий у славян со многими другими индоевропейскими народа­ми, и мы видели, что для таких привесок доныне употребляют змеиные шкурки и головы. В 1843 году, во время скотского падежа, в селе Давшине убили змею, выпу­стили из нее кровь в кувшин, вскипятили эту кровь с дегтем и смолою и приготов­ленною смесью мазали ворота, чтобы отогнать моровую язву2. Змеиная кровь — метафора дождя; деготь и смола служат для подобного же обозначения (I, 405—406); смысл обряда тот: дождь, пролившийся из убитой змеи-тучи, прогоняет нечистую силу мрака = Смерть (Морану). По германскому преданию, помазание кровью дракона укрепляет тело и делает его неуязвимым для стрел и другого ору­жия3. Зигурд, убивши Фафнира, искупался в его крови и сделался недоступен ра­нам; но во время купанья прилип у него за плечами древесный листок, и только в это место, как не омытое змеиною кровью, можно было поразить героя. У греков змея принималась символом возрождения, обновляющейся жизни. Асклепий ( Άσχλήπιος ) изображался с жезлом, обвитым змеею; сын Аполлона, бог врачевства и целитель болезней ( Σωτήρ ), он обладал силою молодить старых и воскрешать мертвых. Такому искусству его научили змеи. Однажды обвилась змея вокруг его посоха, Асклепий убил ее, но выползла другая змея, держа во рту неведомую трав­ку, прикосновением которой и воскресила убитую4. Чудесная травка и посох Асклепия тождественны трехлиственному, обвитому змеями жезлу Гермеса, которым он призывает к жизни усопших; это — известная нам Перунова трава или прут-мол­ния, отмыкающая весной облачные горы, низводящая оттуда живую воду и тем са­мым пробуждающая природу от зимнего сна. Предание о змеиной траве известно у многих народов и даже занесено в старинные лечебники. Так, в одном из рукопис­ных лечебников XVII века читаем о траве попутнике: «сказывал де виницеянин торговый человек: случилось им дорогою ехати с товары на возах тяжелых, и змея де лежит на дороге, и через ее перешел воз, и тут ее затёрло — и она де умерла. И другая змея пришла и принесла во рту припутник да на ее возложила, и змея де ожила и поползла»5. В народной русской сказке встречаем следующий эпизод: идет лесом несчастная мать, несет на руках своего зарезанного ребенка и видит — лежит

 

1 Вест. Евр. 1822, № V—VI, XV; 1828, XVII; 1829, XII—Х III, ст. Каченовского; Труды О. И. и Д., III, 131-7; VIII, 176 и дал. ; Ж. М. Н. П. 1836, II, 336-363.

2 Эта. Сб., II, 28.

3 D. Myth., 654.

4 Der Ursprung der Myth., 114, 124; D. Myth., 651. Римляне во времена республики, чтобы отвратить моровую язву, отправили в Эпидавр послов за изображением Эскулапа. Послы возвратились и привез­ли ужа, который сам вполз на их корабль и в котором римляне признали воплощенного бога. Там, где привезенный уж вышел на берег, был построен храм Эскулапу.

5 Истор. Христом. Буслаева, 1351.

 

 

под кустом змейка, надвое разрубленная; приползла к ней большая змея с зеленым листком во рту, приложила листок к мертвой змейке — и та вмиг срослась и ожила. Женщина подняла тот листок, приложила к кровавой ране своего малютки — и ре­бенок в ту же минуту встрепенулся и вместе с жизнью получил непомерную силу — богатырскую1. Немецкая сказка: «Die drei schlangenblätter» рассказывает о королев­не, которая не хотела иначе выходить замуж, как под условием, чтобы жених дал обещание: если она умрет прежде, то и его схоронить вместе с нею. Выискался сме­лый юноша и женился на королевне. Через сколько-то времени умерла королевна и заклали ее в могильный склеп, вместе с мужем. Смотрит он, а к нему змея ползет; выхватил меч и рассек ее на три части. Тогда выползла другая змея с тремя зеле­ными листьями во рту, приложила их к убитой змее — и та мгновенно исцелилась. Молодец поднял зеленые листья, приложил один к устам, а два к очам своей мерт­вой подруги — и она ожила: кровь побежала в ее жилах и лицо покрылось румян­цем. То же самое сказание сообщает и русская былина о богатыре Потоке2, но с весьма любопытными отменами. О живительных листьях здесь нет ни слова; вме­сто того богатырь, закладенный в могилу с своею мертвою женою, мажет ее змеи­ного кровью:

 

Как пришла пора полуночная,

Собиралися к нему все гады змеиные,

А потом пришел большой змей —

Он жжет и палит пламенем огненным;

А Поток — Михайло Иванович

На то-то не робок был,

Вынимал саблю острую,

Убивает змея лютого,

Иссекает ему голову,

И тою головою змеиною

Учал тело Авдотьино мазати;

Втепоры она еретица

Из мертвых пробуждалася.

 

По другому варианту, сообщенному в песнях, собранных г. Рыбниковым3, бога­тырь хватает змею в клещи и бьет железными прутьями:

 

Ай же ты, змея подземельная!

Принеси мне живой воды —

Оживить мне молода жена.

 

И змея подземельная (= горынская) приносит ему живой воды, силу которой он пробует сначала на убитом змеёныше, а потом уже оживляет свою молодую жену. Жена Потока принадлежит к разряду вещих лебединых нимф; в образе белой лебе­ди и является она своему суженому в первую их встречу: через перо лебедь золотая, а головка увита красным золотом, усажена скатным жемчугом. Эти признаки ука­зывают в ней существо, тождественное с скандинавскою Svanhvit Gullfjodhr, т. е. бо­гиней Утренней Зорею (солнцем — I, 262). По немецким сагам, целебные воды ох­раняются змеями и белыми женами; и те, и другие приходят в полдень купаться в источниках4. Сам богатырь Поток есть дожденосный громовник; могила, в которой

 

1 Н. Р. Ск., VI., 53, а. Подобные рассказы находим в сборниках: Slov. pohad., 121; Skultety a Dobsinsk., 1, 5; Шотт, 142; Шлейхер, 57; Ган, II, стр. 274; Сказ. Грим., 16.

2 Кирша Дан., 223—4.

3 1, 219; II, 63.

4 D. Myth., 1102, 1129; Beiträge zur D. Myth., II, 441.

 

 

он заключается с своей вещею женою, — поэтическое представление подземелья-тучи. Захваченная темными демонами, лебединая жена подпадает злому очарова­нию, переходит в мрачное царство Смерти и не прежде освобождается оттуда, не прежде воскресает (= просветляется), как после победы громовника над змеем-ту­чею. Он поражает змея мечом-молнией, добывает живую воду и выводит на небо ясное солнце. Чехи убеждены в существовании чудесной травы, исцеляющей вся­кие болезни и раны; змея, рассеченная надвое, ищет этой травы и, прикасаясь к ней, снова срастается!. Финны рассказывают о траве, которую змея, плывя по воде, держит в своей пасти, чтобы предохранить себя от потопления; с помощью этой травы, она может кусать самое твердое железо, т. е. обретает ту же силу, какая при­надлежит разрыв-траве2. Народные поверья приписывают змеям знание целебных зелий3, и некоторым травам присвояются на Руси названия: змеиный корень (или чертова борода), змеевые головки, змеиный укус, или егорьево копье — veronica latifolia4. Воспоминание о мифической змеиной траве по преимуществу соединяет­ся с чесноком и луком, так как растения эти, ради их острого, жгучего сока, получи­ли свои названия от корней, означающих жар, горение: от ush — urere санскр. ushna, перс. sûch, лат. unio (вместо usnio) — луковица; рус. чеснок, илл. ćesan, литов. czĕsznakas роднятся с перс. ćashn — жар5. По мнению чехов, дикий чеснок на кровле дома предохраняет здание от удара молнии6. В Сербии существует поверье: если перед Благовещеньем убить змею, посадить и вырастить в ее голове луковицу чес­нока, потом привязать этот чеснок к шапке, а шапку надеть на голову, то все ведь­мы сбегутся и станут отымать его7—конечно потому, что в нем заключается вели­кая сила; точно так же нечистые духи силятся отнять у человека таинственный цвет папоротника. Соответственное поверье, сохранившееся у чехов8, заменяет чеснок горохом — растением, посвященным богу-громовнику: если у белой змеи отсечь голову и вложить в ее правый глаз горошину, то вырастет чудесный стручок; кто станет носить его при себе, тот будет невидимкою (сравни выше стр. 196), а кто съест его, тот будет понимать язык птиц (см. стр. 291). Тому, кто желал одержать верх на судебном поединке, колдуны и знахари советовали: «убей змею черную саб­лею или ножом, да вынь из нее язык, да вверти в тафту и положи в сапог левой, а обуй на том же месте... А когда надобно, и ты в тот сапог положи три зубчика чесноковые... и бери с собою, когда пойдешь на суд или на поле битвы»'. По указанию па­мятников, в старину пили в честь языческих богов, вкладывая в чаши чеснок; в слове христолюбца (рукопись XIV в. ) сказано: «и огневе (Сварожичу) моляться, и чесновиток — богом же его творят — егда о у кого будет пир, тогда же кладут в ведра и в чаши, и пьют о идолах своих, веселящись не хужьши суть еретиков». В слове, приписанном Григорию Богослову (рукоп. XIV в. ): «словене же на свадьбах, вкладывающе срамоту и чесновиток в ведра, пьють»10. Чесноку приписывается сила

 

1 Громанн, 89.

2 Вест. Р. Г. О. 1856, IV, 309.

3 Andeutung. eines Systems der Myth., 178.

4 У этой травы, по мнению простолюдинов, змея откусила верхушку (сравни выше стр. 213—216 о траве чертов укус); она предохраняет от змеиного уязвления. — Этн. Сб., VI, 126.

5 Пикте, I, 298—9.

6 Громанн, 39.

7 Срп. pjenчник, 30.

8 Громанн, 202, 206—7.

9Очерк домашн. жизни и нрав, великор. народ., 190.

10 Лет. рус. лит., IV, отд. 3, 89, 92, 99.

 

 

прогонять ведьм, нечистых духов и болезни. У всех славян он составляет необходи­мую принадлежность ужина накануне Рождества; в Галиции и Малороссии в этот вечер кладут перед каждым прибором по головке чеснока или вместо того полагают три головки чеснока и двенадцать луковиц в сено, которым бывает устлан стол; де­лается это в охрану от болезней и злых духов1. Чтобы оборонить себя от ведьм, сер­бы натирают себе подошвы, грудь и под мышками соком чеснока2; чехи с тою же целью и для прогнания болезней вешают его над дверями3; частым повторением слова чеснок можно отделаться от нападок лешего4; в Германии думают, что цверги не терпят луку и улетают, заслыша его запах5. В некоторых деревнях южной Рос­сии, когда невеста отправляется в церковь, ей завязывают в косу головку чеснока, для отвращения порчи6. По сербской поговорке, чеснок защищает от всякого зла7; а на Руси говорят: «лук от семи недуг»8, и во время морового поветрия крестьяне счи­тают за необходимое носить при себе лук и чеснок и как можно чаще — употреб­лять их в пищу.

Живая вода наделяла тех, кто испивал ее, великою мудростью и предведением: эти вещие дары принадлежат и змею.

Наравне с девами судьбы, обитавшими у небесных источников, он ведает все тайное; поэтому в сказке о Марке Богатом9 Василий Бессчастный идет к царю-змею, обращается к нему с тремя вопросами или загадками, и царь-змей разреша­ет их. Загадки все мифологического содержания: про вековой дуб, под которым спрятаны золотые сокровища (= туча, закрывающая солнце), про кит-рыбу, что ле­жит мостом через все море широкое (см. стр. 83), и, наконец, о перевозчике, кото­рый обязан перевозить смертных на тот свет. В норвежской редакции сказочный герой задает дракону вопросы о весенних дарах природы, похищенных демонами зимы: отчего нет в королевском колодце воды? куда унесена прекрасная королевна и где затерян ее золотой ключ? т. е. где сокрытые дождевые источники, куда исчез­ла богиня лета и где спрятан золотой ключ-молния, отпирающий светлое небо и дождевые облака? Сказка эта известна у всех индоевропейских народов; но особен­но важною для нас признаем мы сербскую редакцию10, где вместо царя-змея воп­росы обращены к Судьбе. Аполлон, победитель Пифона, имел в Дельфах оракул; треножник, на котором восседала вещая пифия, стоял над рассединою горы, откуда исходили испарения, наводившие на вдыхающую их жрицу род исступления. Все, что она изрекала, признавалось за слово самого божества, которое (по первоначаль­ному представлению) вещает к людям громовыми глаголами из туманов облачных гор. Кассандра и брат ее Гелен, оставленные в святилище Аполлона, получили дар предвещаний от змей, которые очистили их слух (уши), сделали его столь чутким к восприятию всякого знания, что они стали понимать язык птиц11; сходно с этим, Афина очистила слух предвещателю Тирезию и, взамен отнятого у него зрения, да-

 

1 Маяк, XI, 55; Терещ., VII, 28, 63; Piesni ludu polskiego w Galicyi Жеготы Паули, 1.

2 Срп. pjeчник, 66; D. Myth., 1031.

3 Громанн, 89—90.

4 Рус. прост. праздн., IV, 12.

5 Beiträge zur D. Myth., II, 320.

6 Ч. О. И. и Д. 1865, IV, 305.

7 Срп. послов., 316.

8Толков. Слов., I, 873.

9 Н. Р. Ск., I, 13.

10 Срп. припов., стр. 93—97.

11 Der Ursprung der Myth., 46, 55—56; Andent. eines Systems der Myth., 178—9.

 

 

ла способность разуметь птиц, т. е. взамен дневного света, сокрытого темными ту­чами, дается возможность слышать напевы грозовых птиц. Тем же знанием наде­ляет и вкушение драконовой крови. Эдда рассказывает, что Зигурд, после убиения Фафнира, стал жарить его сердце на горячих угольях; когда оно запенилось кровью, Зигурд, желая узнать — готово ли драконово сердце, дотронулся до него пальцем, обжегся и сунул палец в рот: едва кровь Фафнира попала ему на язык, как в ту же минуту он стал понимать птичьи речи и вслед за этим съел сердце целиком. По русским преданиям, кто съедает змеиные сердца, тот становится сильномогучим богатырем1. В одной из наших сказок2 охотник увидал горящий пень, а в огне змею, помог ей вылезть, и змея одарила его в благодарность разумением языка животных. С этою сказкою сходны сербская: «Немушти jезик»3 и немецкая: «Die weisse schlange»4. Змеиный царь плюет в открытый рот пастуху и дает ему «немуш­ти jезик», т. е. способность понимать речи животных5; напомним, что слюна — ме­тафора дождя и что из нее создан был вещий Квасир (см. I, 202—203). Немецкая сказка о белой змее начинается так: жил некогда царь, славный своей мудростью; во всем свете не было ничего, что бы оставалось для него тайною. У этого царя со­блюдался обычай: каждый день, по окончании обеда, верный слуга приносил ему какое-то закрытое блюдо, и царь не иначе его отведывал, как оставшись наедине. Раз, вынося таинственное кушанье, слуга полюбопытствовал взглянуть на него, поднял крышку и увидел белую змею; он отрезал себе небольшой кусок и взял в рот. В ту же минуту послышался ему за окном странный говор многих тоненьких голосов: то были воробьи, весело болтавшие на дворе, и слуга догадался, что он по­лучил дар понимать животных б. В Малороссии ходит такой рассказ: ехал чумак с наймитом, остановились на попас и развели огонь. Чумак отошел в сторону, свист­нул — и сползлась к нему целая стая змей; набравши гадюк, он вкинул их в котелок и начал варить; когда вода закипела, чумак слил ее наземь; слил и другую воду, и уже в третью всыпал пшена. Приготовил кашу, поел ее и велел наймиту вымыть котелок и ложку: «да смотри, говорит, не отведывай моей каши!» Наймит не утер­пел, наскрёб полную ложку гадючьей каши и съел; чудно ему стало! видит и слы­шит он, что всякая травка на степи колышется, одна к другой наклоняется и шеп­чут: «я от такой-то болезни помогаю!», «у меня такая-то сила!» Вздумал подойти к возу, а волы говорят: «вот идет закладать нас в ярмо!» И во всех звуках, какие толь­ко доходили до его слуха, стали ему слышаться разумные речи7. Народные былины

 

1 Н. Р. Ск., VI, 53, b.

2 Ibid., 47.

3 Срп. припов., 3; сравни болгарскую сказку в сборнике Эрбена, 222.

4 Сказ. Грим., 17.

5 В новогреческой сказке (Ган, I, стр. 236) дракон, чтобы сообщить герою это чудесное знание, гло­тает его и потом выплевывает назад.

6 Сказка эта известна и между чехами. — Громанн, 230.

7 Любопытно окончание рассказа: когда чумак приметил, что наймит не послушался запрета и по­пробовал гадючьей каши, он встал с воза, вырвал стебель чернобыли, облупил его и говорит «на, съешь!» Наймит съел и перестал слышать, что говорят травы, и понимать животных. Оттого-то чер­нобыль зовут на Украйне забудьками. Подобный же рассказ передан в сборнике Худяк., 38, и в Lud Ukrain., 1, 353—6: попался в плен к татарам или песиголовцам (т. е. великанам) парубок; раз хозяин его варил змея и до семи раз сливал наземь воду, отчего кругом вся трава почернела. Пленник попробовал этого кушанья и услышал, как деревья и зелья, колыхаясь от ветру, разговаривали между собою о сво­их целебных свойствах; пришел в конюшню и спросил: какой конь вынесет его на свободу? — Я выне­су! — отозвался один конь; парубок сел верхом и поскакал к морю, а хозяин-невера за ним в погоню. Гнался-гнался, да видит, что поздно, что пленник уже посерёд моря плывет, и закричал ему: «Иване,

 

 

вспоминают о богатырях, которым было доступно это высшее ведение; о князе Ро­мане, например, сказано, что он был хитёр-мудёр, «знал языки воронйные, знал языки все птичие»1. Белая змея — олицетворение летнего, белоснежного, т. е. оза­ренного солнечными лучами облака, и потому в преданиях стоит в близкой связи с другим олицетворением дождевого облака — белою женою (weisse frau); и та, и дру­гая стерегут живую воду, и белые жены нередко принимают на себя змеиный образ. Вкусить мяса белой змеи — то же самое, что испить воды мудрости = пролить дождь и услышать (= уразуметь) вещие глаголы грозовых птиц и животных.

Оплодотворяющая сила весенних гроз выразилась в мифе сказанием о любов­ной связи, в которую бог-громовник вступает с облачными женами и девами. То же представление соединяется и с змеем, как воплощением молнии и громоносной тучи. Он — возбудитель любви, и в заговорах к нему обращаются с просьбою на­слать в сердце девицы это пламенное чувство2: «встану я, пойду в чистое поле, в широкое раздолье к синему морю-окияну. У того у синего моря-окияна лежит ог­ненный змей; сряжается-снаряжается он зажигать горы и долы и быстрые реки... Подойду я поближе, поклонюсь я пониже. Гой еси ты, огненный змей! не зажигай ты горы и долы, ни быстрые реки; зажги ты красну девицу (имярек) в семьдесят семь составов, в семьдесят семь жил и в единую жилу становую, во всю ее хоть, чтоб ей милилось и хотелось, брало бы ее днем при солнце, ночью при месяце, что­бы она тосковала и горевала по рабу такому-то» (сравни I, 228—9). Отсюда возник­ла чара: тот, кто желает сохранить любовь девицы, должен найти змею, придавить ее к земле рогулькою и продеть сквозь ее глаза иглу с ниткою, причитывая: «змея, змея! как тебе жалко своих глаз, так бы раба божья (имярек) любила меня и жале­ла»; потом взять эту змею, вытопить из нее сало и сделать свечу. Заметив охлажде­ние в любви, должно зажечь змеиную свечу; вместе с свечою снова возгорится и любовь в сердце девичьем3. Змей Вритра изображается в Ведах похитителем небес­ных жен (dêvapatnîs)4. До нас донеслась целая группа славянских преданий, повест­вующих о любовных связях огненного змея и похищении им дев. Вместе с усвое­нием змею богатырского типа ему придаются и человеческие страсти, и самое оли­цетворение это низводится на землю и ставится в условия обыкновенной людской жизни. Из представителя грозы, вступающего в брачный союз с вещими женами облачного неба, из молниеносного демона, низводящего плодотворное семя дождя, огненный змей становится обольстителем земных красавиц, их таинственным лю­бовником и опасным врагом семейного счастья. Змей, говорят простолюдины, ле­тит по поднебесью, дыша пламенем; над знакомою ему избою рассыпается он иск­рами и через трубу является перед избранною подругою и оборачивается молодцем несказанной красоты. С воздушных высот он высматривает красных девушек, и ес-

 

Иване! как приедешь домой, навари себе кореньев чернобьии и напейся; еще больше узнаешь, чем теперь!» Парубок сдуру послушался, напился чернобылю и позабыл все, что знал. Чернобыль — artemisia vulgaris. Накануне Иванова дня вьют из этой травы венки, смотрят сквозь них на возжжен-ный огонь и надевают их на головы; кто это соблюдает, у того в течение целого года не будут болеть ни глаза, ни голова. Наваром из чернобыли, собранной на Иванов день, обмывают коров, чтобы они дава­ли больше молока. Немцы называют чернобыль Johannisgürtel, а чехи — sv. Jana pàs или bylina; кресть­яне обвязываются этою травою с целию предохранить себя от нечистых духов, ведьм и болезней. — Громанн, 90—91. Сравни выше, стр. 215 с преданиями о напитке забвения.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.